Gweorth относится к "огненным рунам" - группе рунических знаков, связанных со стихией Огня:
В ней возрожденье через смерть
на собственном огне
на собственном огне
Внимание!
понедельник, 18 декабря 2023
Следующая (ближайшая) ЗФБ будет той самой, которая "через десять лет"
Много всего случилось, и это были не самые простые десять лет.
Но
Если ВДРУГ старая команда ЧКА хочет сходить ТОЛКИН ДАРК АУ, я сделал конференцию в телеге, и мы идём.
Если вы - не старая команда ЧКА, то мы все равно идем
Мы встретимся, обязательно встретимся
За ссылкой стучаться в телегу на @eltendo
Много всего случилось, и это были не самые простые десять лет.
Но
Если ВДРУГ старая команда ЧКА хочет сходить ТОЛКИН ДАРК АУ, я сделал конференцию в телеге, и мы идём.
Если вы - не старая команда ЧКА, то мы все равно идем
Мы встретимся, обязательно встретимся
За ссылкой стучаться в телегу на @eltendo
воскресенье, 16 марта 2014
12.11.2013 в 23:24
Пишет WTF ChKA 2014:WTF ChKA 2014 призывает под свои знамена
URL записи Это было в те времена, когда никто не знал слова "фанфик". И фандом ещё тоже не знал, что он - фандом.
Вначале была Книга.
Первый апокриф по Толкину. Первый призыв: "Смотрите своими глазами!"
Легенда, пронизанная любовью к придуманному – а придуманному ли? – миру. Наполненная светлыми чувствами к тёмному богу. А кто сказал, что таких нельзя любить?
Сотрём многолетнюю пыль, вернёмся назад, чтобы увидеть их – лестницы, уводящие ввысь, и зеркала, отражающие звёзды...
Время настало!
Мы идём не за победой. Хотя это было бы занятно.
Мы идём напомнить о своём существовании и каноне, который заставил поверить. Показать мир, который живёт и будет всегда, мир многогранный, многоликий и бесконечно любимый.
Мы идем, чтобы воздать должное юности и искренности. Вспоминать, творить и менять мир, увидеть своими глазами…
Рассказать о своей Арте.
Мы пишем свою летопись и ищем свою правду. Мы зовём вас с собою.
Мы призываем всех – художников и летописцев, творцов и искаженцев всех мастей, Видящих-и-Помнящих (в миру – глючников) на должность канонистов, просто неравнодушных людей и нелюдей, желающих встать под знамёна Тьмы!
Мы предлагаем вам Свободу творить, Свободу видеть и Свободу летать! А ещё возможность провести зиму в хорошей компании и много полезной, экологически чистой травы!
Пафос, маки трёх сортов, Диссонанс, укур, скорбь и цепи – по договорённости.
Арта ждёт вас!
Под знамёнами Чёрной твердыни уже собрались...Под знамёнами Чёрной твердыни уже собрались:
с репейником - кэп
Vielle - зам
Alkante
Amenen
Arme
Eltendo
lissa23
Ludwig14
PanchaDevi
Ауренга
Йера Не-Закат
Лаирэ С.
Морнэрэ Айхо
*Мышик*
Fernesia Erde
Кэссэн
Kathelin Shatowillar
Raiven_Konnol
Tiringolwe
[L]weisskrahe[/L]
yyuta
~Хэлли~
Хронист Рене
Эирьен
Менестрель Твердыни
Чёрная кошка Берутиэль
Белая кошка Берутиэль
Некто с белыми ирисами
Некто с черными маками
Черный Анон Арды
Гвети
+ 5 баннеров
код
код
код
код
код
с репейником - кэп
Vielle - зам
Alkante
Amenen
Arme
Eltendo
lissa23
Ludwig14
PanchaDevi
Ауренга
Йера Не-Закат
Лаирэ С.
Морнэрэ Айхо
*Мышик*
Fernesia Erde
Кэссэн
Kathelin Shatowillar
Raiven_Konnol
Tiringolwe
[L]weisskrahe[/L]
yyuta
~Хэлли~
Хронист Рене
Эирьен
Менестрель Твердыни
Чёрная кошка Берутиэль
Белая кошка Берутиэль
Некто с белыми ирисами
Некто с черными маками
Черный Анон Арды
Гвети
+ 5 баннеров
код
код
код
код
код
25.01.2014 в 01:45
Пишет WTF ChKA 2014:WTF ChKA 2014. Level 1: Визитка
Ворота Тёмной Цитадели приветливо распахиваются навстречу Гостю. Того, кто стоит на пороге — не разглядеть. Неверный свет единственной свечи не дает даже понять, мужчина это или женщина, человек ли, эльф, или иная тварь.
— Добро пожаловать. Простите, тут немного пыльно. В последнее время у нас редко бывают посетители.
Гость переступает порог и оглядывается.
— Гадаете, куда именно вы попали?
Вам что-то говорит название Арта? Или Арда? Или хотя бы Средиземье?
— Это несколько проясняет... А почему тут так темно?
— Видите ли, у нас здесь пристанище Тёмных сил Арды,— по голосу Собеседника понятно, что он улыбается. — То есть, всех тех драконов, орков, троллей, назгулов, волколаков и прочих «лиходейских тварей» Мелькора... Моргота, если вам так привычнее. Люди, впрочем, тут тоже водятся. Да и эльфы тоже есть — хотя и не все в это верят. Не пугайтесь, вас не тронут. Мы обычно безобидные — если верить Книге.
— А ей можно верить?
— Можно попробовать.
Колеблющийся свет изредка выхватывает пыльные гобелены на стенах.
— Простите, не могли бы вы подержать Книгу?
— Что там?
— Боль и Память. Боль чуть ли не с первой страницы... а память — уже не помню с какой. Осторожно, не вытряхните!
— Это не память, — недоумённо замечает Гость, разглядывая высыпавшееся. — Это какой-то гербарий.
— Не какой-то! Травы печали, травы разлуки, а ещё травы радости и упоротости, но о них вслух нельзя.
— И всё-таки, что это?
— Это — наш канон.
Гулко звучат шаги по каменным плитам.
— Кстати, смотрите под ноги, кое-
где могут быть провалы. Некоторые из них древнее нашего канона. Некоторые совсем недавние, на стыках.
— Между плитами?
— Между редакциями.
Но мы надеемся их когда-нибудь заполнить.
— Мне кажется, тут не совсем достроено.
— Вам не кажется. Но мы уже привыкли. А еще тут всё иногда меняется. До неузнаваемости. Но как-то узнаём.
Коридоры и лестницы, переходы и снова лестницы. Гость и Собеседник поднимаются всё выше. Сквозь разбитые витражи видно звёзды.
— Не волнуйтесь, это следы очень давних боёв. Сейчас у нас мирно. Последние полчаса, как минимум.
— А фэндом?
— Наш фэндом — это практически несуществующее понятие. Как те драконы, которые могут не существовать десятью разными способами.
— Тогда что вас здесь держит?
— Даже не знаю. Любовь?..
Небольшая круглая комната на самом верху башни. Собеседник ставит на стол свечу, кладёт Книгу.
— Нам говорили: то, что мы зовем Ардой — есть. Мы в это верим — каждый по-своему. И наше восприятие, наша вера в мир, зовущийся Ардой, меняет и творит его даже сейчас.
— Вы действительно так считаете?
— Возможно.
— Тогда что же вы делаете здесь?
— То, что заповедано Книгой — творим. Или искажаем — как повезёт.
Тихо. Гость осторожно прикасается к Книге, всматривается в Собеседника, стараясь разглядеть лицо.
— А как понять, что же получилось?
— Приходите в выкладки. И смотрите. Своими глазами.
Это было двадцать лет назад.
Начало девяностых. Смутное время, переломное время, когда сменялись точки отсчета. "Мы ждем перемен", — пело поколение, и перемены пришли. Все обернулось не тем, чем казалось прежде.
Минут годы, и Нэрвен Артанис Алатариэль Галадриэль прошепчет с экрана: "Мир изменился..."
Ветер Севера принес перемены раньше.
Пришла вера в сверхъестественное, непознаваемое, в то, что можно лишь ощутить, но не измерить. Вера в экстрасенсорные силы и прозрения, в истину, постигаемую лишь сердцем.
Фантастика науки уступила первенство фантастике сказки.
И романтика бунта и мятежа встретилась с романтикой богоданного царства.
"Я чувствую это в воде... чувствую в земле... ощущаю в воздухе".
Отступает рациональность. Визионерство — это серьезно. Дивность — мировоззрение, а не повод для шуток. Иной, прекрасный мир открывается воочию. Он совсем рядом — только шагни за грань. Мир Средиземья кажется не менее реальным, чем настоящий. Или даже — более реальным...
Но, вступая в этот прекрасный мир, рискуешь вдруг осознать, что ты — орк и живешь в Мордоре.
Пускай Профессор писал вовсе не об известных странах. Трудно было не допускать мысли, что фраза "Империя Зла, лежащая на востоке" сказана — про нас...
"Профессор был неправ"? Первыми это сказали вовсе не Темные. Фраза была, в сущности, мемом доинтернетной эпохи.
А тем временем реальный мир занимался переосмыслением — истории, ценностей, путей. Темное становилось светлым, светлое — темным. Стоит ли удивляться, что и мир Толкина оказался переосмыслен?
Два автора, Ниенна и Иллет (в миру — Наталья Васильева и Наталья Некрасова) берут самое эпичное, непонятное (и для большинства — скучное) произведение Толкина — "Сильмариллион". И пишут на его основе романтическую, невероятно эмоциональную книгу-перевертыш. Апологию темных сил.
Приблизительно с 1991-го по 1994-й в перепечатках, практически в самиздате, через ФИДО и только появившийся интернет по стране ползут "Черные Хроники Арды".
Их вырывают из рук, переписывают, пересказывают, перевирают на все лады.
Реальный мир очарован романтикой запрещенной литературы — и это тоже накладывает свой отпечаток. Сокрытая правда о преступлениях, «приказано забыть»... Книга словно возникает из окружающей атмосферы. Соответствие необычайно точное.
"Многое из того, что было — ушло, и не осталось тех, кто помнит об этом".
За двадцать лет успело измениться многое.
Возвышались и рассыпались в прах царства, фэндомы, тусовки. Расстались и вычеркнули тексты друг друга из разных версий оба автора "Черной Книги". Успело выйти три издания ЧКА — в каждом все те же знакомые нам события получали иную трактовку. Остались навсегда недописанными когда-то обещанные черновики про назгулов и Вторую Эпоху. Отгорела, отыграла, отпела свое эпоха пафосных, трагических, немного смешных Эльфов Тьмы, Воинов Темной Твердыни и Темных Менестрелей, взаправдашних Мелькоров и Гортхауэров.
Сейчас Черная Книга кажется наивной. Но она рождена своим временем, временем восторга и веры.
Мы — помним.
…Мы сами стесняемся признаться себе, что играем всю жизнь. Играем тайком от самих себя. Уверяем себя, что это только наша выдумка, сказка, это только наше… и — восхищаемся теми, кто свою сказку, свою игру смеет открыть другим, мучительно завидуем им: ведь это же так трудно — раскрыться, ведь будут бить, а что страшнее — смеяться будут — те, кто не посмел. Те, кто побоялся сделать это сам. Не каждый поступит так; но ведь и один удар — боль… И все равно — игра, мечта, сказка с нами. До конца.
Эру, Всетворец, создает Валар, богов, и при их помощи — но не без некоторых эксцессов — творит Арту, мир.
Валар спускаются в мир и становятся его стихиями и хранителями, частично обретя при этом человеческий облик и стиль мышления. В процессе доведения Арты до ума, среди Валар вспыхивает конфликт, связанный с правом творить свободно, а не по указке Эру. Мелькор, старший из Валар, навсегда покидает остальных и поселяется на свежесозданном континенте Белерианд. Остальные Валар делают для себя материк под названием Аман, больше известный по имени центрального региона — Валинор, в Белерианд же наведываются изредка. Если у вас уже темно в глазах от Больших Букв и имен собственных, то у меня для вас плохие новости.
В помощь себе Валар создают второй божественный народ — Майар. Мелькор не исключение, но Майар у него всего двое, Гортхауэр и Курумо. В Третью Эпоху Мира они будут известны как Саурон и Саруман. К Мелькору, а точнее, просто — в Средиземье — уходит часть меньших духов, сотворенных другими Валар. Они получат название Майар-Отступники.
Вала Ауле творит Гномов, в мире пробуждаются Эльфы и Люди, а от столкновения сил Эру и Мелькора в мир приходит чудовищная, искажающая все живое сила извне — Пустота. Результатом этого становятся Орки.
Мелькор приходит к Эльфам и часть этого народа уходит с ним, так появляются Эльфы Тьмы, Эллери Ахэ. Среди них Мелькор и его Сотворенные — Майар, проводят несколько сотен лет. Это весна мира, золотой век.
Непонимание и страх рождает войну, в которой больше всего пострадают Эльфы Тьмы. Мелькор попадает в плен и проводит следующие три тысячелетия в Валиноре. Валар забирают к себе, в Валинор, большую часть Эльфов, так появляются Эльдар, Эльфы Света.
Мелькор бежит из Валинора обратно в Средиземье. Часть Валинора разрушена, Мелькором убит один из королей Эльдар. С собой Мелькор уносит Сильмарилы — волшебную драгоценность, в которой Эльдар видят Свет, а Мелькор — величайшую опасность для сотворенного мира. Сын убитого короля и создатель Сильмарилов, Феанор, поднимает народ Эльдар и уходит в Средиземье — мстить Мелькору.
Дальнейшая часть книги посвящена, в большей степени, описанию Аст Ахэ, Темной Твердыни, и жизням Людей, для которых Мелькор становится защитником и учителем. В войне за Сильмарилы пройдут столетия, и никто не останется в стороне.
Однажды Валинор вспомнит об оставленных землях, и для Мелькора больше не найдется места в пределах мира.
На этом заканчивается первая часть ЧКА, единственная полноценно изданная. Дальнейшее повествование идет в форме обрывочных черновиков, тем не менее, позволяющих получить представление о происходящем.
Гортхауэр, ученик и наследник Мелькора, после долгих раздумий, приходит к Эльдар в Эрегион.
Владыка эльфов-мастеров, Келебримбор, приветливо принимает необыкновенно искусного незнакомца. Создаются Кольца Власти, могущественные артефакты. Для каждого народа — свой набор Колец.
Между Гортхауэром и Келебримбором вспыхивает ссора, связанная с Единым Кольцом, последним и самым страшным из артефактов.
Эрегион сожжен, Келебримбор убит Гортхауэром, последний уходит на Восток, навсегда зарекшись иметь дела с эльфами.
Гортхауэр воздвигает в Мордоре Тай-арн Орэ, Цитадель Ночи, и собирает рядом с собой новый Круг Девяти. Светлым силам его девять ближайших помощников больше известны, как назгулы.
Ближайшими соседями и сподвижниками Темных становится народ Ханатты, Юга.
На Западе же Валар для избранного народа, единственной ветви Людей, сражавшихся в войне против Мелькора, а не за, подымают из вод благословенный остров Нуменор.
Противостоянию Гортхауэра, которого в тех краях называют Саурон, Посланник Солнца, и нуменорцев, а также истории Колец Власти и войн с оставшимися Эльдар должна была бы быть посвящена вторая часть ЧКА.
О Третьей же Эпохе Средиземья мудрые предпочитают скорбно молчать. Мало что известно о ней с точки зрения темных сил. Назгулы и Саурон живы и действуют, а в мир втайне приходят посланцы Валар, среди которых — Саруман, он же Курумо, второй из созданных Мелькором майар. Войны и раздоры сотрясают запад Средиземья, но есть надежда, что на Востоке у людей под тенью все не так уж плохо.
Для чего век за веком перерождается в новых телах последняя из Эльфов Тьмы — Элхэ? Кто и зачем создал Единое Кольцо? При чем здесь хоббиты и чего добивался Гэндальф? Что, наконец, произошло с Сауроном на самом деле? — тайны, про которые, возможно, кто-нибудь когда-нибудь напишет собственный апокриф.
URL записиВорота Тёмной Цитадели приветливо распахиваются навстречу Гостю. Того, кто стоит на пороге — не разглядеть. Неверный свет единственной свечи не дает даже понять, мужчина это или женщина, человек ли, эльф, или иная тварь.
— Добро пожаловать. Простите, тут немного пыльно. В последнее время у нас редко бывают посетители.
Гость переступает порог и оглядывается.
— Гадаете, куда именно вы попали?
Вам что-то говорит название Арта? Или Арда? Или хотя бы Средиземье?— Это несколько проясняет... А почему тут так темно?
— Видите ли, у нас здесь пристанище Тёмных сил Арды,— по голосу Собеседника понятно, что он улыбается. — То есть, всех тех драконов, орков, троллей, назгулов, волколаков и прочих «лиходейских тварей» Мелькора... Моргота, если вам так привычнее. Люди, впрочем, тут тоже водятся. Да и эльфы тоже есть — хотя и не все в это верят. Не пугайтесь, вас не тронут. Мы обычно безобидные — если верить Книге.
— А ей можно верить?
— Можно попробовать.
Колеблющийся свет изредка выхватывает пыльные гобелены на стенах.
— Простите, не могли бы вы подержать Книгу?
— Что там?
— Боль и Память. Боль чуть ли не с первой страницы... а память — уже не помню с какой. Осторожно, не вытряхните!
— Это не память, — недоумённо замечает Гость, разглядывая высыпавшееся. — Это какой-то гербарий. — Не какой-то! Травы печали, травы разлуки, а ещё травы радости и упоротости, но о них вслух нельзя.
— И всё-таки, что это?
— Это — наш канон.
Гулко звучат шаги по каменным плитам.
— Кстати, смотрите под ноги, кое-
где могут быть провалы. Некоторые из них древнее нашего канона. Некоторые совсем недавние, на стыках. — Между плитами?
— Между редакциями.
Но мы надеемся их когда-нибудь заполнить.
— Мне кажется, тут не совсем достроено.
— Вам не кажется. Но мы уже привыкли. А еще тут всё иногда меняется. До неузнаваемости. Но как-то узнаём.
Коридоры и лестницы, переходы и снова лестницы. Гость и Собеседник поднимаются всё выше. Сквозь разбитые витражи видно звёзды.
— Не волнуйтесь, это следы очень давних боёв. Сейчас у нас мирно. Последние полчаса, как минимум.— А фэндом?
— Наш фэндом — это практически несуществующее понятие. Как те драконы, которые могут не существовать десятью разными способами.
— Тогда что вас здесь держит?
— Даже не знаю. Любовь?..
Небольшая круглая комната на самом верху башни. Собеседник ставит на стол свечу, кладёт Книгу.
— Нам говорили: то, что мы зовем Ардой — есть. Мы в это верим — каждый по-своему. И наше восприятие, наша вера в мир, зовущийся Ардой, меняет и творит его даже сейчас.
— Вы действительно так считаете?
— Возможно.
— Тогда что же вы делаете здесь?
— То, что заповедано Книгой — творим. Или искажаем — как повезёт.
Тихо. Гость осторожно прикасается к Книге, всматривается в Собеседника, стараясь разглядеть лицо.
— А как понять, что же получилось?
— Приходите в выкладки. И смотрите. Своими глазами.
Это было двадцать лет назад.
Начало девяностых. Смутное время, переломное время, когда сменялись точки отсчета. "Мы ждем перемен", — пело поколение, и перемены пришли. Все обернулось не тем, чем казалось прежде.
Минут годы, и Нэрвен Артанис Алатариэль Галадриэль прошепчет с экрана: "Мир изменился..."
Ветер Севера принес перемены раньше.
Пришла вера в сверхъестественное, непознаваемое, в то, что можно лишь ощутить, но не измерить. Вера в экстрасенсорные силы и прозрения, в истину, постигаемую лишь сердцем.
Фантастика науки уступила первенство фантастике сказки.
И романтика бунта и мятежа встретилась с романтикой богоданного царства.
"Я чувствую это в воде... чувствую в земле... ощущаю в воздухе".
Отступает рациональность. Визионерство — это серьезно. Дивность — мировоззрение, а не повод для шуток. Иной, прекрасный мир открывается воочию. Он совсем рядом — только шагни за грань. Мир Средиземья кажется не менее реальным, чем настоящий. Или даже — более реальным...
Но, вступая в этот прекрасный мир, рискуешь вдруг осознать, что ты — орк и живешь в Мордоре.
Пускай Профессор писал вовсе не об известных странах. Трудно было не допускать мысли, что фраза "Империя Зла, лежащая на востоке" сказана — про нас...
"Профессор был неправ"? Первыми это сказали вовсе не Темные. Фраза была, в сущности, мемом доинтернетной эпохи.
А тем временем реальный мир занимался переосмыслением — истории, ценностей, путей. Темное становилось светлым, светлое — темным. Стоит ли удивляться, что и мир Толкина оказался переосмыслен?
Два автора, Ниенна и Иллет (в миру — Наталья Васильева и Наталья Некрасова) берут самое эпичное, непонятное (и для большинства — скучное) произведение Толкина — "Сильмариллион". И пишут на его основе романтическую, невероятно эмоциональную книгу-перевертыш. Апологию темных сил.
Приблизительно с 1991-го по 1994-й в перепечатках, практически в самиздате, через ФИДО и только появившийся интернет по стране ползут "Черные Хроники Арды".
Их вырывают из рук, переписывают, пересказывают, перевирают на все лады.
Реальный мир очарован романтикой запрещенной литературы — и это тоже накладывает свой отпечаток. Сокрытая правда о преступлениях, «приказано забыть»... Книга словно возникает из окружающей атмосферы. Соответствие необычайно точное.
"Многое из того, что было — ушло, и не осталось тех, кто помнит об этом".
За двадцать лет успело измениться многое.
Возвышались и рассыпались в прах царства, фэндомы, тусовки. Расстались и вычеркнули тексты друг друга из разных версий оба автора "Черной Книги". Успело выйти три издания ЧКА — в каждом все те же знакомые нам события получали иную трактовку. Остались навсегда недописанными когда-то обещанные черновики про назгулов и Вторую Эпоху. Отгорела, отыграла, отпела свое эпоха пафосных, трагических, немного смешных Эльфов Тьмы, Воинов Темной Твердыни и Темных Менестрелей, взаправдашних Мелькоров и Гортхауэров.
Сейчас Черная Книга кажется наивной. Но она рождена своим временем, временем восторга и веры.
Мы — помним.
…Мы сами стесняемся признаться себе, что играем всю жизнь. Играем тайком от самих себя. Уверяем себя, что это только наша выдумка, сказка, это только наше… и — восхищаемся теми, кто свою сказку, свою игру смеет открыть другим, мучительно завидуем им: ведь это же так трудно — раскрыться, ведь будут бить, а что страшнее — смеяться будут — те, кто не посмел. Те, кто побоялся сделать это сам. Не каждый поступит так; но ведь и один удар — боль… И все равно — игра, мечта, сказка с нами. До конца.
Эру, Всетворец, создает Валар, богов, и при их помощи — но не без некоторых эксцессов — творит Арту, мир.
Валар спускаются в мир и становятся его стихиями и хранителями, частично обретя при этом человеческий облик и стиль мышления. В процессе доведения Арты до ума, среди Валар вспыхивает конфликт, связанный с правом творить свободно, а не по указке Эру. Мелькор, старший из Валар, навсегда покидает остальных и поселяется на свежесозданном континенте Белерианд. Остальные Валар делают для себя материк под названием Аман, больше известный по имени центрального региона — Валинор, в Белерианд же наведываются изредка. Если у вас уже темно в глазах от Больших Букв и имен собственных, то у меня для вас плохие новости.
В помощь себе Валар создают второй божественный народ — Майар. Мелькор не исключение, но Майар у него всего двое, Гортхауэр и Курумо. В Третью Эпоху Мира они будут известны как Саурон и Саруман. К Мелькору, а точнее, просто — в Средиземье — уходит часть меньших духов, сотворенных другими Валар. Они получат название Майар-Отступники.
Вала Ауле творит Гномов, в мире пробуждаются Эльфы и Люди, а от столкновения сил Эру и Мелькора в мир приходит чудовищная, искажающая все живое сила извне — Пустота. Результатом этого становятся Орки.
Мелькор приходит к Эльфам и часть этого народа уходит с ним, так появляются Эльфы Тьмы, Эллери Ахэ. Среди них Мелькор и его Сотворенные — Майар, проводят несколько сотен лет. Это весна мира, золотой век.
Непонимание и страх рождает войну, в которой больше всего пострадают Эльфы Тьмы. Мелькор попадает в плен и проводит следующие три тысячелетия в Валиноре. Валар забирают к себе, в Валинор, большую часть Эльфов, так появляются Эльдар, Эльфы Света.
Мелькор бежит из Валинора обратно в Средиземье. Часть Валинора разрушена, Мелькором убит один из королей Эльдар. С собой Мелькор уносит Сильмарилы — волшебную драгоценность, в которой Эльдар видят Свет, а Мелькор — величайшую опасность для сотворенного мира. Сын убитого короля и создатель Сильмарилов, Феанор, поднимает народ Эльдар и уходит в Средиземье — мстить Мелькору.
Дальнейшая часть книги посвящена, в большей степени, описанию Аст Ахэ, Темной Твердыни, и жизням Людей, для которых Мелькор становится защитником и учителем. В войне за Сильмарилы пройдут столетия, и никто не останется в стороне.
Однажды Валинор вспомнит об оставленных землях, и для Мелькора больше не найдется места в пределах мира.
На этом заканчивается первая часть ЧКА, единственная полноценно изданная. Дальнейшее повествование идет в форме обрывочных черновиков, тем не менее, позволяющих получить представление о происходящем.
Гортхауэр, ученик и наследник Мелькора, после долгих раздумий, приходит к Эльдар в Эрегион.
Владыка эльфов-мастеров, Келебримбор, приветливо принимает необыкновенно искусного незнакомца. Создаются Кольца Власти, могущественные артефакты. Для каждого народа — свой набор Колец.
Между Гортхауэром и Келебримбором вспыхивает ссора, связанная с Единым Кольцом, последним и самым страшным из артефактов.
Эрегион сожжен, Келебримбор убит Гортхауэром, последний уходит на Восток, навсегда зарекшись иметь дела с эльфами.
Гортхауэр воздвигает в Мордоре Тай-арн Орэ, Цитадель Ночи, и собирает рядом с собой новый Круг Девяти. Светлым силам его девять ближайших помощников больше известны, как назгулы.
Ближайшими соседями и сподвижниками Темных становится народ Ханатты, Юга.
На Западе же Валар для избранного народа, единственной ветви Людей, сражавшихся в войне против Мелькора, а не за, подымают из вод благословенный остров Нуменор.
Противостоянию Гортхауэра, которого в тех краях называют Саурон, Посланник Солнца, и нуменорцев, а также истории Колец Власти и войн с оставшимися Эльдар должна была бы быть посвящена вторая часть ЧКА.
О Третьей же Эпохе Средиземья мудрые предпочитают скорбно молчать. Мало что известно о ней с точки зрения темных сил. Назгулы и Саурон живы и действуют, а в мир втайне приходят посланцы Валар, среди которых — Саруман, он же Курумо, второй из созданных Мелькором майар. Войны и раздоры сотрясают запад Средиземья, но есть надежда, что на Востоке у людей под тенью все не так уж плохо.
Для чего век за веком перерождается в новых телах последняя из Эльфов Тьмы — Элхэ? Кто и зачем создал Единое Кольцо? При чем здесь хоббиты и чего добивался Гэндальф? Что, наконец, произошло с Сауроном на самом деле? — тайны, про которые, возможно, кто-нибудь когда-нибудь напишет собственный апокриф.
КАНОН: Черная книга Арды
Тексты Ниенны на Флибусте
Черная книга Арды, первое издание
Еще одно первое издание
Аннотации к первому изданию на Эрессеа
Старые тексты авторства Иллет
Тексты Ниенны и Иллет по Второй и Третьей эпохам, старые архивы
Тексты по Второй и Третьей эпохам от Ниэннах и Иллет, старые архивы (они же черновики) на другом сайте
Вторая редакция
Иллет, Исповедь Стража
Отчасти — тексты третьей редакции
Тексты Третьей редакции на сайте Ниенны
Ах'энн
Любительский перевод на английский язык, три главы
Черная книга Арды, первое издание
Еще одно первое издание
Аннотации к первому изданию на Эрессеа
Старые тексты авторства Иллет
Тексты Ниенны и Иллет по Второй и Третьей эпохам, старые архивы
Тексты по Второй и Третьей эпохам от Ниэннах и Иллет, старые архивы (они же черновики) на другом сайте
Вторая редакция
Иллет, Исповедь Стража
Отчасти — тексты третьей редакции
Тексты Третьей редакции на сайте Ниенны
Ах'энн
Любительский перевод на английский язык, три главы
АВТОРЫ
Иллет
Она же в livejournal.com
Элхэ Ниэннах или Ниенна
Ее персональный сайт и форум
Элхэ Ниэннах на Facebook
Она же в livejournal.com
Элхэ Ниэннах или Ниенна
Ее персональный сайт и форум
Элхэ Ниэннах на Facebook
Карты, иллюстрации, официальные и не
01.02.2014 в 23:46
Пишет WTF ChKA 2014:WTF ChKA 2014. Level 2: Тексты G — PG-13. Драбблы, мини. Часть 1.
— …Иди сюда, маленькая, — тихо и печально, протянув руку сквозь пламя. — Видишь, как с тобой обернулось…
Огненная ящерка скользнула к нему на ладонь, сложила крылья и свернулась клубочком — маленький сгусток остывающей лавы, только тёмные глаза смотрят грустно и виновато.
— Будешь жить у меня, что ж поделаешь… Только лучше бы и он с нами ушел, как ты думаешь?
Саламандра шевельнулась и моргнула.
— Может, он всё же решится…
Когда к садам Лориэна подошёл Ауле, на нём лица не было. Не сразу Ирмо добился ответа — что же произошло? Ваятель отмалчивался, отводил глаза, жадно прихлёбывал виноградный сок — Ирмо хотел возразить, мол, оставь, он же подкисший, — но Ауле вдруг заговорил, быстро и сбивчиво: о танце пламени, гибком чешуйчатом существе — Ллах, о Замысле…
Сначала Ирмо не понимал — зачем? Если такого не должно быть? Да и разве живое может обитать в огне? Но он так и не решился ничего спросить: слишком потерянным выглядел Ваятель.
— Мелькор унёс, сказал, будет жить у него, — закончил рассказ Ауле. Помедлил и спросил: — Он же её не бросит?
— Нет, конечно, — ответил Ирмо, стараясь говорить уверенно, чтобы успокоить, снять… тоску? Страх? Целитель душ ещё толком не знал названия этим чувствам. А сам думал: как это — творить то, чего нет в Замысле? И зачем?
— Послушай, тебе никогда не хотелось создать что-то совсем новое? Не предусмотренное Замыслом?
Йаванна вздрогнула, услышав знакомый вопрос, обернулась. Нет, не он. Не Мелькор — Ирмо.
— Ты когда-нибудь думала о том, чтобы…
— Нет, — торопливо возразила Валиэ. — Нет, конечно. Замысел совершенен, разве можно придумать что-то прекраснее задуманного Единым? А почему ты спрашиваешь?
— Просто, — Ирмо смешался. — Просто...
Он не хотел рассказывать о том, что случилось с Ауле, и объяснять, почему вообще решил заговорить об этом. Он просто хотел проверить.
— Никогда не думала ни о чём подобном! — заверила вслед Йаванна.
Ирмо не знал, что немногим позже перебравший забродившего сока Ваятель сам выложит всё супруге.
Крылатый отозвался на зов Ирмо не сразу, но, главное, всё же отозвался. Ирмо ожидал его у границы своих владений.
— Ты звал, брат? — в глазах Крылатого плескалась тревога, и Владыка Видений заговорил прямо, отбросив тщательно заготовленную речь:
— Ауле рассказал про Ллах. Ты унес её, да?
— Да, — Мелькор хотел добавить ещё что-то, но Ирмо шагнул ближе, раскрывая ладонь. Цветок?
Глаза старшего удивленно расширились, и Ирмо улыбнулся: Эстэ тоже удивилась, когда нежно-голубой цветок зашевелил усиками и пополз к ней, трепеща лепестками, то есть крылышками. Светлые отметины на крыльях — следы последних, завершающих касаний...
— Можешь тоже взять себе? Пока всё в порядке... только я что-то не уверен, что цветы могут летать — по Замыслу. А если им всё-таки можно, я потом заберу, ладно?
— Ладно, — согласился Мелькор и протянул руку. Бабочка перебралась к нему и начала деловито взбираться по рукаву.
— Вот и хорошо, тогда я остальных тоже соберу? Их совсем немного.
Нэсса при встрече просто схватила Крылатого за рукав и куда-то потянула. На вопросы она не отвечала, и повернулась лицом к лицу только тогда, когда они зашли, как показалось Мелькору, в самые тёмные заросли во всем Амане.
— Помнишь того своего зверя, с зубами? — приглушенно спросила Нэсса. — Почему он был такой… пятнистый?
— Чтобы лучше скрываться
— А я думала, для красоты. И вот, посмотри!
Нэсса заливисто свистнула.
На свист из кустов выбрались три существа… И таких Мелькор точно не творил.
— Ты не подумай — я просто хотела научить их кушать травку! И ещё посмотреть, как будет интереснее — в пятнышко или в полосочку?
Валиэ задумчиво оглядела свои творения: как смотрится интереснее, она так и не определила, поэтому одно существо было полосатым, другое пятнистым, а уж третье…
— А почему этот такой лохматый?
— Я думала, что будет красивее, если сделать попушистее. Но целиком в такой шерсти ему жарко, пришлось оставить только гриву, — Валиэ запустила пальцы в жёсткий мех. С расцветкой она тоже не додумала, потому лев щеголял снежно-белой шкурой.
— Понимаешь, я того твоего зверя видела один раз и то недолго, — продолжала объяснять Нэсса, — так что пришлось творить по памяти. Вот этот, пятнистый, показался мелковат — очень худой и поджарый, зато очень быстрый! Совсем как я! А этот вот — большой и полосатый…
— И ты хотела, чтобы он питался травой? — Мелькор с интересом разглядывал тигра. Чуть ли не в пасть заглянул. — С такими-то клыками? Нэсса, а почему они в пасти не помещаются?
— Как запомнилось…
— И что, травку кушает?
— Если захочет, — окончательно стушевалась Валиэ.
— Красота! — Мелькор погладил тычущегося в ладонь тигра.
— Но ты же понимаешь, Замысел и всё такое… И ты же помог Ауле! И вообще это всё твоя идея...
— Я-то тут причём? — растерялся было Крылатый.
— Забери ты их, ради Эру! Травка травкой, а они всё равно на моих оленей смотрят! Смотрели, пока те куда-то не сбежали... А если Оромэ попадутся? Или он им… Этот — в пятнах — знаешь, как бегает? Уведи их куда-нибудь, а? Забери. Иначе я... — Нэсса скрестила руки на груди и отвернулась, изображая спиной полную непреклонность.
Тигр снова ткнулся носом в ладонь Мелькору.
— Хорошо. Уведу.
Нэсса не обернулась и не ответила, боясь, что голос сорвётся. Ушли они по-кошачьи бесшумно, и только почувствовав, что они уже далеко, Валиэ кинулась искать своих оленей. А найдя, долго плакала, уткнувшись в шею вожака.
Ульмо ждал на берегу, поигрывая каким-то украшением. Мелькор заинтересованно пригляделся — камень это или все-таки растение? — но ничего не спросил, а Ульмо сделал вид, что ничего не заметил. Сдавать Йаванну он не собирался. Своих недоразумений хватало.
Владыка вод был немногословен:
— Вот. Сам не знаю, как оно получилось — вроде нормальный малёк был, головка и хвостик.
Зелёное и пучеглазое выглядело так беззащитно, что не взять Крылатый не смог. Правда, даже сердобольная Ниенна, иногда соглашавшаяся ненадолго приютить живность, трогать это наотрез отказалась. Непонятно, почему.
Вана, приложив палец к губам, показала на проём в живой изгороди.
— Вон там, смотри!
— Это птица?
— Птица! А что, похоже на рыбу? — попыталась обидеться Вана.
— Какой дивный хвост, — Мелькор попытался увести разговор.
— Правда? Тебе нравится? Только летать не умеет.
— Почему?
— А куда ей, то есть ему — это мальчик — летать, с таким-то хвостом?!
— Значит, это твоё?
— Моё, конечно. Не Йаванны же с Нэссой... Только вот что — можешь унести его куда подальше?
— Этого нет в Замысле?
— Хуже, — смущённо буркнула Вана, — если б он там и был, Манвэ ему бы сам шею свернул. Ты не подумай, я бы здесь оставила. У меня и изгородь высокая, и птицы. Поют все время. А он… Я лучше покажу.
Валиэ обогнула изгородь, и птах обернулся к ней. И запел — как и любая птица при виде Вечно Юной.
Вана уже привычно заткнула уши, а Мелькор сразу понял, почему этого не было в Замысле. И что Эру зря был так недоволен Диссонансом. Ему бы пару таких птичек…
— Понимаешь теперь? Унеси его куда-нибудь, пока Манвэ не услышал!
Больше всех Крылатого удивил Оромэ, притащивший какое-то растение. Сначала Владыка Лесов делал вид, что он просто заглянул поговорить об охоте, и даже пытался позвать за компанию, а потом вдруг выдал:
— Ты осторожней. У него челюсти крепкие.
Мелькор как раз успел отдернуть пальцы от очаровательного цветочка.
— Нравится? — с потаённой гордостью спросил Охотник.
— Очень, — непонятным тоном заверил Крылатый.
— Тогда оставь себе. Кормить не обязательно, он у меня самостоятельный, а вот влагу любит.
Варда его не звала. Просто вдруг вышла навстречу и выжидательно посмотрела. Оправдываться Королева не собиралась.
В протянутой ею склянке кто-то весело ползал.
— Выпустишь? Там.
— Кто это?
— Ночью увидишь, — и тихо добавила: — Манвэ не говори.
Накрытые чёрным плащом букашки решили, что настала ночь — и засветились. Но Элентари уже не было рядом.
Кого Черный Вала никак не ожидал увидеть в необжитом ещё мире, так это Манвэ. Король Арды тоже не рассчитывал, что его застанут. Он был занят чем-то, похожим на длинные черно-коричневые семечки — если бы у семечек вдруг выросли лапки и усики.
— Они есть в Замысле! — возмутился Манвэ на невысказанный вопрос. — Точно есть!
Усатые и длинные шустро расползались в разные стороны, всем своим видом выражая, что они-то как раз есть в Замысле. А вот насчет Валар не уверены.
— И вообще не мои они, я у Йаванны взял, — что именно Повелитель Ветров взял у Йаванны, он не сказал бы даже Эру. — Хотел подождать немного, понаблюдать. А то они маленькие такие, вдруг не приживутся?
— Они-то хоть не светятся? — не удержался Крылатый.
— Нет. Зато как летят на свет!
— Ну и тараканы у тебя, брат! — только и сумел сказать Мелькор.
Манвэ поднял удивленные глаза: откуда только слово такое взял? Не иначе как снова из... Из... А почему бы и нет?
— Ну, вы тут обживайтесь, а мне пора, — Король мира принял предельно серьёзный вид — какие ещё тараканы? — и подозвал орла.
«Только Варде не говори», — донеслась мысль.
Припадаю на брюхо и ползу, собирая все окрестные колючки. Не хочу, чтобы заметили: не напугаю, но могу помешать. Сверху стебли пырея легонько стукают по носу, очень чихнуть хочется. Впереди рыжее: олениха кормит детеныша. Запах, добрый и сладкий, белые капли на морде у малыша. Молоко.
У всех зверей молоко и детство, кроме таких, как я. Мы не звери, а мысль. Зато я могу больше, чем любой пёс, и хозяина понимаю, как лесным-бегающим никого понять не дано.
...Сладкий какой запах.
Облизываюсь. Кладу голову на лапы, замираю, смотрю. Нюхаю. Олени меня не чуют, не видят. Жду, пока не уйдут.
А потом слышу зов.
— Уводите детей!
Это был не приказ — кто мог им приказывать? — но просьба, настойчивая и уже не первая. С каждым часом все плотнее становился воздух, все слышнее неявное гудение, будто от стаи комаров, только более неприятным, слегка металлическим был звук. В долину с золотыми бревенчатыми домиками сочился ядовитый туман, неощутимый, но по капле отравляющий мир вокруг них.
И потому стало ясно, что в самом деле пришла беда. Хотя, если б не нужда укрыть малышей, никто не покинул бы родные места.
Девушка заплела волосы в тугую косу, обернула вокруг головы. Любила носить распущенными, но в лесу, когда нужно бежать и прятаться, длинные свободные пряди только помеха. Платье с широкими рукавами тоже не слишком удобно для бездорожья, но других не было.
...А глаза у нее незабудковые, — айаннэ зовется цветок, — и сама не ходит — порхает. Так говорил тот, кому она была по душе...
Теперь, верно, ничто не сбудется.
Лаан Гэлломэ, Долина Тумана. И впереди ждал туман, только не как здесь, мерцающе-нежный, сулящий сказку, а мутный и непроглядный.
Хотела сказать «до свидания» дому, но слова не шли с языка, и девушка быстро двинулась к выходу, где поджидала подруга, такая же юная — теперь им предстояло быть старшими, сопровождая в опасном странствии ребят помладше и совсем малышей.
Остановилась, тронула не так давно подаренный венок из ландышей и звездчатки, — листья и венчики цветов подсохли, но форму не потеряли. Девушка наклонилась к ним, еще раз ощутить аромат, только он уже улетел навсегда.
Лежу, смотрю вверх. Небо я хорошо знаю, хотя больше люблю направить морду к земле, слушать разные запахи, высматривать следы. Найду любую букашку, если скажет хозяин. А здесь нельзя смотреть вниз: лежу на досках, а вокруг жидкое небо, все время волнуется. Страшно. Хозяин опускает мне руку на голову и смеется, когда я поскуливаю. Страшно же! Но надо. Он говорит, мы плывем. Говорит, впереди враг. На холке шерсть дыбом встает, такое это нехорошее слово. А значит — надо догнать. Скоро возьмете след, говорит хозяин. Скоро будем за морем.
А я закрываю глаза, прижимаю морду к нагретым соленым доскам. Скорее бы.
Врагов я еще не видел, зато догонять умею.
И не подведу.
Никто из них не боялся леса. Скрипы и шорохи, голоса птиц и зверей угрозы в себе никогда не таили. Конечно, где-то ползали ядовитые змеи, в чащобе рыскали волки, но пути опасных тварей и их самих никогда не пересекались. Может, сам лес хранил доверчивых путников...
Но сейчас и трава, и деревья не льнули к гостям, а были испуганы. Что-то чужое двигалось по земле, пока далеко, но его поступь чувствовалась, явственная, как скорая смена погоды.
Возможно, зла оно не хотело, просто шло напролом — так медведь или лось не разбирают, не хрустнет ли под его тяжестью птичье гнездо на земле.
Страх понемногу передавался и детям, и тем, кто мог сойти за взрослых. На коротких привалах старшие пели забавные песенки и рассказывали сказки, но, спетые вполголоса, песни веселили мало, а сказки, скомканные из-за спешки, вызывали больше тревоги, чем радости.
И о какой радости говорить, если сами взрослые — юные девушки — неотвязно думали о том, что творится дома, в родной долине, о том, все ли еще живы и целы. И понимали, что вряд ли. От тех, с кем можно договориться, не убегают в спешке в темную чащу.
Те, с кем можно просто поговорить и все вновь станет хорошо, не пускают по следу гончих, созданных из мускулов, зубов и ненависти. Эти гончие не давали покоя даже во время короткого сна — большего беглецы позволить себе не могли.
— Отец сказал, главное — не бояться. Они другие, здесь ближе к теням, чем к реальным созданиям.
Подруга поджала ноги, уютно усевшись на моховой кочке. Гладила пушистый зеленый ворс.
— А мне все равно страшно, — вздохнула она. — Ты прислушайся — каждая былинка трепещет, когда ее касаются чужие...
— Но с нами дети. Никто не тронет детей.
— Тогда зачем мы ушли?
— Чтобы дети не видели, что стало с их домом...
Они шли четвертые сутки, и порой им казалось, что погоня отстала. Но потом снова раздавался тревожный сигнал — вскрикивала птица, или трава начинала пахнуть острее, указывая на близость преследователей, и они ускоряли шаг.
А потом уже и сигналов не нужно было, достаточно стылого ужаса, который гнали перед собой чужаки. Страх был похож на собак, но зыбких, ненастоящих. Может, потому эти создания оказались неутомимы.
Тут все не такое, как дома. Плотное, вещное. И я — стремительный, но тяжелый. А они, впереди — боятся. Весь лес дрожит, как осиновый лист. Каждое дерево. Дома меня никто не боялся.
Лес дрожит, и я начинаю. Ведь я страшный, большой. У меня зубы. Бегу. Я преследую, догоняю. Рычу...
Догнали, выкатились на поляну, где сгрудились дети. Не выбегает девушка — вылетает навстречу псам, серой зубастой жути, прядям тумана. Кажется, протяни руку, и та пройдет насквозь, потому что напротив нет никого. Только морок. Потому что не должно, не может существовать злого и страшного существа на самом деле.
И осознав, что и вправду морок, их всех только пугают, она и вправду тянется; а туман уже не так однороден, видны волоски-шерстинки на морде чудовища, одни светлее, другие темнее, и уже не мутные огни — вполне живые глаза.
Будто завеса тает, открывая истинный облик.
— Иди сюда, — шепчет она, и пальцы скользят по шерсти, пока неясно, теплой или холодной.
Грррам.
Скользкие податливые хрящи под клыками — хрусть! Жидкость соленая. Теплая. Облизываюсь, хотя невкусно. Шерсть дыбом, по коже будто муравьи бегают.
За горло хватать — самое верное дело!
Кто-то кричит, и будто тянут назад, не пускают; а я вперед, и снова зубами. Пока в воздухе, но сейчас дотянусь; впереди маленькое, тоже невкусное, но горячее и захрустит. Рррр.
Ох. Деревом придавило, что ли, не шевельнуться. Пустиитеее... Гррр.
А мне командуют — стой!
Не пускают.
Я... уже стою. И другое, маленькое, перед самой пастью — смотрит. Руку мне на нос кладет.
Живое, как тот олененок.
Его разворачивают и ведут за собой, куда-то.
Уходит, а я все стою. Хозяина больше не слышу. А потом и сам ухожу.
Говорят, раньше не было страха в этих лесах. Но однажды он появился, а потом обрел форму. Отрастил ноги, чтобы быстро бегать, четыре — прочно стоять на земле. Когти и зубы — хватать и удерживать жертв. Он стал дымчато-серым, чтобы не выделяться ни на свету, ни ночью, и тем более в сумерках. Невидимкой подкрасться, напасть — и поминай, как звали.
Одинокий страх бродил по лесам, и кора деревьев ежилась, покрывалась морщинами, складками, настолько неприятна была его близость. Кора стала такой навсегда.
Сосны и ели, чуя его приближение, сворачивали листья в иголки, пытаясь хоть так защититься. Теперь иглы — их листья.
Запахи все остыли. А того, горячего запаха, тоже нет. Ничего нет, а я бреду зачем-то. Тут сыро и холодно. Это я чего, где?
Уууу. Скулить не выходит, не маленький. Эй, а маленьким я и не был. Мерещится.
С ума сошел.
Ушел.
Заблудился.
...Никого не осталось — детей увели, а к остывшим телам старших устремилась трава, ласковая и холодная. Она оплела, затем корнями раздвинула землю, и утянула к себе, в себя. Цветы поднялись, если глянуть сверху, то человеческие силуэты. Темных цветов не видно, а белые поблескивают в свете луны. Ночная живность посмотрит, но не приблизится.
Незачем — нет уже никого.
И мотыльки не слетятся — пусты цветочные венчики, не найти в них нектара.
Лежу, голова на лапах. Вздрагивает земля, будто в ней корни шевелятся. Потому и лег, идти-то никак нельзя.
Над лесом глухое и гулкое раскатилось, уханье. Будто по бочке палкой колотят. О, сова. Сидишь? Глазами лупаешь... Привет, сова.
А я сдох.
«Усадьба Аэйа-лайн, мёд липовый — сто кайрэ. Доставлены Вагером по прозвищу Коновод в первый день месяца Алхор».
«Усадьба Аэйа-лайн, мёд разнотравья — пятьдесят кайрэ. Доставлены тем же того же дня».
«Владение Хаттэнэ, мёд кипрейный — сто двадцать кайрэ…»
...Говорят, судьба счетовода — самое скучное, что только можно вообразить. Не раз ему и в глаза говорили это — подростки-несмышленыши, когда мастер Таллан, согласно обычаям, приходил в школу рассказывать о своём деле и своём Пути. Он только улыбался в ответ. Такой уж возраст! Все мальчики в этом возрасте если не менестрели, так великие воины, равные Айан’Таэро, а девочки — целительницы или Видящие… Пройдет несколько лет, и дети научатся на самом деле слушать и слышать себя самих. Тогда они поймут. И кто-то из них придёт к мастеру-счетоводу, чтобы учиться творить покой.
Сам он с детства любил покой и надежность. Именно здесь, где горит свеча и скрипит перо, создаются они, истинные, здесь, а не там, где куются мечи и камни ложатся в кладку. Камни и раствор тоже необходимо счесть. Запасы целебных трав не должны истощаться. А мечи, стрелы, доспехи? Наконец, провиант для армий?..
Никуда без мастера-счетовода.
...Ровные строки, плотная бумага, хорошо очинённые перья. Аккуратно перенести записи; ещё строка про мёд гречишный, а там пойдет и овёс… Потом мастер Таллан прошьёт листы и заключит в крепкую обложку с красивыми железными замками. Книга встанет в ряду сестёр на полке из светлого дуба. И разве она скучнее, чем те, что рассказывают о дальних землях и былых временах? В ней — скрип тяжелых подвод и сладкий медовый дух, похрапывание широкогрудых мохнатых лошадок и протяжные песни возчиков, гудение пчёл над цветущими лугами, что согреты кратким северным летом…
Не отрывая взгляда от строк, мастер Таллан протянул руку к чернильнице — и рука дрогнула. Капля чернил с пера упала на стол. Удивленный счетовод нахмурился: пальцы вдруг перестали его слушаться… Что такое?
Да он же замёрз!
Охнув, мастер поднялся из-за стола и прошёлся по комнате. Такое с ним случалось не раз. Погрузившись в подсчёты или просто в размышления, он забывал обо всём. Мог засидеться заполночь, пропустить ужин или просто залубенеть, как сейчас. Прежде Айра присматривала за ним… Вспомнив жену, он вздохнул и повесил голову.
А всё же — почему так холодно?..
— Так я и думал! — вслух сказал Таллан, хотя до сей минуты думал вовсе не об этом.
Распахнув дверь, он собрался было зашагать к комнате дочери — но из коридора хлынул на него такой холод, что бедный мастер испуганно отпрянул. Подхватив с кресла плотный чехол, он кое-как закутался в него и, скрепившись духом, двинулся к покоям Айлиэ.
По пути он совсем продрог и не на шутку рассердился. Мягкосердечный от природы, он понадеялся, что холод поможет ему отчитать дочку как следует.
— Айлиэ!
Дочь стояла посреди комнаты в зимней одежде, тёплых сапогах и плаще, но с непокрытой головой. Вокруг неё на стойках пылали свечи. На стенах и деревянных подставках расположились грифельные доски, покрытые расчётами.
— Да, папа?
— Дух Льда залетал в гости? — укоризненно сказал мастер.
Айлиэ обернулась.
— Холод помогает думать, — сказала она.
— Ты же выстудила половину Твердыни! Закрой окно, заклинаю тебя!
Айлиэ пожала плечами, но все-таки послушалась и притворила ставни. Теплее, правда, не стало. Мастер зябко повёл плечами.
Он присмотрелся к расчётам на досках и вздохнул снова. Науку чисел он знал отлично и сам когда-то наставлял Айлиэ в ней — но эти расчёты его разум словно отказывался воспринять.
Таллан знал причину.
Вовсе не мир и покой заключались в числах, начертанных рукой его дочери.
— О чём это ты?.. — спросил он. Дочь поняла недосказанное.
— Всё дело в упругости, — сказала она. — Я должна понять. Должен быть способ… Папа! Я уже изучила всё, что могла изучить. Я должна двигаться дальше. Я пытаюсь понять, как? Куда? А!.. Прости, что заморозила тебя.
Мастер вздохнул снова и сел на постель дочери, подтягивая к себе меховое одеяло.
— Беда с тобой, — упрекнул он. — Дались тебе… эти. Ты могла бы стать травницей или учить детей. Могла бы… вышивать, наконец!
Айлиэ залилась смехом. Подойдя к отцу, она уселась рядом с ним и обняла его за плечи.
— Не грусти, папа. Ты сам желал мне найти свой Путь.
Мастер пригорюнился.
— Ты сейчас старше, чем была твоя мать, когда я впервые ее увидел, — сказал он. — А ведёшь себя как ребенок. Комнату проморозила… Простудишься же.
Айлиэ улыбнулась. Улыбка её выражала бесконечное терпение, и на миг Таллан увидел в ней образ её матери, Айры. Невольно он ответил улыбкой.
— Я веду себя как военный инженер Твердыни, — сказала дочь.
И непреклонная твердость её тоже напоминала об Айре...
— Твоя мать была травницей…
— Она была хорошей травницей, папа. Потому что любила травы. Разве не так? А я люблю аркбаллисты.
— А что-нибудь ещё ты любишь? — скорбно спросил мастер.
Айлиэ напоказ призадумалась, взяв себя за нос. Словно маленькая девочка...
— Осадные башни. Осадные башни тоже люблю.
— Ох, — только и сказал Таллан.
Айлиэ всплеснула руками и встала. Помедлив, она принялась расхаживать по комнате.
— Папа! — сказала она. — Твердыня — единственное место, где я могу заниматься тем, что мне по-настоящему нравится. А не варить похлёбку и вышивать. Разве ты сам не просил меня идти по своему Пути, своему, а не чьему-то? И разве не об этом говорит наш Учитель? Ну порадуйся же за меня!
Мастер, ёжась, завернулся в одеяло.
— Я могу порадоваться только тому, что ты не носишь кольчугу и не бегаешь за Повелителем Воинов… — уныло сказал он и прибавил: — Как некоторые.
Айлиэ рассмеялась.
— Да, мне нет нужды за ним бегать… — и вдруг она встрепенулась: — Папа!
— Что?
— Ты можешь мне помочь!
— Я?!
— Мне пришла мысль! — Айлиэ возбуждённо заметалась, потом схватила отца за руки. — Мысль! Вышивание, травы, нитки, стебли, волокна… Упругость! Папа, из чего делают веревки разные племена и народы? Мне нужны образцы. Кто может их выдать? Ты можешь заказать их для меня?
Таллан насупился.
Но разве он мог отказать?
— Хорошо, — ответил он послушно. — Я подумаю… проведу изыскания. Если что, я знаю, кого спросить.
Айлиэ чмокнула его в щёку.
— И тогда, — сказала она лукаво, — Повелитель Воинов будет бегать за мной.
Мастер вздохнул опять и засмеялся.
URL записиНазвание: О Замысле и тараканах
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: мини, 1358 слов
Персонажи: Валар
Категория: джен
Жанр: юмор, флафф, немного пафоса
Рейтинг: G
Предупреждения: AU
Краткое содержание: Все началось с того, что Ауле создал саламандру, которой не было в Замысле. А дурной пример заразителен.
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "О Замысле и тараканах"
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: мини, 1358 слов
Персонажи: Валар
Категория: джен
Жанр: юмор, флафф, немного пафоса
Рейтинг: G
Предупреждения: AU
Краткое содержание: Все началось с того, что Ауле создал саламандру, которой не было в Замысле. А дурной пример заразителен.
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "О Замысле и тараканах"
— …Иди сюда, маленькая, — тихо и печально, протянув руку сквозь пламя. — Видишь, как с тобой обернулось…
Огненная ящерка скользнула к нему на ладонь, сложила крылья и свернулась клубочком — маленький сгусток остывающей лавы, только тёмные глаза смотрят грустно и виновато.
— Будешь жить у меня, что ж поделаешь… Только лучше бы и он с нами ушел, как ты думаешь?
Саламандра шевельнулась и моргнула.
— Может, он всё же решится…
Когда к садам Лориэна подошёл Ауле, на нём лица не было. Не сразу Ирмо добился ответа — что же произошло? Ваятель отмалчивался, отводил глаза, жадно прихлёбывал виноградный сок — Ирмо хотел возразить, мол, оставь, он же подкисший, — но Ауле вдруг заговорил, быстро и сбивчиво: о танце пламени, гибком чешуйчатом существе — Ллах, о Замысле…
Сначала Ирмо не понимал — зачем? Если такого не должно быть? Да и разве живое может обитать в огне? Но он так и не решился ничего спросить: слишком потерянным выглядел Ваятель.
— Мелькор унёс, сказал, будет жить у него, — закончил рассказ Ауле. Помедлил и спросил: — Он же её не бросит?
— Нет, конечно, — ответил Ирмо, стараясь говорить уверенно, чтобы успокоить, снять… тоску? Страх? Целитель душ ещё толком не знал названия этим чувствам. А сам думал: как это — творить то, чего нет в Замысле? И зачем?
— Послушай, тебе никогда не хотелось создать что-то совсем новое? Не предусмотренное Замыслом?
Йаванна вздрогнула, услышав знакомый вопрос, обернулась. Нет, не он. Не Мелькор — Ирмо.
— Ты когда-нибудь думала о том, чтобы…
— Нет, — торопливо возразила Валиэ. — Нет, конечно. Замысел совершенен, разве можно придумать что-то прекраснее задуманного Единым? А почему ты спрашиваешь?
— Просто, — Ирмо смешался. — Просто...
Он не хотел рассказывать о том, что случилось с Ауле, и объяснять, почему вообще решил заговорить об этом. Он просто хотел проверить.
— Никогда не думала ни о чём подобном! — заверила вслед Йаванна.
Ирмо не знал, что немногим позже перебравший забродившего сока Ваятель сам выложит всё супруге.
Крылатый отозвался на зов Ирмо не сразу, но, главное, всё же отозвался. Ирмо ожидал его у границы своих владений.
— Ты звал, брат? — в глазах Крылатого плескалась тревога, и Владыка Видений заговорил прямо, отбросив тщательно заготовленную речь:
— Ауле рассказал про Ллах. Ты унес её, да?
— Да, — Мелькор хотел добавить ещё что-то, но Ирмо шагнул ближе, раскрывая ладонь. Цветок?
Глаза старшего удивленно расширились, и Ирмо улыбнулся: Эстэ тоже удивилась, когда нежно-голубой цветок зашевелил усиками и пополз к ней, трепеща лепестками, то есть крылышками. Светлые отметины на крыльях — следы последних, завершающих касаний...
— Можешь тоже взять себе? Пока всё в порядке... только я что-то не уверен, что цветы могут летать — по Замыслу. А если им всё-таки можно, я потом заберу, ладно?
— Ладно, — согласился Мелькор и протянул руку. Бабочка перебралась к нему и начала деловито взбираться по рукаву.
— Вот и хорошо, тогда я остальных тоже соберу? Их совсем немного.
Нэсса при встрече просто схватила Крылатого за рукав и куда-то потянула. На вопросы она не отвечала, и повернулась лицом к лицу только тогда, когда они зашли, как показалось Мелькору, в самые тёмные заросли во всем Амане.
— Помнишь того своего зверя, с зубами? — приглушенно спросила Нэсса. — Почему он был такой… пятнистый?
— Чтобы лучше скрываться
— А я думала, для красоты. И вот, посмотри!
Нэсса заливисто свистнула.
На свист из кустов выбрались три существа… И таких Мелькор точно не творил.
— Ты не подумай — я просто хотела научить их кушать травку! И ещё посмотреть, как будет интереснее — в пятнышко или в полосочку?
Валиэ задумчиво оглядела свои творения: как смотрится интереснее, она так и не определила, поэтому одно существо было полосатым, другое пятнистым, а уж третье…
— А почему этот такой лохматый?
— Я думала, что будет красивее, если сделать попушистее. Но целиком в такой шерсти ему жарко, пришлось оставить только гриву, — Валиэ запустила пальцы в жёсткий мех. С расцветкой она тоже не додумала, потому лев щеголял снежно-белой шкурой.
— Понимаешь, я того твоего зверя видела один раз и то недолго, — продолжала объяснять Нэсса, — так что пришлось творить по памяти. Вот этот, пятнистый, показался мелковат — очень худой и поджарый, зато очень быстрый! Совсем как я! А этот вот — большой и полосатый…
— И ты хотела, чтобы он питался травой? — Мелькор с интересом разглядывал тигра. Чуть ли не в пасть заглянул. — С такими-то клыками? Нэсса, а почему они в пасти не помещаются?
— Как запомнилось…
— И что, травку кушает?
— Если захочет, — окончательно стушевалась Валиэ.
— Красота! — Мелькор погладил тычущегося в ладонь тигра.
— Но ты же понимаешь, Замысел и всё такое… И ты же помог Ауле! И вообще это всё твоя идея...
— Я-то тут причём? — растерялся было Крылатый.
— Забери ты их, ради Эру! Травка травкой, а они всё равно на моих оленей смотрят! Смотрели, пока те куда-то не сбежали... А если Оромэ попадутся? Или он им… Этот — в пятнах — знаешь, как бегает? Уведи их куда-нибудь, а? Забери. Иначе я... — Нэсса скрестила руки на груди и отвернулась, изображая спиной полную непреклонность.
Тигр снова ткнулся носом в ладонь Мелькору.
— Хорошо. Уведу.
Нэсса не обернулась и не ответила, боясь, что голос сорвётся. Ушли они по-кошачьи бесшумно, и только почувствовав, что они уже далеко, Валиэ кинулась искать своих оленей. А найдя, долго плакала, уткнувшись в шею вожака.
Ульмо ждал на берегу, поигрывая каким-то украшением. Мелькор заинтересованно пригляделся — камень это или все-таки растение? — но ничего не спросил, а Ульмо сделал вид, что ничего не заметил. Сдавать Йаванну он не собирался. Своих недоразумений хватало.
Владыка вод был немногословен:
— Вот. Сам не знаю, как оно получилось — вроде нормальный малёк был, головка и хвостик.
Зелёное и пучеглазое выглядело так беззащитно, что не взять Крылатый не смог. Правда, даже сердобольная Ниенна, иногда соглашавшаяся ненадолго приютить живность, трогать это наотрез отказалась. Непонятно, почему.
Вана, приложив палец к губам, показала на проём в живой изгороди.
— Вон там, смотри!
— Это птица?
— Птица! А что, похоже на рыбу? — попыталась обидеться Вана.
— Какой дивный хвост, — Мелькор попытался увести разговор.
— Правда? Тебе нравится? Только летать не умеет.
— Почему?
— А куда ей, то есть ему — это мальчик — летать, с таким-то хвостом?!
— Значит, это твоё?
— Моё, конечно. Не Йаванны же с Нэссой... Только вот что — можешь унести его куда подальше?
— Этого нет в Замысле?
— Хуже, — смущённо буркнула Вана, — если б он там и был, Манвэ ему бы сам шею свернул. Ты не подумай, я бы здесь оставила. У меня и изгородь высокая, и птицы. Поют все время. А он… Я лучше покажу.
Валиэ обогнула изгородь, и птах обернулся к ней. И запел — как и любая птица при виде Вечно Юной.
Вана уже привычно заткнула уши, а Мелькор сразу понял, почему этого не было в Замысле. И что Эру зря был так недоволен Диссонансом. Ему бы пару таких птичек…
— Понимаешь теперь? Унеси его куда-нибудь, пока Манвэ не услышал!
Больше всех Крылатого удивил Оромэ, притащивший какое-то растение. Сначала Владыка Лесов делал вид, что он просто заглянул поговорить об охоте, и даже пытался позвать за компанию, а потом вдруг выдал:
— Ты осторожней. У него челюсти крепкие.
Мелькор как раз успел отдернуть пальцы от очаровательного цветочка.
— Нравится? — с потаённой гордостью спросил Охотник.
— Очень, — непонятным тоном заверил Крылатый.
— Тогда оставь себе. Кормить не обязательно, он у меня самостоятельный, а вот влагу любит.
Варда его не звала. Просто вдруг вышла навстречу и выжидательно посмотрела. Оправдываться Королева не собиралась.
В протянутой ею склянке кто-то весело ползал.
— Выпустишь? Там.
— Кто это?
— Ночью увидишь, — и тихо добавила: — Манвэ не говори.
Накрытые чёрным плащом букашки решили, что настала ночь — и засветились. Но Элентари уже не было рядом.
Кого Черный Вала никак не ожидал увидеть в необжитом ещё мире, так это Манвэ. Король Арды тоже не рассчитывал, что его застанут. Он был занят чем-то, похожим на длинные черно-коричневые семечки — если бы у семечек вдруг выросли лапки и усики.
— Они есть в Замысле! — возмутился Манвэ на невысказанный вопрос. — Точно есть!
Усатые и длинные шустро расползались в разные стороны, всем своим видом выражая, что они-то как раз есть в Замысле. А вот насчет Валар не уверены.
— И вообще не мои они, я у Йаванны взял, — что именно Повелитель Ветров взял у Йаванны, он не сказал бы даже Эру. — Хотел подождать немного, понаблюдать. А то они маленькие такие, вдруг не приживутся?
— Они-то хоть не светятся? — не удержался Крылатый.— Нет. Зато как летят на свет!
— Ну и тараканы у тебя, брат! — только и сумел сказать Мелькор.
Манвэ поднял удивленные глаза: откуда только слово такое взял? Не иначе как снова из... Из... А почему бы и нет?
— Ну, вы тут обживайтесь, а мне пора, — Король мира принял предельно серьёзный вид — какие ещё тараканы? — и подозвал орла.
«Только Варде не говори», — донеслась мысль.
Название: Добрые боги
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: драббл, 236 слов
Пейринг/Персонажи: люди, майар-отступники
Категория: джен
Жанр: стихи
Рейтинг: G
Примечание: по клику иллюстрация откроется в новом окне.
Полный размер 3882x3812px, 3.3Mb
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Добрые боги"
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: драббл, 236 слов
Пейринг/Персонажи: люди, майар-отступники
Категория: джен
Жанр: стихи
Рейтинг: G
Примечание: по клику иллюстрация откроется в новом окне.
Полный размер 3882x3812px, 3.3Mb
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Добрые боги"
Снова наш крохотный домик заносят снега. Сядь-ка поближе, и куклу с собою возьми: я расскажу тебе сказку о добрых богах, видевших первые зори, и ставших людьми. Очень похожи на смертных, но только мудрей, были они – осень, лето, весна и зима, песни, видения, знания трав и зверей… А имена ты придумай им, внучка, сама. |
 |
…Они бродили у края вод; с поверхности блик луны
Сорвался, порхая, упал – и вот ныряет опять с волны!
Был берег ветром изрыт и мглист, и, трепет в душе тая,
«Ты кто?» – спросила Весенний Лист. «Летучая рыба я».
Помнишь, тебя наставлял: люди – миру сродни; глянь: вот олень, вон русак поскакал во всю прыть… Очень давно нас вот так же учили они: мир понимать, а еще – не бояться творить.
Только земля не едино для счастья дана, все изменяется, время нельзя спеленать. …И говорили, однажды случилась война, многое стало другим; хуже, лучше – как знать.
Так долго в темном бору сыром блуждали; а здесь, теперь
Бархан пушистым лежит ковром, на склоне играет зверь.
Во взгляде – рыжее плутовство и ласка переплелись.
«Ты кто?» – Охотник спросил его. «Ушастый песчаный лис!»
Ищем порой – в пеньи птиц, в облаках дождевых, - будто бы важное что-то потеряно тут. …И говорили, что нету их больше в живых, но я не верю. Куда-то ушли – и придут.
Слушай: хоть зимняя ночь холодна и долга, пламя прогонит и страхи, и стылую жуть. Я подарю тебе сказку о добрых богах. Кто создал рыбу и лиса? Прости, не скажу…
Сорвался, порхая, упал – и вот ныряет опять с волны!
Был берег ветром изрыт и мглист, и, трепет в душе тая,
«Ты кто?» – спросила Весенний Лист. «Летучая рыба я».
Помнишь, тебя наставлял: люди – миру сродни; глянь: вот олень, вон русак поскакал во всю прыть… Очень давно нас вот так же учили они: мир понимать, а еще – не бояться творить.
Только земля не едино для счастья дана, все изменяется, время нельзя спеленать. …И говорили, однажды случилась война, многое стало другим; хуже, лучше – как знать.
Так долго в темном бору сыром блуждали; а здесь, теперь
Бархан пушистым лежит ковром, на склоне играет зверь.
Во взгляде – рыжее плутовство и ласка переплелись.
«Ты кто?» – Охотник спросил его. «Ушастый песчаный лис!»
Ищем порой – в пеньи птиц, в облаках дождевых, - будто бы важное что-то потеряно тут. …И говорили, что нету их больше в живых, но я не верю. Куда-то ушли – и придут.
Слушай: хоть зимняя ночь холодна и долга, пламя прогонит и страхи, и стылую жуть. Я подарю тебе сказку о добрых богах. Кто создал рыбу и лиса? Прости, не скажу…
Название: Охотничий пёс
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: мини, 1302 слова
Персонажи: Пёс Оромэ, Эллери Ахэ
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: смерть персонажа
Размещение: только после деанона
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Охотничий пёс"
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: мини, 1302 слова
Персонажи: Пёс Оромэ, Эллери Ахэ
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: смерть персонажа
Размещение: только после деанона
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Охотничий пёс"
Припадаю на брюхо и ползу, собирая все окрестные колючки. Не хочу, чтобы заметили: не напугаю, но могу помешать. Сверху стебли пырея легонько стукают по носу, очень чихнуть хочется. Впереди рыжее: олениха кормит детеныша. Запах, добрый и сладкий, белые капли на морде у малыша. Молоко.
У всех зверей молоко и детство, кроме таких, как я. Мы не звери, а мысль. Зато я могу больше, чем любой пёс, и хозяина понимаю, как лесным-бегающим никого понять не дано.
...Сладкий какой запах.
Облизываюсь. Кладу голову на лапы, замираю, смотрю. Нюхаю. Олени меня не чуют, не видят. Жду, пока не уйдут.
А потом слышу зов.
— Уводите детей!
Это был не приказ — кто мог им приказывать? — но просьба, настойчивая и уже не первая. С каждым часом все плотнее становился воздух, все слышнее неявное гудение, будто от стаи комаров, только более неприятным, слегка металлическим был звук. В долину с золотыми бревенчатыми домиками сочился ядовитый туман, неощутимый, но по капле отравляющий мир вокруг них.
И потому стало ясно, что в самом деле пришла беда. Хотя, если б не нужда укрыть малышей, никто не покинул бы родные места.
Девушка заплела волосы в тугую косу, обернула вокруг головы. Любила носить распущенными, но в лесу, когда нужно бежать и прятаться, длинные свободные пряди только помеха. Платье с широкими рукавами тоже не слишком удобно для бездорожья, но других не было.
...А глаза у нее незабудковые, — айаннэ зовется цветок, — и сама не ходит — порхает. Так говорил тот, кому она была по душе...
Теперь, верно, ничто не сбудется.
Лаан Гэлломэ, Долина Тумана. И впереди ждал туман, только не как здесь, мерцающе-нежный, сулящий сказку, а мутный и непроглядный.
Хотела сказать «до свидания» дому, но слова не шли с языка, и девушка быстро двинулась к выходу, где поджидала подруга, такая же юная — теперь им предстояло быть старшими, сопровождая в опасном странствии ребят помладше и совсем малышей.
Остановилась, тронула не так давно подаренный венок из ландышей и звездчатки, — листья и венчики цветов подсохли, но форму не потеряли. Девушка наклонилась к ним, еще раз ощутить аромат, только он уже улетел навсегда.
Лежу, смотрю вверх. Небо я хорошо знаю, хотя больше люблю направить морду к земле, слушать разные запахи, высматривать следы. Найду любую букашку, если скажет хозяин. А здесь нельзя смотреть вниз: лежу на досках, а вокруг жидкое небо, все время волнуется. Страшно. Хозяин опускает мне руку на голову и смеется, когда я поскуливаю. Страшно же! Но надо. Он говорит, мы плывем. Говорит, впереди враг. На холке шерсть дыбом встает, такое это нехорошее слово. А значит — надо догнать. Скоро возьмете след, говорит хозяин. Скоро будем за морем.
А я закрываю глаза, прижимаю морду к нагретым соленым доскам. Скорее бы.
Врагов я еще не видел, зато догонять умею.
И не подведу.
Никто из них не боялся леса. Скрипы и шорохи, голоса птиц и зверей угрозы в себе никогда не таили. Конечно, где-то ползали ядовитые змеи, в чащобе рыскали волки, но пути опасных тварей и их самих никогда не пересекались. Может, сам лес хранил доверчивых путников...
Но сейчас и трава, и деревья не льнули к гостям, а были испуганы. Что-то чужое двигалось по земле, пока далеко, но его поступь чувствовалась, явственная, как скорая смена погоды.
Возможно, зла оно не хотело, просто шло напролом — так медведь или лось не разбирают, не хрустнет ли под его тяжестью птичье гнездо на земле.
Страх понемногу передавался и детям, и тем, кто мог сойти за взрослых. На коротких привалах старшие пели забавные песенки и рассказывали сказки, но, спетые вполголоса, песни веселили мало, а сказки, скомканные из-за спешки, вызывали больше тревоги, чем радости.
И о какой радости говорить, если сами взрослые — юные девушки — неотвязно думали о том, что творится дома, в родной долине, о том, все ли еще живы и целы. И понимали, что вряд ли. От тех, с кем можно договориться, не убегают в спешке в темную чащу.
Те, с кем можно просто поговорить и все вновь станет хорошо, не пускают по следу гончих, созданных из мускулов, зубов и ненависти. Эти гончие не давали покоя даже во время короткого сна — большего беглецы позволить себе не могли.
— Отец сказал, главное — не бояться. Они другие, здесь ближе к теням, чем к реальным созданиям.
Подруга поджала ноги, уютно усевшись на моховой кочке. Гладила пушистый зеленый ворс.
— А мне все равно страшно, — вздохнула она. — Ты прислушайся — каждая былинка трепещет, когда ее касаются чужие...
— Но с нами дети. Никто не тронет детей.
— Тогда зачем мы ушли?
— Чтобы дети не видели, что стало с их домом...
Они шли четвертые сутки, и порой им казалось, что погоня отстала. Но потом снова раздавался тревожный сигнал — вскрикивала птица, или трава начинала пахнуть острее, указывая на близость преследователей, и они ускоряли шаг.
А потом уже и сигналов не нужно было, достаточно стылого ужаса, который гнали перед собой чужаки. Страх был похож на собак, но зыбких, ненастоящих. Может, потому эти создания оказались неутомимы.
Тут все не такое, как дома. Плотное, вещное. И я — стремительный, но тяжелый. А они, впереди — боятся. Весь лес дрожит, как осиновый лист. Каждое дерево. Дома меня никто не боялся.
Лес дрожит, и я начинаю. Ведь я страшный, большой. У меня зубы. Бегу. Я преследую, догоняю. Рычу...
Догнали, выкатились на поляну, где сгрудились дети. Не выбегает девушка — вылетает навстречу псам, серой зубастой жути, прядям тумана. Кажется, протяни руку, и та пройдет насквозь, потому что напротив нет никого. Только морок. Потому что не должно, не может существовать злого и страшного существа на самом деле.
И осознав, что и вправду морок, их всех только пугают, она и вправду тянется; а туман уже не так однороден, видны волоски-шерстинки на морде чудовища, одни светлее, другие темнее, и уже не мутные огни — вполне живые глаза.
Будто завеса тает, открывая истинный облик.
— Иди сюда, — шепчет она, и пальцы скользят по шерсти, пока неясно, теплой или холодной.
Грррам.
Скользкие податливые хрящи под клыками — хрусть! Жидкость соленая. Теплая. Облизываюсь, хотя невкусно. Шерсть дыбом, по коже будто муравьи бегают.
За горло хватать — самое верное дело!
Кто-то кричит, и будто тянут назад, не пускают; а я вперед, и снова зубами. Пока в воздухе, но сейчас дотянусь; впереди маленькое, тоже невкусное, но горячее и захрустит. Рррр.
Ох. Деревом придавило, что ли, не шевельнуться. Пустиитеее... Гррр.
А мне командуют — стой!
Не пускают.
Я... уже стою. И другое, маленькое, перед самой пастью — смотрит. Руку мне на нос кладет.
Живое, как тот олененок.
Его разворачивают и ведут за собой, куда-то.
Уходит, а я все стою. Хозяина больше не слышу. А потом и сам ухожу.
Говорят, раньше не было страха в этих лесах. Но однажды он появился, а потом обрел форму. Отрастил ноги, чтобы быстро бегать, четыре — прочно стоять на земле. Когти и зубы — хватать и удерживать жертв. Он стал дымчато-серым, чтобы не выделяться ни на свету, ни ночью, и тем более в сумерках. Невидимкой подкрасться, напасть — и поминай, как звали.
Одинокий страх бродил по лесам, и кора деревьев ежилась, покрывалась морщинами, складками, настолько неприятна была его близость. Кора стала такой навсегда.
Сосны и ели, чуя его приближение, сворачивали листья в иголки, пытаясь хоть так защититься. Теперь иглы — их листья.
Запахи все остыли. А того, горячего запаха, тоже нет. Ничего нет, а я бреду зачем-то. Тут сыро и холодно. Это я чего, где?
Уууу. Скулить не выходит, не маленький. Эй, а маленьким я и не был. Мерещится.
С ума сошел.
Ушел.
Заблудился.
...Никого не осталось — детей увели, а к остывшим телам старших устремилась трава, ласковая и холодная. Она оплела, затем корнями раздвинула землю, и утянула к себе, в себя. Цветы поднялись, если глянуть сверху, то человеческие силуэты. Темных цветов не видно, а белые поблескивают в свете луны. Ночная живность посмотрит, но не приблизится.
Незачем — нет уже никого.
И мотыльки не слетятся — пусты цветочные венчики, не найти в них нектара.
Лежу, голова на лапах. Вздрагивает земля, будто в ней корни шевелятся. Потому и лег, идти-то никак нельзя.
Над лесом глухое и гулкое раскатилось, уханье. Будто по бочке палкой колотят. О, сова. Сидишь? Глазами лупаешь... Привет, сова.
А я сдох.
Название: Воины Твердыни
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: драббл, 951 слово
Пейринг/Персонажи: обитатели Аст Ахэ
Категория: джен
Жанр: бытовая зарисовка
Рейтинг: G
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Воины Твердыни"
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: драббл, 951 слово
Пейринг/Персонажи: обитатели Аст Ахэ
Категория: джен
Жанр: бытовая зарисовка
Рейтинг: G
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Воины Твердыни"
«Усадьба Аэйа-лайн, мёд липовый — сто кайрэ. Доставлены Вагером по прозвищу Коновод в первый день месяца Алхор».
«Усадьба Аэйа-лайн, мёд разнотравья — пятьдесят кайрэ. Доставлены тем же того же дня».
«Владение Хаттэнэ, мёд кипрейный — сто двадцать кайрэ…»
...Говорят, судьба счетовода — самое скучное, что только можно вообразить. Не раз ему и в глаза говорили это — подростки-несмышленыши, когда мастер Таллан, согласно обычаям, приходил в школу рассказывать о своём деле и своём Пути. Он только улыбался в ответ. Такой уж возраст! Все мальчики в этом возрасте если не менестрели, так великие воины, равные Айан’Таэро, а девочки — целительницы или Видящие… Пройдет несколько лет, и дети научатся на самом деле слушать и слышать себя самих. Тогда они поймут. И кто-то из них придёт к мастеру-счетоводу, чтобы учиться творить покой.
Сам он с детства любил покой и надежность. Именно здесь, где горит свеча и скрипит перо, создаются они, истинные, здесь, а не там, где куются мечи и камни ложатся в кладку. Камни и раствор тоже необходимо счесть. Запасы целебных трав не должны истощаться. А мечи, стрелы, доспехи? Наконец, провиант для армий?..
Никуда без мастера-счетовода.
...Ровные строки, плотная бумага, хорошо очинённые перья. Аккуратно перенести записи; ещё строка про мёд гречишный, а там пойдет и овёс… Потом мастер Таллан прошьёт листы и заключит в крепкую обложку с красивыми железными замками. Книга встанет в ряду сестёр на полке из светлого дуба. И разве она скучнее, чем те, что рассказывают о дальних землях и былых временах? В ней — скрип тяжелых подвод и сладкий медовый дух, похрапывание широкогрудых мохнатых лошадок и протяжные песни возчиков, гудение пчёл над цветущими лугами, что согреты кратким северным летом…
Не отрывая взгляда от строк, мастер Таллан протянул руку к чернильнице — и рука дрогнула. Капля чернил с пера упала на стол. Удивленный счетовод нахмурился: пальцы вдруг перестали его слушаться… Что такое?
Да он же замёрз!
Охнув, мастер поднялся из-за стола и прошёлся по комнате. Такое с ним случалось не раз. Погрузившись в подсчёты или просто в размышления, он забывал обо всём. Мог засидеться заполночь, пропустить ужин или просто залубенеть, как сейчас. Прежде Айра присматривала за ним… Вспомнив жену, он вздохнул и повесил голову.
А всё же — почему так холодно?..
— Так я и думал! — вслух сказал Таллан, хотя до сей минуты думал вовсе не об этом.
Распахнув дверь, он собрался было зашагать к комнате дочери — но из коридора хлынул на него такой холод, что бедный мастер испуганно отпрянул. Подхватив с кресла плотный чехол, он кое-как закутался в него и, скрепившись духом, двинулся к покоям Айлиэ.
По пути он совсем продрог и не на шутку рассердился. Мягкосердечный от природы, он понадеялся, что холод поможет ему отчитать дочку как следует.
— Айлиэ!
Дочь стояла посреди комнаты в зимней одежде, тёплых сапогах и плаще, но с непокрытой головой. Вокруг неё на стойках пылали свечи. На стенах и деревянных подставках расположились грифельные доски, покрытые расчётами.
— Да, папа?
— Дух Льда залетал в гости? — укоризненно сказал мастер.
Айлиэ обернулась.
— Холод помогает думать, — сказала она.
— Ты же выстудила половину Твердыни! Закрой окно, заклинаю тебя!
Айлиэ пожала плечами, но все-таки послушалась и притворила ставни. Теплее, правда, не стало. Мастер зябко повёл плечами.
Он присмотрелся к расчётам на досках и вздохнул снова. Науку чисел он знал отлично и сам когда-то наставлял Айлиэ в ней — но эти расчёты его разум словно отказывался воспринять.
Таллан знал причину.
Вовсе не мир и покой заключались в числах, начертанных рукой его дочери.
— О чём это ты?.. — спросил он. Дочь поняла недосказанное.
— Всё дело в упругости, — сказала она. — Я должна понять. Должен быть способ… Папа! Я уже изучила всё, что могла изучить. Я должна двигаться дальше. Я пытаюсь понять, как? Куда? А!.. Прости, что заморозила тебя.
Мастер вздохнул снова и сел на постель дочери, подтягивая к себе меховое одеяло.
— Беда с тобой, — упрекнул он. — Дались тебе… эти. Ты могла бы стать травницей или учить детей. Могла бы… вышивать, наконец!
Айлиэ залилась смехом. Подойдя к отцу, она уселась рядом с ним и обняла его за плечи.
— Не грусти, папа. Ты сам желал мне найти свой Путь.
Мастер пригорюнился.
— Ты сейчас старше, чем была твоя мать, когда я впервые ее увидел, — сказал он. — А ведёшь себя как ребенок. Комнату проморозила… Простудишься же.
Айлиэ улыбнулась. Улыбка её выражала бесконечное терпение, и на миг Таллан увидел в ней образ её матери, Айры. Невольно он ответил улыбкой.
— Я веду себя как военный инженер Твердыни, — сказала дочь.
И непреклонная твердость её тоже напоминала об Айре...
— Твоя мать была травницей…
— Она была хорошей травницей, папа. Потому что любила травы. Разве не так? А я люблю аркбаллисты.
— А что-нибудь ещё ты любишь? — скорбно спросил мастер.
Айлиэ напоказ призадумалась, взяв себя за нос. Словно маленькая девочка...
— Осадные башни. Осадные башни тоже люблю.
— Ох, — только и сказал Таллан.
Айлиэ всплеснула руками и встала. Помедлив, она принялась расхаживать по комнате.
— Папа! — сказала она. — Твердыня — единственное место, где я могу заниматься тем, что мне по-настоящему нравится. А не варить похлёбку и вышивать. Разве ты сам не просил меня идти по своему Пути, своему, а не чьему-то? И разве не об этом говорит наш Учитель? Ну порадуйся же за меня!
Мастер, ёжась, завернулся в одеяло.
— Я могу порадоваться только тому, что ты не носишь кольчугу и не бегаешь за Повелителем Воинов… — уныло сказал он и прибавил: — Как некоторые.
Айлиэ рассмеялась.
— Да, мне нет нужды за ним бегать… — и вдруг она встрепенулась: — Папа!
— Что?
— Ты можешь мне помочь!
— Я?!
— Мне пришла мысль! — Айлиэ возбуждённо заметалась, потом схватила отца за руки. — Мысль! Вышивание, травы, нитки, стебли, волокна… Упругость! Папа, из чего делают веревки разные племена и народы? Мне нужны образцы. Кто может их выдать? Ты можешь заказать их для меня?
Таллан насупился.
Но разве он мог отказать?
— Хорошо, — ответил он послушно. — Я подумаю… проведу изыскания. Если что, я знаю, кого спросить.
Айлиэ чмокнула его в щёку.
— И тогда, — сказала она лукаво, — Повелитель Воинов будет бегать за мной.
Мастер вздохнул опять и засмеялся.
01.02.2014 в 23:42
Пишет WTF ChKA 2014:WTF ChKA 2014. Level 2: Тексты G — PG-13. Драбблы, мини. Часть 2.
Иннирэ прошла по галерее. Огляделась по сторонам — никого. Ловко подпрыгнув, она съехала по перилам лестницы и засмеялась. Ай-ай, почтенная наставница, уже первые седые волоски пробились в косах, какой пример подаешь? А некому подавать, никто не видит... Приосанившись, Иннирэ оправила юбку. Неспешным шагом она миновала двор и обеими руками потянула за ручку тяжелой двери.
Несколько комнат в этой части огромной крепости были владением Морхонна. Притворив за собой дверь, Иннирэ обвела взглядом высокий коридор. «Мрачно здесь... — подумалось ей. — И холодно...» Кажется, было даже холодней, чем под открытым небом. Иннирэ зябко повела плечами. Все внимательней смотрела она, но не замечала ничего необычного. Никаких зримых примет того, чем это место отличалось от прочих. Пусто и чисто... Лишь чутье наставницы, сердце ее говорило — здесь все не так. Это не жилье и не школа — поле боя.
«Но ведь не станет Морхонн морозить своих... учеников», — подумала она. Отойдя от дверей, Иннирэ закрыла глаза и прислушалась к себе — и к миру вокруг.
Холод.
Сталь.
Страх.
Ничто.
...Она вздрогнула.
Теперь она понимала — это холод иной природы, внутренний, а не внешний. Так проявляет себя враг, с которым ведет сражение однорукий Морхонн. Самый страшный враг.
Иннирэ тяжело перевела дух. Соприкосновение с этим... с этим далось ей нелегко. Каково же приходится Морхонну? Она снова поежилась. Морхонн приглашал ее прийти, но теперь ей казалось, что она явилась незваной. Иннирэ поторопилась восстановить в памяти его записи. Недавно Морхонн привел их в порядок, составил из заметок нечто вроде трактата и отнес в библиотеку. Много споров случилось между наставниками из-за этой книги. С самим Морхонном спорить было трудно. Разум его был как горный пик — острый и холодный. Но слишком страшные вещи он говорил и писал, поразительные, жестокие... Он стремился к добру; но какими путями?
Помотав головой, Иннирэ решительно направилась вперед.
«Смотреть своими глазами», — думала она.
Было тихо. Осторожно заглянув за ближайшую дверь, Иннирэ увидела несколько заправленных постелей. На одеялах — ни складки, на полу — ни пылинки... Должно быть, здесь жили... ученики. Сейчас они были на занятиях. Перед дверью, на которой висела табличка «Класс», Иннирэ замерла на несколько минут — оробев, будто сама была ученицей и опоздала к уроку. Наконец, неловко улыбнувшись, она аккуратно постучала.
Дверь открылась. Грубый шрам на щеке делал улыбку Морхонна кривой, но глаза его были такими ясными, что увечья словно не замечалось. Иннирэ несмело поприветствовала его. Морхонн толкнул дверь крюком, заменявшим ему левую кисть, и пригласил войти.
Десять пар глаз уставились на Иннирэ, желтых раскосых глаз... Тощие шеи, порванные острые уши, сутулые плечи... Подростки, почти дети... точнее, наверно, детеныши...
Страх.
Злоба.
Холод.
Ничто...
Иннирэ напряженно выпрямилась, улыбка сошла с ее лица. Невозможно было оставаться открытой внутри, оказавшись так близко к воплощенному Искажению. Она приложила все силы к тому, чтобы сохранять спокойствие.
Морхонн обернулся. Он был выше нее почти на голову, и стоял у нее за спиной, как страж. Уверенность исходила от него и чувство надежной защиты...
И вдруг он жутко рявкнул:
— Встать!
Иннирэ содрогнулась.
Десятеро взлетели со скамей, будто от удара. Взгляд Иннирэ метнулся по комнате и застыл: на учительском столе Морхонна лежала плетка-треххвостка. «Великая Тьма...» — шевельнулись ее губы. Она знала, что увидит здесь, но все равно... это был какой-то ужас...
— Это госпожа Иннирэ, наставница, — ледяным голосом сказал Морхонн. — Наставников следует приветствовать, вставая. Уэрх, к доске.
Один из десятерых поплелся вперед, шаркая ногами. Он угрюмо покосился на Иннирэ. В желтых глазах горела злоба. Будто Иннирэ была в чем-то виновата...
— Двенадцать на неизвестную и восемь, — продиктовал Морхонн, — без шестнадцати, чтобы получилось сто. Я беседую с госпожой Иннирэ за дверью и все слышу.
Мел скрипел по доске. Мурашки бежали у Иннирэ по коже.
Морхонн вывел ее в коридор, мягко взяв за локоть. Дверь он притворил не до конца.
Оказавшись снаружи, он будто снова стал... человеком. Иннирэ зажмурилась и провела по лицу ладонью. Несмотря на холод, она была вся в поту.
Несколько мгновений она пыталась найти слова и выдохнула наконец первое, что пришло в голову:
— Зачем? Морхонн... Зачем ты учишь орков арифметике?!
Он улыбнулся — своей удивительной кривой улыбкой, полной тепла и приязни.
— Не арифметике, Иннирэ.
— Что?
— Понимаешь, — сказал он, — им нужно дать возможность гордиться.
— Что?!
— Гордиться не тем, что украли и убили, а тем, что поняли и сумели. Ты удивишься тому, насколько это целительно для души.
Иннирэ вздохнула.
— Я читала твои записи. Но все же... Мне трудно даже просто быть здесь. Пустота... Она ощущается как ужасный холод. Как тебе удается выносить это?
— Я ее побеждаю.
Иннирэ вскинула взгляд. Ясные серые глаза Морхонна чуть сощурились. Он прислонился спиной к косяку и в задумчивости потер шрам на щеке.
— Нескольким племенам ирхи... повезло, — сказал он. — Учитель сумел отчасти исправить то, что случилось с ними. Теперь мы называем их Измененными, но не Искаженными. Они любят блестящие вещи и умеют рассказывать сказки.
Иннирэ кивнула. Ритм его речи зачаровывал.
— Но мы понимаем, — продолжал Морхонн, — что больше... Что Учитель не повторит это деяние. И что же? Смириться? Продолжать бояться Пустоты и ничего не предпринимать? Нет. Учитель передал свои силы нам. Мы должны продолжить его дело.
— Но как? — прошептала Иннирэ.
— Так же, как воины сражаются с врагом. Изучить противника и выступить против него во всеоружии.
Иннирэ коснулась пальцами виска.
— Я читала… - пролепетала она, — я помню...
Морхонн улыбнулся.
— Я могу повторить. Я изучил Искажение и понял, как именно оно извращает суть живого. Все побуждения Искаженных ирхи, все движения их разумов окрашиваются двумя чувствами: страхом и злобой. Но как у любого противника, у к’айе есть уязвимое место. Я узнал его: это гордость. Орки способны гордиться. Если не вмешиваться, это, конечно, будет гордость только злыми деяниями. Но можно вмешаться.
Иннирэ помедлила. Было еще кое-что, и именно об этом она хотела спросить Морхонна... Трудно было сказать это ему в глаза. Иннирэ покусала губы и выговорила:
— Но ты используешь страх.
— Да.
«Плетку», — хотела добавить Иннирэ, но не сумела произнести.
— К несчастью, другого пути нет, — сказал он. — Любое неискаженное живое существо чутко к добру, его можно воспитывать одной только лаской. Но не орка. Это трудно принять, я знаю. Легче отказаться от борьбы. Но со временем, поверь, нужда в страхе отпадает. Искажение — неестественно. Сама природа отвергает его. Научившись чувствовать благородную гордость, орк начинает...
И Морхонн вдруг смолк.
Осторожно, не касаясь двери, он заглянул за нее. Иннирэ подалась следом.
В классе нарастал шум. Тяжелые ноги топали по полу, кулаки стучали по столам. Многоголосый гогот, вначале приглушенный, становился все громче.
Уэрх сутулился у доски и грыз пальцы.
— Он съел мел! — услышала Иннирэ. — Вот тупой! Тупой! Дубина! Он съел мел!
В Уэрха полетела грязная тряпка, потом вторая. Он дернулся и сгорбился сильнее, прикрывая руками голову. Кто-то швырнул линейку. Потом о доску с задачей застучали комья жеваной бумаги. Иннирэ в тревоге посмотрела на Морхонна. Маленькие орки утратили страх, едва перестали его видеть, и Искажение взяло верх над ними. Неужели это Морхонн считает победой? Те наставники, что называли его безумцем, были правы... Он отравился из-за близости к не-Тьме и не-Свету, его нужно лечить!..
И Иннирэ едва не утвердилась в этой мысли, увидев, как озарилось изнутри лицо Морхонна. Глаза его засияли.
— Луфраг, — очень тихо, почти что одними губами проговорил он. — Он — самый лучший...
Изумленная Иннирэ уставилась на Морхонна.
Морхонн осторожно подвинул дверь, позволяя ей увидеть.
Уэрх подобрал с пола один из кусков жеваной бумаги, развернул его и вскинулся. Завертев головой, он нашел коробку с мелом, выхватил оттуда целый кусок и торопливо стал писать на доске решение.
Морхонн беззвучно смеялся.
Дождавшись, когда Уэрх закончит, он с грохотом распахнул дверь.
Мгновенно воцарилась тишина. Чеканным шагом Морхонн прошел к своему столу. Весь он был как натянутая тетива: сорвется — и насмерть... Даже Иннирэ устрашилась, хотя и понимала теперь, что это притворство. Морхонн хлестнул плеткой по краю столешницы.
— Все наказаны, — процедил он.
Ни единым движением он не намекнул, что видел поступок Луфрага и одобряет его. «Конечно, — подумала Иннирэ с улыбкой, — ведь подсказывать нельзя...» Всем видом Морхонн выражал брезгливость и сдерживаемый гнев, когда склонился и безошибочно подобрал с пола один из кусков бумаги. Иннирэ поймала его взгляд и вошла, стараясь выглядеть как можно строже. Морхонн передал ей первую попавшуюся книгу, ловко заложив ее тем самым обрывком. Иннирэ кивнула, поблагодарила и торопливо вышла, охваченная любопытством.
Криво и косо на обмусоленной бумажке было выведено решение задачи и приписано: «СНЧЛ УМНЖ».
Когда сидишь в заточении — страшно только поначалу. Потом становится скучно. Страх и скука — та ещё смесь, обостряет слух, зрение, да и мысли тоже. Начинаешь узнавать о смене стражи по легкому сквозняку через сени от уличной двери. И самих стражников уже различаешь по покашливаниям, приглушенным разговорам да переругиваниям под дверью комнаты. Комнаты? Взглянем правде в глаза — камеры. Это, несмотря на всю роскошь обстановки – камера. Как в ней жили только? Толстые стены, тяжёлая дубовая дверь, узкие окна с видом на частокол. А ведь Дейрел не доверяет своей "своре", вот в чём дело. Не доверяет — как бы ни тщился доказать обратное.
Даже завтрак, обед и ужин становятся событием. Хочется есть или нет — больше нет — но можно поизучать содержимое тарелок, и поверх тарелки — того, кто приносит еду. Парень, юный совсем, всегда один и тот же. Ириалонна успела его уже изучить до последней заплаты на одежде, да что там — до мелких трещинок на грифе лютни. Ну надо же, как пленницу ценят — менестреля к ней приставили. Вон, покорно у двери топчется, ждет поднос обратно. Разглядывает её, как ему кажется — исподтишка. А взгляд неожиданно приятный — открытый, любознательный. С таким взглядом мальчишка даже симпатичным кажется, хотя так посмотришь — тощий, нескладный, несуразный. Меч на поясе ему явно уверенности не добавляет, мешает только. Отобрать, что ли? Если бы только саму сквозняком не шатало — хорошо по голове приложили... Лютня... что же он с ней носится всё время? То ли так часто просят сыграть, то ли просто не хочет — не рискует? — расставаться с инструментом.
— Играешь? — с точно рассчитанной небрежностью кивнула на лютню.
Оии, как покраснел-то, будто уличили в чём-то недозволенном.
— Балуюсь, — не слишком охотно, но ответил.
— Может, ещё и песни сочиняешь?
— Да так, ерунду всякую, — покраснел еще больше.
— А мне сыграешь какую-нибудь ерунду? —доброжелательно и убежденно, чтобы он поверил: "ерунда" — совсем не ерунда.
Смутился совсем, ещё бы — она из Чёрной Твердыни, ещё и женщина, ещё и старше — всяко не ровня. Смутился, но и обрадовался, что попросила. Снял лютню, привычно пробежал пальцами по колышкам — настраивая, перехватил гриф поудобнее.
Собственно, Ириалонна готова была мужественно выслушать что угодно — будь оно без смысла, не в лад и не в музыку — надо же юным менестрелям с чего-то начинать. Но тут — внезапно задело, до ощущения пылинки в глазу: невесомо, но щиплет, пока слеза не задрожит на ресницах.
— Эй, Уфангр, — в комнату заглянул один из стражей, судя по голосу — тот, что так нездорово кашлял. А судя по лихорадочному румянцу — точно он. — Уфангр, ты что тут, за девицей ухлёстываешь? Так, во-первых, девушкам поют не эту твою мутотень, а про дивные цветы, прекрасные глаза и всякие такие нежности. А во-вторых — Дейрел тебе за такое голову снимет, да и нам тоже, так что сбрысни отсюда.
Парень виновато съёжился, поспешил убрать тарелки и уйти.
Не насовсем, понятно дело — пленницу всё равно надо кормить. Но на задушевные разговоры Ириалонна уже не рассчитывала. Тем более на то, что он рискнет заговорить первым. Рискнул.
— А ты правда из Черных Воинов? — спросил, обмирая от собственной наглости.
Хорошенький вопрос, учитывая, что чёрные одеяния воина Твердыни и сейчас на ней. Или всё дело в том, что она — женщина?
— Да, я Воин Меча, — и не удержалась от встречного вопроса, вот от неуверенности и не удержалась. — И что?
А ведь просто — живое любопытство ко всему, что за стенами, за пределами. И искренний восторг.
— Так все же знают, что ваши воины — лучшие. И ты тоже — лучшая тогда.
— Лучшая. И много в том толку... — сорвалось с горечью.
— Почему? — заморгал удивленно. Ну правда, в его возрасте ей тоже казалось, что если ты лучший воин — то какие ещё сложности?
— Мне кажется, я не на своем месте... видишь ли, воином Твердыни должен был стать мой брат…
Скука ли тому виной, или тяжесть одиночества последних дней, да только опомнилась Ириалонна, когда рассказала всю историю своего появления в Твердыне. И об одолевших сомнениях — тоже.
— Получается, Тано был прав, — грустно. — Женщине нельзя быть воином…
— Не прав он!.. — даже подпрыгнул от возмущения... и чуть язык не прикусил: это же надо — такое брякнуть, и о ком! Только и удержаться не получалось. — Вот совсем не прав!
Ах мальчики-мальчики, неужели, кроме войны, вы ни о чём больше думать не можете?
— Прав! — возразила резко, куда резче, чем хотелось бы — будто оспаривая не только его слова, но и собственные мысли. — Я теперь не о Служении думаю, и не о Пути воина, а о замужестве и детях.
— Ну и что? — буднично так. — Даже если ты сейчас всё бросишь, выйдешь замуж и примешься детей рожать — всё, что ты знаешь, с тобой останется. Всё, чему научилась, что сделала...
— А зачем? Зачем училась-то тогда?
— А вот и затем! Затем, что в той деревне девочку некому было больше защитить. Только ты. А мечом, знаешь ли, защищать сподручнее. Закрыть другого собой получается только один раз.
— Но я же женщина, — как последнее возражение... совсем последнее, и даже самой захотелось ответить на него в духе Уфангра "Ну и что?"
— А я — мужчина. И что с того? Я плохой мечник. И вообще воин плохой. От одного удара падаю.
Замолчал, глядя в одну точку, и вдруг выдохнул с неожиданной тоской:
— И менестрель я тоже паршивый. А может быть, был бы лучше, если бы мог выбирать, чему учиться.
— Твердыня выявляет дар человека, помогает ему стать Мастером в том, в чём он более всего талантлив, осознать и осуществить свое предназначение, — проговорила такое привычное.
— Скажешь тоже, — хмыкнул парнь. — Где Твердыня — а где мы. Видишь ли, это просто свободные земли, на которых можно растить хлеб, строить дома, просто жить. Но их никто по-настоящему не защищает: ни Твердыня, ни правители альвов. Мы сами по себе.
Было неловко, стыдно перед девушкой. Хотелось оправдаться — за всё: за то, что он плохой менестрель, за то, что они живут тут так по-дурацки, за то, что Дейрел держит Ириалонну в плену — и его люди ему это позволяют.
— Сами по себе... харги приходят — грабят и убивают, люди приходят — грабят и убивают, теперь вот Дейрел. Он объединил несколько селений, научил нас драться, теперь мы отбиваемся от пришлых, но...
— Но Дейрел и сам теперь успешно грабит и убивает, так?.. — закончила тихо.
Уфангр не ответил. Смотрел в сторону, и бездумно, ритмично постукивал пальцами по столу, а потом запел, тихо — чтобы на этот раз за дверью не услышали.
Мысли Ириалонны метались испуганными птицами. Моя стая — сказал о своих людях Дейрел. Цепные псы под рукой вожака. Только доверилась бы она псу так, как доверилась мальчишке-менестрелю, разом и безоглядно? Или это наваждение? Или всё же не псы — люди, и не всё потеряно, раз здесь ещё поют — так? Она не может не попытаться, а там — пусть сами решают.
— Уфангр, а ты не думал: раз вы объединились и обороняетесь под рукой Дейрела — может, вы и сами сможете не хуже. Лютый вождь, но вождь — или сами, разница есть, конечно. Но разве не стоит попытаться?
Мальчишка уставился на неё во все глаза. Глазищи! Синие — ну надо же, таким синим взглядом девушкам головы кружить, только это ему, наверное, ещё и в голову не приходит. Как не приходила в голову и мысль избавиться от хозяина.
— Не думал об этом. А знаешь, надо старшим подсказать, может им понравится. Они ведь тоже...
Умолк, не договорил — но и так понятно. Видно, по всему видно: они ведь тоже не любят Дейрела.
А парень заторопился, собрал поднос и поспешил уйти. И вовремя, едва разминулся. Ведь принесло же западным ветром — на пороге стоял Дейрел, угрюмый и озабоченный.
— А здорово ты его! Подсвечником! И все видели! И смеялись! — Уфангр говорил восторженно, но как-то преувеличенно бодро. И в глаза не смотрел. И закончил пришиблено, подрастеряв задор. — Там костёр готовят...
— Все равно я не выйду за Дейрела замуж, — пожала плечами. — Пусть делает, что хочет.
— Он не хочет. Он боится тебя казнить. Но и отступить побоится тоже — какой он тогда король?
— Я бы сказала — паршивый он король в любом случае. Ты со старшими-то поговорил?
— Поговорил. Они сказали, что я опять чепуху всякую выдумываю. И по шее накостыляли, — усмехнулся довольно и гордо. — Задело, значит. Если б было всё равно — посмеялись бы, и только. А тебе бежать надо, вот что.
Хорошая мысль, главное — вовремя.
— В лагере ожидают нападения, ведь так? Значит — увеличили охрану на воротах, жгут костры — чтобы виднее было было. Да и как мне отсюда выйти?
— Ожидают, но завтра. Сегодня почти все нетрезвые — страшно. Одеждой поменяемся, мы же похожи. Капюшон на лицо натянешь, если что — притворись пьяной... то есть пьяным. Как из дома выйдешь — иди на ржание лошадей, к конюшне — там темно, факелы у конюшни жечь — можно и пожару наделать, да и частокол там ниже.
А парень-то на себя наговаривает. Может, мечник он и плохой — но тактик вполне хороший. Только одно слабое место есть в его плане.
— А с тобой что будет?
— А что со мной? — откликнулся легко. — Это же не на мне Дейрел жениться хочет. Ну найдут меня тут завтра, ну по шее опять накостыляют — делов то.
— Тогда... — заколебалась, да и что тут сказать-то? — Спасибо.
— А ты ещё не благодари, — и добавил преувеличенно громким шёпотом: — У меня, может, своя корысть: поглядывать, когда ты переодеваться будешь.
Засмеялась тихонько. Стало так легко, будто уже всё получилось, уже выбралась.
На самом деле Уфангр стеснялся даже больше, чем девушка. Ну да, взглянуть хотелось — ну совсем чуть-чуть, хоть разок. Но когда он совсем было решился обернуться, увидел уже только ворох одежды, вздохнул и принялся одеваться. Оглядел, что у них вышло.
— А знаешь, и впрямь похоже. Капюшон натяни. И... и лютню возьми. Все привыкли, что с лютней — это я, даже и приглядываться не будут.
— А ты как же без лютни? — кольнуло нехорошее предчувствие.
— Потом вернёшь. Бери. Иди уже.
Ушла, пошатываясь вполне натурально, и притворяться-то почти не надо было — после едва отступившей болезни. На какой-то вопрос стражи ответила невнятным мычанием, вызвав дружный смех: "Ну и набрался ты, Уфангр! Это с одной то кружки?"
Всё затихло.
— Закрыть другого собой можно только один раз, — проговорил юноша. И поёжился — не от холода.
Утром не понадобилось долго разбираться, чтобы понять, что случилось. Разъяренный Дейрел только прохрипел:
— Костёр мерзавцу!
— Так мальчишка же, — попытался возразить седой воин, — а она — девушка, ну ясно дело — пожалел. Не стоило его к ней посылать, моя вина.
— С тобой я потом разберусь, — рыкнул вожак, глаза сверкнули бешенством. — С тобой, и остальными — кто пропустил. А сопляка — сжечь, сейчас!
Уфангра жалели. Жалели, не смели возразить "королю", и совесть пытались успокоить невнятным: "Ну сам же виноват". Только получалось плохо.
А ему хотелось бы держать голову высоко, смотреть прямо и твёрдо — и не получалось, стыдно было. Не за то, что сделал, нет — за то, что не может им объяснить, что именно ТАК и надо было поступить.
Седой его и к столбу привязывал.
— Если веревку на горло захлестнуть... — предложил тихо. — Задохнёшься раньше, чем подступит огонь..
— Не надо, — об огне пока и не думал, думал только о том, что нужно ещё что-то сказать, нужно слова найти. Нужно!
Слова нашлись... не те, может быть, но других не было.
Огонь разгорелся наконец-то, лизнул по ногам. Боль оборвала песню, накатила жуть — перед болью еще большей. Но где-то далеко кто-то его услышал, отозвался — и вместо боли тело охватила невиданная лёгкость, будто он и правда летать умеет. Небо распахнулось над ним звёздным куполом.
Люди вокруг костра подавленно молчали. Что они видели? Видели ли?
Дейрел только выругался, и поспешил — убежал почти — к себе, к спасительной бутыли.
Чёрные осадили лагерь по всем правилам, уже зная от Иралонны количество клинков и силу укреплений. Только это уже не понадобилось — ворота были открыты, а лагерь — пуст, со следами... нет, не паники, организованного — но весьма поспешного бегства, когда брали лишь что могли взять, остальное без сожаления оставили, включая подгорающую кашу на углях да железную заготовку в ещё горячем горне. У дальней стены на небольшой площадке увидели свежий земляной холмик на месте недавнего кострища. Там же обнаружился единственный дом, запертый — снаружи. В нём и нашли мертвецки пьяного Дейрела.
Свора отказалась от своего вожака.
Рассказывают, что Ириалонна все же стала женой Ульва и покинула Твердыню, но не оставила путь Воина Меча. По её примеру многие женщины учились владеть оружием, чтобы, если понадобится, оставить горшки и прялку, и встать на защиту своих домов и детей. Их умения и доблесть спасли многие жизни в набегах орков и в последующей безнадежной войне с Западом.
Рассказывают, что бывшие люди Дейрела так и не стали ни людьми Твердыни, ни подданными западных Владык. Беззащитными они не стали, их селения не встречали опасность поодиночке — по тревожному наббату поднималось ополчение всей округи, и орки бросались врассыпную, услышав их боевой клич "Уфангр!"
Рассказывают... впрочем, мало ли что рассказывают о древних войнах Белерианда.
— Я научу вас менять течение рек. Прокладывать новые пути, по которым за вами пойдут сотни. Тысячи. Десятки тысяч.
— Мастер... — испуганно выдохнул самый молодой из юношей, и тотчас же поправился, — Учитель! Ты выбрал нас, но мы... действительно ли способны познать такую мудрость?
Темный майа твердо кивнул и протянул ему инструмент.
— Это называется «лопата». Копать от котлована по вешкам, глубина траншеи два метра. Вперед.
— Врата Мораннона наши! — вскричал подлетевший Третий Назгул, осаживая коня.
В ледяных светлых глазах Повелителя Мордора, стремительно выбежавшего из шатра, бликами отразилось пламя, бушующее на правой башне циклопических врат.
Саурон поднял руку и указал на башню. Назгул склонился с седла, но вместо ожидаемого одобрения или нового приказа, из уст Повелителя донеслось только слабое: “Ии-и-и..!”
Дэнна непонимающе воззрился на майа. Рука Саурона внезапно пришла в движение и ухватив Дэнну за ворот, подтащила поближе.
— Гидравлический привод ворот! — рявкнул Саурон, обретая голос. — В правой башне! Не в левой!
— Ой, праматерь-Аллуа, — прошептал Дэнна. — Я сейчас!
Дэнна одним движением развернул коня и взлетел. Вскоре с неба донеслись крики, свист и вопли, а в дыму наметилось организованное движение. С ведрами.
Первый, вышедший из шатра вслед за Повелителем, тяжело вздохнул и заметил:
— Харадские варвары… Если он когда-нибудь научится поворачивать карту нужной стороной, прежде чем командовать наступление, ему цены не будет.
— Я что тебе приказал! Крепость ставить, а не народными гуляниями заниматься! Где подпорная стена? Где, я тебя спрашиваю?!
Жавшиеся за чахлыми кустиками вперемешку с людьми орки из боевых отрядов в ужасе прислушивались к ссоре Повелителя с Первым из Назгул. Чародейские слова сталкивались в сухом воздухе равнины, порождая призрачное эхо.
— Тут лёссы! Лёсс! Все холмы с лёссовыми прослойками! Один дождь, и твоя подпорная стенка уплывет к Предкам! Сваи нужно ставить.
— И где ты собрался брать здесь сваи? — Рука Повелителя очертила горизонт полустепи. — Два дерева на квадратную милю. Из камня будешь вырезать? Выскребать когтями?!
— Орков закопаю, — мрачно буркнул Ангмарец, и высунувшиеся было орки исчезли.
— У них несущая способность маленькая, — после секундных расчетов отверг эту идею Саурон. — И площадь опирания. Маленькая. Кто вообще исследовал эту территорию?!
— Ты.
— Гхм... И что я сказал?
— Что ты майа Ауле, тебе видней — строить будем здесь.
— Центральный палантир Осгилиата ЧТО?.. — тупо переспросил Саурон.
— Утонул, — хором повторили Второй, Пятый и Девятый.
— Он же хранился в залах Королевского Совета! Четыре центнера, вмонтирован в пол палат!
— Владыка, а помнишь, где стояло здание залов? — тихо и грустно спросил Второй.
— Роскошный был мост, что и говорить… — протянул Пятый.
— Я что, виноват, что этот просчет со времен строительства Арменелоса так и кочует по чертежам?! — взорвался Король-Чародей. — Подумаешь, вынул я один замковый камень!
Седьмой из Девяти, всадник Белого Тигра, прорицатель, сложил вместе ладони и закрыл свои длинные узкие глаза. Странной, непонятной была его мелодия, непривычной и тревожной. Молочно-белые, полупрозрачные стены вставали замысловатым ажурным цветком, и никак нельзя было предугадать ни очередного хода стены, ни следующего фрагмента мелодии.
С тревогой наблюдающий за творением башни Предвиденья Хэлкар спросил:
— Я надеюсь, на третий раз Великая Тьма все же донесла до него суть пророчества о бетонированном фундаменте?
URL записиНазвание: Песня Лютиэн
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: драббл, 104 слова
Персонажи: Лютиэн, Мелькор
Категория: джен
Жанр: стихи
Рейтинг: G
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Песня Лютиэн"
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: драббл, 104 слова
Персонажи: Лютиэн, Мелькор
Категория: джен
Жанр: стихи
Рейтинг: G
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Песня Лютиэн"
Чёрные волосы — до пят Узкими косами летят, Змеями воздуха струят Ночь; Звонкой мелодией — до звёзд С чем-то наводится пусть мост, И тот ответ, что всегда прост — Прочь! Древняя, будто сердец пульс, Юная, будто вина вкус, Страшная, но ты ведь не трус — Так? Музыка, что ей лжи покров, Льется свободнее ветров Песни творения миров В такт! К сердцу земли — стать огнём — вниз, Искре костра — стать звездой — ввысь, К краю от края вдаль несись, весть: Прошлое больше не вернуть, Время бежит, дробясь, как ртуть Да продолжается мой путь Здесь. Собраны вновь воедино Птичий полёт, плач ундины, Сказки, преданья, забытые сны: Верь в танец луны, танец луны... |
Название: Наставник
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: мини, 1387 слов
Пейринг/Персонажи: обитатели Аст Ахэ
Категория: джен
Жанр: бытовая зарисовка
Рейтинг: G
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Наставник"
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: мини, 1387 слов
Пейринг/Персонажи: обитатели Аст Ахэ
Категория: джен
Жанр: бытовая зарисовка
Рейтинг: G
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Наставник"
Иннирэ прошла по галерее. Огляделась по сторонам — никого. Ловко подпрыгнув, она съехала по перилам лестницы и засмеялась. Ай-ай, почтенная наставница, уже первые седые волоски пробились в косах, какой пример подаешь? А некому подавать, никто не видит... Приосанившись, Иннирэ оправила юбку. Неспешным шагом она миновала двор и обеими руками потянула за ручку тяжелой двери.
Несколько комнат в этой части огромной крепости были владением Морхонна. Притворив за собой дверь, Иннирэ обвела взглядом высокий коридор. «Мрачно здесь... — подумалось ей. — И холодно...» Кажется, было даже холодней, чем под открытым небом. Иннирэ зябко повела плечами. Все внимательней смотрела она, но не замечала ничего необычного. Никаких зримых примет того, чем это место отличалось от прочих. Пусто и чисто... Лишь чутье наставницы, сердце ее говорило — здесь все не так. Это не жилье и не школа — поле боя.
«Но ведь не станет Морхонн морозить своих... учеников», — подумала она. Отойдя от дверей, Иннирэ закрыла глаза и прислушалась к себе — и к миру вокруг.
Холод.
Сталь.
Страх.
Ничто.
...Она вздрогнула.
Теперь она понимала — это холод иной природы, внутренний, а не внешний. Так проявляет себя враг, с которым ведет сражение однорукий Морхонн. Самый страшный враг.
Иннирэ тяжело перевела дух. Соприкосновение с этим... с этим далось ей нелегко. Каково же приходится Морхонну? Она снова поежилась. Морхонн приглашал ее прийти, но теперь ей казалось, что она явилась незваной. Иннирэ поторопилась восстановить в памяти его записи. Недавно Морхонн привел их в порядок, составил из заметок нечто вроде трактата и отнес в библиотеку. Много споров случилось между наставниками из-за этой книги. С самим Морхонном спорить было трудно. Разум его был как горный пик — острый и холодный. Но слишком страшные вещи он говорил и писал, поразительные, жестокие... Он стремился к добру; но какими путями?
Помотав головой, Иннирэ решительно направилась вперед.
«Смотреть своими глазами», — думала она.
Было тихо. Осторожно заглянув за ближайшую дверь, Иннирэ увидела несколько заправленных постелей. На одеялах — ни складки, на полу — ни пылинки... Должно быть, здесь жили... ученики. Сейчас они были на занятиях. Перед дверью, на которой висела табличка «Класс», Иннирэ замерла на несколько минут — оробев, будто сама была ученицей и опоздала к уроку. Наконец, неловко улыбнувшись, она аккуратно постучала.
Дверь открылась. Грубый шрам на щеке делал улыбку Морхонна кривой, но глаза его были такими ясными, что увечья словно не замечалось. Иннирэ несмело поприветствовала его. Морхонн толкнул дверь крюком, заменявшим ему левую кисть, и пригласил войти.
Десять пар глаз уставились на Иннирэ, желтых раскосых глаз... Тощие шеи, порванные острые уши, сутулые плечи... Подростки, почти дети... точнее, наверно, детеныши...
Страх.
Злоба.
Холод.
Ничто...
Иннирэ напряженно выпрямилась, улыбка сошла с ее лица. Невозможно было оставаться открытой внутри, оказавшись так близко к воплощенному Искажению. Она приложила все силы к тому, чтобы сохранять спокойствие.
Морхонн обернулся. Он был выше нее почти на голову, и стоял у нее за спиной, как страж. Уверенность исходила от него и чувство надежной защиты...
И вдруг он жутко рявкнул:
— Встать!
Иннирэ содрогнулась.
Десятеро взлетели со скамей, будто от удара. Взгляд Иннирэ метнулся по комнате и застыл: на учительском столе Морхонна лежала плетка-треххвостка. «Великая Тьма...» — шевельнулись ее губы. Она знала, что увидит здесь, но все равно... это был какой-то ужас...
— Это госпожа Иннирэ, наставница, — ледяным голосом сказал Морхонн. — Наставников следует приветствовать, вставая. Уэрх, к доске.
Один из десятерых поплелся вперед, шаркая ногами. Он угрюмо покосился на Иннирэ. В желтых глазах горела злоба. Будто Иннирэ была в чем-то виновата...
— Двенадцать на неизвестную и восемь, — продиктовал Морхонн, — без шестнадцати, чтобы получилось сто. Я беседую с госпожой Иннирэ за дверью и все слышу.
Мел скрипел по доске. Мурашки бежали у Иннирэ по коже.
Морхонн вывел ее в коридор, мягко взяв за локоть. Дверь он притворил не до конца.
Оказавшись снаружи, он будто снова стал... человеком. Иннирэ зажмурилась и провела по лицу ладонью. Несмотря на холод, она была вся в поту.
Несколько мгновений она пыталась найти слова и выдохнула наконец первое, что пришло в голову:
— Зачем? Морхонн... Зачем ты учишь орков арифметике?!
Он улыбнулся — своей удивительной кривой улыбкой, полной тепла и приязни.
— Не арифметике, Иннирэ.
— Что?
— Понимаешь, — сказал он, — им нужно дать возможность гордиться.
— Что?!
— Гордиться не тем, что украли и убили, а тем, что поняли и сумели. Ты удивишься тому, насколько это целительно для души.
Иннирэ вздохнула.
— Я читала твои записи. Но все же... Мне трудно даже просто быть здесь. Пустота... Она ощущается как ужасный холод. Как тебе удается выносить это?
— Я ее побеждаю.
Иннирэ вскинула взгляд. Ясные серые глаза Морхонна чуть сощурились. Он прислонился спиной к косяку и в задумчивости потер шрам на щеке.
— Нескольким племенам ирхи... повезло, — сказал он. — Учитель сумел отчасти исправить то, что случилось с ними. Теперь мы называем их Измененными, но не Искаженными. Они любят блестящие вещи и умеют рассказывать сказки.
Иннирэ кивнула. Ритм его речи зачаровывал.
— Но мы понимаем, — продолжал Морхонн, — что больше... Что Учитель не повторит это деяние. И что же? Смириться? Продолжать бояться Пустоты и ничего не предпринимать? Нет. Учитель передал свои силы нам. Мы должны продолжить его дело.
— Но как? — прошептала Иннирэ.
— Так же, как воины сражаются с врагом. Изучить противника и выступить против него во всеоружии.
Иннирэ коснулась пальцами виска.
— Я читала… - пролепетала она, — я помню...
Морхонн улыбнулся.
— Я могу повторить. Я изучил Искажение и понял, как именно оно извращает суть живого. Все побуждения Искаженных ирхи, все движения их разумов окрашиваются двумя чувствами: страхом и злобой. Но как у любого противника, у к’айе есть уязвимое место. Я узнал его: это гордость. Орки способны гордиться. Если не вмешиваться, это, конечно, будет гордость только злыми деяниями. Но можно вмешаться.
Иннирэ помедлила. Было еще кое-что, и именно об этом она хотела спросить Морхонна... Трудно было сказать это ему в глаза. Иннирэ покусала губы и выговорила:
— Но ты используешь страх.
— Да.
«Плетку», — хотела добавить Иннирэ, но не сумела произнести.
— К несчастью, другого пути нет, — сказал он. — Любое неискаженное живое существо чутко к добру, его можно воспитывать одной только лаской. Но не орка. Это трудно принять, я знаю. Легче отказаться от борьбы. Но со временем, поверь, нужда в страхе отпадает. Искажение — неестественно. Сама природа отвергает его. Научившись чувствовать благородную гордость, орк начинает...
И Морхонн вдруг смолк.
Осторожно, не касаясь двери, он заглянул за нее. Иннирэ подалась следом.
В классе нарастал шум. Тяжелые ноги топали по полу, кулаки стучали по столам. Многоголосый гогот, вначале приглушенный, становился все громче.
Уэрх сутулился у доски и грыз пальцы.
— Он съел мел! — услышала Иннирэ. — Вот тупой! Тупой! Дубина! Он съел мел!
В Уэрха полетела грязная тряпка, потом вторая. Он дернулся и сгорбился сильнее, прикрывая руками голову. Кто-то швырнул линейку. Потом о доску с задачей застучали комья жеваной бумаги. Иннирэ в тревоге посмотрела на Морхонна. Маленькие орки утратили страх, едва перестали его видеть, и Искажение взяло верх над ними. Неужели это Морхонн считает победой? Те наставники, что называли его безумцем, были правы... Он отравился из-за близости к не-Тьме и не-Свету, его нужно лечить!..
И Иннирэ едва не утвердилась в этой мысли, увидев, как озарилось изнутри лицо Морхонна. Глаза его засияли.
— Луфраг, — очень тихо, почти что одними губами проговорил он. — Он — самый лучший...
Изумленная Иннирэ уставилась на Морхонна.
Морхонн осторожно подвинул дверь, позволяя ей увидеть.
Уэрх подобрал с пола один из кусков жеваной бумаги, развернул его и вскинулся. Завертев головой, он нашел коробку с мелом, выхватил оттуда целый кусок и торопливо стал писать на доске решение.
Морхонн беззвучно смеялся.
Дождавшись, когда Уэрх закончит, он с грохотом распахнул дверь.
Мгновенно воцарилась тишина. Чеканным шагом Морхонн прошел к своему столу. Весь он был как натянутая тетива: сорвется — и насмерть... Даже Иннирэ устрашилась, хотя и понимала теперь, что это притворство. Морхонн хлестнул плеткой по краю столешницы.
— Все наказаны, — процедил он.
Ни единым движением он не намекнул, что видел поступок Луфрага и одобряет его. «Конечно, — подумала Иннирэ с улыбкой, — ведь подсказывать нельзя...» Всем видом Морхонн выражал брезгливость и сдерживаемый гнев, когда склонился и безошибочно подобрал с пола один из кусков бумаги. Иннирэ поймала его взгляд и вошла, стараясь выглядеть как можно строже. Морхонн передал ей первую попавшуюся книгу, ловко заложив ее тем самым обрывком. Иннирэ кивнула, поблагодарила и торопливо вышла, охваченная любопытством.
Криво и косо на обмусоленной бумажке было выведено решение задачи и приписано: «СНЧЛ УМНЖ».
Название: Только однажды
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: мини, 2175 слов
Пейринг/Персонажи: Дейрел, Ириалонна, авторские персонажи
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Предупреждение: смерть персонажа
Примечание: написано по заявке с Инсайда — "пожалуйста, уползите Ириалонну!"
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Только однажды"
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: мини, 2175 слов
Пейринг/Персонажи: Дейрел, Ириалонна, авторские персонажи
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Предупреждение: смерть персонажа
Примечание: написано по заявке с Инсайда — "пожалуйста, уползите Ириалонну!"
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Только однажды"
Когда сидишь в заточении — страшно только поначалу. Потом становится скучно. Страх и скука — та ещё смесь, обостряет слух, зрение, да и мысли тоже. Начинаешь узнавать о смене стражи по легкому сквозняку через сени от уличной двери. И самих стражников уже различаешь по покашливаниям, приглушенным разговорам да переругиваниям под дверью комнаты. Комнаты? Взглянем правде в глаза — камеры. Это, несмотря на всю роскошь обстановки – камера. Как в ней жили только? Толстые стены, тяжёлая дубовая дверь, узкие окна с видом на частокол. А ведь Дейрел не доверяет своей "своре", вот в чём дело. Не доверяет — как бы ни тщился доказать обратное.
Даже завтрак, обед и ужин становятся событием. Хочется есть или нет — больше нет — но можно поизучать содержимое тарелок, и поверх тарелки — того, кто приносит еду. Парень, юный совсем, всегда один и тот же. Ириалонна успела его уже изучить до последней заплаты на одежде, да что там — до мелких трещинок на грифе лютни. Ну надо же, как пленницу ценят — менестреля к ней приставили. Вон, покорно у двери топчется, ждет поднос обратно. Разглядывает её, как ему кажется — исподтишка. А взгляд неожиданно приятный — открытый, любознательный. С таким взглядом мальчишка даже симпатичным кажется, хотя так посмотришь — тощий, нескладный, несуразный. Меч на поясе ему явно уверенности не добавляет, мешает только. Отобрать, что ли? Если бы только саму сквозняком не шатало — хорошо по голове приложили... Лютня... что же он с ней носится всё время? То ли так часто просят сыграть, то ли просто не хочет — не рискует? — расставаться с инструментом.
— Играешь? — с точно рассчитанной небрежностью кивнула на лютню.
Оии, как покраснел-то, будто уличили в чём-то недозволенном.
— Балуюсь, — не слишком охотно, но ответил.
— Может, ещё и песни сочиняешь?
— Да так, ерунду всякую, — покраснел еще больше.
— А мне сыграешь какую-нибудь ерунду? —доброжелательно и убежденно, чтобы он поверил: "ерунда" — совсем не ерунда.
Смутился совсем, ещё бы — она из Чёрной Твердыни, ещё и женщина, ещё и старше — всяко не ровня. Смутился, но и обрадовался, что попросила. Снял лютню, привычно пробежал пальцами по колышкам — настраивая, перехватил гриф поудобнее.
Собственно, Ириалонна готова была мужественно выслушать что угодно — будь оно без смысла, не в лад и не в музыку — надо же юным менестрелям с чего-то начинать. Но тут — внезапно задело, до ощущения пылинки в глазу: невесомо, но щиплет, пока слеза не задрожит на ресницах.
Там, где железо
Входит под грудью
Там нас уже нет
А других и не будет.
В песне подлунной
Мохнатого зверя
В ней нас уже нет
А в другие не верю.
Не надо, не надо
Терять нам осталось так мало
Кричали ветер, небо и мама...
Не стоит, не стоит
Нас безнадёжность не портит
Но только время так глупо уходит
помни...
Входит под грудью
Там нас уже нет
А других и не будет.
В песне подлунной
Мохнатого зверя
В ней нас уже нет
А в другие не верю.
Не надо, не надо
Терять нам осталось так мало
Кричали ветер, небо и мама...
Не стоит, не стоит
Нас безнадёжность не портит
Но только время так глупо уходит
помни...
— Эй, Уфангр, — в комнату заглянул один из стражей, судя по голосу — тот, что так нездорово кашлял. А судя по лихорадочному румянцу — точно он. — Уфангр, ты что тут, за девицей ухлёстываешь? Так, во-первых, девушкам поют не эту твою мутотень, а про дивные цветы, прекрасные глаза и всякие такие нежности. А во-вторых — Дейрел тебе за такое голову снимет, да и нам тоже, так что сбрысни отсюда.
Парень виновато съёжился, поспешил убрать тарелки и уйти.
Не насовсем, понятно дело — пленницу всё равно надо кормить. Но на задушевные разговоры Ириалонна уже не рассчитывала. Тем более на то, что он рискнет заговорить первым. Рискнул.
— А ты правда из Черных Воинов? — спросил, обмирая от собственной наглости.
Хорошенький вопрос, учитывая, что чёрные одеяния воина Твердыни и сейчас на ней. Или всё дело в том, что она — женщина?
— Да, я Воин Меча, — и не удержалась от встречного вопроса, вот от неуверенности и не удержалась. — И что?
А ведь просто — живое любопытство ко всему, что за стенами, за пределами. И искренний восторг.
— Так все же знают, что ваши воины — лучшие. И ты тоже — лучшая тогда.
— Лучшая. И много в том толку... — сорвалось с горечью.
— Почему? — заморгал удивленно. Ну правда, в его возрасте ей тоже казалось, что если ты лучший воин — то какие ещё сложности?
— Мне кажется, я не на своем месте... видишь ли, воином Твердыни должен был стать мой брат…
Скука ли тому виной, или тяжесть одиночества последних дней, да только опомнилась Ириалонна, когда рассказала всю историю своего появления в Твердыне. И об одолевших сомнениях — тоже.
— Получается, Тано был прав, — грустно. — Женщине нельзя быть воином…
— Не прав он!.. — даже подпрыгнул от возмущения... и чуть язык не прикусил: это же надо — такое брякнуть, и о ком! Только и удержаться не получалось. — Вот совсем не прав!
Ах мальчики-мальчики, неужели, кроме войны, вы ни о чём больше думать не можете?
— Прав! — возразила резко, куда резче, чем хотелось бы — будто оспаривая не только его слова, но и собственные мысли. — Я теперь не о Служении думаю, и не о Пути воина, а о замужестве и детях.
— Ну и что? — буднично так. — Даже если ты сейчас всё бросишь, выйдешь замуж и примешься детей рожать — всё, что ты знаешь, с тобой останется. Всё, чему научилась, что сделала...
— А зачем? Зачем училась-то тогда?
— А вот и затем! Затем, что в той деревне девочку некому было больше защитить. Только ты. А мечом, знаешь ли, защищать сподручнее. Закрыть другого собой получается только один раз.
— Но я же женщина, — как последнее возражение... совсем последнее, и даже самой захотелось ответить на него в духе Уфангра "Ну и что?"
— А я — мужчина. И что с того? Я плохой мечник. И вообще воин плохой. От одного удара падаю.
Замолчал, глядя в одну точку, и вдруг выдохнул с неожиданной тоской:
— И менестрель я тоже паршивый. А может быть, был бы лучше, если бы мог выбирать, чему учиться.
— Твердыня выявляет дар человека, помогает ему стать Мастером в том, в чём он более всего талантлив, осознать и осуществить свое предназначение, — проговорила такое привычное.
— Скажешь тоже, — хмыкнул парнь. — Где Твердыня — а где мы. Видишь ли, это просто свободные земли, на которых можно растить хлеб, строить дома, просто жить. Но их никто по-настоящему не защищает: ни Твердыня, ни правители альвов. Мы сами по себе.
Было неловко, стыдно перед девушкой. Хотелось оправдаться — за всё: за то, что он плохой менестрель, за то, что они живут тут так по-дурацки, за то, что Дейрел держит Ириалонну в плену — и его люди ему это позволяют.
— Сами по себе... харги приходят — грабят и убивают, люди приходят — грабят и убивают, теперь вот Дейрел. Он объединил несколько селений, научил нас драться, теперь мы отбиваемся от пришлых, но...
— Но Дейрел и сам теперь успешно грабит и убивает, так?.. — закончила тихо.
Уфангр не ответил. Смотрел в сторону, и бездумно, ритмично постукивал пальцами по столу, а потом запел, тихо — чтобы на этот раз за дверью не услышали.
Вот где любили
Твердую руку
А нас ведь чуть не убили
Да просто от скуки
Дрогнули струны
Вместо ответа
Если завтра погибну
Считайте — поэтом.
Не надо, не надо
Я ничего не теряю
Просто в небо лечу и там
Засыпаю.
Не стоит, не стоит
Нас безнадежность не портит
Но всё же мечта нам подходит.
Помни.
Твердую руку
А нас ведь чуть не убили
Да просто от скуки
Дрогнули струны
Вместо ответа
Если завтра погибну
Считайте — поэтом.
Не надо, не надо
Я ничего не теряю
Просто в небо лечу и там
Засыпаю.
Не стоит, не стоит
Нас безнадежность не портит
Но всё же мечта нам подходит.
Помни.
Мысли Ириалонны метались испуганными птицами. Моя стая — сказал о своих людях Дейрел. Цепные псы под рукой вожака. Только доверилась бы она псу так, как доверилась мальчишке-менестрелю, разом и безоглядно? Или это наваждение? Или всё же не псы — люди, и не всё потеряно, раз здесь ещё поют — так? Она не может не попытаться, а там — пусть сами решают.
— Уфангр, а ты не думал: раз вы объединились и обороняетесь под рукой Дейрела — может, вы и сами сможете не хуже. Лютый вождь, но вождь — или сами, разница есть, конечно. Но разве не стоит попытаться?
Мальчишка уставился на неё во все глаза. Глазищи! Синие — ну надо же, таким синим взглядом девушкам головы кружить, только это ему, наверное, ещё и в голову не приходит. Как не приходила в голову и мысль избавиться от хозяина.
— Не думал об этом. А знаешь, надо старшим подсказать, может им понравится. Они ведь тоже...
Умолк, не договорил — но и так понятно. Видно, по всему видно: они ведь тоже не любят Дейрела.
А парень заторопился, собрал поднос и поспешил уйти. И вовремя, едва разминулся. Ведь принесло же западным ветром — на пороге стоял Дейрел, угрюмый и озабоченный.
— А здорово ты его! Подсвечником! И все видели! И смеялись! — Уфангр говорил восторженно, но как-то преувеличенно бодро. И в глаза не смотрел. И закончил пришиблено, подрастеряв задор. — Там костёр готовят...
— Все равно я не выйду за Дейрела замуж, — пожала плечами. — Пусть делает, что хочет.
— Он не хочет. Он боится тебя казнить. Но и отступить побоится тоже — какой он тогда король?
— Я бы сказала — паршивый он король в любом случае. Ты со старшими-то поговорил?
— Поговорил. Они сказали, что я опять чепуху всякую выдумываю. И по шее накостыляли, — усмехнулся довольно и гордо. — Задело, значит. Если б было всё равно — посмеялись бы, и только. А тебе бежать надо, вот что.
Хорошая мысль, главное — вовремя.
— В лагере ожидают нападения, ведь так? Значит — увеличили охрану на воротах, жгут костры — чтобы виднее было было. Да и как мне отсюда выйти?
— Ожидают, но завтра. Сегодня почти все нетрезвые — страшно. Одеждой поменяемся, мы же похожи. Капюшон на лицо натянешь, если что — притворись пьяной... то есть пьяным. Как из дома выйдешь — иди на ржание лошадей, к конюшне — там темно, факелы у конюшни жечь — можно и пожару наделать, да и частокол там ниже.
А парень-то на себя наговаривает. Может, мечник он и плохой — но тактик вполне хороший. Только одно слабое место есть в его плане.
— А с тобой что будет?
— А что со мной? — откликнулся легко. — Это же не на мне Дейрел жениться хочет. Ну найдут меня тут завтра, ну по шее опять накостыляют — делов то.
— Тогда... — заколебалась, да и что тут сказать-то? — Спасибо.
— А ты ещё не благодари, — и добавил преувеличенно громким шёпотом: — У меня, может, своя корысть: поглядывать, когда ты переодеваться будешь.
Засмеялась тихонько. Стало так легко, будто уже всё получилось, уже выбралась.
На самом деле Уфангр стеснялся даже больше, чем девушка. Ну да, взглянуть хотелось — ну совсем чуть-чуть, хоть разок. Но когда он совсем было решился обернуться, увидел уже только ворох одежды, вздохнул и принялся одеваться. Оглядел, что у них вышло.
— А знаешь, и впрямь похоже. Капюшон натяни. И... и лютню возьми. Все привыкли, что с лютней — это я, даже и приглядываться не будут.
— А ты как же без лютни? — кольнуло нехорошее предчувствие.
— Потом вернёшь. Бери. Иди уже.
Ушла, пошатываясь вполне натурально, и притворяться-то почти не надо было — после едва отступившей болезни. На какой-то вопрос стражи ответила невнятным мычанием, вызвав дружный смех: "Ну и набрался ты, Уфангр! Это с одной то кружки?"
Всё затихло.
— Закрыть другого собой можно только один раз, — проговорил юноша. И поёжился — не от холода.
Утром не понадобилось долго разбираться, чтобы понять, что случилось. Разъяренный Дейрел только прохрипел:
— Костёр мерзавцу!
— Так мальчишка же, — попытался возразить седой воин, — а она — девушка, ну ясно дело — пожалел. Не стоило его к ней посылать, моя вина.
— С тобой я потом разберусь, — рыкнул вожак, глаза сверкнули бешенством. — С тобой, и остальными — кто пропустил. А сопляка — сжечь, сейчас!
Уфангра жалели. Жалели, не смели возразить "королю", и совесть пытались успокоить невнятным: "Ну сам же виноват". Только получалось плохо.
А ему хотелось бы держать голову высоко, смотреть прямо и твёрдо — и не получалось, стыдно было. Не за то, что сделал, нет — за то, что не может им объяснить, что именно ТАК и надо было поступить.
Седой его и к столбу привязывал.
— Если веревку на горло захлестнуть... — предложил тихо. — Задохнёшься раньше, чем подступит огонь..
— Не надо, — об огне пока и не думал, думал только о том, что нужно ещё что-то сказать, нужно слова найти. Нужно!
Слова нашлись... не те, может быть, но других не было.
Следом кровавым
Горечи бездна
Там себя не найти
И искать бесполезно.
Ветер и небо
Небо и трубы
Здесь меня уже нет
А вас и не будет.
Не медли, не медли
Решившись однажды
По счету платить —
Уже и не страшно
Не бойся, не бойся
В небо выше и выше
Крылья —
так подходят нам
Слышишь?
Горечи бездна
Там себя не найти
И искать бесполезно.
Ветер и небо
Небо и трубы
Здесь меня уже нет
А вас и не будет.
Не медли, не медли
Решившись однажды
По счету платить —
Уже и не страшно
Не бойся, не бойся
В небо выше и выше
Крылья —
так подходят нам
Слышишь?
Огонь разгорелся наконец-то, лизнул по ногам. Боль оборвала песню, накатила жуть — перед болью еще большей. Но где-то далеко кто-то его услышал, отозвался — и вместо боли тело охватила невиданная лёгкость, будто он и правда летать умеет. Небо распахнулось над ним звёздным куполом.
Люди вокруг костра подавленно молчали. Что они видели? Видели ли?
Дейрел только выругался, и поспешил — убежал почти — к себе, к спасительной бутыли.
Чёрные осадили лагерь по всем правилам, уже зная от Иралонны количество клинков и силу укреплений. Только это уже не понадобилось — ворота были открыты, а лагерь — пуст, со следами... нет, не паники, организованного — но весьма поспешного бегства, когда брали лишь что могли взять, остальное без сожаления оставили, включая подгорающую кашу на углях да железную заготовку в ещё горячем горне. У дальней стены на небольшой площадке увидели свежий земляной холмик на месте недавнего кострища. Там же обнаружился единственный дом, запертый — снаружи. В нём и нашли мертвецки пьяного Дейрела.
Свора отказалась от своего вожака.
Рассказывают, что Ириалонна все же стала женой Ульва и покинула Твердыню, но не оставила путь Воина Меча. По её примеру многие женщины учились владеть оружием, чтобы, если понадобится, оставить горшки и прялку, и встать на защиту своих домов и детей. Их умения и доблесть спасли многие жизни в набегах орков и в последующей безнадежной войне с Западом.
Рассказывают, что бывшие люди Дейрела так и не стали ни людьми Твердыни, ни подданными западных Владык. Беззащитными они не стали, их селения не встречали опасность поодиночке — по тревожному наббату поднималось ополчение всей округи, и орки бросались врассыпную, услышав их боевой клич "Уфангр!"
Рассказывают... впрочем, мало ли что рассказывают о древних войнах Белерианда.
Название: Инженерная Мудрость Тьмы
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: драббл, 500 слов
Персонажи: Саурон и назгулы
Категория: джен
Жанр: юмор
Рейтинг: PG
Предупреждения: строительный юмор
Краткое содержание: Это чародейство называется "кульман"
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Инженерная Мудрость Тьмы"
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: драббл, 500 слов
Персонажи: Саурон и назгулы
Категория: джен
Жанр: юмор
Рейтинг: PG
Предупреждения: строительный юмор
Краткое содержание: Это чародейство называется "кульман"
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Инженерная Мудрость Тьмы"
О МУДРОСТИ ПРОКЛАДЫВАЮЩИХ ПУТЬ
— Я научу вас менять течение рек. Прокладывать новые пути, по которым за вами пойдут сотни. Тысячи. Десятки тысяч.
— Мастер... — испуганно выдохнул самый молодой из юношей, и тотчас же поправился, — Учитель! Ты выбрал нас, но мы... действительно ли способны познать такую мудрость?
Темный майа твердо кивнул и протянул ему инструмент.
— Это называется «лопата». Копать от котлована по вешкам, глубина траншеи два метра. Вперед.
ОБ ИСКУССТВЕ ТОЛКОВАНИЯ ЗНАКОВ
— Врата Мораннона наши! — вскричал подлетевший Третий Назгул, осаживая коня.
В ледяных светлых глазах Повелителя Мордора, стремительно выбежавшего из шатра, бликами отразилось пламя, бушующее на правой башне циклопических врат.
Саурон поднял руку и указал на башню. Назгул склонился с седла, но вместо ожидаемого одобрения или нового приказа, из уст Повелителя донеслось только слабое: “Ии-и-и..!”
Дэнна непонимающе воззрился на майа. Рука Саурона внезапно пришла в движение и ухватив Дэнну за ворот, подтащила поближе.
— Гидравлический привод ворот! — рявкнул Саурон, обретая голос. — В правой башне! Не в левой!
— Ой, праматерь-Аллуа, — прошептал Дэнна. — Я сейчас!
Дэнна одним движением развернул коня и взлетел. Вскоре с неба донеслись крики, свист и вопли, а в дыму наметилось организованное движение. С ведрами.
Первый, вышедший из шатра вслед за Повелителем, тяжело вздохнул и заметил:
— Харадские варвары… Если он когда-нибудь научится поворачивать карту нужной стороной, прежде чем командовать наступление, ему цены не будет.
О ВОПЛОЩЕНИИ ЗАМЫСЛА
— Я что тебе приказал! Крепость ставить, а не народными гуляниями заниматься! Где подпорная стена? Где, я тебя спрашиваю?!
Жавшиеся за чахлыми кустиками вперемешку с людьми орки из боевых отрядов в ужасе прислушивались к ссоре Повелителя с Первым из Назгул. Чародейские слова сталкивались в сухом воздухе равнины, порождая призрачное эхо.
— Тут лёссы! Лёсс! Все холмы с лёссовыми прослойками! Один дождь, и твоя подпорная стенка уплывет к Предкам! Сваи нужно ставить.
— И где ты собрался брать здесь сваи? — Рука Повелителя очертила горизонт полустепи. — Два дерева на квадратную милю. Из камня будешь вырезать? Выскребать когтями?!
— Орков закопаю, — мрачно буркнул Ангмарец, и высунувшиеся было орки исчезли.
— У них несущая способность маленькая, — после секундных расчетов отверг эту идею Саурон. — И площадь опирания. Маленькая. Кто вообще исследовал эту территорию?!
— Ты.
— Гхм... И что я сказал?
— Что ты майа Ауле, тебе видней — строить будем здесь.
О ВАЖНОСТИ ОБЫЧАЯ
— Центральный палантир Осгилиата ЧТО?.. — тупо переспросил Саурон.
— Утонул, — хором повторили Второй, Пятый и Девятый.
— Он же хранился в залах Королевского Совета! Четыре центнера, вмонтирован в пол палат!
— Владыка, а помнишь, где стояло здание залов? — тихо и грустно спросил Второй.
— Роскошный был мост, что и говорить… — протянул Пятый.
— Я что, виноват, что этот просчет со времен строительства Арменелоса так и кочует по чертежам?! — взорвался Король-Чародей. — Подумаешь, вынул я один замковый камень!
О ПАМЯТИ И ПРОЗРЕНИИ
Седьмой из Девяти, всадник Белого Тигра, прорицатель, сложил вместе ладони и закрыл свои длинные узкие глаза. Странной, непонятной была его мелодия, непривычной и тревожной. Молочно-белые, полупрозрачные стены вставали замысловатым ажурным цветком, и никак нельзя было предугадать ни очередного хода стены, ни следующего фрагмента мелодии.
С тревогой наблюдающий за творением башни Предвиденья Хэлкар спросил:
— Я надеюсь, на третий раз Великая Тьма все же донесла до него суть пророчества о бетонированном фундаменте?
01.02.2014 в 23:43
Пишет WTF ChKA 2014:WTF ChKA 2014. Level 2: Тексты G — PG-13. Драбблы, мини. Часть 3.
Отражение первое
Я предпочитал не думать о том, что сказал бы Тано, увидев плоды моих трудов в Нуменоре. В те дни более всего я был похож на знахаря из ирхи: любое лечение у них начиналось с того, что больному давали яд в несмертельной дозировке. Так и я отравлял нуменорские души, чтобы тем самым привести их к исцелению. Тано сделал людей свободными, открыв им Дар смерти, а Эру исказил его Дар, сократив срок жизни и тем самым посадив людей на цепь. В этом есть ирония... но есть и печаль.
Но если есть цепь, то её можно перехватить. Что я и сделал. Прежде нуменорцы были покорны воле Валар, а теперь они покорились мне – за одно лишь обещание привести их к бессмертию. Страх смерти затмил хвалёный нуменорский разум.
«Под защитой моего учителя первые люди жили по пятьсот лет, — нашёптывал я. — И умерли только потому, что их убили Валар. Верни Учителя — и будешь жить, сколько пожелаешь».
Проливая в Храме кровь, люди верили, что она придаст Мелькору сил, чтобы прорваться обратно в мир. Что тут скажешь? Я знал, Учитель ужаснулся бы невинным жертвам — да ещё и во славу его. Знал я также и то, что эти жертвы никак не приближали возвращение Учителя.
Однако кровь всё же лилась не зря. Таков был мой замысел. Пусть нуменорцы построят Храм Мелькора. Пусть приносят в нём человеческие жертвы. А когда они войдут во вкус, настанет время открыть им глаза. Сказать: помните, что вы говорили о южанах? Дикари, которые молятся Врагу и проливают кровь на его алтарях? Кто же тогда вы? И не превратились ли вы в свой самый страшный кошмар? А они… нет, южане не делают ничего из того, что им приписывают. Ничего из того, что творите сейчас вы сами.
Конечно, сначала их охватил бы гнев. Но от гнева толпы мне уйти нетрудно, а затем нуменорцы осознали бы, что творили. И стыд за самих себя сделал бы то, чего не невозможно было добиться доводами разума или пересчётом потерь.
Прекратить войну. Установить мир.
Одного я не учёл — в Валиноре поняли, чего я хочу. Едва я произнёс речь на храмовой площади, как вездесущие орлы Манвэ устремились на запад.
И как только я увидел, как гнев в глазах нуменорцев сменяется ужасом из-за содеянного и раскаянием, как земля содрогнулась — и пришла Волна.
Что же до плаванья Ар-Фаразона — то его придумали позже, чтобы оправдать деяния Валар.
Отражение второе
Никогда не имей дела с безумцами. А если перед тобой ещё и жестокий безумец, наделённый властью — убей его. Простое правило, которое я нарушил, надеясь…
А на что я, собственно, надеялся, когда сдавался в плен Ар-Фаразону? Что моё красноречие убедит его прекратить войну с югом? Что если не хватит доводов, я совладаю с ним чарами?
Самонадеянный дважды дурак — невозможно переубедить безумца и невозможно использовать мою силу в Нуменоре, землю которого поднимали и обустраивали Валар. Всё поглощает Пустота.
Трижды дурак — я рассказал ему правду об Учителе. Чем ответил король?
Король построил этот проклятый Храм. Устроил в нём кровавую резню. Смеялся мне в лицо: смотри, как мы прославляем твоего Тано.
Сперва я думал, что он замыслил это пыткой для меня — и чтобы избавиться от неё, я, видимо, должен помочь завершить войну с Ханаттой. Иными словами, должен приказать южным князьям сдаться на милость Нуменора. Чуть позже я стал подозревать, что король так хочет вынудить меня выдать ему какие-то магические тайны. Дальше я запутался совсем — Ар-Фаразон ежедневно заставлял меня участвовать в жертвоприношении, но так и не сказал, в обмен на что прекратит это безумие.
Может, всё было просто, и он желал мучить меня только ради осознания того, что он, человек, имеет такую власть над последним майа Эндорэ. Или, наоборот, происходящее было частью сложной задумки, в которой мне отводилась второстепенная роль, а истинной целью был Валинор. Я уже представлял себе, как в напускном раскаянии Ар-Фаразон является к Валар и говорит — смотрите, что Саурон сделал с нами, высшими людьми! И представьте возможную участь низших!
Валар отправляют очередную рать на войну, подобную Войне Гнева, Ар-Фаразон присоединяется к войску, а после требует для себя вознаграждения за верность. А значит, он не безумец, а просто гениальный и жестокий мерзавец.
Теперь уже не узнать, что творилось в голове последнего нуменорского короля. Быть может, к лучшему. В некоторые головы заглядывать небезопасно — увиденное потом из себя не вытравишь.
Когда пришла Волна, я почувствовал облегчение. Я до сих пор стыжусь этого чувства — в какой-то миг я не думал о сотнях тысяч умирающих людей, не чувствовал их ужаса, не видел обречённо застывших силуэтов. Я думал только о том, что больше никто не будет сожжён во славу Тано. Моя пытка наконец-то прекратилась.
Не знаю, что сказал Ар-Фаразон Силам мира. Я уверен, он не учёл главного: в Валиноре не чувствуют боли. Золотой Король оказался безоружен.
Отражение третье
— Они называют её Зигурат-тарик, колдовской столб, — смеясь, сказал мне Ар-Фаразон.
Я пожал плечами.
— Тебе что, совсем не льстит это?— удивился он.— Не моим именем они называют наш храм, твоим. Мне самое время мне задуматься, хорошо ли держится корона и не шатается ли подо мною трон.
Тогда он ещё мог шутить. Будущее казалось ему безоблачным. Его Враг — когда-то он воспринимал меня как своего личного врага — стал другом. Война с югом шла к концу — теперь княжества Ханатты стали союзными Нуменору; не то, чтоб Ар-Фаразон не умел или не любил воевать, но занятие это ему наскучило.
Король Нуменора примерял на себя роль строителя и учёного. Подобно своему предку Ар-Минулзару, Ар-Фаразон устремил взгляд к звёздам. И оплот, который потом назовут Храмом Тьмы, поначалу задумывался как башня для наблюдения за небесными телами. Потом уже королю пришло в голову объединить обсерваторию с библиотекой, школой, лабораториями. Проект скромной башни был отброшен, на смену ему появились чертежи монументального строения. Затем заложили фундамент, возвели стены…
Это было хорошее время. Неудивительно, что Ар-Фаразон был весел и то и дело шутил.
А потом явились орлы.
Мы не сразу поняли, зачем Валар их присылали. Только на четвёртый раз сопоставили их появление со случаями странной болезни, от которой люди погибали за считанные дни.
С тех пор король не улыбался.
Дозорные следили, куда бросают орлы свои «подарки», да и простому люду объяснили, что делать, если нашёл разбитую сферу. И, как только мы узнавали о новом очаге, то являлись туда и боролись с заразой.
Орлов становилось всё больше. Мы не успевали. Болезнь вышла из-под контроля, началась эпидемия. Дома мёртвых не успевали сжигать тела. Ар-Минателет наполнился запахом разложения.
Потом будут рассказывать о сожжённых в Храме Тьмы и о чёрном дыме над ним. И возразить нечего. Кроме того, что мы не живых сжигали. Мёртвых.
И о том, что король сжёг Белое Древо, тоже не лгут. Словно заклинание, он повторял: «Они желают войны, они её получат».
И флот на запад он повел поэтому. Не хотел видеть, как бессильно умирает его народ. Мог, наверное, вернуть меня в темницу, а Храм разрушить — но отступать король не умел.
В эти последние дни никто, кроме меня, не осмеливался взглянуть ему в глаза — такой силы в них поселилась ненависть напополам с отчаянием.
Знал ли я, что он не вернётся? Да все знали. Надеялись, что флот хотя бы сможет доплыть до Валинора. Чтоб успеть дать бессмертным бой, или хотя бы выкрикнуть обвинения им в лицо.
Я остался. Поплыви я с ним — может, и не погиб бы Остров. Элендил захватил бы власть, Храм бы разрушили, Валар прислали бы эльфов, чтобы те исцелили людей.
Но я поклялся королю, что его остров не познает бесчестья. И я исполнил клятву. Горькую, как и все настоящие клятвы.
А потом я узнал, что Ар-Фаразон сделал невозможное. Он изгнал Валар за круги мира.
— А еще можно шипеть, — вдруг сказал Элвир. Глаза его сияли вдохновением.
Хэлкар подозрительно на него покосился.
— Шипеть?
— Ага. Вот так, — Элвир откашлялся, наклонил голову и замогильным голосом выдал: — Ш-ш-ш-то этот полурос-с-слик, куда делс-с-с-с-с-ся?..
Пару секунд все молчали.
— Хорошая мысль! — сказал наконец Хонахт.
— Мне нравится, — подтвердил Сайта.
— И мне.
— Так и сделаем.
— Да вы смерти моей хотите, — пробормотал Хэлкар.
— Смерти нет, — ласково сказал Элвир.
Король назгулов отвернулся. У него дергалась щека.
— Брось, — Дэнна потрепал гриву его коня. — Мы же должны быть страшными.
— Страшными.
— Наводить ужас.
— Наводить ужас, — повторил Ангмарец и взорвался: — Знаешь, я всю жизнь делал это другими средствами! Может, в Земле-у-Моря кого-то можно напугать... таким образом, но...
— Но ведь мы имеем дело, считай, с детьми, — прервал его Элвир. — Значит, нужно обратиться к детским сказкам. К страшным историям, которые рассказывают вечерами у камина. Мы ведь не хотим напугать их так, чтобы они легли и приготовились умереть? Только так, чтобы они побежали со всех ног.
Взгляд Элвира был ясен и ласков как никогда.
— Позволю себе заметить, что он абсолютно прав, — вставил Эрион, — э-э-э... с научной точки зрения.
Хэлкар скрестил руки на груди.
— Я — нуменорец, — сказал он мрачно. — Я не буду шипеть.
— Тогда не разговаривай вообще, — предложил Кхамул.
— Да, не порти нам вечеринку, — пробурчал Сайта.
— Можешь угрожающе смотреть, — заключил Дэнна. — Как ты обычно и делаешь. Вот так, да. Только капюшон накинь. Э, да у тебя отлично получается шипеть!..
Вороной конь затанцевал под Ангмарцем: всадник пришпорил его и тотчас же натянул поводья. Хэлкар снова прошипел какое-то ругательство на адунаик, выслал коня вперед и вскоре скрылся в тумане.
В глубине леса затявкал лис. Птицы взлетели с ветвей. Опускались сумерки.
— Помяните мое слово, — печально сказал Моро, — добром это не кончится.
— Не будь таким тоскливым, — улыбнулся Дэнна. — Это просто игра.
Моро покачал головой.
— Вы только не напивайтесь, — попросил он. — А то доиграетесь.
— Напиваться? — удивился Эрион. — Собратья, кто-то собирается в ближайшее время посетить, э-э-э... питейное заведение? Нет, кажется, никто. Тебе нет нужды беспокоиться, Моро.
Провидец вздохнул.
Вороной конь ступал медленно. Густая трава и мягкая земля были под его копытами, и конь шел совсем неслышно. Меж деревьями вился туман, но он растекался в стороны, словно бежал от всадника, закутанного в черный плащ. Голова всадника клонилась к конской гриве. Из-под капюшона доносилось легкое сопение.
— Эй! — встревожился Эрион. — Ты в порядке?
— Нет, я не в порядке, — простонал Дэнна. — Я сейчас из седла выпаду. У меня болят ребра. Я не могу столько смеяться.
И он повалился на гриву, содрогаясь от сдавленного хохота.
— А что случилось?
— На меня собирались спустить собак, — не своим голосом выдавил Дэнна.
— Значит, ты был недостаточно страшный, — решил Хонахт.
— Нет, — возразил Элвир, — как раз в меру страшный. В самую точку.
— Как-то все это несерьезно. Кхамул, а можно иллюзию пожутче?
— Кстати, почему мы такие оборванные?
Недовольный истерлинг развернул коня.
— Колдуйте сами, лентяи! Все же умеют! Но нет, каждый раз: Кхамул, а глаза можно покраснее? А можно меч светиться будет?..
— Главное — дух! Надо, чтобы холодом веяло...
Началось бурное обсуждение, в котором участвовали шестеро из Девяти. Дэнна никак не мог отсмеяться — лежал, обнимая коня за шею, и тихонько всхлипывал. Моро молчал и, судя по его лицу, прозревал в будущем различные неприятности.
— Что я здесь делаю? — бормотал Хэлкар. — Как я вообще связался с этими людьми?..
— Итак, — заключил наконец Элвир, — кажется, мы перепугали всех в окрестностях.
— Успех!
— Ну, что мы встали? Едем!
Моро прикрыл глаза. Он тронул коня, когда остальные уже скрылись за поворотом.
— Скоро они доберутся до "Гарцующего Пони", — под нос себе сказал Моро. — И я не полуросликов имею в виду...
Из "Гарцующего Пони" вывалился поддатый Сайта, крякнул, поискал глазами и рысцой побежал к сараю в левой стороне двора.
Вернувшись, он ловко вскочил в седло, накинул плащ и снова превратился в страшного Черного Всадника. Конь неодобрительно всхрапнул, оторванный от доброго брийского овса, но послушно унес Сайту к остальным, ждавшим на соседней улице.
— Малыши в гостинице, — отчитался Сайта, ухмыляясь во весь рот. — Поначалу глупили, но теперь при дунадане и спрятались по-хорошему.
— Что будем делать теперь? — вслух подумал Элвир. — Я не очень представляю, как...
— Почему бы не спросить Сайту? — предложил Эрион.
— Меня?
— Друг мой, у вас самое... э-э-э... подходящее мышление для подобного рода эскапад.
— Ну... — Сайта откинул капюшон и от души поскреб в рыжем затылке. — Я бы навел тут шуму. И разнес внутри гостиницы пару комнат.
— Зачем? — не выдержал Хэлкар.
— Ну как же! Пройти мимо кабака и не разгромить! Решительно невозможно!
Дэнна прыснул в кулак.
— Это глупо, — сказал Хэлкар.
— А мы разве серьезны?
Хэлкар запрокинул голову, уставившись в черное ночное небо.
— Что мы здесь делаем? — в тоске спросил он. — Это же нужно Олорину. Пусть он хоббитов и гоняет.
— Он гоняет, — утешительно сказал Хонахт.
— Слушай мою команду! — объявил Сайта. — Отставить хихикать! Это стратегическая операция!
И сам заржал так, что даже кони отозвались.
— Я не с вами, — сказал Дэнна, — я боюсь. В прошлый раз чуть не задавил кого-то из них. Бешеная малышня выскочила прямо под копыта.
— Как хочешь, — кивнул Сайта.
...Черные, чернее ночи, тени потянулись к дверям корчмы.
В непроглядном мраке предрассветного часа клинок, выхваченный из ножен, засиял звездным светом.
— Именем Мордора, откройте!
Не рассчитав силы, Сайта уже вторым ударом снес дверь напрочь.
И началось.
Черные Всадники ураганом пронеслись через Бри, вышибли Северные ворота и исчезли.
Они долго ехали рысью и перешли на шаг уже вдали от города, когда совсем рассвело. Хэлкар, жаждавший поскорей убраться из страны полуросликов, далеко оторвался от остальных — и пожалел об этом. Только теперь, когда они ввосьмером нагнали его, он понял, что из-под плаща Сайты доносится странное позвякивание, и в седле Пятый держится чересчур осторожно.
— Сайта?
— Это было сильнее меня, — с достоинством отозвался тот.
— Ну уж совсем ни в какие... — пробормотал Хэлкар.
Сайта рассмеялся. Хитрым крученым броском он отправил Ангмарцу бутылку, и Хэлкар нечаянно ее поймал.
— Все, — обреченно сказал Моро сам себе. — Теперь главное — следить за Элвиром. Элвир, как надерется, страшнее всех... С него станется... Унесет хоббита в Тай-арн Орэ, потом никто этот узел не распутает...
И он пришпорил коня.
— Не нр-равится мне этот... кс-с-стер, — сказал Сайта, глядя на Амон Сул.
— Р-раздраж... жает, — согласился Хэлкар, покачиваясь в седле.
Вопреки опасениям Моро, Элвир надрался вполне умеренно и, вроде бы, не собирался никуда скакать и никого уносить к сиянию истинного Света.
Дела обстояли гораздо хуже, чем предполагал Восьмой назгул изначально. Если Элвира ему не так уж трудно было бы скрутить даже в одиночку, то остановить Сайту, неожиданно спевшегося с Хэлкаром...
— Стойте! — безнадежно воззвал Моро им вслед. — Вы же пьяные в дымину! Я же предупреждал!.. Дэнна, Хонахт, Эрион! Сделайте же что-ни...
Он осекся.
Все наиболее здравомыслящие (прим.: обычно) Кольценосцы мчались следом за двумя безумцами. На темном склоне Моро остался один.
— Ну... — выговорил он обреченно, разворачивая коня, — что же... Раз так, вы вполне заслуживаете, чтобы вас искупали.
— А все-таки, Моро, — сказал Сайта, выбираясь из реки в трех милях ниже по течению от Имладрисского брода, — я тебе сейчас навешаю.
— А я помогу, — сказал Король.
URL записиНазвание: Отражения
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: мини, 1218 слов
Персонажи: Валар, Саурон, Ар-Фаразон
Категория: джен
Жанр: ангст, AU местами
Рейтинг: G
Предупреждения: AU
Краткое содержание: говорят, Арда не одна. Говорят, в разных отражениях Арты всё происходит так же — но немного иначе...
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Отражения"
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: мини, 1218 слов
Персонажи: Валар, Саурон, Ар-Фаразон
Категория: джен
Жанр: ангст, AU местами
Рейтинг: G
Предупреждения: AU
Краткое содержание: говорят, Арда не одна. Говорят, в разных отражениях Арты всё происходит так же — но немного иначе...
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Отражения"
Отражение первое
Я предпочитал не думать о том, что сказал бы Тано, увидев плоды моих трудов в Нуменоре. В те дни более всего я был похож на знахаря из ирхи: любое лечение у них начиналось с того, что больному давали яд в несмертельной дозировке. Так и я отравлял нуменорские души, чтобы тем самым привести их к исцелению. Тано сделал людей свободными, открыв им Дар смерти, а Эру исказил его Дар, сократив срок жизни и тем самым посадив людей на цепь. В этом есть ирония... но есть и печаль.
Но если есть цепь, то её можно перехватить. Что я и сделал. Прежде нуменорцы были покорны воле Валар, а теперь они покорились мне – за одно лишь обещание привести их к бессмертию. Страх смерти затмил хвалёный нуменорский разум.
«Под защитой моего учителя первые люди жили по пятьсот лет, — нашёптывал я. — И умерли только потому, что их убили Валар. Верни Учителя — и будешь жить, сколько пожелаешь».
Проливая в Храме кровь, люди верили, что она придаст Мелькору сил, чтобы прорваться обратно в мир. Что тут скажешь? Я знал, Учитель ужаснулся бы невинным жертвам — да ещё и во славу его. Знал я также и то, что эти жертвы никак не приближали возвращение Учителя.
Однако кровь всё же лилась не зря. Таков был мой замысел. Пусть нуменорцы построят Храм Мелькора. Пусть приносят в нём человеческие жертвы. А когда они войдут во вкус, настанет время открыть им глаза. Сказать: помните, что вы говорили о южанах? Дикари, которые молятся Врагу и проливают кровь на его алтарях? Кто же тогда вы? И не превратились ли вы в свой самый страшный кошмар? А они… нет, южане не делают ничего из того, что им приписывают. Ничего из того, что творите сейчас вы сами.
Конечно, сначала их охватил бы гнев. Но от гнева толпы мне уйти нетрудно, а затем нуменорцы осознали бы, что творили. И стыд за самих себя сделал бы то, чего не невозможно было добиться доводами разума или пересчётом потерь.
Прекратить войну. Установить мир.
Одного я не учёл — в Валиноре поняли, чего я хочу. Едва я произнёс речь на храмовой площади, как вездесущие орлы Манвэ устремились на запад.
И как только я увидел, как гнев в глазах нуменорцев сменяется ужасом из-за содеянного и раскаянием, как земля содрогнулась — и пришла Волна.
Что же до плаванья Ар-Фаразона — то его придумали позже, чтобы оправдать деяния Валар.
Отражение второе
Никогда не имей дела с безумцами. А если перед тобой ещё и жестокий безумец, наделённый властью — убей его. Простое правило, которое я нарушил, надеясь…
А на что я, собственно, надеялся, когда сдавался в плен Ар-Фаразону? Что моё красноречие убедит его прекратить войну с югом? Что если не хватит доводов, я совладаю с ним чарами?
Самонадеянный дважды дурак — невозможно переубедить безумца и невозможно использовать мою силу в Нуменоре, землю которого поднимали и обустраивали Валар. Всё поглощает Пустота.
Трижды дурак — я рассказал ему правду об Учителе. Чем ответил король?
Король построил этот проклятый Храм. Устроил в нём кровавую резню. Смеялся мне в лицо: смотри, как мы прославляем твоего Тано.
Сперва я думал, что он замыслил это пыткой для меня — и чтобы избавиться от неё, я, видимо, должен помочь завершить войну с Ханаттой. Иными словами, должен приказать южным князьям сдаться на милость Нуменора. Чуть позже я стал подозревать, что король так хочет вынудить меня выдать ему какие-то магические тайны. Дальше я запутался совсем — Ар-Фаразон ежедневно заставлял меня участвовать в жертвоприношении, но так и не сказал, в обмен на что прекратит это безумие.
Может, всё было просто, и он желал мучить меня только ради осознания того, что он, человек, имеет такую власть над последним майа Эндорэ. Или, наоборот, происходящее было частью сложной задумки, в которой мне отводилась второстепенная роль, а истинной целью был Валинор. Я уже представлял себе, как в напускном раскаянии Ар-Фаразон является к Валар и говорит — смотрите, что Саурон сделал с нами, высшими людьми! И представьте возможную участь низших!
Валар отправляют очередную рать на войну, подобную Войне Гнева, Ар-Фаразон присоединяется к войску, а после требует для себя вознаграждения за верность. А значит, он не безумец, а просто гениальный и жестокий мерзавец.
Теперь уже не узнать, что творилось в голове последнего нуменорского короля. Быть может, к лучшему. В некоторые головы заглядывать небезопасно — увиденное потом из себя не вытравишь.
Когда пришла Волна, я почувствовал облегчение. Я до сих пор стыжусь этого чувства — в какой-то миг я не думал о сотнях тысяч умирающих людей, не чувствовал их ужаса, не видел обречённо застывших силуэтов. Я думал только о том, что больше никто не будет сожжён во славу Тано. Моя пытка наконец-то прекратилась.
Не знаю, что сказал Ар-Фаразон Силам мира. Я уверен, он не учёл главного: в Валиноре не чувствуют боли. Золотой Король оказался безоружен.
Отражение третье
— Они называют её Зигурат-тарик, колдовской столб, — смеясь, сказал мне Ар-Фаразон.
Я пожал плечами.
— Тебе что, совсем не льстит это?— удивился он.— Не моим именем они называют наш храм, твоим. Мне самое время мне задуматься, хорошо ли держится корона и не шатается ли подо мною трон.
Тогда он ещё мог шутить. Будущее казалось ему безоблачным. Его Враг — когда-то он воспринимал меня как своего личного врага — стал другом. Война с югом шла к концу — теперь княжества Ханатты стали союзными Нуменору; не то, чтоб Ар-Фаразон не умел или не любил воевать, но занятие это ему наскучило.
Король Нуменора примерял на себя роль строителя и учёного. Подобно своему предку Ар-Минулзару, Ар-Фаразон устремил взгляд к звёздам. И оплот, который потом назовут Храмом Тьмы, поначалу задумывался как башня для наблюдения за небесными телами. Потом уже королю пришло в голову объединить обсерваторию с библиотекой, школой, лабораториями. Проект скромной башни был отброшен, на смену ему появились чертежи монументального строения. Затем заложили фундамент, возвели стены…
Это было хорошее время. Неудивительно, что Ар-Фаразон был весел и то и дело шутил.
А потом явились орлы.
Мы не сразу поняли, зачем Валар их присылали. Только на четвёртый раз сопоставили их появление со случаями странной болезни, от которой люди погибали за считанные дни.
С тех пор король не улыбался.
Дозорные следили, куда бросают орлы свои «подарки», да и простому люду объяснили, что делать, если нашёл разбитую сферу. И, как только мы узнавали о новом очаге, то являлись туда и боролись с заразой.
Орлов становилось всё больше. Мы не успевали. Болезнь вышла из-под контроля, началась эпидемия. Дома мёртвых не успевали сжигать тела. Ар-Минателет наполнился запахом разложения.
Потом будут рассказывать о сожжённых в Храме Тьмы и о чёрном дыме над ним. И возразить нечего. Кроме того, что мы не живых сжигали. Мёртвых.
И о том, что король сжёг Белое Древо, тоже не лгут. Словно заклинание, он повторял: «Они желают войны, они её получат».
И флот на запад он повел поэтому. Не хотел видеть, как бессильно умирает его народ. Мог, наверное, вернуть меня в темницу, а Храм разрушить — но отступать король не умел.
В эти последние дни никто, кроме меня, не осмеливался взглянуть ему в глаза — такой силы в них поселилась ненависть напополам с отчаянием.
Знал ли я, что он не вернётся? Да все знали. Надеялись, что флот хотя бы сможет доплыть до Валинора. Чтоб успеть дать бессмертным бой, или хотя бы выкрикнуть обвинения им в лицо.
Я остался. Поплыви я с ним — может, и не погиб бы Остров. Элендил захватил бы власть, Храм бы разрушили, Валар прислали бы эльфов, чтобы те исцелили людей.
Но я поклялся королю, что его остров не познает бесчестья. И я исполнил клятву. Горькую, как и все настоящие клятвы.
А потом я узнал, что Ар-Фаразон сделал невозможное. Он изгнал Валар за круги мира.
Название: Гули-гули
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: мини, 1250 слов
Пейринг/Персонажи: назгулы
Категория: джен
Жанр: юмор
Рейтинг: G
Краткое содержание: происходившее в Шире — с другой стороны
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Гули-гули"
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: мини, 1250 слов
Пейринг/Персонажи: назгулы
Категория: джен
Жанр: юмор
Рейтинг: G
Краткое содержание: происходившее в Шире — с другой стороны
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Гули-гули"
— А еще можно шипеть, — вдруг сказал Элвир. Глаза его сияли вдохновением.
Хэлкар подозрительно на него покосился.
— Шипеть?
— Ага. Вот так, — Элвир откашлялся, наклонил голову и замогильным голосом выдал: — Ш-ш-ш-то этот полурос-с-слик, куда делс-с-с-с-с-ся?..
Пару секунд все молчали.
— Хорошая мысль! — сказал наконец Хонахт.
— Мне нравится, — подтвердил Сайта.
— И мне.
— Так и сделаем.
— Да вы смерти моей хотите, — пробормотал Хэлкар.
— Смерти нет, — ласково сказал Элвир.
Король назгулов отвернулся. У него дергалась щека.
— Брось, — Дэнна потрепал гриву его коня. — Мы же должны быть страшными.
— Страшными.
— Наводить ужас.
— Наводить ужас, — повторил Ангмарец и взорвался: — Знаешь, я всю жизнь делал это другими средствами! Может, в Земле-у-Моря кого-то можно напугать... таким образом, но...
— Но ведь мы имеем дело, считай, с детьми, — прервал его Элвир. — Значит, нужно обратиться к детским сказкам. К страшным историям, которые рассказывают вечерами у камина. Мы ведь не хотим напугать их так, чтобы они легли и приготовились умереть? Только так, чтобы они побежали со всех ног.
Взгляд Элвира был ясен и ласков как никогда.
— Позволю себе заметить, что он абсолютно прав, — вставил Эрион, — э-э-э... с научной точки зрения.
Хэлкар скрестил руки на груди.
— Я — нуменорец, — сказал он мрачно. — Я не буду шипеть.
— Тогда не разговаривай вообще, — предложил Кхамул.
— Да, не порти нам вечеринку, — пробурчал Сайта.
— Можешь угрожающе смотреть, — заключил Дэнна. — Как ты обычно и делаешь. Вот так, да. Только капюшон накинь. Э, да у тебя отлично получается шипеть!..
Вороной конь затанцевал под Ангмарцем: всадник пришпорил его и тотчас же натянул поводья. Хэлкар снова прошипел какое-то ругательство на адунаик, выслал коня вперед и вскоре скрылся в тумане.
В глубине леса затявкал лис. Птицы взлетели с ветвей. Опускались сумерки.
— Помяните мое слово, — печально сказал Моро, — добром это не кончится.
— Не будь таким тоскливым, — улыбнулся Дэнна. — Это просто игра.
Моро покачал головой.
— Вы только не напивайтесь, — попросил он. — А то доиграетесь.
— Напиваться? — удивился Эрион. — Собратья, кто-то собирается в ближайшее время посетить, э-э-э... питейное заведение? Нет, кажется, никто. Тебе нет нужды беспокоиться, Моро.
Провидец вздохнул.
* * *
Вороной конь ступал медленно. Густая трава и мягкая земля были под его копытами, и конь шел совсем неслышно. Меж деревьями вился туман, но он растекался в стороны, словно бежал от всадника, закутанного в черный плащ. Голова всадника клонилась к конской гриве. Из-под капюшона доносилось легкое сопение.
— Эй! — встревожился Эрион. — Ты в порядке?
— Нет, я не в порядке, — простонал Дэнна. — Я сейчас из седла выпаду. У меня болят ребра. Я не могу столько смеяться.
И он повалился на гриву, содрогаясь от сдавленного хохота.
— А что случилось?
— На меня собирались спустить собак, — не своим голосом выдавил Дэнна.
— Значит, ты был недостаточно страшный, — решил Хонахт.
— Нет, — возразил Элвир, — как раз в меру страшный. В самую точку.
— Как-то все это несерьезно. Кхамул, а можно иллюзию пожутче?
— Кстати, почему мы такие оборванные?
Недовольный истерлинг развернул коня.
— Колдуйте сами, лентяи! Все же умеют! Но нет, каждый раз: Кхамул, а глаза можно покраснее? А можно меч светиться будет?..
— Главное — дух! Надо, чтобы холодом веяло...
Началось бурное обсуждение, в котором участвовали шестеро из Девяти. Дэнна никак не мог отсмеяться — лежал, обнимая коня за шею, и тихонько всхлипывал. Моро молчал и, судя по его лицу, прозревал в будущем различные неприятности.
— Что я здесь делаю? — бормотал Хэлкар. — Как я вообще связался с этими людьми?..
— Итак, — заключил наконец Элвир, — кажется, мы перепугали всех в окрестностях.
— Успех!
— Ну, что мы встали? Едем!
Моро прикрыл глаза. Он тронул коня, когда остальные уже скрылись за поворотом.
— Скоро они доберутся до "Гарцующего Пони", — под нос себе сказал Моро. — И я не полуросликов имею в виду...
* * *
Из "Гарцующего Пони" вывалился поддатый Сайта, крякнул, поискал глазами и рысцой побежал к сараю в левой стороне двора.
Вернувшись, он ловко вскочил в седло, накинул плащ и снова превратился в страшного Черного Всадника. Конь неодобрительно всхрапнул, оторванный от доброго брийского овса, но послушно унес Сайту к остальным, ждавшим на соседней улице.
— Малыши в гостинице, — отчитался Сайта, ухмыляясь во весь рот. — Поначалу глупили, но теперь при дунадане и спрятались по-хорошему.
— Что будем делать теперь? — вслух подумал Элвир. — Я не очень представляю, как...
— Почему бы не спросить Сайту? — предложил Эрион.
— Меня?
— Друг мой, у вас самое... э-э-э... подходящее мышление для подобного рода эскапад.
— Ну... — Сайта откинул капюшон и от души поскреб в рыжем затылке. — Я бы навел тут шуму. И разнес внутри гостиницы пару комнат.
— Зачем? — не выдержал Хэлкар.
— Ну как же! Пройти мимо кабака и не разгромить! Решительно невозможно!
Дэнна прыснул в кулак.
— Это глупо, — сказал Хэлкар.
— А мы разве серьезны?
Хэлкар запрокинул голову, уставившись в черное ночное небо.
— Что мы здесь делаем? — в тоске спросил он. — Это же нужно Олорину. Пусть он хоббитов и гоняет.
— Он гоняет, — утешительно сказал Хонахт.
— Слушай мою команду! — объявил Сайта. — Отставить хихикать! Это стратегическая операция!
И сам заржал так, что даже кони отозвались.
— Я не с вами, — сказал Дэнна, — я боюсь. В прошлый раз чуть не задавил кого-то из них. Бешеная малышня выскочила прямо под копыта.
— Как хочешь, — кивнул Сайта.
...Черные, чернее ночи, тени потянулись к дверям корчмы.
В непроглядном мраке предрассветного часа клинок, выхваченный из ножен, засиял звездным светом.
— Именем Мордора, откройте!
Не рассчитав силы, Сайта уже вторым ударом снес дверь напрочь.
И началось.
* * *
Черные Всадники ураганом пронеслись через Бри, вышибли Северные ворота и исчезли.
Они долго ехали рысью и перешли на шаг уже вдали от города, когда совсем рассвело. Хэлкар, жаждавший поскорей убраться из страны полуросликов, далеко оторвался от остальных — и пожалел об этом. Только теперь, когда они ввосьмером нагнали его, он понял, что из-под плаща Сайты доносится странное позвякивание, и в седле Пятый держится чересчур осторожно.
— Сайта?
— Это было сильнее меня, — с достоинством отозвался тот.
— Ну уж совсем ни в какие... — пробормотал Хэлкар.
Сайта рассмеялся. Хитрым крученым броском он отправил Ангмарцу бутылку, и Хэлкар нечаянно ее поймал.
— Все, — обреченно сказал Моро сам себе. — Теперь главное — следить за Элвиром. Элвир, как надерется, страшнее всех... С него станется... Унесет хоббита в Тай-арн Орэ, потом никто этот узел не распутает...
И он пришпорил коня.
* * *
— Не нр-равится мне этот... кс-с-стер, — сказал Сайта, глядя на Амон Сул.
— Р-раздраж... жает, — согласился Хэлкар, покачиваясь в седле.
Вопреки опасениям Моро, Элвир надрался вполне умеренно и, вроде бы, не собирался никуда скакать и никого уносить к сиянию истинного Света.
Дела обстояли гораздо хуже, чем предполагал Восьмой назгул изначально. Если Элвира ему не так уж трудно было бы скрутить даже в одиночку, то остановить Сайту, неожиданно спевшегося с Хэлкаром...
— Стойте! — безнадежно воззвал Моро им вслед. — Вы же пьяные в дымину! Я же предупреждал!.. Дэнна, Хонахт, Эрион! Сделайте же что-ни...
Он осекся.
Все наиболее здравомыслящие (прим.: обычно) Кольценосцы мчались следом за двумя безумцами. На темном склоне Моро остался один.
— Ну... — выговорил он обреченно, разворачивая коня, — что же... Раз так, вы вполне заслуживаете, чтобы вас искупали.
* * *
— А все-таки, Моро, — сказал Сайта, выбираясь из реки в трех милях ниже по течению от Имладрисского брода, — я тебе сейчас навешаю.
— А я помогу, — сказал Король.
01.02.2014 в 23:48
Пишет WTF ChKA 2014:WTF ChKA 2014. Level 2: Тексты G — PG-13. Миди. Часть 1
«Ветер играет в верхушках сосен, а у земли — тихо. Суглинок укрыт опавшей хвоей. Под лапами шелестит — так колко, так нежно... Шаг и другой, и сосновый бор позади. Вот поляна, согретая солнцем. Сколько здесь ягод! И спелых, и недозревших, и кислых, и сладких, и алых как кровь, и темных, как небо ночи... Так много запахов. Но дичи в окрестностях нет, совсем. Не считать же за дичь бедных лесных мышей. Волчатам весело их ловить, но достойному волку невместно. Я — воин!.. Есть и грибы, сильно грибы пахнут. Люди любят грибы. Фу, фу! Чего только не едят люди... Смотри, смотри, ты, высокий! Твой конь такой большой, что мне даже не по себе. Мне не нравится конь. У него большие копыта. Но я могу потерпеть. Ты хороший человек... Слушай меня, слушай.
Ветер играет в верхушках сосен, а у земли — тихо. Я иду меж стволов, я — тихий, я — призрак... Я не охочусь. Слышу, как твой конь ступает за мной, тихо ступает. Умный конь. Но очень большие копыта. Ты на нем, ты меня слушаешь. Мне нравится, что ты меня слышишь.
Есть и другие люди, чую их. Маленькую самочку чую. Она так сладко пахнет, будто олененок, испуганный олененок, когда отнимаешь жизнь... Нет, нет! Не сердись. Я не охочусь, я сытый. Я не охочусь на человеческих самок, даже когда голодный. Это правда. Я — воин!..
Чую еще троих. Фу, фу! Что за вонь. Гадкие. Они охотятся. Они идут по следу. Маленькая самочка ломает ветки. Глупая! Надо таиться, надо лечь... Что? Чего ты хочешь?
Да, я убью за волчонка, я загрызу насмерть! Я — воин. Иди за мной. Мы будем драться за маленькую волчицу. Мы — ты и я.
Иди».
...Содрогнувшись, Морн разорвал мысленную связь. Жеребец под ним всхрапнул и остановился. Алхор-Безымянный умчался, отбросив осторожность, и Морн заметил, как закачались ветви. Он ударил коня пятками.
Сквозь чувства волка казалось, что девочка совсем близко. Морн хорошо знал, как искажаются размеры и расстояния, если обращаться к чувствам животных или фэа-алтээй, но стоило ему чуть взволноваться — и он ошибался снова. Быть может, причиной тому была его молодость...
В этот раз ошибка послужила добру.
Они с Безымянным кинулись на выручку задолго до того, как беда случилась — и потому успели. Айкъе, конь Морна, был и впрямь очень велик и тяжел, им пришлось искать окольный путь через болото, по которому Безымянный пронесся, не сбавляя скорости. Потом Морн с конем продирались сквозь густой ельник, потом Айкъе одним прыжком перемахнул ручей — с одного высокого берега на другой... Морн слегка одурел, пытаясь поверить чувства волка своими. Где же девочка? Где отродья, что преследуют ее? «Здесь! — отзывался Безымянный. — Здесь!..» — но для гигантского северного алхора «здесь» означало совсем иное, нежели для человека.
И все же они успели.
Айкъе вломился на поляну спустя мгновение после того, как девочка закричала. Морн вздрогнул от этого крика: он звучал так, словно рыдала от боли фэа-алтээй... Девочке еще не причинили вреда, только напугали.
Их было трое.
Трое разом повернулись к нему.
Морн зарычал от досады и натянул поводья так, что Айкъе встал на дыбы. Безымянный сказал, что чует людей, но назвал их вонючими и гадкими — и потому Морн надеялся, что это все-таки орки.
Люди. То ли смуглые, то ли настолько грязные, в засаленном грязном рванье. Темноволосые, заросшие бородами до самых глаз. Морн наскоро осмотрел их одежду и оружие, пытаясь по украшениям понять, что это за племя. Он был не Помнящий и не сказитель, многого не знал, и племени не узнал тоже.
Диких орков он прикончил бы без раздумий, но люди... Морн напряг память. Языки ему никогда не давались.
— Прочь! — сказал он на талиска и повторил на синдарин: — Прочь! — потом просто махнул рукой в сторону чащи.
Но его не поняли или не пожелали понять. Тот, что держал девочку, пробормотал что-то, оскалив щербатый рот. Остальные захохотали. Один из них возразил на странном каркающем наречии. Другой наложил стрелу на охотничий лук. Показались мечи — бронзовые... Безымянный таился в чаще напротив Морна, и он изготовился к прыжку. «Глупый высокий, — донеслись его мысли. — Что смотришь? Разве тебе подставили горло? Показали брюхо?.. Убивай».
В действительности силы были равны — трое против троих. Но эти люди не видели Безымянного и не знали, что есть кони, которые умеют сражаться без всадника. Они думали, что Морн вышел против них один. И они рассчитывали легко с ним разделаться.
Крайний справа шагнул вперед.
Морн закрыл глаза.
Его чувства слились с чувствами алхора.
...Его выцеливали, и потому Морн вскочил стоймя на седло Айкъе и с него прыгнул, подобно зверю. Стрела заметалась в руках бродяги: тот никогда не видел подобного. Стрела сорвалась и упала. Морн рухнул на лучника, сбив его с ног, и ударил ножом.
Он не так хорошо умел слышать Айкъе, как слышал Безымянного, но Айкъе не сердился, когда Морн отдавал приказы. Жеребец заржал — грозно, будто взревел — и бросился на того, что стоял в стороне. Морн ощутил, как тяжелые копыта ломают кости. Сам он, перекатившись, вскочил и обрушился на того, что держал девочку. Его противник оказался быстрым, очень быстрым — и очень стойким. Он успел сделать выпад. Он надеялся поразить Морна сверху вниз, и Морн взлетел над его мечом в высоком прыжке. Но и удар, разбивший бродяге зубы, не заставил его упасть. Он только пошатнулся и почти без промедления атаковал. Морн отпрянул.
Он был безоружным — против мечника.
Так думал мечник.
Ярость и отчаяние кипели в его крови и заглушали боль. Спасая свою жизнь, он рванулся на Морна. Движения его выдавали выучку. Он был воином. Как он очутился здесь, завшивевший и озверевший? Раз и другой Морн уклонился от его меча, и в третий раз уклонился, поворачивая противника спиной к густой чаще.
И Безымянный прыгнул на него из теней.
Все было кончено.
Морн отступил. Сердце колотилось в горле. Выпрямившись, он перевел дыхание. Дневной свет упал на него как тяжесть. Только что было стремительное движение, кровь, враг, острое лезвие, огонь жизни и холод смерти на волосок друг от друга, и вот — безмятежный ветер играет в соснах, нежатся под солнцем сочные травы... Потребовался десяток вдохов, чтобы восстановить внутренний покой.
Морн обернулся к девочке. Она прижималась спиной к сосне, а когда началась схватка, присела и закрыла лицо руками. Ее косички успели прилипнуть к смоле и торчали теперь над ней как заячьи ушки... Морн почти улыбнулся. Айкъе подошел к нему и опустил голову ему на плечо. Безымянный исчез в лесу. Морн почувствовал волчью усмешку. «Я — воин! — сказал алхор. — Я — страшный. Я отойду, буду рядом».
Девочка тихо всхлипывала. Морн оглядел поляну. Грибы рассыпались из большой корзины... Тот, которого избил Айкъе, уже перестал дышать. Мощные челюсти Безымянного почти срезали с плеч голову мечника. А третий еще жил — с пронзенным сердцем. Морн выдернул свой нож и быстро добил раненого.
Только после этого он окончательно стал собой.
...Люди. Это были люди.
Морн сожалел о том, что случилось. Немного. Он покривил рот. Эти трое ватагой напали на девочку тринадцати лет. Намерения их были куда как ясны. Они заслужили смерть.
И все же он сожалел о том, что пришлось убивать людей.
Морн подошел к девочке. Ощутив его приближение, она сжалась и затрепетала, будто пойманная горлица, и крепче прижалась к сосновому стволу, покрытому каплями липкой смолы. «Как бы не пришлось отдирать», — подумалось Морну.
— Эй! — осторожно окликнул он.
Не сказитель и уж тем более не кэннор-проповедник, он боялся напугать девочку и не знал, о чем говорить.
— Эй, — заговорил он на талиска. — Меня зовут Морн. Я услышал, что тебе нужна помощь.
Он надеялся, что девочка знает талиска. На других людских наречиях или на синдарине он бы попросту не связал двух слов.
Девочка отлепила руки от лица. Она дышала часто-часто, как загнанная. Сквозь чувства Безымянного Морн слышал, что так же часто бьется ее сердце, что от страха ей холодно, а щеки ее пылают. Малорослая, худая. Серые волосы в жидких косичках, ломкие, некрасивые — так бывает от недоедания. Плохо одета — ветхая рубашонка да драный платок вокруг бедер... Морн знал, что к ней сейчас нельзя подходить вплотную — она слишком испугана. Но что можно сделать или сказать вместо этого, он даже не предполагал.
Девочка медленно обвела взглядом поляну. Три мертвых тела лежали на ней, но они ее не пугали. Боялась она Морна. «Видела убитых, — понял он. — Много. Знает, чего нужно бояться на самом деле».
Девочка подняла голову. Губы ее шевельнулись:
— Динет...
— Что?
— Динет.
— Тебя зовут Динет?
— Да. Из Племени Хадора.
Имя на синдарин. Морн покопался в памяти, но значения слова не вспомнил. Он вздохнул.
— Как ты тут оказалась? Совсем одна. Полдня пути до ближайшего жилья. А, Динет?
— Грибы.
— Что?
Девочка встала и оправила одежду. Руки ее все еще немного дрожали. Сглотнув, она осторожно прошла мимо убитого бродяги и принялась собирать в корзину рассыпанные грибы. Изумленный Морн наблюдал за ней, не двигаясь с места. Динет подбирала даже те грибы, которые были поломаны и подавлены. Это почему-то удивило Морна больше всего.
— Мы продаем грибы гномам, — объяснила Динет, не разгибаясь. — Плохие едим сами.
— Тебя одну отправили так далеко?
— Возле деревни все ягоды и грибы выбраны. Надо идти далеко. Я встала до рассвета.
— Почему тебя отпустили одну?
— А кому меня охранять? У всех работа.
— Ну... — Морн поколебался. — Вы могли бы ходить по двое.
— Так грибов выйдет меньше.
Морн умолк. Больше он ничего не мог придумать. Айкъе преспокойно начал пастись, и даже Безымянный подевался куда-то. Напрягшись, Морн потер лоб. Что делать-то? Надо похоронить убитых, но чем копать могилу для троих? Собрать костер? А Динет? Отпустить ее одну через лес? Будь она северянкой, Морн доверил бы ее алхору и успокоился. Но она из эдайн Запада, ее нельзя отправить домой под присмотром волка. «Как сложно», — подумал он, морщась. Насколько все проще, когда дерешься...
Динет переступила неловко и зашипела от боли. Ее стопы дочерна перепачкались во влажной земле, и потому Морн не сразу увидел кровь. Встревоженный, он шагнул к девочке.
Динет сжалась в комок. Морн замер и приподнял ладони.
— Нога, — сказал он. — Ты поранилась. Попадет грязь, будет беда. Я помогу. Можно?
Девочка посмотрела на него исподлобья, поразмыслила о чем-то и кивнула. Нарочито медленно Морн подошел к ней и присел рядом.
Ранки оказались маленькие, но скверные. «Ударили сапогом? — предположил Морн. — Бежала и споткнулась обо что-то твердое?..» Ноготь на большом пальце разломился, а на соседнем ногтя не осталось вовсе. Неопасно само по себе и даже не очень больно, но если полдня идти босой с такими ранами — они наверняка загноятся.
— Рядом ручей, — сказал Морн девочке. — У меня есть вино. Давай промоем и перевяжем. И я отвезу тебя домой.
— Грибы.
— Вместе с грибами, — он попытался улыбнуться.
Динет покосилась на мертвецов.
— А эти?
Морн вздохнул.
— Мы с тобой не зароем их. И я не хочу бросать посреди леса большой костер. Придется оставить их зверям и птицам. Жизнь уйдет в жизнь, в этом нет дурного.
— Нет, — сказала Динет.
Морн недоуменно уставился на нее. Девочка смотрела на него прямо и твердо, почти угрюмо.
— А что предложишь? — осторожно сказал он.
Динет встала.
— Ты не хочешь взять кошели и пряжки? — спросила она. — Тогда возьму я.
Морн открыл рот и ничего не сказал.
Динет пошарила в траве и подняла маленький нож — должно быть, свой собственный, который обронила... «Или который выбили из рук», — подумал Морн. Ему нечасто доводилось видеть детей, способных с такой твердостью преодолевать страх. Динет наверняка сопротивлялась... Сейчас она крепко сжала зубы и колебалась всего мгновение, прежде чем подойти к убитому разбойнику. В ошеломлении Морн смотрел, как она обшаривает пояса и срезает застежки. Нашлось несколько медяшек и половинка серебряной монеты: глядя на нее, Динет коротко улыбнулась. Она крепко увязала добычу в платок на поясе, подхватила свою корзину и подняла взгляд на Морна:
— Пойдем.
— Сейчас, — кивнул тот и подошел к убитым по следам Динет.
Над каждым он вычертил руну Тэ-эссэ, руну Воды и Времени — чтобы время не мешкало, и земля быстрее приняла тело. А потом вычертил руну Эрт — знак Земли, Рождения и Жизни — чтобы корни трав взяли причитающееся им.
Динет наблюдала за ним, не меняясь в лице.
— Ты колдун, — спокойно сказала она, когда Морн закончил.
— Это просто руны.
— Ты — колдун.
Морн вздохнул и не стал спорить. «Алхор! — позвал он. — Куда ты запропастился?» В ответ Безымянный зашуршал кустами. «Высокий боится маленькой волчицы, — смеялся он. — Хорошая волчица. Острые зубки».
— Что молчишь? — сказала Морну Динет, немного посомневалась и спросила: — Хочешь забрать серебрушку?
— Нет, что ты... — он растерялся. — Нет, конечно.
И вдруг Динет завизжала.
Крик был ничуть не тише того, первого. Не успев ничего понять, Морн шарахнулся в сторону. Стремительным движением воли он ворвался в чувства Безымянного. Снова разбойные побродяги? Их было больше трех, ватага отправилась по следу пропавших? Безымянный давно должен был их почуять...
Безымянный сам оторопел и сел на задницу. Нечаянный мысленный удар Морна оглушил его и заставил жалобно заскулить.
— Гаур! — вопила Динет. — Гаур!
Она выставила перед собой ножик, а другой рукой ухватила меч разбойника.
Безымянный, удивленный не меньше Морна, склонил голову набок.
— Тише! — взмолился Морн. — Тише...
Динет умолкла и подозрительно покосилась на него. Оружия она не выпустила.
— Это алхор, — сказал Морн. — Он мой друг. Он дрался вместе со мной. Защищал тебя.
Динет не шелохнулась.
— А я хотел тебя на него посадить... — пробормотал Морн. — Ладно, я понял, это была плохая мысль.
Поколебавшись, девочка все-таки опустила лезвия.
— Если он тебя пугает, — предложил Морн, — я попрошу его уйти в лес.
— Я не боюсь.
Морн провел по лицу ладонью. «Как все сложно, — снова подумал он. — Тьма!..»
Он посадил Динет на Айкъе и в поводу повел коня к ручью. Динет прижимала к груди корзину грибов и о чем-то напряженно размышляла. Морн спиной чувствовал ее пристальный взгляд. Он то и дело невольно оглядывался. Безымянный поблизости бегал кругами, без слов потешаясь над Морном.
Динет всерьез хотела забрать с собой и бронзовый меч разбойника. Но здесь Морн остался непреклонным. «Что, если кто-то увидит этот меч и потребует объяснить, откуда он у вас? — сказал он Динет. — На нем знаки чужого племени. Разве вы стали бы покупать такой, если бы могли купить?» Динет в задумчивости покусала губу и кивнула — вроде как понимает, согласна.
Она окунула ноги в ручей, а Морн промыл ее раны вином из фляжки и перевязал чистой тряпицей. Вскочив на Айкъе, он устроил Динет перед собой и спросил, знает ли она короткую дорогу к дому.
— Вверх по ручью, — ответила она.
Ручей оказался мелким — коню по бабки, в самом глубоком месте — по колено. Вода в нем была так чиста, что почти невидима. Золотые блики рассыпались по ней там, где деревья отступали от русла, открывая дорогу свету. Местами дно покрывал песок, но по большей части оно было твердым. Россыпи острых камней встретились на пути лишь два или три раза, а все остальное время Айкъе шел точно по ровной дороге. Безымянный рыскал окрест, охваченный любопытством. Лучи солнца пронизали зеленую листву, и на светлое дно ручья ложились узорчатые тени ветвей... Морн опасался держать Динет слишком крепко, и потому не сразу заметил, что она дрожит от холода. Ветер дул наверху, воздух у земли был недвижен, но холоден, будто колодезная вода. Без слов Морн расстегнул свой плащ и закутал в него девочку.
Динет вздохнула.
— А... как его зовут? — сказала она.
— Коня? Айкъе. Это значит — дерзкий, непокорный.
— Нет, — Динет наконец оторвала ладошку от ручки корзины и поводила ею в воздухе. — Твоего гау... Волка.
Морн хмыкнул.
— Я пробовал звать его Тиа, потому что у него зеленые глаза. «Тиа» — значит «золотисто-зеленый». Но ему не нравятся человеческие имена. У него есть волчье, а так он — просто алхор.
— А как звучит волчье имя?
— Человеку его не выговорить. В нем не только звук, но и запах. И... — Морн наморщил лоб, подбирая слова. — Что-то вроде звания. Чтобы сразу понимали, насколько великий это волк. Или малый.
— А откуда ты все это знаешь?
— Мы разговариваем здесь, — Морн постучал себя по виску двумя пальцами.
Динет обернулась через плечо, задрала подбородок. Корзина в ее руках опасно покачнулась, грибы едва не посыпались вниз. Морн успел ее придержать. На лице Динет был интерес.
— Я же говорила, что ты колдун, — фыркнула она и без паузы продолжила: — А какое волчье звание у Тиа?
— Это все-таки не совсем звание... — Морн замялся и в который раз проклял свое неумение обращаться со словами. — Это вроде как... Любопытный-Насмешник-Друг-Людей, и Бродяга-Без-Логова-Без-Волчат, и Храбрый-Воин-Одиночка.
— Ух, — уважительно сказала Динет. — А там... откуда ты пришел, все умеют разговаривать в голове?
— Нет. Только некоторые. И все с разными... существами... или даже вещами...
— Вещами?
— У старых вещей есть память.
— А! — кивнула Динет. — Я знаю. У нас есть бабушкина прялка, очень старая. Она хранит память нашего рода.
— Понятно, — Морн не знал, что еще ответить.
Динет глубоко вздохнула и устроилась поудобнее, откинувшись ему на грудь. Некоторое время ехали молча. Потом девочка спросила:
— Что ты будешь делать теперь?
— Я думаю, — Морн перехватил поводья удобнее. — Думаю, что делать. Если бы все случилось в землях моего народа... Пришлось бы повернуть назад. Отнести меч совету законников земли и Видящим. А Видящие бы расспросили меч и узнали, что это за племя. И нет ли в лесах других разбойных ватаг. И попросили алхоров найти их. И привели их в совет законников. Чтобы пришлые знали Закон Твердыни и не нарушали.
— Ты плохо говоришь на талиска, — заметила Динет.
— Я вообще плохо умею говорить, — вздохнул Морн.
— Но ты говоришь с волками.
— Это совсем другое.
— Почему?
— Там — не слова, там чувства... впечатления... Динет, думаешь, я сумею объяснить?
Девочка тихо засмеялась. Несказанное облегчение охватило Морна. Угрюмость Динет и вправду немного его пугала. Было бы понятно, если бы она не могла оправиться от страха и оттого замкнулась в себе. Но Динет выглядела спокойной и на диво уверенной.
«Хорошая, очень хорошая волчица, — подтвердил Безымянный. Чувства его были как ручей, веселый, звонко журчащий. — Очень смелая, очень свирепая. Принесет хороших волчат».
«Да ну тебя совсем», — подумал Морн.
— Что ты будешь делать теперь? — пытливо повторила Динет.
— Отвезу тебя домой и поеду дальше по своим делам.
— А куда ты едешь?
— На гномье торжище.
— А зачем?
— Ищу подарок моей невесте.
Динет умолкла и всю оставшуюся дорогу молчала.
Лишь когда они выбрались на опушку леса, девочка подняла руку и указала, куда свернуть. Морн поторопил жеребца и попросил Безымянного не покидать чащи. «Овцы! — ответил алхор и даже немного повыл. — Совсем рядом овцы, а я голодный. Чую овец. Сладкие такие. Но я буду стойким, буду хорошим. Буду мышковать». «Уходи в лес, — сказал удивленный Морн, — добудь себе зайца».
«Глупый высокий. Люди в деревне съели все ягоды, все грибы. И не съели всех зайцев? Надо бежать далеко, далеко полевать. Но ты такой глупый высокий. Я побуду рядом».
...Обрывая мысленную связь, Морн зафыркал и мотнул головой по-звериному. Динет крепче перехватила ручку корзины. Она смотрела прямо перед собой.
Смеркалось. Солнце опустилось за холм, и деревня на склоне погрузилась во мрак. Морн ожидал, что она окажется больше. Не деревня — всего несколько покосившихся домишек. Жилье еще держалось, а вот кое-какие хозяйственные постройки совсем обвалились и тихо догнивали. Их явно и не пытались чинить. «Нет рабочих рук, — думал Морн. — Что здесь случилось?» Он не решался спросить у Динет.
— Дед, — коротко сказала Динет, не обернувшись.
Морн увидел старика — тот второпях спускался по склону. Движения его были неловкими и говорили о болезни суставов, но все же он ни разу не споткнулся. Морн остановил Айкъе у подножия холма, спешился и помог Динет слезть.
— Как зовут твоего деда?
— Магор.
Старику трудно дался спуск, он тяжело дышал и не смог заговорить сразу, но поклонился, едва остановившись. Морн ответил поклоном.
— Здравствуй, добрый господин, — сказал он. — Я проезжал мимо. Случилось, что Динет понадобилась помощь. С нею все хорошо.
— Это Морн, — сказала Динет. — Он зарубил трех разбойников.
Даже в сумерках видно было, как побелел старик при этих словах. Морн покусал губу. Бой был равный, трое против троих... Поправлять Динет он не стал.
— Благодарю, добрый господин Морн... Внучка моя мне дорога как сердце, — выговорил старик. — Больше у меня никого не осталось. — Он перевел дыхание и прибавил: — Время позднее... Мы будем рады, если ты разделишь с нами ужин. И свежее сено найдется для коня и ночлега.
Морн прикинул, сколько у него припасов. Походный сыр, твердый как камень, сушеные фрукты... Небогато, но старику с внучкой пригодится. Нетрудно понять, что живется им голодно.
Он поблагодарил старика и предложил ему сесть в седло, чтобы конь поднял его на холм. Поколебавшись, Магор поблагодарил и согласился. Динет ничего не сказала, но Морн почувствовал на себе ее пристальный взгляд.
В домике было чисто и хорошо пахло. Морн окинул его взглядом. Низкий нависающий потолок, почти добела выскобленное дерево — пол, стены, скамьи... Одинокий сундук в углу. Связки трав и чеснока на стенах. Прялка хозяйки. Печка показалась Морну до странности маленькой. Он припомнил, что по эту сторону гор нет обычая класть печи в полдома. Зимы не такие долгие и суровые, как на Севере, потому и печи небольшие. Ни сверху лечь, ни внутрь забраться, чтобы прогреть кости... «А доброму Магору не помешала бы северная печь», — подумал он, выкладывая снедь на стол. Дед велел Динет принести ужин — появился горшок каши и несколько ломтей хлеба. Ноздри Морна дрогнули: в муку здесь подмешивали что-то дикорастущее.
Девочка скрылась за ветхой занавеской. Морн удивился. Потом вспомнил местные обычаи: женщина не должна вмешиваться в беседу мужчин.
Он мог поклясться, что Динет ничего не сказала деду. Тот угадал сам. Вздохнув и преломив хлеб, он проговорил:
— Скажи, господин Морн, ведь ты... с Севера?
Морн не стал отпираться. Магор уже разделил с ним хлеб, а это многое значило.
— Отчего это так видно? — спросил он с полуулыбкой. — Плащ у меня серый, а конь гнедой.
Старик помедлил.
— Глаза выдают.
— Как это?
Магор чуть улыбнулся.
— Ты не знал голода, господин Морн. У твоего коня слишком хорошая сбруя, а плащ твой из слишком дорогого сукна. У тебя лицо и глаза лорда.
— Я простой воин.
Магор понимающе покивал.
— Я подумал: ты не иначе воин дружины, у твоей семьи много земель, а может, и замок... Но кому ты присягал? И я не увидел знаков твоего господина на твоем оружии и одежде.
Морн замялся и попытался подобрать слова. По правилам вежливости следовало ответить, что знаки Учителя запечатлены в его сердце, но он был не дома и знал, сколько суеверий ходит по эту сторону гор. Мало ли что подумает добрый Магор, вдруг примет за злого духа...
Магор понял его неправильно.
— Не бойся, — сказал он, — я не выдам тебя.
Он заметил удивление на лице Морна и продолжил:
— Были посланцы... добрались и сюда. Говорили, что приходят с Севера слуги Врага, прекрасные обликом. С ними книги, и они читают из книг. Истории их смущают умы и обольщают сердца, располагая людей ко Врагу. — Магор сощурился. — И они даже творят добрые дела, чтобы им верили, а их порча распространялась быстрей и надежней.
Морн вздохнул.
— У меня нет Книги. И говорить я не мастер. Я еду за подарком моей невесте.
— А еще говорили, что если кто послушает их и даст им приют, то порча перейдет на него. И тогда пусть этот человек ждет суровой кары от верных.
Морн нахмурился.
— Я не кэннор... — проговорил он медленно, с каждым словом все больше теряясь. — Должно быть... Не стоило звать меня в дом, уважаемый Магор. Я бы не обиделся.
Старик усмехнулся.
— А я решил: если кто на доброе дело ответит злом, то в этом и будет порча. А что до слов, то на старости лет я уж сумею отличить дурные слова от хороших.
— Воля твоя, почтенный.
Старик кивнул и принялся за кашу. Морн разбавил водой остатки вина из фляжки. Ему было не по себе. Зачем же Магор так рискует?
— А скажи, — продолжил старик с лукавцей, — к чему тебе искать подарок невесте так далеко от дома?
Морн вспомнил Хэле и невольно улыбнулся.
— Она задала мне задачку, — сказал он. — Она дала мне одну вещь... удивительную вещь, и сказала, что послушает меня, если я найду для нее вещь такую же удивительную. На самом деле... на самом деле она не невеста мне, она не давала мне слова.
Из-за занавески выглянула Динет.
— Но я найду такую вещь! — продолжал Морн. — Я подумал: если можно найти такую, то, наверно, у гномов. Я еду на гномье торжище. Если не найду сразу, то, может, гномы знают, где делают такие.
— Вещь? — с любопытством переспросил Магор.
— Я покажу!
Морн выскочил наружу и нашел в седельной суме чудесное яйцо. В доме стало совсем темно, поэтому узоры на яйце были почти не видны — только изредка вспыхивали золотинки. Динет, не сдержавшись, высунула голову из-за занавески, и дед поманил ее поближе.
— Что же тут чудесного?
Морн дважды повернул ободок, охватывавший яйцо, и откинул крышку. Внутри яйца тихонько зазвенели крохотные бубенчики. Под крышкой искрился зимний лес — в вышину меньше мизинца, а по лесу стая волков гнала оленя, и звери были не более ногтя каждый.
— Это чары? — спросила Динет, вытягивая шею.
— Нет. Там внутри колесики... Это еще не все.
Морн закрыл крышку и перевернул яйцо. Оно было двусторонним. На другой стороне кружились в танце девушки в разноцветных платьях.
— Воистину удивительная вещь, — признал Магор. — Но зачем же твоей невесте другая?
Морн обхватил яйцо ладонями и поставил на стол.
— Она часовщица, — сказал он. — Эту вещь она придумала и сделала сама. Такого никто больше не умеет... Она мечтает увидеть другие вещи, чтобы понять, как их сделали. Чтобы понять мысли мастеров.
Завод в яйце кончился. Морн закрыл его и закрепил обе крышки.
— Воистину удивительно, — сказал Магор, — чтобы девушка владела таким ремеслом. Я слышал про вдов кузнецов, которые умеют ковать гвозди, но это...
— Она красивая? — спросила Динет, и дед на нее шикнул.
— Да, она очень красивая, — ответил Морн.
— Принеси-ка воды, — велел Магор внучке. Та фыркнула и исчезла.
Старик помолчал и вновь повернулся к Морну.
— Можно ли спросить тебя? — сказал Магор. Слова звучали тяжело, ему будто трудно было произносить их.
Морн кивнул.
Признаться, он ждал вопроса про Тьму, Учителя, кэнноров с их Книгой или что-то вроде того. Морн заранее напрягся, вспоминая, чему учили в школе. Но вместо того услышал:
— Правда ли, что есть машина, которая ткет сама?
— Правда, — ответил Морн в недоумении.
— А такая, что прядет сама?!
Старик почему-то сильно разволновался. Он трудно дышал, в груди у него похрипывало. Морн глядел на него, ничего не понимая.
— Есть и такая... Что тут удивительного?
Магор глубоко вздохнул и накрыл ладонью сердце.
— Когда я был молод... — пробормотал он. — У моей матери болели руки. Она не могла прясть. Я думал: хорошо было бы сделать, чтобы прялка пряла сама, а ткацкий станок — ткал... Мне сказали, что в машинах — порча, и в том, что изготовлено машинами, тоже. Люди должны прясть и ткать сами, потому что так делают эльфы. Но у эльфов не болят руки...
— Прости, добрый Магор, — ответил Морн жалобно, — но я не могу ничего рассказать тебе про это. Тебе бы с кэннором поговорить...
Хадоринг снова вздохнул. Он долго глядел в сторону, успокаивая дыхание и сердцебиение, потом встал. Свеч у него не было, и он затеплил лучину. Вернувшись к столу, он понизил голос и заговорил чуть слышно. Слух у Морна был острый, но даже ему пришлось податься вперед, чтобы разобрать слова:
— Они проезжали мимо... Как ты назвал их? Кэнноры. Двое. Посланцы князя шли по их следу.
Сердце Морна захолонуло. То, о чем сказал Магор, само по себе еще не было бедой, но в Морне заговорило чутье.
— Они ехали на торжище, — продолжал старик, — как и ты.
— Как давно?
— Два дня назад. Посланцы отставали от них на полдня.
Морн напряженно выпрямился, потом — словно какая-то сила подняла его на ноги.
— Я должен поехать за ними, — прошептал он. — Я должен... узнать, что все хорошо. Или не хорошо.
— Поторопись, — старик покачал головой. — Может, ты уже опоздал.
Кулаки Морна сжались. Он беспокойно заозирался, кусая губы, и сорвал с пальца стальное кольцо в форме головы волка. Хадоринг невольно отшатнулся, когда он протянул ему кольцо на ладони.
— Такие носят все, кто учился у тарно Орондо, — торопливо проговорил Морн. — Он учит рукопашной. Больше кольцо ничего не значит, на нем нет чар, клянусь. Спрячь его. Если однажды... сюда придут мои братья, покажешь его. Если не понадобится, просто забудь о нем.
Старик нахмурился. Он ничего не ответил и не прикоснулся к кольцу. Морн понял, что поторопился и, возможно, сморозил глупость, но... «А, пускай!» — решил он. Некогда было исправляться. Он положил кольцо на стол, шагнул к дверям, на полпути в спешке обернулся и поклонился, выговорив:
— Спасибо, добрый господин, прости, если что не так, — а потом выскочил наружу.
Наступила ночь, но уже поднялась луна, и было совсем светло. Свистом Морн подозвал Айкъе и принялся торопливо заседлывать его, проклиная себя за то, что не подождал снять седло хотя бы до конца ужина. Хотел как лучше, хотел сделать коню полегче...
— Прости, друг! — он хлопнул коня по шее. — Не судьба тебе отдохнуть в эту ночь.
Айкъе ответил коротким ржанием. Он не понимал, отчего Морн так встревожен, но верил ему и готов был напрячь все силы.
Остановившись у низенького плетня, их рассматривала Динет. Ее фигурка серебрилась в лунных лучах. Морн заметил у нее в руках свое кольцо.
Он уже сунул ногу в стремя, когда Динет сказала:
— Мне надо подумать.
— Что?
— Бабушка сказала, что меня возьмет в жены прекрасный и могучий воин.
— Что? — переспросил Морн.
Динет даже не улыбалась. Морну стало не по себе. Он сел в седло, но почему-то никак не мог поймать ногой второе стремя.
— Ты прекрасный и могучий, — продолжала она спокойно, почти равнодушно. — Но ты колдун из Ангбанда и разговариваешь с гаурами. Мне надо подумать.
Морн открыл рот, но не нашелся с ответом.
Он бы еще долго сидел так, остолбенев, если бы его не выручил Безымянный. Алхор громко и жутко завыл на опушке леса. Он так шутил, но в деревне отчаянно залаяли и заскулили собаки, а из овчарни послышался шум и блеяние испуганных овец.
— Поеду-ка я, пожалуй, — пробормотал Морн и выслал Айкъе вперед.
Дело было в одной из нижних крепостей Аст Ахэ, неподалеку от малых восточных ворот. Гортар Орэ здесь уже переходили в предгорья, но многие помещения все равно не имели окон — частью вырубленные, частью выращенные внутри горы. Череда узорчатых светильников тянулась по стенам трапезной, кольцами и спиралями охватывала резные колонны. Под высоким потолком бродил зимний холодок, пробравшийся по воздушным коридорам.
Время было неурочное, но Лэи сбегал на кухню, похихикал там с младшими поварихами и принес флягу вина. Йорг в задумчивости хлопнул его неразбавленным, но даже этого не заметил.
Ел за столом главным образом Морн, потому что не знал, что сказать. Говорил Лэи: его, красавца, весельчака и любимца женщин, позвали как искушенного знатока — посоветоваться. Йорг сутулился над полупустой чашей, прижимал локти к бокам и втягивал голову в могучие плечи, будто хотел показаться меньше, чем есть. Время от времени он жалобно вздыхал.
Йорг боялся.
Ему не сравнялось еще тридцати, но он рано полысел и выглядел старше своих лет. Грубо слепленное лицо его напоминало морду тролля. Огромный и страшный, Йорг был из тех, кто с двумя мечами в руках скакал навстречу коннице феанорингов. Он не боялся никого и ничего.
Но сегодня он собирался свататься.
— Ну что ты дрожишь? — укорял его Лэи. — Ну что тут страшного?
— Я даже не боюсь, что она скажет «нет», — в тоске пробормотал Йорг. — Я боюсь, что она скажет... ну... «Я не готова». «Мне надо подумать». И что тогда? Как это понимать? Подождать? Или считать, что это как «нет»?
— Она еще вообще ничего не сказала, Йорг.
— Да... А как же мне ее потом видеть? Или тогда нельзя уже будет ходить повидаться? Но я не смогу ее не видеть!
Морн вздохнул, подумав о своем. Хэле...
— А ты, Морн, — сказал Йорг. — Что ты почувствовал?
— Я? — проснулся Морн. — Ну... Это как «раз — и все».
— «Раз — и все», — уныло повторил Йорг и подергал Лэи за рукав. — Вот ты мне скажи, как быть, если девушка не готова?
Лэи закатил глаза.
— О, Тьма... А ты думаешь, она не готова?
— Я не знаю!
— Но можно же проверить.
— Проверить? Как?
Лэи пожал плечами и напустил на себя умудренный вид.
— Что умные люди говорят? — сказал он. — Есть верная примета, что девушка готова стать женой и ее можно звать замуж.
Морн навострил уши.
— Примета?
— Да, — кивнул Лэи. — Девушку можно звать замуж, когда ей перестает сниться Айан’Таэро.
Йорг заморгал.
— Что, — уточнил он с опаской, — прямо так подойти да спросить: а перестал ли тебе сниться Айан’Таэро?
— Так и сделать!
Йорг глубоко задумался. Напряженно размышляя, он ссутулился так, что почти окунул нос в чашу. Морн вытаращился на Лэи, и Лэи ему подмигнул. Губы его подрагивали от сдерживаемого хохота.
Наконец из груди Йорга вырвался тяжелый вздох.
— Пинка от девушки за такие вопросы можно получить, — грустно сказал он.
Т’аайрэй сползли на пол со смеху.
— Ну, знаете... — пробурчал Йорг еще печальнее. — Ну, знаете, парни, это не по-братски...
Морн собрался было сказать что-нибудь утешительное. Но вдруг в трапезной звонко раздалось:
— Морн!
Голос был девичий и смутно знакомый. Морн подскочил и оглянулся.
Девушка уже шла к их столу быстрым шагом. «О-о!» — восхищенно выдохнул Лэи.
Она и впрямь была хороша: высокая, тонкая, белолицая, как природная северянка, но светлые косы ее отливали не серебром, как у многих в Твердыне, а чистым золотом. В темно-зеленом платье она была похожа на фэа-алтээй. Морну все казалось, что он вот-вот узнает ее, но странное дело — память подводила... И тут его точно плетью хлестнуло:
— Динет!
Прошло всего пять лет. Но изменилась она так, будто вовсе иной человек стоял перед Морном...
— Сайэ, Морн! — сказала она. Скупая усмешка ее осталась прежней. — Я искала тебя. У меня твое кольцо.
— Сайэ, госпожа, — сказал Лэи, улыбаясь во все зубы. — Пойдем-ка, Йорг, не будем мешать брату.
— Лэи! — воззвал Морн почти в испуге. Но тот только ухмыльнулся еще шире. «Скалится, как валинорский пес», — подумал Морн мрачно.
— Держись, т’айро, — пробасил Йорг и так хлопнул Морна по плечу своей лапищей, что Морн согнулся.
Динет уже уселась на скамью напротив и уставилась на него своим испытующим пристальным взглядом.
— Мы привезли припасы для Твердыни, — сказала она. — Шкуры, мясо. Грибы.
— Да, — сказал Морн. — Грибы.
Он вконец растерялся.
— Ты женился? — в лоб спросила Динет. Судя по ее прищуру, она знала ответ.
— Нет...
— Почему?
Морн вздохнул и отвел глаза.
— Хэле сказала, что отправила меня за подарком, чтобы у нее было время подумать. Я был слишком настойчив. Когда я вернулся, она сказала, что любит меня как брата — и не более.
Динет помолчала.
— Что случилось после того, как ты уехал? Ты нашел кэнноров?
Смутно Морн отметил, что она говорит на северном наречии, и куда чище, чем он — на талиска.
— Я опоздал, — ответил он. — Почти. Мужчину убили, а женщину избили плетьми до полусмерти и выбросили в поле. Она была жива, когда я нашел ее. Я положил ее на Айкъе и пошел обратно... Шли медленно, как иначе. Она была в горячке, а ее нельзя было даже привязать ремнями к седлу — живого места нет... И спустя четыре дня мы нарвались в лесу на эльфов.
— Ох.
Морн развел руками.
— И вот стою я, у меня один нож, на моем коне больная в беспамятстве, а на нас идут пятеро эльфов.
— Ты испугался? — спросила Динет спокойно.
— Тогда? Честно — нет. Испугался я потом. Больше всего испугался, когда ко мне пришла Помнящая. Она книгу героических историй собирала. Для детской библиотеки.
— И что было дальше?
— Все радуются, а я чуть в окошко не выпрыгнул.
— Что? — брови Динет медленно поползли вверх.
— Короче говоря, схватили меня, скрутили и повели...
— Кто?! Эльфы?
— Да какие эльфы! Свои, гады, скрутили и привели к Помнящей... Насилу ее уговорил имя изменить. А то до самой смерти пришлось бы малышне пересказывать героическую историю. Тьфу.
— А эльфы?!
— Эльфы?.. Стою я и думаю: здравствуй, Великая Тьма. Следующий рассвет встречаю не в Арте... И тут... как озарение. Я лег в траву и позвал на помощь — не кого-то, а саму Арту, всех живых...
— И? — Динет подалась вперед. На лице ее впервые выразилось волнение.
— Рядом были волчьи логова. Эльфы выслеживали волчью стаю. Волки тоже не могли уйти — у них были волчата. Но они услышали меня и пришли на помощь. Мы сражались вместе. Вот и вся героическая история.
Динет улыбнулась.
— А где был твой Тиа?
— Со мной. Он погиб в бою.
Динет опустила глаза.
— Мне жаль.
— Он был храбрый воин, — сказал Морн. — Что же... А как ты тут оказалась?
— Мы теперь под Тенью, — сказала Динет. Она произнесла это на талиска и так, как говорили эдайн Запада, но слова прозвучали странно — как будто с насмешкой и вместе с гордостью. — Дед теперь в совете законников земли. Это из-за твоего кольца.
Морн неловко улыбнулся.
— Его хотели отравить за предательство, — сказала Динет спокойно. — Но он выздоровел. Отравителей нашли. Их хотели отдать на суд Твердыни, но дед сказал, что прощает. Что они могут уйти и забрать свое имущество. Ух и злые же они были.
— Им придется несладко.
Динет кивнула. И вдруг в глазах ее запрыгали искры, и она потянулась к Морну через стол. Морн чуть не отшатнулся от неожиданности.
— Я видела Балрога! — гулким шепотом сказала она.
— Да?..
— Я хочу увидеть дракона. Морн, я хочу увидеть дракона!
Мало что могло потрясти Морна больше, чем вид Динет, приплясывающей от возбуждения. Ошалев, он беззвучно хватанул ртом воздух и уставился на нее.
— Морн!..
Морща лоб, он поднялся из-за стола и окликнул:
— Тинни!
Повариха остановилась, поудобнее ухватив стопку тарелок.
— Что?
— Тинни, а Ледяную дорогу уже заливают?
— Еще как! — она засмеялась, отправившись дальше. — В полтора раза длиннее, чем в прошлом году.
— Ого!
— Что это? — поинтересовалась Динет.
— Это ледяная дорожка в горах, — объяснил он. — Очень длинная. По ней катаются. Еще ни один человек не смог съехать по ней и не заорать.
На лице Динет выразилось, что она намерена стать первой.
— А при чем тут дракон?
Морн прикоснулся ко лбу пальцами.
— Нельзя же просто так взять и пойти посмотреть на дракона. А к Ледяной дороге иногда приходит Миррэйлор.
— Зачем?
— Он садится на скалу и считает тех, кто катится по дороге. «Пятнадцатый дурак поехал», «шестнадцатый дурак поехал». И дальше.
Динет широко улыбнулась.
— Миррэйлор большой?
— Нет, он не очень большой...
— Он красивый?
— Очень красивый.
— Хорошо, — кивнула она. — Мы прокатимся по Ледяной дороге.
И она решительно взяла Морна под локоть.
URL записиНазвание: Невеста
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: миди, 6018 слов
Пейринг/Персонажи: оригинальные
Категория: джен, прегет
Жанр: драма, юмор
Рейтинг: G — PG-13
Краткое содержание: про суровую девочку из хадорингов и застенчивого воина Аст Ахэ
Примечание: за идею автор благодарит анона с заявкой «ПТСР с точки зрения «ЧКА на самом деле истина» и извиняется за то, что это не исполнение заявки — мотивы ПТСР здесь почти не появляются.
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Невеста"
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: миди, 6018 слов
Пейринг/Персонажи: оригинальные
Категория: джен, прегет
Жанр: драма, юмор
Рейтинг: G — PG-13
Краткое содержание: про суровую девочку из хадорингов и застенчивого воина Аст Ахэ
Примечание: за идею автор благодарит анона с заявкой «ПТСР с точки зрения «ЧКА на самом деле истина» и извиняется за то, что это не исполнение заявки — мотивы ПТСР здесь почти не появляются.
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Невеста"
Dineth — «невеста» на синдарин
«Ветер играет в верхушках сосен, а у земли — тихо. Суглинок укрыт опавшей хвоей. Под лапами шелестит — так колко, так нежно... Шаг и другой, и сосновый бор позади. Вот поляна, согретая солнцем. Сколько здесь ягод! И спелых, и недозревших, и кислых, и сладких, и алых как кровь, и темных, как небо ночи... Так много запахов. Но дичи в окрестностях нет, совсем. Не считать же за дичь бедных лесных мышей. Волчатам весело их ловить, но достойному волку невместно. Я — воин!.. Есть и грибы, сильно грибы пахнут. Люди любят грибы. Фу, фу! Чего только не едят люди... Смотри, смотри, ты, высокий! Твой конь такой большой, что мне даже не по себе. Мне не нравится конь. У него большие копыта. Но я могу потерпеть. Ты хороший человек... Слушай меня, слушай.
Ветер играет в верхушках сосен, а у земли — тихо. Я иду меж стволов, я — тихий, я — призрак... Я не охочусь. Слышу, как твой конь ступает за мной, тихо ступает. Умный конь. Но очень большие копыта. Ты на нем, ты меня слушаешь. Мне нравится, что ты меня слышишь.
Есть и другие люди, чую их. Маленькую самочку чую. Она так сладко пахнет, будто олененок, испуганный олененок, когда отнимаешь жизнь... Нет, нет! Не сердись. Я не охочусь, я сытый. Я не охочусь на человеческих самок, даже когда голодный. Это правда. Я — воин!..
Чую еще троих. Фу, фу! Что за вонь. Гадкие. Они охотятся. Они идут по следу. Маленькая самочка ломает ветки. Глупая! Надо таиться, надо лечь... Что? Чего ты хочешь?
Да, я убью за волчонка, я загрызу насмерть! Я — воин. Иди за мной. Мы будем драться за маленькую волчицу. Мы — ты и я.
Иди».
...Содрогнувшись, Морн разорвал мысленную связь. Жеребец под ним всхрапнул и остановился. Алхор-Безымянный умчался, отбросив осторожность, и Морн заметил, как закачались ветви. Он ударил коня пятками.
Сквозь чувства волка казалось, что девочка совсем близко. Морн хорошо знал, как искажаются размеры и расстояния, если обращаться к чувствам животных или фэа-алтээй, но стоило ему чуть взволноваться — и он ошибался снова. Быть может, причиной тому была его молодость...
В этот раз ошибка послужила добру.
Они с Безымянным кинулись на выручку задолго до того, как беда случилась — и потому успели. Айкъе, конь Морна, был и впрямь очень велик и тяжел, им пришлось искать окольный путь через болото, по которому Безымянный пронесся, не сбавляя скорости. Потом Морн с конем продирались сквозь густой ельник, потом Айкъе одним прыжком перемахнул ручей — с одного высокого берега на другой... Морн слегка одурел, пытаясь поверить чувства волка своими. Где же девочка? Где отродья, что преследуют ее? «Здесь! — отзывался Безымянный. — Здесь!..» — но для гигантского северного алхора «здесь» означало совсем иное, нежели для человека.
И все же они успели.
Айкъе вломился на поляну спустя мгновение после того, как девочка закричала. Морн вздрогнул от этого крика: он звучал так, словно рыдала от боли фэа-алтээй... Девочке еще не причинили вреда, только напугали.
Их было трое.
Трое разом повернулись к нему.
Морн зарычал от досады и натянул поводья так, что Айкъе встал на дыбы. Безымянный сказал, что чует людей, но назвал их вонючими и гадкими — и потому Морн надеялся, что это все-таки орки.
Люди. То ли смуглые, то ли настолько грязные, в засаленном грязном рванье. Темноволосые, заросшие бородами до самых глаз. Морн наскоро осмотрел их одежду и оружие, пытаясь по украшениям понять, что это за племя. Он был не Помнящий и не сказитель, многого не знал, и племени не узнал тоже.
Диких орков он прикончил бы без раздумий, но люди... Морн напряг память. Языки ему никогда не давались.
— Прочь! — сказал он на талиска и повторил на синдарин: — Прочь! — потом просто махнул рукой в сторону чащи.
Но его не поняли или не пожелали понять. Тот, что держал девочку, пробормотал что-то, оскалив щербатый рот. Остальные захохотали. Один из них возразил на странном каркающем наречии. Другой наложил стрелу на охотничий лук. Показались мечи — бронзовые... Безымянный таился в чаще напротив Морна, и он изготовился к прыжку. «Глупый высокий, — донеслись его мысли. — Что смотришь? Разве тебе подставили горло? Показали брюхо?.. Убивай».
В действительности силы были равны — трое против троих. Но эти люди не видели Безымянного и не знали, что есть кони, которые умеют сражаться без всадника. Они думали, что Морн вышел против них один. И они рассчитывали легко с ним разделаться.
Крайний справа шагнул вперед.
Морн закрыл глаза.
Его чувства слились с чувствами алхора.
...Его выцеливали, и потому Морн вскочил стоймя на седло Айкъе и с него прыгнул, подобно зверю. Стрела заметалась в руках бродяги: тот никогда не видел подобного. Стрела сорвалась и упала. Морн рухнул на лучника, сбив его с ног, и ударил ножом.
Он не так хорошо умел слышать Айкъе, как слышал Безымянного, но Айкъе не сердился, когда Морн отдавал приказы. Жеребец заржал — грозно, будто взревел — и бросился на того, что стоял в стороне. Морн ощутил, как тяжелые копыта ломают кости. Сам он, перекатившись, вскочил и обрушился на того, что держал девочку. Его противник оказался быстрым, очень быстрым — и очень стойким. Он успел сделать выпад. Он надеялся поразить Морна сверху вниз, и Морн взлетел над его мечом в высоком прыжке. Но и удар, разбивший бродяге зубы, не заставил его упасть. Он только пошатнулся и почти без промедления атаковал. Морн отпрянул.
Он был безоружным — против мечника.
Так думал мечник.
Ярость и отчаяние кипели в его крови и заглушали боль. Спасая свою жизнь, он рванулся на Морна. Движения его выдавали выучку. Он был воином. Как он очутился здесь, завшивевший и озверевший? Раз и другой Морн уклонился от его меча, и в третий раз уклонился, поворачивая противника спиной к густой чаще.
И Безымянный прыгнул на него из теней.
Все было кончено.
Морн отступил. Сердце колотилось в горле. Выпрямившись, он перевел дыхание. Дневной свет упал на него как тяжесть. Только что было стремительное движение, кровь, враг, острое лезвие, огонь жизни и холод смерти на волосок друг от друга, и вот — безмятежный ветер играет в соснах, нежатся под солнцем сочные травы... Потребовался десяток вдохов, чтобы восстановить внутренний покой.
Морн обернулся к девочке. Она прижималась спиной к сосне, а когда началась схватка, присела и закрыла лицо руками. Ее косички успели прилипнуть к смоле и торчали теперь над ней как заячьи ушки... Морн почти улыбнулся. Айкъе подошел к нему и опустил голову ему на плечо. Безымянный исчез в лесу. Морн почувствовал волчью усмешку. «Я — воин! — сказал алхор. — Я — страшный. Я отойду, буду рядом».
Девочка тихо всхлипывала. Морн оглядел поляну. Грибы рассыпались из большой корзины... Тот, которого избил Айкъе, уже перестал дышать. Мощные челюсти Безымянного почти срезали с плеч голову мечника. А третий еще жил — с пронзенным сердцем. Морн выдернул свой нож и быстро добил раненого.
Только после этого он окончательно стал собой.
...Люди. Это были люди.
Морн сожалел о том, что случилось. Немного. Он покривил рот. Эти трое ватагой напали на девочку тринадцати лет. Намерения их были куда как ясны. Они заслужили смерть.
И все же он сожалел о том, что пришлось убивать людей.
Морн подошел к девочке. Ощутив его приближение, она сжалась и затрепетала, будто пойманная горлица, и крепче прижалась к сосновому стволу, покрытому каплями липкой смолы. «Как бы не пришлось отдирать», — подумалось Морну.
— Эй! — осторожно окликнул он.
Не сказитель и уж тем более не кэннор-проповедник, он боялся напугать девочку и не знал, о чем говорить.
— Эй, — заговорил он на талиска. — Меня зовут Морн. Я услышал, что тебе нужна помощь.
Он надеялся, что девочка знает талиска. На других людских наречиях или на синдарине он бы попросту не связал двух слов.
Девочка отлепила руки от лица. Она дышала часто-часто, как загнанная. Сквозь чувства Безымянного Морн слышал, что так же часто бьется ее сердце, что от страха ей холодно, а щеки ее пылают. Малорослая, худая. Серые волосы в жидких косичках, ломкие, некрасивые — так бывает от недоедания. Плохо одета — ветхая рубашонка да драный платок вокруг бедер... Морн знал, что к ней сейчас нельзя подходить вплотную — она слишком испугана. Но что можно сделать или сказать вместо этого, он даже не предполагал.
Девочка медленно обвела взглядом поляну. Три мертвых тела лежали на ней, но они ее не пугали. Боялась она Морна. «Видела убитых, — понял он. — Много. Знает, чего нужно бояться на самом деле».
Девочка подняла голову. Губы ее шевельнулись:
— Динет...
— Что?
— Динет.
— Тебя зовут Динет?
— Да. Из Племени Хадора.
Имя на синдарин. Морн покопался в памяти, но значения слова не вспомнил. Он вздохнул.
— Как ты тут оказалась? Совсем одна. Полдня пути до ближайшего жилья. А, Динет?
— Грибы.
— Что?
Девочка встала и оправила одежду. Руки ее все еще немного дрожали. Сглотнув, она осторожно прошла мимо убитого бродяги и принялась собирать в корзину рассыпанные грибы. Изумленный Морн наблюдал за ней, не двигаясь с места. Динет подбирала даже те грибы, которые были поломаны и подавлены. Это почему-то удивило Морна больше всего.
— Мы продаем грибы гномам, — объяснила Динет, не разгибаясь. — Плохие едим сами.
— Тебя одну отправили так далеко?
— Возле деревни все ягоды и грибы выбраны. Надо идти далеко. Я встала до рассвета.
— Почему тебя отпустили одну?
— А кому меня охранять? У всех работа.
— Ну... — Морн поколебался. — Вы могли бы ходить по двое.
— Так грибов выйдет меньше.
Морн умолк. Больше он ничего не мог придумать. Айкъе преспокойно начал пастись, и даже Безымянный подевался куда-то. Напрягшись, Морн потер лоб. Что делать-то? Надо похоронить убитых, но чем копать могилу для троих? Собрать костер? А Динет? Отпустить ее одну через лес? Будь она северянкой, Морн доверил бы ее алхору и успокоился. Но она из эдайн Запада, ее нельзя отправить домой под присмотром волка. «Как сложно», — подумал он, морщась. Насколько все проще, когда дерешься...
Динет переступила неловко и зашипела от боли. Ее стопы дочерна перепачкались во влажной земле, и потому Морн не сразу увидел кровь. Встревоженный, он шагнул к девочке.
Динет сжалась в комок. Морн замер и приподнял ладони.
— Нога, — сказал он. — Ты поранилась. Попадет грязь, будет беда. Я помогу. Можно?
Девочка посмотрела на него исподлобья, поразмыслила о чем-то и кивнула. Нарочито медленно Морн подошел к ней и присел рядом.
Ранки оказались маленькие, но скверные. «Ударили сапогом? — предположил Морн. — Бежала и споткнулась обо что-то твердое?..» Ноготь на большом пальце разломился, а на соседнем ногтя не осталось вовсе. Неопасно само по себе и даже не очень больно, но если полдня идти босой с такими ранами — они наверняка загноятся.
— Рядом ручей, — сказал Морн девочке. — У меня есть вино. Давай промоем и перевяжем. И я отвезу тебя домой.
— Грибы.
— Вместе с грибами, — он попытался улыбнуться.
Динет покосилась на мертвецов.
— А эти?
Морн вздохнул.
— Мы с тобой не зароем их. И я не хочу бросать посреди леса большой костер. Придется оставить их зверям и птицам. Жизнь уйдет в жизнь, в этом нет дурного.
— Нет, — сказала Динет.
Морн недоуменно уставился на нее. Девочка смотрела на него прямо и твердо, почти угрюмо.
— А что предложишь? — осторожно сказал он.
Динет встала.
— Ты не хочешь взять кошели и пряжки? — спросила она. — Тогда возьму я.
Морн открыл рот и ничего не сказал.
Динет пошарила в траве и подняла маленький нож — должно быть, свой собственный, который обронила... «Или который выбили из рук», — подумал Морн. Ему нечасто доводилось видеть детей, способных с такой твердостью преодолевать страх. Динет наверняка сопротивлялась... Сейчас она крепко сжала зубы и колебалась всего мгновение, прежде чем подойти к убитому разбойнику. В ошеломлении Морн смотрел, как она обшаривает пояса и срезает застежки. Нашлось несколько медяшек и половинка серебряной монеты: глядя на нее, Динет коротко улыбнулась. Она крепко увязала добычу в платок на поясе, подхватила свою корзину и подняла взгляд на Морна:
— Пойдем.
— Сейчас, — кивнул тот и подошел к убитым по следам Динет.
Над каждым он вычертил руну Тэ-эссэ, руну Воды и Времени — чтобы время не мешкало, и земля быстрее приняла тело. А потом вычертил руну Эрт — знак Земли, Рождения и Жизни — чтобы корни трав взяли причитающееся им.
Динет наблюдала за ним, не меняясь в лице.
— Ты колдун, — спокойно сказала она, когда Морн закончил.
— Это просто руны.
— Ты — колдун.
Морн вздохнул и не стал спорить. «Алхор! — позвал он. — Куда ты запропастился?» В ответ Безымянный зашуршал кустами. «Высокий боится маленькой волчицы, — смеялся он. — Хорошая волчица. Острые зубки».
— Что молчишь? — сказала Морну Динет, немного посомневалась и спросила: — Хочешь забрать серебрушку?
— Нет, что ты... — он растерялся. — Нет, конечно.
И вдруг Динет завизжала.
Крик был ничуть не тише того, первого. Не успев ничего понять, Морн шарахнулся в сторону. Стремительным движением воли он ворвался в чувства Безымянного. Снова разбойные побродяги? Их было больше трех, ватага отправилась по следу пропавших? Безымянный давно должен был их почуять...
Безымянный сам оторопел и сел на задницу. Нечаянный мысленный удар Морна оглушил его и заставил жалобно заскулить.
— Гаур! — вопила Динет. — Гаур!
Она выставила перед собой ножик, а другой рукой ухватила меч разбойника.
Безымянный, удивленный не меньше Морна, склонил голову набок.
— Тише! — взмолился Морн. — Тише...
Динет умолкла и подозрительно покосилась на него. Оружия она не выпустила.
— Это алхор, — сказал Морн. — Он мой друг. Он дрался вместе со мной. Защищал тебя.
Динет не шелохнулась.
— А я хотел тебя на него посадить... — пробормотал Морн. — Ладно, я понял, это была плохая мысль.
Поколебавшись, девочка все-таки опустила лезвия.
— Если он тебя пугает, — предложил Морн, — я попрошу его уйти в лес.
— Я не боюсь.
Морн провел по лицу ладонью. «Как все сложно, — снова подумал он. — Тьма!..»
Он посадил Динет на Айкъе и в поводу повел коня к ручью. Динет прижимала к груди корзину грибов и о чем-то напряженно размышляла. Морн спиной чувствовал ее пристальный взгляд. Он то и дело невольно оглядывался. Безымянный поблизости бегал кругами, без слов потешаясь над Морном.
Динет всерьез хотела забрать с собой и бронзовый меч разбойника. Но здесь Морн остался непреклонным. «Что, если кто-то увидит этот меч и потребует объяснить, откуда он у вас? — сказал он Динет. — На нем знаки чужого племени. Разве вы стали бы покупать такой, если бы могли купить?» Динет в задумчивости покусала губу и кивнула — вроде как понимает, согласна.
Она окунула ноги в ручей, а Морн промыл ее раны вином из фляжки и перевязал чистой тряпицей. Вскочив на Айкъе, он устроил Динет перед собой и спросил, знает ли она короткую дорогу к дому.
— Вверх по ручью, — ответила она.
Ручей оказался мелким — коню по бабки, в самом глубоком месте — по колено. Вода в нем была так чиста, что почти невидима. Золотые блики рассыпались по ней там, где деревья отступали от русла, открывая дорогу свету. Местами дно покрывал песок, но по большей части оно было твердым. Россыпи острых камней встретились на пути лишь два или три раза, а все остальное время Айкъе шел точно по ровной дороге. Безымянный рыскал окрест, охваченный любопытством. Лучи солнца пронизали зеленую листву, и на светлое дно ручья ложились узорчатые тени ветвей... Морн опасался держать Динет слишком крепко, и потому не сразу заметил, что она дрожит от холода. Ветер дул наверху, воздух у земли был недвижен, но холоден, будто колодезная вода. Без слов Морн расстегнул свой плащ и закутал в него девочку.
Динет вздохнула.
— А... как его зовут? — сказала она.
— Коня? Айкъе. Это значит — дерзкий, непокорный.
— Нет, — Динет наконец оторвала ладошку от ручки корзины и поводила ею в воздухе. — Твоего гау... Волка.
Морн хмыкнул.
— Я пробовал звать его Тиа, потому что у него зеленые глаза. «Тиа» — значит «золотисто-зеленый». Но ему не нравятся человеческие имена. У него есть волчье, а так он — просто алхор.
— А как звучит волчье имя?
— Человеку его не выговорить. В нем не только звук, но и запах. И... — Морн наморщил лоб, подбирая слова. — Что-то вроде звания. Чтобы сразу понимали, насколько великий это волк. Или малый.
— А откуда ты все это знаешь?
— Мы разговариваем здесь, — Морн постучал себя по виску двумя пальцами.
Динет обернулась через плечо, задрала подбородок. Корзина в ее руках опасно покачнулась, грибы едва не посыпались вниз. Морн успел ее придержать. На лице Динет был интерес.
— Я же говорила, что ты колдун, — фыркнула она и без паузы продолжила: — А какое волчье звание у Тиа?
— Это все-таки не совсем звание... — Морн замялся и в который раз проклял свое неумение обращаться со словами. — Это вроде как... Любопытный-Насмешник-Друг-Людей, и Бродяга-Без-Логова-Без-Волчат, и Храбрый-Воин-Одиночка.
— Ух, — уважительно сказала Динет. — А там... откуда ты пришел, все умеют разговаривать в голове?
— Нет. Только некоторые. И все с разными... существами... или даже вещами...
— Вещами?
— У старых вещей есть память.
— А! — кивнула Динет. — Я знаю. У нас есть бабушкина прялка, очень старая. Она хранит память нашего рода.
— Понятно, — Морн не знал, что еще ответить.
Динет глубоко вздохнула и устроилась поудобнее, откинувшись ему на грудь. Некоторое время ехали молча. Потом девочка спросила:
— Что ты будешь делать теперь?
— Я думаю, — Морн перехватил поводья удобнее. — Думаю, что делать. Если бы все случилось в землях моего народа... Пришлось бы повернуть назад. Отнести меч совету законников земли и Видящим. А Видящие бы расспросили меч и узнали, что это за племя. И нет ли в лесах других разбойных ватаг. И попросили алхоров найти их. И привели их в совет законников. Чтобы пришлые знали Закон Твердыни и не нарушали.
— Ты плохо говоришь на талиска, — заметила Динет.
— Я вообще плохо умею говорить, — вздохнул Морн.
— Но ты говоришь с волками.
— Это совсем другое.
— Почему?
— Там — не слова, там чувства... впечатления... Динет, думаешь, я сумею объяснить?
Девочка тихо засмеялась. Несказанное облегчение охватило Морна. Угрюмость Динет и вправду немного его пугала. Было бы понятно, если бы она не могла оправиться от страха и оттого замкнулась в себе. Но Динет выглядела спокойной и на диво уверенной.
«Хорошая, очень хорошая волчица, — подтвердил Безымянный. Чувства его были как ручей, веселый, звонко журчащий. — Очень смелая, очень свирепая. Принесет хороших волчат».
«Да ну тебя совсем», — подумал Морн.
— Что ты будешь делать теперь? — пытливо повторила Динет.
— Отвезу тебя домой и поеду дальше по своим делам.
— А куда ты едешь?
— На гномье торжище.
— А зачем?
— Ищу подарок моей невесте.
Динет умолкла и всю оставшуюся дорогу молчала.
Лишь когда они выбрались на опушку леса, девочка подняла руку и указала, куда свернуть. Морн поторопил жеребца и попросил Безымянного не покидать чащи. «Овцы! — ответил алхор и даже немного повыл. — Совсем рядом овцы, а я голодный. Чую овец. Сладкие такие. Но я буду стойким, буду хорошим. Буду мышковать». «Уходи в лес, — сказал удивленный Морн, — добудь себе зайца».
«Глупый высокий. Люди в деревне съели все ягоды, все грибы. И не съели всех зайцев? Надо бежать далеко, далеко полевать. Но ты такой глупый высокий. Я побуду рядом».
...Обрывая мысленную связь, Морн зафыркал и мотнул головой по-звериному. Динет крепче перехватила ручку корзины. Она смотрела прямо перед собой.
Смеркалось. Солнце опустилось за холм, и деревня на склоне погрузилась во мрак. Морн ожидал, что она окажется больше. Не деревня — всего несколько покосившихся домишек. Жилье еще держалось, а вот кое-какие хозяйственные постройки совсем обвалились и тихо догнивали. Их явно и не пытались чинить. «Нет рабочих рук, — думал Морн. — Что здесь случилось?» Он не решался спросить у Динет.
— Дед, — коротко сказала Динет, не обернувшись.
Морн увидел старика — тот второпях спускался по склону. Движения его были неловкими и говорили о болезни суставов, но все же он ни разу не споткнулся. Морн остановил Айкъе у подножия холма, спешился и помог Динет слезть.
— Как зовут твоего деда?
— Магор.
Старику трудно дался спуск, он тяжело дышал и не смог заговорить сразу, но поклонился, едва остановившись. Морн ответил поклоном.
— Здравствуй, добрый господин, — сказал он. — Я проезжал мимо. Случилось, что Динет понадобилась помощь. С нею все хорошо.
— Это Морн, — сказала Динет. — Он зарубил трех разбойников.
Даже в сумерках видно было, как побелел старик при этих словах. Морн покусал губу. Бой был равный, трое против троих... Поправлять Динет он не стал.
— Благодарю, добрый господин Морн... Внучка моя мне дорога как сердце, — выговорил старик. — Больше у меня никого не осталось. — Он перевел дыхание и прибавил: — Время позднее... Мы будем рады, если ты разделишь с нами ужин. И свежее сено найдется для коня и ночлега.
Морн прикинул, сколько у него припасов. Походный сыр, твердый как камень, сушеные фрукты... Небогато, но старику с внучкой пригодится. Нетрудно понять, что живется им голодно.
Он поблагодарил старика и предложил ему сесть в седло, чтобы конь поднял его на холм. Поколебавшись, Магор поблагодарил и согласился. Динет ничего не сказала, но Морн почувствовал на себе ее пристальный взгляд.
В домике было чисто и хорошо пахло. Морн окинул его взглядом. Низкий нависающий потолок, почти добела выскобленное дерево — пол, стены, скамьи... Одинокий сундук в углу. Связки трав и чеснока на стенах. Прялка хозяйки. Печка показалась Морну до странности маленькой. Он припомнил, что по эту сторону гор нет обычая класть печи в полдома. Зимы не такие долгие и суровые, как на Севере, потому и печи небольшие. Ни сверху лечь, ни внутрь забраться, чтобы прогреть кости... «А доброму Магору не помешала бы северная печь», — подумал он, выкладывая снедь на стол. Дед велел Динет принести ужин — появился горшок каши и несколько ломтей хлеба. Ноздри Морна дрогнули: в муку здесь подмешивали что-то дикорастущее.
Девочка скрылась за ветхой занавеской. Морн удивился. Потом вспомнил местные обычаи: женщина не должна вмешиваться в беседу мужчин.
Он мог поклясться, что Динет ничего не сказала деду. Тот угадал сам. Вздохнув и преломив хлеб, он проговорил:
— Скажи, господин Морн, ведь ты... с Севера?
Морн не стал отпираться. Магор уже разделил с ним хлеб, а это многое значило.
— Отчего это так видно? — спросил он с полуулыбкой. — Плащ у меня серый, а конь гнедой.
Старик помедлил.
— Глаза выдают.
— Как это?
Магор чуть улыбнулся.
— Ты не знал голода, господин Морн. У твоего коня слишком хорошая сбруя, а плащ твой из слишком дорогого сукна. У тебя лицо и глаза лорда.
— Я простой воин.
Магор понимающе покивал.
— Я подумал: ты не иначе воин дружины, у твоей семьи много земель, а может, и замок... Но кому ты присягал? И я не увидел знаков твоего господина на твоем оружии и одежде.
Морн замялся и попытался подобрать слова. По правилам вежливости следовало ответить, что знаки Учителя запечатлены в его сердце, но он был не дома и знал, сколько суеверий ходит по эту сторону гор. Мало ли что подумает добрый Магор, вдруг примет за злого духа...
Магор понял его неправильно.
— Не бойся, — сказал он, — я не выдам тебя.
Он заметил удивление на лице Морна и продолжил:
— Были посланцы... добрались и сюда. Говорили, что приходят с Севера слуги Врага, прекрасные обликом. С ними книги, и они читают из книг. Истории их смущают умы и обольщают сердца, располагая людей ко Врагу. — Магор сощурился. — И они даже творят добрые дела, чтобы им верили, а их порча распространялась быстрей и надежней.
Морн вздохнул.
— У меня нет Книги. И говорить я не мастер. Я еду за подарком моей невесте.
— А еще говорили, что если кто послушает их и даст им приют, то порча перейдет на него. И тогда пусть этот человек ждет суровой кары от верных.
Морн нахмурился.
— Я не кэннор... — проговорил он медленно, с каждым словом все больше теряясь. — Должно быть... Не стоило звать меня в дом, уважаемый Магор. Я бы не обиделся.
Старик усмехнулся.
— А я решил: если кто на доброе дело ответит злом, то в этом и будет порча. А что до слов, то на старости лет я уж сумею отличить дурные слова от хороших.
— Воля твоя, почтенный.
Старик кивнул и принялся за кашу. Морн разбавил водой остатки вина из фляжки. Ему было не по себе. Зачем же Магор так рискует?
— А скажи, — продолжил старик с лукавцей, — к чему тебе искать подарок невесте так далеко от дома?
Морн вспомнил Хэле и невольно улыбнулся.
— Она задала мне задачку, — сказал он. — Она дала мне одну вещь... удивительную вещь, и сказала, что послушает меня, если я найду для нее вещь такую же удивительную. На самом деле... на самом деле она не невеста мне, она не давала мне слова.
Из-за занавески выглянула Динет.
— Но я найду такую вещь! — продолжал Морн. — Я подумал: если можно найти такую, то, наверно, у гномов. Я еду на гномье торжище. Если не найду сразу, то, может, гномы знают, где делают такие.
— Вещь? — с любопытством переспросил Магор.
— Я покажу!
Морн выскочил наружу и нашел в седельной суме чудесное яйцо. В доме стало совсем темно, поэтому узоры на яйце были почти не видны — только изредка вспыхивали золотинки. Динет, не сдержавшись, высунула голову из-за занавески, и дед поманил ее поближе.
— Что же тут чудесного?
Морн дважды повернул ободок, охватывавший яйцо, и откинул крышку. Внутри яйца тихонько зазвенели крохотные бубенчики. Под крышкой искрился зимний лес — в вышину меньше мизинца, а по лесу стая волков гнала оленя, и звери были не более ногтя каждый.
— Это чары? — спросила Динет, вытягивая шею.
— Нет. Там внутри колесики... Это еще не все.
Морн закрыл крышку и перевернул яйцо. Оно было двусторонним. На другой стороне кружились в танце девушки в разноцветных платьях.
— Воистину удивительная вещь, — признал Магор. — Но зачем же твоей невесте другая?
Морн обхватил яйцо ладонями и поставил на стол.
— Она часовщица, — сказал он. — Эту вещь она придумала и сделала сама. Такого никто больше не умеет... Она мечтает увидеть другие вещи, чтобы понять, как их сделали. Чтобы понять мысли мастеров.
Завод в яйце кончился. Морн закрыл его и закрепил обе крышки.
— Воистину удивительно, — сказал Магор, — чтобы девушка владела таким ремеслом. Я слышал про вдов кузнецов, которые умеют ковать гвозди, но это...
— Она красивая? — спросила Динет, и дед на нее шикнул.
— Да, она очень красивая, — ответил Морн.
— Принеси-ка воды, — велел Магор внучке. Та фыркнула и исчезла.
Старик помолчал и вновь повернулся к Морну.
— Можно ли спросить тебя? — сказал Магор. Слова звучали тяжело, ему будто трудно было произносить их.
Морн кивнул.
Признаться, он ждал вопроса про Тьму, Учителя, кэнноров с их Книгой или что-то вроде того. Морн заранее напрягся, вспоминая, чему учили в школе. Но вместо того услышал:
— Правда ли, что есть машина, которая ткет сама?
— Правда, — ответил Морн в недоумении.
— А такая, что прядет сама?!
Старик почему-то сильно разволновался. Он трудно дышал, в груди у него похрипывало. Морн глядел на него, ничего не понимая.
— Есть и такая... Что тут удивительного?
Магор глубоко вздохнул и накрыл ладонью сердце.
— Когда я был молод... — пробормотал он. — У моей матери болели руки. Она не могла прясть. Я думал: хорошо было бы сделать, чтобы прялка пряла сама, а ткацкий станок — ткал... Мне сказали, что в машинах — порча, и в том, что изготовлено машинами, тоже. Люди должны прясть и ткать сами, потому что так делают эльфы. Но у эльфов не болят руки...
— Прости, добрый Магор, — ответил Морн жалобно, — но я не могу ничего рассказать тебе про это. Тебе бы с кэннором поговорить...
Хадоринг снова вздохнул. Он долго глядел в сторону, успокаивая дыхание и сердцебиение, потом встал. Свеч у него не было, и он затеплил лучину. Вернувшись к столу, он понизил голос и заговорил чуть слышно. Слух у Морна был острый, но даже ему пришлось податься вперед, чтобы разобрать слова:
— Они проезжали мимо... Как ты назвал их? Кэнноры. Двое. Посланцы князя шли по их следу.
Сердце Морна захолонуло. То, о чем сказал Магор, само по себе еще не было бедой, но в Морне заговорило чутье.
— Они ехали на торжище, — продолжал старик, — как и ты.
— Как давно?
— Два дня назад. Посланцы отставали от них на полдня.
Морн напряженно выпрямился, потом — словно какая-то сила подняла его на ноги.
— Я должен поехать за ними, — прошептал он. — Я должен... узнать, что все хорошо. Или не хорошо.
— Поторопись, — старик покачал головой. — Может, ты уже опоздал.
Кулаки Морна сжались. Он беспокойно заозирался, кусая губы, и сорвал с пальца стальное кольцо в форме головы волка. Хадоринг невольно отшатнулся, когда он протянул ему кольцо на ладони.
— Такие носят все, кто учился у тарно Орондо, — торопливо проговорил Морн. — Он учит рукопашной. Больше кольцо ничего не значит, на нем нет чар, клянусь. Спрячь его. Если однажды... сюда придут мои братья, покажешь его. Если не понадобится, просто забудь о нем.
Старик нахмурился. Он ничего не ответил и не прикоснулся к кольцу. Морн понял, что поторопился и, возможно, сморозил глупость, но... «А, пускай!» — решил он. Некогда было исправляться. Он положил кольцо на стол, шагнул к дверям, на полпути в спешке обернулся и поклонился, выговорив:
— Спасибо, добрый господин, прости, если что не так, — а потом выскочил наружу.
Наступила ночь, но уже поднялась луна, и было совсем светло. Свистом Морн подозвал Айкъе и принялся торопливо заседлывать его, проклиная себя за то, что не подождал снять седло хотя бы до конца ужина. Хотел как лучше, хотел сделать коню полегче...
— Прости, друг! — он хлопнул коня по шее. — Не судьба тебе отдохнуть в эту ночь.
Айкъе ответил коротким ржанием. Он не понимал, отчего Морн так встревожен, но верил ему и готов был напрячь все силы.
Остановившись у низенького плетня, их рассматривала Динет. Ее фигурка серебрилась в лунных лучах. Морн заметил у нее в руках свое кольцо.
Он уже сунул ногу в стремя, когда Динет сказала:
— Мне надо подумать.
— Что?
— Бабушка сказала, что меня возьмет в жены прекрасный и могучий воин.
— Что? — переспросил Морн.
Динет даже не улыбалась. Морну стало не по себе. Он сел в седло, но почему-то никак не мог поймать ногой второе стремя.
— Ты прекрасный и могучий, — продолжала она спокойно, почти равнодушно. — Но ты колдун из Ангбанда и разговариваешь с гаурами. Мне надо подумать.
Морн открыл рот, но не нашелся с ответом.
Он бы еще долго сидел так, остолбенев, если бы его не выручил Безымянный. Алхор громко и жутко завыл на опушке леса. Он так шутил, но в деревне отчаянно залаяли и заскулили собаки, а из овчарни послышался шум и блеяние испуганных овец.
— Поеду-ка я, пожалуй, — пробормотал Морн и выслал Айкъе вперед.
* * *
Дело было в одной из нижних крепостей Аст Ахэ, неподалеку от малых восточных ворот. Гортар Орэ здесь уже переходили в предгорья, но многие помещения все равно не имели окон — частью вырубленные, частью выращенные внутри горы. Череда узорчатых светильников тянулась по стенам трапезной, кольцами и спиралями охватывала резные колонны. Под высоким потолком бродил зимний холодок, пробравшийся по воздушным коридорам.
Время было неурочное, но Лэи сбегал на кухню, похихикал там с младшими поварихами и принес флягу вина. Йорг в задумчивости хлопнул его неразбавленным, но даже этого не заметил.
Ел за столом главным образом Морн, потому что не знал, что сказать. Говорил Лэи: его, красавца, весельчака и любимца женщин, позвали как искушенного знатока — посоветоваться. Йорг сутулился над полупустой чашей, прижимал локти к бокам и втягивал голову в могучие плечи, будто хотел показаться меньше, чем есть. Время от времени он жалобно вздыхал.
Йорг боялся.
Ему не сравнялось еще тридцати, но он рано полысел и выглядел старше своих лет. Грубо слепленное лицо его напоминало морду тролля. Огромный и страшный, Йорг был из тех, кто с двумя мечами в руках скакал навстречу коннице феанорингов. Он не боялся никого и ничего.
Но сегодня он собирался свататься.
— Ну что ты дрожишь? — укорял его Лэи. — Ну что тут страшного?
— Я даже не боюсь, что она скажет «нет», — в тоске пробормотал Йорг. — Я боюсь, что она скажет... ну... «Я не готова». «Мне надо подумать». И что тогда? Как это понимать? Подождать? Или считать, что это как «нет»?
— Она еще вообще ничего не сказала, Йорг.
— Да... А как же мне ее потом видеть? Или тогда нельзя уже будет ходить повидаться? Но я не смогу ее не видеть!
Морн вздохнул, подумав о своем. Хэле...
— А ты, Морн, — сказал Йорг. — Что ты почувствовал?
— Я? — проснулся Морн. — Ну... Это как «раз — и все».
— «Раз — и все», — уныло повторил Йорг и подергал Лэи за рукав. — Вот ты мне скажи, как быть, если девушка не готова?
Лэи закатил глаза.
— О, Тьма... А ты думаешь, она не готова?
— Я не знаю!
— Но можно же проверить.
— Проверить? Как?
Лэи пожал плечами и напустил на себя умудренный вид.
— Что умные люди говорят? — сказал он. — Есть верная примета, что девушка готова стать женой и ее можно звать замуж.
Морн навострил уши.
— Примета?
— Да, — кивнул Лэи. — Девушку можно звать замуж, когда ей перестает сниться Айан’Таэро.
Йорг заморгал.
— Что, — уточнил он с опаской, — прямо так подойти да спросить: а перестал ли тебе сниться Айан’Таэро?
— Так и сделать!
Йорг глубоко задумался. Напряженно размышляя, он ссутулился так, что почти окунул нос в чашу. Морн вытаращился на Лэи, и Лэи ему подмигнул. Губы его подрагивали от сдерживаемого хохота.
Наконец из груди Йорга вырвался тяжелый вздох.
— Пинка от девушки за такие вопросы можно получить, — грустно сказал он.
Т’аайрэй сползли на пол со смеху.
— Ну, знаете... — пробурчал Йорг еще печальнее. — Ну, знаете, парни, это не по-братски...
Морн собрался было сказать что-нибудь утешительное. Но вдруг в трапезной звонко раздалось:
— Морн!
Голос был девичий и смутно знакомый. Морн подскочил и оглянулся.
Девушка уже шла к их столу быстрым шагом. «О-о!» — восхищенно выдохнул Лэи.
Она и впрямь была хороша: высокая, тонкая, белолицая, как природная северянка, но светлые косы ее отливали не серебром, как у многих в Твердыне, а чистым золотом. В темно-зеленом платье она была похожа на фэа-алтээй. Морну все казалось, что он вот-вот узнает ее, но странное дело — память подводила... И тут его точно плетью хлестнуло:
— Динет!
Прошло всего пять лет. Но изменилась она так, будто вовсе иной человек стоял перед Морном...
— Сайэ, Морн! — сказала она. Скупая усмешка ее осталась прежней. — Я искала тебя. У меня твое кольцо.
— Сайэ, госпожа, — сказал Лэи, улыбаясь во все зубы. — Пойдем-ка, Йорг, не будем мешать брату.
— Лэи! — воззвал Морн почти в испуге. Но тот только ухмыльнулся еще шире. «Скалится, как валинорский пес», — подумал Морн мрачно.
— Держись, т’айро, — пробасил Йорг и так хлопнул Морна по плечу своей лапищей, что Морн согнулся.
Динет уже уселась на скамью напротив и уставилась на него своим испытующим пристальным взглядом.
— Мы привезли припасы для Твердыни, — сказала она. — Шкуры, мясо. Грибы.
— Да, — сказал Морн. — Грибы.
Он вконец растерялся.
— Ты женился? — в лоб спросила Динет. Судя по ее прищуру, она знала ответ.
— Нет...
— Почему?
Морн вздохнул и отвел глаза.
— Хэле сказала, что отправила меня за подарком, чтобы у нее было время подумать. Я был слишком настойчив. Когда я вернулся, она сказала, что любит меня как брата — и не более.
Динет помолчала.
— Что случилось после того, как ты уехал? Ты нашел кэнноров?
Смутно Морн отметил, что она говорит на северном наречии, и куда чище, чем он — на талиска.
— Я опоздал, — ответил он. — Почти. Мужчину убили, а женщину избили плетьми до полусмерти и выбросили в поле. Она была жива, когда я нашел ее. Я положил ее на Айкъе и пошел обратно... Шли медленно, как иначе. Она была в горячке, а ее нельзя было даже привязать ремнями к седлу — живого места нет... И спустя четыре дня мы нарвались в лесу на эльфов.
— Ох.
Морн развел руками.
— И вот стою я, у меня один нож, на моем коне больная в беспамятстве, а на нас идут пятеро эльфов.
— Ты испугался? — спросила Динет спокойно.
— Тогда? Честно — нет. Испугался я потом. Больше всего испугался, когда ко мне пришла Помнящая. Она книгу героических историй собирала. Для детской библиотеки.
— И что было дальше?
— Все радуются, а я чуть в окошко не выпрыгнул.
— Что? — брови Динет медленно поползли вверх.
— Короче говоря, схватили меня, скрутили и повели...
— Кто?! Эльфы?
— Да какие эльфы! Свои, гады, скрутили и привели к Помнящей... Насилу ее уговорил имя изменить. А то до самой смерти пришлось бы малышне пересказывать героическую историю. Тьфу.
— А эльфы?!
— Эльфы?.. Стою я и думаю: здравствуй, Великая Тьма. Следующий рассвет встречаю не в Арте... И тут... как озарение. Я лег в траву и позвал на помощь — не кого-то, а саму Арту, всех живых...
— И? — Динет подалась вперед. На лице ее впервые выразилось волнение.
— Рядом были волчьи логова. Эльфы выслеживали волчью стаю. Волки тоже не могли уйти — у них были волчата. Но они услышали меня и пришли на помощь. Мы сражались вместе. Вот и вся героическая история.
Динет улыбнулась.
— А где был твой Тиа?
— Со мной. Он погиб в бою.
Динет опустила глаза.
— Мне жаль.
— Он был храбрый воин, — сказал Морн. — Что же... А как ты тут оказалась?
— Мы теперь под Тенью, — сказала Динет. Она произнесла это на талиска и так, как говорили эдайн Запада, но слова прозвучали странно — как будто с насмешкой и вместе с гордостью. — Дед теперь в совете законников земли. Это из-за твоего кольца.
Морн неловко улыбнулся.
— Его хотели отравить за предательство, — сказала Динет спокойно. — Но он выздоровел. Отравителей нашли. Их хотели отдать на суд Твердыни, но дед сказал, что прощает. Что они могут уйти и забрать свое имущество. Ух и злые же они были.
— Им придется несладко.
Динет кивнула. И вдруг в глазах ее запрыгали искры, и она потянулась к Морну через стол. Морн чуть не отшатнулся от неожиданности.
— Я видела Балрога! — гулким шепотом сказала она.
— Да?..
— Я хочу увидеть дракона. Морн, я хочу увидеть дракона!
Мало что могло потрясти Морна больше, чем вид Динет, приплясывающей от возбуждения. Ошалев, он беззвучно хватанул ртом воздух и уставился на нее.
— Морн!..
Морща лоб, он поднялся из-за стола и окликнул:
— Тинни!
Повариха остановилась, поудобнее ухватив стопку тарелок.
— Что?
— Тинни, а Ледяную дорогу уже заливают?
— Еще как! — она засмеялась, отправившись дальше. — В полтора раза длиннее, чем в прошлом году.
— Ого!
— Что это? — поинтересовалась Динет.
— Это ледяная дорожка в горах, — объяснил он. — Очень длинная. По ней катаются. Еще ни один человек не смог съехать по ней и не заорать.
На лице Динет выразилось, что она намерена стать первой.
— А при чем тут дракон?
Морн прикоснулся ко лбу пальцами.
— Нельзя же просто так взять и пойти посмотреть на дракона. А к Ледяной дороге иногда приходит Миррэйлор.
— Зачем?
— Он садится на скалу и считает тех, кто катится по дороге. «Пятнадцатый дурак поехал», «шестнадцатый дурак поехал». И дальше.
Динет широко улыбнулась.
— Миррэйлор большой?
— Нет, он не очень большой...
— Он красивый?
— Очень красивый.
— Хорошо, — кивнула она. — Мы прокатимся по Ледяной дороге.
И она решительно взяла Морна под локоть.
01.02.2014 в 23:50
Пишет WTF ChKA 2014:WTF ChKA 2014. Level 2: Текст G — PG-13. Миди. Часть 2.
WTF ChKA 2014
"Добрые Боги" драббл
"Песня Лютиэн" драббл
"Инженерная Мудрость Тьмы" драббл
"О Замысле и тараканах" мини
"Охотничий пес" мини
"Воины Твердыни" мини
"Наставник" мини
"Только однажды" мини
"Отражения" мини
"Гули-гули" мини
"Невеста" миди
"Дева Озера" миди
— Хозяюшка! — сказал Эйльм умильно. — Это что же вот у тебя такое... в маленькой корзинке?
Эйльм был готов на убийство.
Мёдом пахло умопомрачительно. И ещё чем-то. Невероятным, как лето.
— Это-то? — переспросила суровая, крепко сбитая торговка. — Это не под твой кошелек, милый. Это — медовый изум. С Юга. Для Судьи Анлаха везла, только до того ли ему сейчас... Вдруг кто из вождей для жены купит, разве.
Эйльм застонал.
— Какая, должно, быть, редкая вещь, как и довезли только! — учтиво сказал он. — С Юга! Ну надо же! Изум! А что это — изум?.. Вкусный, должно быть...
Торговка покосилась на него и отщипнула одну крохотную крошечку.
Уж больно жалостный у Эйльма был вид.
Эйльм был степняк, приблудился к отряду подростком ещё на той стороне гор и за шесть прошедших лет освоил столько полезных наук, что в глазах темнело, как задумаешься о таком везении. Научился бить соболя в глаз с одной стрелы, спать в снегу, играть в облавные шашки и выходить с копьем против двоих сразу. А на коне он и так держался лучше всех. Ну, кроме вожака.
Но особой гордостью Эйльма было умение так расправить плечи да тряхнуть рыжими волосами на рыночной площади, что все окрестные девки дурели просто на глазах. Видимо, и на торговку сработало.
Эйльм кинул божественный изум в рот, зажмурился от счастья, а потом огляделся — так, на всякий случай, а вдруг что произошло, а он не знает?
Остальные из отряда все были при деле. Кто стерег у обоза, кто бродил по торговой площади, кто глазел на помост, где пили брагу князья.
А наш-то князь!
Эйльм вытаращился во все глаза — князь Горан торговался о чём-то с подземными. И, судя по виду гномов, успешно, больно кислые у них были морды под капюшонами. О, а вот и что-то перешло из рук в руки... интересно, что перепадет отряду? Какие штуки князь измыслил на этот раз, о чём будет говорить зимой перед очагом?
— Так, если подумать, — неспешно продолжил Горан, — я слышал, вас давно не видали в окрестных холмах. А тут — целый караван.
— Дурак сообразит, — буркнул тот гном, что помоложе. — В Артедайн идём, человек, а не к вам, дикарям.
— Однако, — остро сказал Горан, — не отказались задержаться на ярмарке. Я слышал, про излучья Гранитной расспрашиваете?
— Твоё какое дело, человек? — гном изобразил непонимание.
Второй, до того внимательно слушавший, откинул капюшон и шагнул ближе.
— Помолчи, племянник.
Посмотрел на Горана оценивающе, на высокие сапоги глянул, на пояс с бляхами, на воротник плаща из чернобурки. А на мече остановился, прикипел взглядом. Заговорил не сразу.
Горан ждал молча, опершись о борт телеги. Похлопывал перчатками о ладонь.
— Я слышал, человек, в верховьях рек поселение встало. Разогнал кто-то диких орков, отбился, дома поставил.
— Мой форт, — ответил Горан тяжело. — Карн Думар, Гранитная Крепость. Пятилетье празднуем.
Гном кивнул.
— А ещё я знаю, — продолжил гном спокойно, — что твой обоз на эту ярмарку, князь, — железо привез.
Горан задумчиво огладил рукоять кинжала на поясе.
— В самом деле, — сказал он без улыбки. — Оказалось, не все горы изгрызли твои сородичи, есть где взять.
— Неплохое железо, — сказал гном. Его младший спутник аж дернулся от обиды, как это — у людей, и неплохое. — И мечи у твоих людей — весьма, весьма. Да и ты, видно, толк в металле знаешь. Есть у меня вопрос к тебе, князь, — медленно проговорил гном, изучая лицо Горана пристальным до назойливости взглядом.
— Какой же? — холодно отозвался Горан.
— Прости, — гном слегка склонил голову, — если ошибся. Давно я ищу ответ на эту загадку, и ты показался мне похожим на человека, который часто имеет дело с оружием.
Горан поджал губы, всем видом показывая, что разговор разговором, а играть в загадки с подземными — дело скучное и утомительное.
Но следующие слова заставили его замереть на полувздохе.
— Как, думаешь ты, выглядит меч, не знавший крови? — спросил гном.
Медленно, по капле сцеживая слова, Горан ответил — и на миг мелькнуло в его облике что-то давнее, полузабытое, изменился голос, четче и выше стала речь. Прозвучало — как страница из древней летописи, как баллада, что учат наизусть.
— Золотой дракон у него в рукояти... черный жемчуг — глаза дракона. Клинок же блестит как лунное серебро.
Гном только бороду огладил, услышав ответ. И так же медленно ответил сам.
— Восемь лет храню я послание для того, кто знает о золотом драконе. Его вручил мне ребенок вашего народа, юноша с глазами старца. Знаешь ты, о ком я говорю, князь?
— Да, — ответил человек, склоняя голову, чтобы гном не увидал его глаз. — Да, я думаю, я знаю того, кто загадал тебе эту загадку.
Гном кивнул и потянул из-за пазухи кошель. Помедлил, перебирая бумаги. Добыл конверт, пропитанный воском.
— Не думаю, что ты задавал эти вопросы всем окружающим? — спросил Горан. — Что сказали тебе тогда?
Гном усмехнулся в бороду, протягивая письмо.
— Высокий, сказал тот юноша, седой, лицо в старых шрамах, из которых два идут вот так и вот так — гном показал пальцем. — Еще сказал, “и где бы ты его ни нашел, гном, знай: он непременно будет кем-нибудь командовать. Отрядом бандитов, деревней, городом или целым королевством — этого я не предскажу”. Подходит тебе такое описание, князь?
Тот, кого в местных землях называли — князем Гораном — невольно сам провел пальцами от правого глаза к виску — ах да, шрамы… Непременно командовать, значит? Показалось, будто последнюю фразу произнес сам Элвир, откуда-то издалека. Послышался шёпот, мелькнул на мгновение перед глазами нездешний лес... и все стихло. Слишком далеко. Слишком много нужно сил.
— Я должен что-то тебе, мастер?
Гном покачал головой.
— Тот расплатился ещё тогда, князь. Спас моего сына… не взял больше ничего.
Вынудил, значит. Обязал тяжёлым долгом, не захотев ничего взамен, только — малую услугу. Ах, Элвир, Элвир… Впрочем, если кроме зашифрованного письма и впрямь ничего не было, не так уж гном и рисковал. По пальцам одной руки пересчитать тех, кто связал бы “человека с шрамами вот тут и вот тут” и юношу с востока, и никто из них не ответил бы с точностью про меч. Но если бы связал... если б хотя бы предположил.
Грохот разнёсся по всей невеликой площади.
Над перевёрнутой столешницей стоял Ивран Бык, огромный, в красной шубе, похожий на скалу или на того самого быка.
— Хватит! — зарычал он и пинком своротил козлы тоже. — Я приехал взять себе жену, а не разводить тут речи на полдня!
— Ну нет, — поднялся Мерух, князь Приречья. — Если кому и стать следующим судьёй кланов, так это мне! У меня — больше всего людей, у меня — два десятка сёл!
— Голодранцы, — фыркнул Риндал Крот с Рударских холмов. — Скажи, уважаемый Анлах, скажи, Судья, кому отдаешь девицу в жены? Кому быть следующим судьёй?
Худой старик в плаще из белых лис сидел прямо, ровно, держал родовой посох, увитый листьями. Молчал.
Но некому в этом году было поддержать его под локти, некому было помочь взойти на княжий помост, никто не стоял за плечом, помогая, слушая, перенимая... Злые зимы в Долинах Звёздного Тумана, а весна и лето — еще злее. Четверо было сыновей, трое взрослых внуков — кто не лёг в землю после набега с южных холмов, те сгорели от весенней лихорадки, и в одночасье кончился, забылся, пресёкся род.
Горан глянул в сторону помоста один раз, поднял бровь и отвернулся. Посреди ярмарочного гула отошел к дружине, сел на телегу, вскрыл конверт. Устремился взглядом в текст, вычленяя под первым слоем — второй, расшифровывая намёки и путаные отсылки. Тяжело — писать для своих так, чтобы чужим не показалось ни излишне странным, ни излишне наивным это неизвестное, незнакомое послание.
Кто бы знал, что всё ещё можно испытать — нетерпение?
Драгоценный брат наш, как же радостно было получить от тебя известие…
Каждая буква выписана с каллиграфической точностью. Диакритические знаки — отдельное произведение искусства.
Элвир никогда так не писал. Экономил каждый дюйм свободного пространства, мельчил всегда ужасно — привычка со времен странствий, когда каждый клочок пергамента для записей был на вес золота, а ведь ещё надо было нарисовать увиденное в пути, и на оставшемся куске срочно набросать какую-нибудь замечательную местную песню и не забыть, ни в коем случае не забыть.
Когда Элвиру в руки попадал чистый лист пергамента — целый чистый лист! нового пергамента! — всё самое важное он бисерным почерком стремительно записывал в каком-нибудь уголке, а остальное пространство листа неизбежно оказывалось покрыто рисунками. Там можно было найти все, кроме слов — города и пустыни, людей, фантастических зверей, узоры, травы, и конечно же — ноты. Привычку эту было не истребить никаким свободным доступом к запасам Цитадели.
Горан провел по строкам кончиками пальцев, стараясь не повредить старый пергамент.
Кто же писал тебя?..
Тёмным тяжелым полотном развернулась память: огонь сторожевых башен на холмах, шатры, измученный вестник протягивает измятый свиток — “Только что, в третьей доле полудня пятого дня, три отряда перешли плато... я выхожу навстречу. Гонец найдет тебя вовремя... а я могу не успеть. Моро.” В спешке начертанные знаки безупречно выверены, потёк туши — всего лишь необходимое дополнение к совершенству рун, грязное пятно от стакана и то — обрамление картины.
Память угасала медленно и неохотно. Чёрная равнина, покрытая сетью огненных рек, дымное небо и тёмные стены... лица, люди, голоса... живые, живее чем то, что вокруг.
Первая весть за сотню лет.
— Моро, — произнес он шёпотом и, забывшись, улыбнулся письму так, как не улыбался людям.
Вскинул голову в досаде, возвращаясь в настоящее.
Красавчик Эйльм успел только неверяще разинуть рот на орущих князей, а они уже перешли к рукоприкладству. Скажите спасибо, никто пока не потянулся за мечом! Но ближник князя Меруха отвесил зуботычину князю Риндалу, а князь Ивран кинулся бить князя Меруха и промахнулся, слетел в толпу у помоста... по первости не разобрался, и там тоже вспыхнула драка.
От восторга Эйльм крепко обнял торговку и закричал, искусно изменив голос, чтобы казалось, что он не здесь — а дальше — о, ещё один бесценный навык, изученный у старших дружинников!
— Ивран не бык, а вол! — разнеслось над толпой, — Вместо девиц кидается на мужиков, да и то — мажет!
Остановить вождя-Быка после этого было бы невозможно.
Эйльм хохотал как умалишенный, пока не увидел, что на площади становится все меньше женщин и детей, а мирные люди отступают к окраине, оглядываясь в панике.
Мимо прокатилась толпа, а Эйльм попятился к стене и огляделся — половина отряда отчаянно пыталась пробиться к родному обозу.
Князь Горан поднял голову от своего загадочного пергамента.
Недоуменно воззрился на потасовку на площади, отследил взглядом, как и Эйльм, уже троих, достающих ножи, и даже не встал — воздвигся, забыв, о том, где находится.
— Прекратить! — взвилось над толпой ударом бича.
Такая сила была в этом возгласе, что у людей опустились руки.
А судья Анлах на помосте поднял голову и пристально посмотрел — в толпу.
Люди начали останавливаться, оглядываться недоуменно. Вот кто-то помог подняться недавнему противнику, вот извиняться стали — ярмарочный же день, а тут — накатило.
Как будто холодной водой плеснули — а по клубку дерущихся, которым — не хватило, князь Горан от души влепил настоящим кнутом.
Эйльм гордо ухмыльнулся, а потом увидел безвольно опущенную к камням открытую корзинку, и невозможно стало — смолчать.
— Горана — в Судьи! — заорал Красавчик самую дикую вещь, что пришла на ум.
Вокруг захохотали облегченно, кто-то в шутку поддержал — Горана-приблуду! Князя-бродягу! В Судьи! Вождя с рубежей! Ха-ха-ха!
Клич подхватили на разные лады. Горан стоял у телег обоза — мрачный, сматывал кнут, и молчал.
Пока ошарашенная торговка хватала ртом воздух и ощупывала покрывало, Эйльм быстро схватил сколько влезло — из плетеной корзинки — и скрылся в толпе. Главное было — чтобы князь не понял, откуда кричали первый раз. А остальных Эйльм не боялся.
Белый судья Анлах встал, глянул презрительно на прочих князей, ударил посохом о помост — и на всю площадь — крикнул.
— Князя Горана с Гранитной реки — по зову людей — объявляю наследником! Судьей Кланов!
Тяжело это — тайком пробираться к лагерю, когда таких лагерей вокруг два десятка.
Каждый вождь, каждый князь, каждый, у кого были — имя и храбрость — отправились провожать Горана-Бродягу на испытание. Редко кого вот так выкликают с помоста, потом сам себе в старости не простишь, если не сможешь внукам поведать приключившуюся историю.
Анлах Судья ехал с тремя воинами и внучкой и вставал отдельным лагерем, а вокруг их шатра сменялся караул — чтобы испытание было честным, чтобы Анлах не передал Горану или его людям ни совета, ни подсказки.
А Эйльм Красавчик стоял у большого костра и виновато сопел, не осмеливаясь поднять глаза. Он опоздал к выходу отряда, догнал своих только на первом привале и, к несчастью, не было сомнений в причинах задержки. Сомнения всегда были только в том, сколько именно возмущённых девиц будет ожидать Эйльма при возвращении.
— Н-ну? — с оттяжкой сказал тот, кого местные кликали Гораном, а в дружине, пришедшей из-за гор, иногда называли Даур, Мрачный. За кротость нрава и светлый дух, как шутили старшие воины. Ещё его звали — Хэлкар, но Эйльм уже знал, что за такое именование получаешь подзатыльник. И вообще всё очень страшно и тайно, так что — князь Горан. Или Даур. Да.
— Рассказывай, — поторопил его Мрачный, и поудобнее устроился на чурбачке.
— Что рассказывать-то, — засопел Эйльм. — Заспался я, дурень, как есть. Посмотрел, как всё сладилось-то складно на площади, да и засмотрелся, значит, а там такая вся чернобровая…
— Сын лошади, — беззлобно прервал его князь. Эйльм кинул на старшего быстрый взгляд и облегченно выдохнул: не сердится! — Про чернобровых будешь складывать басни, когда вернешься в крепость. Расскажи мне про этот их обычай.
— Про ведьму? — быстро спросил Эйльм. — Про испытание? Как есть странная история. Есть в горах богиня… а может и не богиня. Мудрая женщина. Или не женщина. Бают, дева... А может, и не дева? Но пока никто не проверял!
Эйльм ещё раз покосился на князя и решил не гневить судьбу.
— Местные сказывают, она судьбу видит и всё сердце человеческое… Если ты в душе не человек, а зверь лютый, то войдёшь к ней в долину и не вернёшься.
— А если тебя там поджидают ближники трех старших князей, так тем более, — одобрил Горан, выскребая ложкой котелок.
Эйльм насупился. Легенда ему нравилась и он упрямо продолжил.
— Первого из судей она рядом с клановыми вождями поставила, так им наказала, живёте, мол, в моей долине, и пока как люди живёте — владейте тем, что сумеете взять, но не переступайте законов человеческих и божеских. Говорят, судья должен с каким-то знаком от нее выйти. Тогда кланяются ему хозяева селений и есть ему власть решать промеж ними споры и менять обычай. Заживём, князь!
— Эйльм, — сказал Горан ровно, — и Эйльм побледнел, выпрямился, заговорил грамотно и тихо.
— Старый Анлах совсем мальчишкой был, когда отправился к долине. Что-то случилось с ним, князь! Ох, как поднялся! Много от него было дел добрых, да вот как все обернулось… Люди шепчут, прокляла его горная девка, забрала благословение. Вот после резни на Рударских холмах и прокляла. Ни дома, ни семьи, одна правнучка из родни осталась.
— У меня и того меньше, — отозвался Горан. — Выходит, мне, Красавчик, и вовсе бояться нечего?..
Эйльм робко поднял глаза от земли и неверяще вскинул брови.
Князь улыбался.
Где-то на тропе ждала засада. И не те смешные пятеро, которых он обошел за дюжину шагов.
Он знал это. Равно как знал и то, что будь он просто человеком, то засады не заметил бы. Поэтому шел по тропе, как шел, с уверенной неспешностью старого воина. С такой же уверенной осторожностью.
Внимательный наблюдатель отметил бы, что человеку неспокойно без привычной тяжести меча на бедре. Потому он и не пытался это беспокойство скрыть. Напротив, позволил себе оглядеться. Позволил наблюдателю думать, что ему неуютно здесь, в сгущающемся вечернем тумане. Одному. В лесу.
“Где же?” — подумал человек на заросшей тропе. “Где ты прячешься?.. Это ловушка? Это — испытание?”
Переступил через большой камень и вычертил одной ладонью незаметный жест, прихватив из воздуха немного тумана.
“Медленнее”, — мелькнула мысль. “Люди плохо видят в сумерках. Где же ты? Кто же ты?..”
Резко вскинул голову.
И в этот момент ему на спину с дерева обрушился тот, кто ждал. Но воина не оказалось под деревом, не оказалось на тропе, только порыв ветра, только туман, расходящийся под ударом деревянного шеста.
“Дерево. Спасибо и на этом. Ждал предательства и удара стали, но тут — дерево.”
Ненадолго хватило обманного знака.
Закружились друг против друга, а вокруг них заплясали тени, задрожал туман. Обменялись ударами. Каждый понял — драка будет не простой.
“Орк! Да какой крупный… И какой чистый — их ведь чуешь в лесу за милю. Говорят, здесь живут не только уруки?..”
Удар, ещё один, ещё. Быстро, быстрее глаза — от одного ушёл, второй отбил ножом, снял стружку с шеста. Третий пришёлся по ребрам вскользь и седой отшатнулся, гневно сощурил глаза, выгнулся весь в броске вперёд и полоснул-таки противника ножом по бедру.
Противник внезапно замер. Остановился и седой, не опуская кинжал, всмотрелся пристально, неверяще проследил взглядом след от своего удара на одежде соперника — ни капли крови. Взрезал набедренник, не более, а значит — промахнулся.
Длинные мелкие косы, высокий лоб, золотая гривна на шее…
Старая как камни тропы, упрямая как овечья колючка. Изменённая. Иртха.
— Й’Ману думает, — сильным низким голосом сказал орчиха, часто дыша, — Й’Ману ослепла или Й’Ману знает этот удар, Й’Ману знает такой бой? Й’Ману й’ханг… совсем плоха? Й’Ману видит — хагра учили драться духи, не ври, человек, как может быть такое, что на тебе тень Гортх’хара?
Князь Горан вздрогнул и опустил клинок. Помедлил, потирая рёбра.
— Не молчи, человек, — рыкнула орчиха и стукнула о землю шестом. Повела недовольно головой, втянула ртом воздух, пробуя нёбом туман на вкус. Вся она была как древесный корень. Высокая, жилистая, узловатая. В шрамах от лба до щиколоток, от запястий до шеи в бронзовых и золотых браслетах.
— Старое имя, сильное имя, — ровно сказал Горан. — Ты знала его, Й’Ману?
— Йах, да, Й’Ману знает его! — звериные, светящиеся в сумерках, глаза орчихи нетерпеливо расширились. — Воин пришел из земель на востоке? Воин — посланник Гортх’хара? Й’Ману давно ждет, Й’Ману знает, Гортх’хар нашел себе новую землю, но Й’Ману давно уже не может прийти к нему, здесь у Й’Ману — долг! Но перед Гортх’харом тоже — долг, который больше жизни…
— Гортхауэр погиб шесть столетий тому назад, — скучным голосом ответил седой и не глядя вогнал кинжал в ножны. Глянул на иртха внимательно и удивлённо. — Если у тебя был перед ним долг, Й’Ману, можешь попробовать отдать его мне. Думаю, я был из его последних... учеников.
Он помог ей подтащить побольше дров, присел на бревно рядом с костровищем. Не задумываясь, подсказал чадящему ленивому огоньку — “Гори!”. Орчиха заулыбалась счастливо, стукнула себя кулаком по бедру — жест удивления и радости, как у людей — захлопать в ладоши. Не испугалась, выходит, и впрямь — видывала такое раньше. Что уж там… скорее всего видывала и не такое.
Он не только знал, но и чувствовал, что их костёр — не единственный. Видел чужое далёкое пламя, слышал краем души, что на поляне у входа в лес все те, кто сопровождал его к долине, жгут сейчас костры. Два десятка огней, свой — у каждого отряда. Не та эта ночь, когда рискнут пойти к чужому огню. Ждут его люди, молчат тяжелее прочих. Ждут... выйдет он из леса своими ногами или не появится вовсе? Вынесет огненный знак или придет безумный и тоскливый, как предыдущие, кто пытался? Или вовсе пропадёт, как появился — исчезнет, унесённый восточным ветром?..
И он ждет. Правда, не совсем того же, что наслушавшиеся местных сказок воины на поляне.
Двое — плохое число для ночного костра. Да и не тянула встретившая его шестом и кулаком Й’Ману на могучую горную ведьму. А вот на стража — вполне.
Он снова незаметно потер ноющие рёбра. Да уж, “тень Гортх’хара”... Достойная ученица, верится: последний раз в учебном поединке только тот его так прикладывал.
Орчиха села чуть сбоку, посмотрела серьезно.
— Й’Ману говорит — ночь начинается скоро. Та, что стережёт долину, приходит, а пока Й’Ману спрашивает: как называть воина?
— Когда-то мне было имя Хэлкар… давно. Ты лучше зови меня Горан, как местные. Со старыми именами приходит слишком много старых врагов.
— Гхор’ан? Бродяга? Йах, Й’Ману обещает не смеяться громко. Агра’Гортх, Уже-Погибший, — тоже из имен воина?
— Так меня называли тоже — те из восточных иртха, кто сражался под нашими флагами. Откуда ты знаешь это имя? — в голосе Горана скользнуло удивление.
— Й’Ману умеет слушать и запоминать... а еще Й’Ману знает, что уставшие от войны уходят далеко.
— Выходит, здесь живут не только уруки… дикие уруг, по-вашему. Ты очень хорошо говоришь, Й’Ману. И очень хорошо дерёшься, — в голосе его прозвучал незаданный вопрос.
Орчиха понимающе кивнула, подкинула в костер вязанку давно заготовленного хвороста.
— Й’Ману давно живёт, знает, о чем думает Гхор’ан. Й’Ману помнит: Мелх’хар приходит, смотрит на Й’Ману, жалеет очень, но Й’Ману уже слишком сломанная. Мелх’хар собирает Й’Ману обратно, но с тех пор Й’Ману — Ничья Мать — не может дать жизнь, потому только отбирает чужие.
Мелх’хар?..
— Гхор’ан поперхнулся чем-то?..
— Гхор’ан… э-э-э… я удивлен.
Горан усмехнулся, взглянул прямо на пламя.
И когда иртха растворилась в темноте, не сразу решился отвести от костра взгляд.
Старая даже для него легенда оживала этой ночью в долине, и он не знал, готов ли встретить казавшуюся такой безобидной местную сказку.
Ангэллемар, Долина Звёздного Тумана… и Горная Дева, что дарит своё благословение достойным судить и править.
Ночь вокруг потемнела, ярче вспыхнул костёр. Девять высоких теней легло на землю за спиной чужака, не одна.
— Здравствуй, госпожа ведьма, — тихо сказал он, встав над огнём.
Ночной воздух больше не пах для него ничем. Ни гарью костра, ни судьбой, ни даже смертью, как последние несколько веков. Только озёрной водой и снегом.
Женщина, что вышла из осеннего тумана, была намного, намного старше древней иртха, бившейся под флагами ещё Первой Твердыни.
И много опаснее.
Она рассмеялась звонко, тряхнула золотой косой. Поставила каменную чашу на сруб дерева, нож положила поперёк чаши. Звёздный свет вспыхнул на лезвии и стёк прямо в воду.
— Здравствуй и ты... господин ведьмак. Лёгкой тебе дороги! Моя вода или твой огонь, разницы нет — коли пришел сойтись со мной в битве, любая из стихий примет вызов.
Это ловушка?.. Это испытание?..
Она протянула правую руку над огнём, широким, мужским жестом. Он, заворожённый, не раздумывая, принял — правой же.
Кольцо обожгло холодом — будто пытаясь предупредить.
Поздно, поздно…
Взгляды и воля схлестнулись над костром.
Больше не было ничего.
Только кто-то кричал в ночи, срывая голос. Кажется — он сам.
Чудовищным, божественным калейдоскопом вновь раскрывалось над ним дневное небо, горел первый взятый город, кричали чайки над пустой — навсегда пустой — водой. Минутным облегчением на лоб легла холодная рука, но даже эта память тут же осыпалась чёрным песком — Жестокий убрал руку, развернулся, и, застегнув шлем, снова ушел прочь по пыльной дороге — умирать.
Он видел — свиток чужой памяти, но не было воли — отличить от своей. Неожиданно, чудовищно схожа оказалась их сила, и не было выхода, не было противостояния, только бесконечное падение, только взгляд: зеркало-в-зеркало, нелюдь в нелюдя... человек — в человека.
В узоре чужого неба вспыхивали падающие звезды, осыпались внутрь себя стеклянные шпили невероятной, нечеловеческой цитадели на горе, ветер нес запах яблонь и дыма, сменялись долгие, лютые зимы, мимо шли последние из близких — прямо в небо, сквозь туман...
Рядом судорожно вскрикнула женщина, полыхнул на сомкнутых веках свет далёкой звезды и мутная волна памяти откатилась обратно, отхлынула, обнажая ночную поляну, затоптанный костёр и двух измученных, обескураженных людей. Между ними, оскалив клыки, стояла старая иртха с шестом.
Лес угрожающе темнел поблизости, а горы в легком тумане было вовсе не отличить от неба.
В предрассветный час на ногах оставались только стражи у отрядных костров, да где-то у дальнего шатра распивали последнюю флягу счастливые свободные воины, увязавшиеся с дружинами.
Эйльм стоял на границе лагеря и обречённо глядел в ночь.
Самая собачья стража была вся его. А нечего опаздывать, — сказали старшие воины, — теперь отработай-ка, дружок.
— Не смотреть на костёр, — в тридцатый раз напомнил он себе. — Смотреть наружу.
Ну вот чего они дожидались? Конечно же, князя... Но его не было уже столько и пол-столька и еще столько не будет... а если не придёт даже на рассвете? Что тогда делать? Как жить, если у вас собственная комната в маленькой северной крепости, и даже — собственный чертёж в первой мастерской, который ждёт не дождётся вашего возвращения, а вы посреди нигде — стоите предрассветную стражу? И ужасно хочется — есть или спать или кричать во всю глотку, потому что — осенняя ночь же, как бы не та самая — долгая, туман, и звёзд не видать... а князя — князя все нет и нет.
Эйльм сделал суровое лицо и постарался смотреть в ночь непреклонно и решительно.
Получалось плохо.
Пришлось достать сверток с припасами.
Кисет с драгоценным изумом отказывался развязываться. Эйльм вздохнул и чуть-чуть повернулся к костерку — вот же затянул узлы, а. Пока разбирал заскорузлый шнурок — умаялся весь…
— Эйльм! — сказал из-за спины князь, возникая как воплощение ночных кошмаров, прямо за плечом — по крайней мере так показалось Эйльму. — Что ты... ты ешь на посту?
— Ничего! — ответил Эйльм, оборачиваясь. — Не ем! Ой, а что это у тебя на голове, князь?
— И не замечаешь подошедших, — гневно продолжил Горан, выхватывая кисет у Эйльма. Высыпал на ладонь несколько сушеных виноградин, хмыкнул удивленно. — Кто доверил тебе нести стражу, щенок?
Из тени у полога шатра тихо ответил один из старших:
— Я стерегу, Даур. Всё тихо.
Эйльм покраснел до корней волос.
— Просыпайтесь, — с лихорадочным весельем скомандовал Горан. — Да подкиньте хвороста!
От дальнего края поляны донесся крик судьи Анлаха, и уже через дюжину вздохов ночной лагерь ожил.
Горан развернулся к подбегающим людям, вскинул голову. На белых волосах темнел венок из рябины и болотной травы, и в этот венок надо лбом вплетён был цветок, переливчатое, колдовское пламя. От взгляда на синий огонь у Эйльма захолонуло в груди.
— Ну как, — спросил Горан громко, стоя перед немалой толпой, — этого знака — довольно вам?
— Судья, — неохотно сказал кто-то из вождей. Взглянул на огненный цветок и повторил, громче и увереннее, — Судья!
Звонкий женский смех услышал только сам Горан.
Ты способен на большее, чем разрешать споры. — эхом отдалось у него в висках.
Полыхнул в венке ночной цветок.
И Горан увидел, как бледнеют лица разбойных князей, как остальные, будто очнувшись от мутного тяжелого сна, расправляют плечи, смотрят на него — с восхищением и надеждой.
Пылающим венцом колдовской огонь охватил голову, мантией звёздного света и тумана упал на плечи, волной сияния выметая усталость и горе из человеческих душ.
— Не судья — князь! — крикнул рядом кто-то очень молодой и не такой уж глупый, подхватив в сердце своём забытое, давно потерянное в Ангэллемар слово. — Король! Король-Чародей!
URL записи"Добрые Боги" драббл
"Песня Лютиэн" драббл
"Инженерная Мудрость Тьмы" драббл
"О Замысле и тараканах" мини
"Охотничий пес" мини
"Воины Твердыни" мини
"Наставник" мини
"Только однажды" мини
"Отражения" мини
"Гули-гули" мини
"Невеста" миди
"Дева Озера" миди
Название: Дева Озера
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: миди, 4112 слов
Пейринг/Персонажи: Хэлкар, Оннэле Къолла, авторские персонажи
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Ангэллемар, Долина Звездного Тумана… и Горная Дева, что дарит свое благословение достойным судить и править.
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Дева Озера"
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: миди, 4112 слов
Пейринг/Персонажи: Хэлкар, Оннэле Къолла, авторские персонажи
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Ангэллемар, Долина Звездного Тумана… и Горная Дева, что дарит свое благословение достойным судить и править.
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Дева Озера"
— Хозяюшка! — сказал Эйльм умильно. — Это что же вот у тебя такое... в маленькой корзинке?
Эйльм был готов на убийство.
Мёдом пахло умопомрачительно. И ещё чем-то. Невероятным, как лето.
— Это-то? — переспросила суровая, крепко сбитая торговка. — Это не под твой кошелек, милый. Это — медовый изум. С Юга. Для Судьи Анлаха везла, только до того ли ему сейчас... Вдруг кто из вождей для жены купит, разве.
Эйльм застонал.
— Какая, должно, быть, редкая вещь, как и довезли только! — учтиво сказал он. — С Юга! Ну надо же! Изум! А что это — изум?.. Вкусный, должно быть...
Торговка покосилась на него и отщипнула одну крохотную крошечку.
Уж больно жалостный у Эйльма был вид.
Эйльм был степняк, приблудился к отряду подростком ещё на той стороне гор и за шесть прошедших лет освоил столько полезных наук, что в глазах темнело, как задумаешься о таком везении. Научился бить соболя в глаз с одной стрелы, спать в снегу, играть в облавные шашки и выходить с копьем против двоих сразу. А на коне он и так держался лучше всех. Ну, кроме вожака.
Но особой гордостью Эйльма было умение так расправить плечи да тряхнуть рыжими волосами на рыночной площади, что все окрестные девки дурели просто на глазах. Видимо, и на торговку сработало.
Эйльм кинул божественный изум в рот, зажмурился от счастья, а потом огляделся — так, на всякий случай, а вдруг что произошло, а он не знает?
Остальные из отряда все были при деле. Кто стерег у обоза, кто бродил по торговой площади, кто глазел на помост, где пили брагу князья.
А наш-то князь!
Эйльм вытаращился во все глаза — князь Горан торговался о чём-то с подземными. И, судя по виду гномов, успешно, больно кислые у них были морды под капюшонами. О, а вот и что-то перешло из рук в руки... интересно, что перепадет отряду? Какие штуки князь измыслил на этот раз, о чём будет говорить зимой перед очагом?
* * *
— Так, если подумать, — неспешно продолжил Горан, — я слышал, вас давно не видали в окрестных холмах. А тут — целый караван.
— Дурак сообразит, — буркнул тот гном, что помоложе. — В Артедайн идём, человек, а не к вам, дикарям.
— Однако, — остро сказал Горан, — не отказались задержаться на ярмарке. Я слышал, про излучья Гранитной расспрашиваете?
— Твоё какое дело, человек? — гном изобразил непонимание.
Второй, до того внимательно слушавший, откинул капюшон и шагнул ближе.
— Помолчи, племянник.
Посмотрел на Горана оценивающе, на высокие сапоги глянул, на пояс с бляхами, на воротник плаща из чернобурки. А на мече остановился, прикипел взглядом. Заговорил не сразу.
Горан ждал молча, опершись о борт телеги. Похлопывал перчатками о ладонь.
— Я слышал, человек, в верховьях рек поселение встало. Разогнал кто-то диких орков, отбился, дома поставил.
— Мой форт, — ответил Горан тяжело. — Карн Думар, Гранитная Крепость. Пятилетье празднуем.
Гном кивнул.
— А ещё я знаю, — продолжил гном спокойно, — что твой обоз на эту ярмарку, князь, — железо привез.
Горан задумчиво огладил рукоять кинжала на поясе.
— В самом деле, — сказал он без улыбки. — Оказалось, не все горы изгрызли твои сородичи, есть где взять.
— Неплохое железо, — сказал гном. Его младший спутник аж дернулся от обиды, как это — у людей, и неплохое. — И мечи у твоих людей — весьма, весьма. Да и ты, видно, толк в металле знаешь. Есть у меня вопрос к тебе, князь, — медленно проговорил гном, изучая лицо Горана пристальным до назойливости взглядом.
— Какой же? — холодно отозвался Горан.
— Прости, — гном слегка склонил голову, — если ошибся. Давно я ищу ответ на эту загадку, и ты показался мне похожим на человека, который часто имеет дело с оружием.
Горан поджал губы, всем видом показывая, что разговор разговором, а играть в загадки с подземными — дело скучное и утомительное.
Но следующие слова заставили его замереть на полувздохе.
— Как, думаешь ты, выглядит меч, не знавший крови? — спросил гном.
Медленно, по капле сцеживая слова, Горан ответил — и на миг мелькнуло в его облике что-то давнее, полузабытое, изменился голос, четче и выше стала речь. Прозвучало — как страница из древней летописи, как баллада, что учат наизусть.
— Золотой дракон у него в рукояти... черный жемчуг — глаза дракона. Клинок же блестит как лунное серебро.
Гном только бороду огладил, услышав ответ. И так же медленно ответил сам.
— Восемь лет храню я послание для того, кто знает о золотом драконе. Его вручил мне ребенок вашего народа, юноша с глазами старца. Знаешь ты, о ком я говорю, князь?
— Да, — ответил человек, склоняя голову, чтобы гном не увидал его глаз. — Да, я думаю, я знаю того, кто загадал тебе эту загадку.
Гном кивнул и потянул из-за пазухи кошель. Помедлил, перебирая бумаги. Добыл конверт, пропитанный воском.
— Не думаю, что ты задавал эти вопросы всем окружающим? — спросил Горан. — Что сказали тебе тогда?
Гном усмехнулся в бороду, протягивая письмо.
— Высокий, сказал тот юноша, седой, лицо в старых шрамах, из которых два идут вот так и вот так — гном показал пальцем. — Еще сказал, “и где бы ты его ни нашел, гном, знай: он непременно будет кем-нибудь командовать. Отрядом бандитов, деревней, городом или целым королевством — этого я не предскажу”. Подходит тебе такое описание, князь?
Тот, кого в местных землях называли — князем Гораном — невольно сам провел пальцами от правого глаза к виску — ах да, шрамы… Непременно командовать, значит? Показалось, будто последнюю фразу произнес сам Элвир, откуда-то издалека. Послышался шёпот, мелькнул на мгновение перед глазами нездешний лес... и все стихло. Слишком далеко. Слишком много нужно сил.
— Я должен что-то тебе, мастер?
Гном покачал головой.
— Тот расплатился ещё тогда, князь. Спас моего сына… не взял больше ничего.
Вынудил, значит. Обязал тяжёлым долгом, не захотев ничего взамен, только — малую услугу. Ах, Элвир, Элвир… Впрочем, если кроме зашифрованного письма и впрямь ничего не было, не так уж гном и рисковал. По пальцам одной руки пересчитать тех, кто связал бы “человека с шрамами вот тут и вот тут” и юношу с востока, и никто из них не ответил бы с точностью про меч. Но если бы связал... если б хотя бы предположил.
* * *
Грохот разнёсся по всей невеликой площади.
Над перевёрнутой столешницей стоял Ивран Бык, огромный, в красной шубе, похожий на скалу или на того самого быка.
— Хватит! — зарычал он и пинком своротил козлы тоже. — Я приехал взять себе жену, а не разводить тут речи на полдня!
— Ну нет, — поднялся Мерух, князь Приречья. — Если кому и стать следующим судьёй кланов, так это мне! У меня — больше всего людей, у меня — два десятка сёл!
— Голодранцы, — фыркнул Риндал Крот с Рударских холмов. — Скажи, уважаемый Анлах, скажи, Судья, кому отдаешь девицу в жены? Кому быть следующим судьёй?
Худой старик в плаще из белых лис сидел прямо, ровно, держал родовой посох, увитый листьями. Молчал.
Но некому в этом году было поддержать его под локти, некому было помочь взойти на княжий помост, никто не стоял за плечом, помогая, слушая, перенимая... Злые зимы в Долинах Звёздного Тумана, а весна и лето — еще злее. Четверо было сыновей, трое взрослых внуков — кто не лёг в землю после набега с южных холмов, те сгорели от весенней лихорадки, и в одночасье кончился, забылся, пресёкся род.
* * *
Горан глянул в сторону помоста один раз, поднял бровь и отвернулся. Посреди ярмарочного гула отошел к дружине, сел на телегу, вскрыл конверт. Устремился взглядом в текст, вычленяя под первым слоем — второй, расшифровывая намёки и путаные отсылки. Тяжело — писать для своих так, чтобы чужим не показалось ни излишне странным, ни излишне наивным это неизвестное, незнакомое послание.
Кто бы знал, что всё ещё можно испытать — нетерпение?
Драгоценный брат наш, как же радостно было получить от тебя известие…
Каждая буква выписана с каллиграфической точностью. Диакритические знаки — отдельное произведение искусства.
Элвир никогда так не писал. Экономил каждый дюйм свободного пространства, мельчил всегда ужасно — привычка со времен странствий, когда каждый клочок пергамента для записей был на вес золота, а ведь ещё надо было нарисовать увиденное в пути, и на оставшемся куске срочно набросать какую-нибудь замечательную местную песню и не забыть, ни в коем случае не забыть.
Когда Элвиру в руки попадал чистый лист пергамента — целый чистый лист! нового пергамента! — всё самое важное он бисерным почерком стремительно записывал в каком-нибудь уголке, а остальное пространство листа неизбежно оказывалось покрыто рисунками. Там можно было найти все, кроме слов — города и пустыни, людей, фантастических зверей, узоры, травы, и конечно же — ноты. Привычку эту было не истребить никаким свободным доступом к запасам Цитадели.
Горан провел по строкам кончиками пальцев, стараясь не повредить старый пергамент.
Кто же писал тебя?..
Тёмным тяжелым полотном развернулась память: огонь сторожевых башен на холмах, шатры, измученный вестник протягивает измятый свиток — “Только что, в третьей доле полудня пятого дня, три отряда перешли плато... я выхожу навстречу. Гонец найдет тебя вовремя... а я могу не успеть. Моро.” В спешке начертанные знаки безупречно выверены, потёк туши — всего лишь необходимое дополнение к совершенству рун, грязное пятно от стакана и то — обрамление картины.
Память угасала медленно и неохотно. Чёрная равнина, покрытая сетью огненных рек, дымное небо и тёмные стены... лица, люди, голоса... живые, живее чем то, что вокруг.
Первая весть за сотню лет.
— Моро, — произнес он шёпотом и, забывшись, улыбнулся письму так, как не улыбался людям.
Вскинул голову в досаде, возвращаясь в настоящее.
* * *
Красавчик Эйльм успел только неверяще разинуть рот на орущих князей, а они уже перешли к рукоприкладству. Скажите спасибо, никто пока не потянулся за мечом! Но ближник князя Меруха отвесил зуботычину князю Риндалу, а князь Ивран кинулся бить князя Меруха и промахнулся, слетел в толпу у помоста... по первости не разобрался, и там тоже вспыхнула драка.
От восторга Эйльм крепко обнял торговку и закричал, искусно изменив голос, чтобы казалось, что он не здесь — а дальше — о, ещё один бесценный навык, изученный у старших дружинников!
— Ивран не бык, а вол! — разнеслось над толпой, — Вместо девиц кидается на мужиков, да и то — мажет!
Остановить вождя-Быка после этого было бы невозможно.
Эйльм хохотал как умалишенный, пока не увидел, что на площади становится все меньше женщин и детей, а мирные люди отступают к окраине, оглядываясь в панике.
Мимо прокатилась толпа, а Эйльм попятился к стене и огляделся — половина отряда отчаянно пыталась пробиться к родному обозу.
Князь Горан поднял голову от своего загадочного пергамента.
Недоуменно воззрился на потасовку на площади, отследил взглядом, как и Эйльм, уже троих, достающих ножи, и даже не встал — воздвигся, забыв, о том, где находится.
— Прекратить! — взвилось над толпой ударом бича.
Такая сила была в этом возгласе, что у людей опустились руки.
А судья Анлах на помосте поднял голову и пристально посмотрел — в толпу.
Люди начали останавливаться, оглядываться недоуменно. Вот кто-то помог подняться недавнему противнику, вот извиняться стали — ярмарочный же день, а тут — накатило.
Как будто холодной водой плеснули — а по клубку дерущихся, которым — не хватило, князь Горан от души влепил настоящим кнутом.
Эйльм гордо ухмыльнулся, а потом увидел безвольно опущенную к камням открытую корзинку, и невозможно стало — смолчать.
— Горана — в Судьи! — заорал Красавчик самую дикую вещь, что пришла на ум.
Вокруг захохотали облегченно, кто-то в шутку поддержал — Горана-приблуду! Князя-бродягу! В Судьи! Вождя с рубежей! Ха-ха-ха!
Клич подхватили на разные лады. Горан стоял у телег обоза — мрачный, сматывал кнут, и молчал.
Пока ошарашенная торговка хватала ртом воздух и ощупывала покрывало, Эйльм быстро схватил сколько влезло — из плетеной корзинки — и скрылся в толпе. Главное было — чтобы князь не понял, откуда кричали первый раз. А остальных Эйльм не боялся.
Белый судья Анлах встал, глянул презрительно на прочих князей, ударил посохом о помост — и на всю площадь — крикнул.
— Князя Горана с Гранитной реки — по зову людей — объявляю наследником! Судьей Кланов!
* * *
Тяжело это — тайком пробираться к лагерю, когда таких лагерей вокруг два десятка.
Каждый вождь, каждый князь, каждый, у кого были — имя и храбрость — отправились провожать Горана-Бродягу на испытание. Редко кого вот так выкликают с помоста, потом сам себе в старости не простишь, если не сможешь внукам поведать приключившуюся историю.
Анлах Судья ехал с тремя воинами и внучкой и вставал отдельным лагерем, а вокруг их шатра сменялся караул — чтобы испытание было честным, чтобы Анлах не передал Горану или его людям ни совета, ни подсказки.
А Эйльм Красавчик стоял у большого костра и виновато сопел, не осмеливаясь поднять глаза. Он опоздал к выходу отряда, догнал своих только на первом привале и, к несчастью, не было сомнений в причинах задержки. Сомнения всегда были только в том, сколько именно возмущённых девиц будет ожидать Эйльма при возвращении.
— Н-ну? — с оттяжкой сказал тот, кого местные кликали Гораном, а в дружине, пришедшей из-за гор, иногда называли Даур, Мрачный. За кротость нрава и светлый дух, как шутили старшие воины. Ещё его звали — Хэлкар, но Эйльм уже знал, что за такое именование получаешь подзатыльник. И вообще всё очень страшно и тайно, так что — князь Горан. Или Даур. Да.
— Рассказывай, — поторопил его Мрачный, и поудобнее устроился на чурбачке.
— Что рассказывать-то, — засопел Эйльм. — Заспался я, дурень, как есть. Посмотрел, как всё сладилось-то складно на площади, да и засмотрелся, значит, а там такая вся чернобровая…
— Сын лошади, — беззлобно прервал его князь. Эйльм кинул на старшего быстрый взгляд и облегченно выдохнул: не сердится! — Про чернобровых будешь складывать басни, когда вернешься в крепость. Расскажи мне про этот их обычай.
— Про ведьму? — быстро спросил Эйльм. — Про испытание? Как есть странная история. Есть в горах богиня… а может и не богиня. Мудрая женщина. Или не женщина. Бают, дева... А может, и не дева? Но пока никто не проверял!
Эйльм ещё раз покосился на князя и решил не гневить судьбу.
— Местные сказывают, она судьбу видит и всё сердце человеческое… Если ты в душе не человек, а зверь лютый, то войдёшь к ней в долину и не вернёшься.
— А если тебя там поджидают ближники трех старших князей, так тем более, — одобрил Горан, выскребая ложкой котелок.
Эйльм насупился. Легенда ему нравилась и он упрямо продолжил.
— Первого из судей она рядом с клановыми вождями поставила, так им наказала, живёте, мол, в моей долине, и пока как люди живёте — владейте тем, что сумеете взять, но не переступайте законов человеческих и божеских. Говорят, судья должен с каким-то знаком от нее выйти. Тогда кланяются ему хозяева селений и есть ему власть решать промеж ними споры и менять обычай. Заживём, князь!
— Эйльм, — сказал Горан ровно, — и Эйльм побледнел, выпрямился, заговорил грамотно и тихо.
— Старый Анлах совсем мальчишкой был, когда отправился к долине. Что-то случилось с ним, князь! Ох, как поднялся! Много от него было дел добрых, да вот как все обернулось… Люди шепчут, прокляла его горная девка, забрала благословение. Вот после резни на Рударских холмах и прокляла. Ни дома, ни семьи, одна правнучка из родни осталась.
— У меня и того меньше, — отозвался Горан. — Выходит, мне, Красавчик, и вовсе бояться нечего?..
Эйльм робко поднял глаза от земли и неверяще вскинул брови.
Князь улыбался.
* * *
Где-то на тропе ждала засада. И не те смешные пятеро, которых он обошел за дюжину шагов.
Он знал это. Равно как знал и то, что будь он просто человеком, то засады не заметил бы. Поэтому шел по тропе, как шел, с уверенной неспешностью старого воина. С такой же уверенной осторожностью.
Внимательный наблюдатель отметил бы, что человеку неспокойно без привычной тяжести меча на бедре. Потому он и не пытался это беспокойство скрыть. Напротив, позволил себе оглядеться. Позволил наблюдателю думать, что ему неуютно здесь, в сгущающемся вечернем тумане. Одному. В лесу.
“Где же?” — подумал человек на заросшей тропе. “Где ты прячешься?.. Это ловушка? Это — испытание?”
Переступил через большой камень и вычертил одной ладонью незаметный жест, прихватив из воздуха немного тумана.
“Медленнее”, — мелькнула мысль. “Люди плохо видят в сумерках. Где же ты? Кто же ты?..”
Резко вскинул голову.
И в этот момент ему на спину с дерева обрушился тот, кто ждал. Но воина не оказалось под деревом, не оказалось на тропе, только порыв ветра, только туман, расходящийся под ударом деревянного шеста.
“Дерево. Спасибо и на этом. Ждал предательства и удара стали, но тут — дерево.”
Ненадолго хватило обманного знака.
Закружились друг против друга, а вокруг них заплясали тени, задрожал туман. Обменялись ударами. Каждый понял — драка будет не простой.
“Орк! Да какой крупный… И какой чистый — их ведь чуешь в лесу за милю. Говорят, здесь живут не только уруки?..”
Удар, ещё один, ещё. Быстро, быстрее глаза — от одного ушёл, второй отбил ножом, снял стружку с шеста. Третий пришёлся по ребрам вскользь и седой отшатнулся, гневно сощурил глаза, выгнулся весь в броске вперёд и полоснул-таки противника ножом по бедру.
Противник внезапно замер. Остановился и седой, не опуская кинжал, всмотрелся пристально, неверяще проследил взглядом след от своего удара на одежде соперника — ни капли крови. Взрезал набедренник, не более, а значит — промахнулся.
Длинные мелкие косы, высокий лоб, золотая гривна на шее…
Старая как камни тропы, упрямая как овечья колючка. Изменённая. Иртха.
— Й’Ману думает, — сильным низким голосом сказал орчиха, часто дыша, — Й’Ману ослепла или Й’Ману знает этот удар, Й’Ману знает такой бой? Й’Ману й’ханг… совсем плоха? Й’Ману видит — хагра учили драться духи, не ври, человек, как может быть такое, что на тебе тень Гортх’хара?
Князь Горан вздрогнул и опустил клинок. Помедлил, потирая рёбра.
— Не молчи, человек, — рыкнула орчиха и стукнула о землю шестом. Повела недовольно головой, втянула ртом воздух, пробуя нёбом туман на вкус. Вся она была как древесный корень. Высокая, жилистая, узловатая. В шрамах от лба до щиколоток, от запястий до шеи в бронзовых и золотых браслетах.
— Старое имя, сильное имя, — ровно сказал Горан. — Ты знала его, Й’Ману?
— Йах, да, Й’Ману знает его! — звериные, светящиеся в сумерках, глаза орчихи нетерпеливо расширились. — Воин пришел из земель на востоке? Воин — посланник Гортх’хара? Й’Ману давно ждет, Й’Ману знает, Гортх’хар нашел себе новую землю, но Й’Ману давно уже не может прийти к нему, здесь у Й’Ману — долг! Но перед Гортх’харом тоже — долг, который больше жизни…
— Гортхауэр погиб шесть столетий тому назад, — скучным голосом ответил седой и не глядя вогнал кинжал в ножны. Глянул на иртха внимательно и удивлённо. — Если у тебя был перед ним долг, Й’Ману, можешь попробовать отдать его мне. Думаю, я был из его последних... учеников.
* * *
Он помог ей подтащить побольше дров, присел на бревно рядом с костровищем. Не задумываясь, подсказал чадящему ленивому огоньку — “Гори!”. Орчиха заулыбалась счастливо, стукнула себя кулаком по бедру — жест удивления и радости, как у людей — захлопать в ладоши. Не испугалась, выходит, и впрямь — видывала такое раньше. Что уж там… скорее всего видывала и не такое.
Он не только знал, но и чувствовал, что их костёр — не единственный. Видел чужое далёкое пламя, слышал краем души, что на поляне у входа в лес все те, кто сопровождал его к долине, жгут сейчас костры. Два десятка огней, свой — у каждого отряда. Не та эта ночь, когда рискнут пойти к чужому огню. Ждут его люди, молчат тяжелее прочих. Ждут... выйдет он из леса своими ногами или не появится вовсе? Вынесет огненный знак или придет безумный и тоскливый, как предыдущие, кто пытался? Или вовсе пропадёт, как появился — исчезнет, унесённый восточным ветром?..
И он ждет. Правда, не совсем того же, что наслушавшиеся местных сказок воины на поляне.
Двое — плохое число для ночного костра. Да и не тянула встретившая его шестом и кулаком Й’Ману на могучую горную ведьму. А вот на стража — вполне.
Он снова незаметно потер ноющие рёбра. Да уж, “тень Гортх’хара”... Достойная ученица, верится: последний раз в учебном поединке только тот его так прикладывал.
Орчиха села чуть сбоку, посмотрела серьезно.
— Й’Ману говорит — ночь начинается скоро. Та, что стережёт долину, приходит, а пока Й’Ману спрашивает: как называть воина?
— Когда-то мне было имя Хэлкар… давно. Ты лучше зови меня Горан, как местные. Со старыми именами приходит слишком много старых врагов.
— Гхор’ан? Бродяга? Йах, Й’Ману обещает не смеяться громко. Агра’Гортх, Уже-Погибший, — тоже из имен воина?
— Так меня называли тоже — те из восточных иртха, кто сражался под нашими флагами. Откуда ты знаешь это имя? — в голосе Горана скользнуло удивление.
— Й’Ману умеет слушать и запоминать... а еще Й’Ману знает, что уставшие от войны уходят далеко.
— Выходит, здесь живут не только уруки… дикие уруг, по-вашему. Ты очень хорошо говоришь, Й’Ману. И очень хорошо дерёшься, — в голосе его прозвучал незаданный вопрос.
Орчиха понимающе кивнула, подкинула в костер вязанку давно заготовленного хвороста.
— Й’Ману давно живёт, знает, о чем думает Гхор’ан. Й’Ману помнит: Мелх’хар приходит, смотрит на Й’Ману, жалеет очень, но Й’Ману уже слишком сломанная. Мелх’хар собирает Й’Ману обратно, но с тех пор Й’Ману — Ничья Мать — не может дать жизнь, потому только отбирает чужие.
Мелх’хар?..
— Гхор’ан поперхнулся чем-то?..
— Гхор’ан… э-э-э… я удивлен.
Горан усмехнулся, взглянул прямо на пламя.
И когда иртха растворилась в темноте, не сразу решился отвести от костра взгляд.
Старая даже для него легенда оживала этой ночью в долине, и он не знал, готов ли встретить казавшуюся такой безобидной местную сказку.
Ангэллемар, Долина Звёздного Тумана… и Горная Дева, что дарит своё благословение достойным судить и править.
* * *
Ночь вокруг потемнела, ярче вспыхнул костёр. Девять высоких теней легло на землю за спиной чужака, не одна.
— Здравствуй, госпожа ведьма, — тихо сказал он, встав над огнём.
Ночной воздух больше не пах для него ничем. Ни гарью костра, ни судьбой, ни даже смертью, как последние несколько веков. Только озёрной водой и снегом.
Женщина, что вышла из осеннего тумана, была намного, намного старше древней иртха, бившейся под флагами ещё Первой Твердыни.
И много опаснее.
Она рассмеялась звонко, тряхнула золотой косой. Поставила каменную чашу на сруб дерева, нож положила поперёк чаши. Звёздный свет вспыхнул на лезвии и стёк прямо в воду.
— Здравствуй и ты... господин ведьмак. Лёгкой тебе дороги! Моя вода или твой огонь, разницы нет — коли пришел сойтись со мной в битве, любая из стихий примет вызов.
Это ловушка?.. Это испытание?..
Она протянула правую руку над огнём, широким, мужским жестом. Он, заворожённый, не раздумывая, принял — правой же.
Кольцо обожгло холодом — будто пытаясь предупредить.
Поздно, поздно…
Взгляды и воля схлестнулись над костром.
Больше не было ничего.
Только кто-то кричал в ночи, срывая голос. Кажется — он сам.
Чудовищным, божественным калейдоскопом вновь раскрывалось над ним дневное небо, горел первый взятый город, кричали чайки над пустой — навсегда пустой — водой. Минутным облегчением на лоб легла холодная рука, но даже эта память тут же осыпалась чёрным песком — Жестокий убрал руку, развернулся, и, застегнув шлем, снова ушел прочь по пыльной дороге — умирать.
Он видел — свиток чужой памяти, но не было воли — отличить от своей. Неожиданно, чудовищно схожа оказалась их сила, и не было выхода, не было противостояния, только бесконечное падение, только взгляд: зеркало-в-зеркало, нелюдь в нелюдя... человек — в человека.
В узоре чужого неба вспыхивали падающие звезды, осыпались внутрь себя стеклянные шпили невероятной, нечеловеческой цитадели на горе, ветер нес запах яблонь и дыма, сменялись долгие, лютые зимы, мимо шли последние из близких — прямо в небо, сквозь туман...
Рядом судорожно вскрикнула женщина, полыхнул на сомкнутых веках свет далёкой звезды и мутная волна памяти откатилась обратно, отхлынула, обнажая ночную поляну, затоптанный костёр и двух измученных, обескураженных людей. Между ними, оскалив клыки, стояла старая иртха с шестом.
* * *
Лес угрожающе темнел поблизости, а горы в легком тумане было вовсе не отличить от неба.
В предрассветный час на ногах оставались только стражи у отрядных костров, да где-то у дальнего шатра распивали последнюю флягу счастливые свободные воины, увязавшиеся с дружинами.
Эйльм стоял на границе лагеря и обречённо глядел в ночь.
Самая собачья стража была вся его. А нечего опаздывать, — сказали старшие воины, — теперь отработай-ка, дружок.
— Не смотреть на костёр, — в тридцатый раз напомнил он себе. — Смотреть наружу.
Ну вот чего они дожидались? Конечно же, князя... Но его не было уже столько и пол-столька и еще столько не будет... а если не придёт даже на рассвете? Что тогда делать? Как жить, если у вас собственная комната в маленькой северной крепости, и даже — собственный чертёж в первой мастерской, который ждёт не дождётся вашего возвращения, а вы посреди нигде — стоите предрассветную стражу? И ужасно хочется — есть или спать или кричать во всю глотку, потому что — осенняя ночь же, как бы не та самая — долгая, туман, и звёзд не видать... а князя — князя все нет и нет.
Эйльм сделал суровое лицо и постарался смотреть в ночь непреклонно и решительно.
Получалось плохо.
Пришлось достать сверток с припасами.
Кисет с драгоценным изумом отказывался развязываться. Эйльм вздохнул и чуть-чуть повернулся к костерку — вот же затянул узлы, а. Пока разбирал заскорузлый шнурок — умаялся весь…
— Эйльм! — сказал из-за спины князь, возникая как воплощение ночных кошмаров, прямо за плечом — по крайней мере так показалось Эйльму. — Что ты... ты ешь на посту?
— Ничего! — ответил Эйльм, оборачиваясь. — Не ем! Ой, а что это у тебя на голове, князь?
— И не замечаешь подошедших, — гневно продолжил Горан, выхватывая кисет у Эйльма. Высыпал на ладонь несколько сушеных виноградин, хмыкнул удивленно. — Кто доверил тебе нести стражу, щенок?
Из тени у полога шатра тихо ответил один из старших:
— Я стерегу, Даур. Всё тихо.
Эйльм покраснел до корней волос.
— Просыпайтесь, — с лихорадочным весельем скомандовал Горан. — Да подкиньте хвороста!
От дальнего края поляны донесся крик судьи Анлаха, и уже через дюжину вздохов ночной лагерь ожил.
Горан развернулся к подбегающим людям, вскинул голову. На белых волосах темнел венок из рябины и болотной травы, и в этот венок надо лбом вплетён был цветок, переливчатое, колдовское пламя. От взгляда на синий огонь у Эйльма захолонуло в груди.
— Ну как, — спросил Горан громко, стоя перед немалой толпой, — этого знака — довольно вам?
— Судья, — неохотно сказал кто-то из вождей. Взглянул на огненный цветок и повторил, громче и увереннее, — Судья!
Звонкий женский смех услышал только сам Горан.
Ты способен на большее, чем разрешать споры. — эхом отдалось у него в висках.
Полыхнул в венке ночной цветок.
И Горан увидел, как бледнеют лица разбойных князей, как остальные, будто очнувшись от мутного тяжелого сна, расправляют плечи, смотрят на него — с восхищением и надеждой.
Пылающим венцом колдовской огонь охватил голову, мантией звёздного света и тумана упал на плечи, волной сияния выметая усталость и горе из человеческих душ.
— Не судья — князь! — крикнул рядом кто-то очень молодой и не такой уж глупый, подхватив в сердце своём забытое, давно потерянное в Ангэллемар слово. — Король! Король-Чародей!
06.02.2014 в 01:41
Пишет WTF ChKA 2014:WTF ChKA 2014. Level 2. Арты и клипы G — PG-13
URL записиWTF ChKA 2014
"Сотворённые" арт
"Равновеликий" арт
"Одиночество" арт
"Владыка Судеб" арт
"Дракон Воздуха" арт
"Сотворение звёзд" арт
"Звёздный путь" арт
"Над облаками" арт
"Горностаюшка-ласочка" арт
"Маки" арт
"Девятеро" клип
"Песнь Элхэ" клип
"Сотворённые" арт
"Равновеликий" арт
"Одиночество" арт
"Владыка Судеб" арт
"Дракон Воздуха" арт
"Сотворение звёзд" арт
"Звёздный путь" арт
"Над облаками" арт
"Горностаюшка-ласочка" арт
"Маки" арт
"Девятеро" клип
"Песнь Элхэ" клип
Название: Сотворённые
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Гортхауэр, Курумо
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: 2052х3000, 3,4Мb (откроется в новом окне)
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Сотворённые"
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Гортхауэр, Курумо
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: 2052х3000, 3,4Мb (откроется в новом окне)
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Сотворённые"
Название: Равновеликий
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Гэленнар Соот-Сэйор
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: 1500х2474, 1,7Мb (откроется в новом окне)
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Равновеликий"
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Гэленнар Соот-Сэйор
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: 1500х2474, 1,7Мb (откроется в новом окне)
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Равновеликий"
Название: Одиночество
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Гортхауэр, черные маки
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: 1100х2000, 1,3Мb (откроется в новом окне)
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Одиночество"
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Гортхауэр, черные маки
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: 1100х2000, 1,3Мb (откроется в новом окне)
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Одиночество"
Название: Владыка Судеб
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Намо Мандос, Книга Мира, души умерших
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: 2500х3600, 614Кb (откроется в новом окне)
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Владыка Судеб"
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Намо Мандос, Книга Мира, души умерших
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: 2500х3600, 614Кb (откроется в новом окне)
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Владыка Судеб"
Название: Дракон Воздуха
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Анкалагон Чёрный
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: 1200х2500, 4,74Мb (откроется в новом окне)
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Дракон Воздуха"
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Анкалагон Чёрный
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: 1200х2500, 4,74Мb (откроется в новом окне)
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Дракон Воздуха"
Название: Сотворение звёзд
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Варда
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: 1200х2000, 159Кb (откроется в новом окне)
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Сотворение звёзд"
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Варда
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: 1200х2000, 159Кb (откроется в новом окне)
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Сотворение звёзд"
Название: Звёздный путь
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: арт с элементами коллажа
Пейринг/персонажи: крылатый конь
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: 1200х1200, 654Кb (откроется в новом окне)
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Звёздный путь"
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: арт с элементами коллажа
Пейринг/персонажи: крылатый конь
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: 1200х1200, 654Кb (откроется в новом окне)
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Звёздный путь"
Название: Над облаками
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Драконы Огня
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: 800х1200, 443Кb
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Над облаками"
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Драконы Огня
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: 800х1200, 443Кb
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Над облаками"
Название: Горностаюшка-ласочка
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Йолли
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: 561х640, 54Кb (откроется в новом окне)
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Горностаюшка-ласочка"
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Йолли
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: 561х640, 54Кb (откроется в новом окне)
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Горностаюшка-ласочка"
Название: Маки
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Эллери Ахэ
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: 850х675, 282Kb (откроется в новом окне)
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Маки"
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Эллери Ахэ
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: 850х675, 282Kb (откроется в новом окне)
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Маки"
Название: Девятеро
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: клип
Пейринг/Персонажи: назгулы
Категория: джен
Жанр: пафос/юмор
Рейтинг: G – PG-13
Исходники: музыка: Любэ – "Опера", видео:"Властелин Колец", режиссерская версия; фильмы "Одна ночь с королем", "Легенда о звере", "Черная смерть", "Хетты. Цивилизация, которая изменила мир", "Великий Мерлин", "Эрик Викинг", сериал "Повелитель зверей"; клипы Amon Amarth - Father of the Wolf, Serenity - Wings of Madness
Продолжительность и вес: 3.21, 26 Мб
Примечание: в роли Харада - Древняя Персия. В роли котика - Саурон.
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Девятеро"
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: клип
Пейринг/Персонажи: назгулы
Категория: джен
Жанр: пафос/юмор
Рейтинг: G – PG-13
Исходники: музыка: Любэ – "Опера", видео:"Властелин Колец", режиссерская версия; фильмы "Одна ночь с королем", "Легенда о звере", "Черная смерть", "Хетты. Цивилизация, которая изменила мир", "Великий Мерлин", "Эрик Викинг", сериал "Повелитель зверей"; клипы Amon Amarth - Father of the Wolf, Serenity - Wings of Madness
Продолжительность и вес: 3.21, 26 Мб
Примечание: в роли Харада - Древняя Персия. В роли котика - Саурон.
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Девятеро"
Название: Песнь Элхэ
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: клип
Пейринг/Персонажи: безымянная Видящая, назгулы, разные инкарнации Элхэ и другие
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G – PG-13
Исходники: музыка: Невидь – "Серебро небесных слез", видео:Skálmöld – Gleipnir, Leaves Eyes – Hell to the Heavens, ERA - Ameno, Ensiferum – From Afar, Ветер Воды – Ветер Воды, Thundertale - Thunder take me away, Lord Of The Lost – See You Soon, Kivimetsän Druidi – Jaassa Varttunut, Serenity – Wings of Madness, Amon Amarth – Guardians of Asgaard, Mandragora Scream – Dark Lantern, Sólstafir – Fjara, разный футаж
Продолжительность и вес: 3.57, 30 Мб
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Песнь Элхэ"
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: клип
Пейринг/Персонажи: безымянная Видящая, назгулы, разные инкарнации Элхэ и другие
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G – PG-13
Исходники: музыка: Невидь – "Серебро небесных слез", видео:Skálmöld – Gleipnir, Leaves Eyes – Hell to the Heavens, ERA - Ameno, Ensiferum – From Afar, Ветер Воды – Ветер Воды, Thundertale - Thunder take me away, Lord Of The Lost – See You Soon, Kivimetsän Druidi – Jaassa Varttunut, Serenity – Wings of Madness, Amon Amarth – Guardians of Asgaard, Mandragora Scream – Dark Lantern, Sólstafir – Fjara, разный футаж
Продолжительность и вес: 3.57, 30 Мб
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Песнь Элхэ"
11.02.2014 в 23:15
Пишет WTF ChKA 2014:WTF ChKA 2014: Челлендж. Часть 1
Текст песниХоть дорога – нитью тонкой, но не встретится помех
У бездомного лисенка серебристо-черный мех
У бездомного лисенка заслоняет мысли страх,
От заката бег и до утра…
Как ребенок, веря в чудо,
И под солнцем, и в ночи
Я ищу тебя повсюду –
Но дремучий лес молчит.
Время лисам просыпаться – светляки в лесу зажглись.
Перстенек, большой для пальца, скрыл резной кленовый лист.
Знаю, сгинули в тумане имя, дом и вся родня
Не беги хотя бы от меня…
На заре, моргая сонно,
Сидя в дуплах напоказ,
О тебе расскажут совы, -
Запоздает их рассказ.
Все укрыла ночь, но где ж ты, песня радости и свет?
Ты приносишь в мир надежду, а пока надежды нет.
Может, странствие лесное оборвется, выйдет срок,
А сейчас – украдкой, без дорог…
Но куда и зачем,
Ты ответишь едва ли
И ногам где взять отдых, озябшим, босым
Всё бежишь в темноте,
Чтоб тебя не догнали
Остромордые серые псы...
Много лет я верю в чудо,
И под солнцем, и в ночи
Все ищу тебя повсюду –
Но дремучий лес молчит.
ссылка на скачивание
Текст песниНепоседа-рассвет небо розовым расписал
Над туманной долиной, излучиною реки.
И, погладив упругие стебли,
Тронув ласково лепестки,
Говорящая с травами слушает голоса:
Деревца черенок,
Дева с глазами лани
Жизнь, от беды их, горечи охрани
и вплетены в венок
светлые маки-лайни,
Радуйся, ждут тебя золотые дни…
Тени псами ложатся, пытаясь огонь стеречь,
Но не могут, а пламя не в силах развеять мрак,
И никак не проходит тревога –
Что-то в мире пошло не так,
Говорящая с травами слышит чужую речь.
Где колокольчик рос,
где первоцвет-итиллэ?
Юность наивная, первый любовный пыл…
Колкий и злой мороз
Корни лишает силы,
Поступь чужая цветы обращает в пыль.
Из бетона и стекол поднимутся города,
Вместо маков зардеют пластмассовые цветы,
Но среди бесконечного шума
И обыденной глухоты
Пробивается голос, и будет звучать всегда.
Помнишь ли ты свой дом,
Помнишь ли подорожник,
Что уводил от забвения и беды?
Так же светла лицом,
Только немного строже,
Только вокруг неизменные смог и дым.
Выросли города,
Прошлого не осталось
нет ничего, кроме памяти и теней.
Многое – в никуда
Схлынет водою талой,
Только аира корни всего прочней.
ссылка на скачивание
Профессиональная запись
Песни под гитару
Вид на общей странице | На странице комментариев
Фон страницы, фон враппера
Настройки цвета:
Заголовок: #3063ce
Ссылки: #4490bb
Текст: #517ec2
Оффтопик: #2b446d
Всё остальное прозрачно, границ нет
КОД
Примечания:
• для корректного отображения фоновой картинки помимо CSS должен стоять сервис Увеличение веса/размера картинок в БИ, в противном случае изображение большего формата будет некрасиво размываться или ужиматься.
• нужны шрифты Agatha-Modern и Arkhive;
• фон дневника загружается отдельно, через БИ (подробнее об этом смотрите в инструкции по установке)
Инструкция по установкеИнструкция по установке
1. Загружаем к себе в БИ все прилагающиеся исходники
2. Далее идём в БИ и нажимаем на url картинки. Откроется окно с ссылкой такого вида (на примере другого фона)
3. Копируем из этой ссылки всё, что идёт с правой стороны, вплоть до static.diary.ru
На выходе должна быть вот такая ссылка: /userdir/1/8/5/3/1853869/76957673.jpg
4. Копируем её в заранее вставленный в поле ввода CSS-кода код, подставляя в нужные места
Выглядит это примерно так: #body {background: url('/userdir/1/8/5/3/1853869/76957673.jpg'); }
Повторяем процедуру для каждого элемента, где нужно прописать отдельный фон
5. Сохраняем дизайн
Общий вид: неактивное меню, активное меню | на странице комментариев
Фон: страницы и записей | экстратоп
Настройки цвета:
Заголовок: #7891e9
Ссылки: #a47fdb
Текст: #b93b61
Оффтопик: #f1879a
Всё остальное прозрачно, границ нет
КОД:
Примечания:
• перенесённое на экстратоп меню;
• фон меню прозрачный, проявляется при наведении; *
* т.к. название дневника и логин автора являются его частью, они "вспыхивают" и "гаснут" в соответствии с самим элементом меню.
• цвет аватаров приглушён и также проявляется при наведении;
• меняющийся цвет ссылок в меню и на блоке записей;
• фон дневника загружается обычным способом;
• для корректного отображения надписей нужен шрифт Arkhive.
Инструкция по установкеИнструкция по установке
1. Загружаем к себе в БИ все прилагающиеся исходники
2. Далее идём в БИ и нажимаем на url картинки. Откроется окно с ссылкой такого вида (на примере другого фона)
3. Копируем из этой ссылки всё, что идёт с правой стороны, вплоть до static.diary.ru
На выходе должна быть вот такая ссылка: /userdir/1/8/5/3/1853869/76957673.jpg
4. Копируем её в заранее вставленный в поле ввода CSS-кода код, подставляя в нужные места
Выглядит это примерно так: #body {background: url('/userdir/1/8/5/3/1853869/76957673.jpg'); }
Повторяем процедуру для каждого элемента, где нужно прописать отдельный фон
5. Сохраняем дизайн
Наш канон появился в начале 90х, и наш канон от рождения был апокрифом
Более того, апокрифом с нелёгкой судьбой.
Начнём с того, что у нас есть как минимум три варианта канона на выбор...
В начале у Чёрной Книги Арды было два автора - Ниэннах и Иллет (Наталья Васильева и Наталья Некрасова соответственно).
Первый вариант текста переходил из рук в руки на распечатках и на дискетах.
Второй вариант, он же "Крылья Чёрного Ветра", вышел в 1995 году в издательстве Диас, стал для толкинистов навеки "ЧКА-1" (несмотря на то, что нынче оба автора предпочитают называть этот текст "черновиком") и перевернул всё.
Цитата из предисловия к ЧКА-1:
...Следует ли верить себе? Если следует, то насколько? Следует ли говорить - это так, потому что я хочу, чтобы так было? Потому мне так нравится? Следует ли принимать сказку за реальность?
Вначале было Слово.
И Слово было - имя, то, что "не числится больше среди имен Валар, и не произносится более оно в Арде". И были - две дотошные дамы, гуманитарий и "технарь", не поверившие в то, что имя это означает - "Тот, кто восстал в мощи своей".
Вначале был вопрос.
"Смотрите своими глазами" - предложили Ниэннах и Иллет. И рассказали о том, что увидели сами.
И побудили многих и многих сделать то же самое.
Цитата из предисловия к ЧКА-1
Давайте скажем откровенно: то, что мы зовем Ардой, - есть. Мы в это верим, - каждый по-своему, - даже если разум говорит, что это бред, что этого не может быть. Это - есть. И - будет. И наше восприятие, наша вера в мир, зовущийся Ардой, меняет и творит его даже сейчас. И на то, что вы увидите, открыв эту книгу, - почти глас вопиющего в пустыне - смотрите сами. Попробуйте, по крайней мере. Не идите лишь по нашим следам. Ищите свое. Эта книга - лишь попытка докричаться.
Докричались успешно. ЧКА взорвала фандом, до того придерживавшийся идеи о том, что Профессор в основном был прав. Тогдашние толкинисты позволяли себе не так уж много вольностей, и всё творчество шло в рамках "продолжения и дописывания". И еще юмором пробавлялись.
А тут впервые нашлись те, кто громко заявил - всё было не так!
ЧКА породила массу дискуссий: например, о Тьме и Свете, о глюколовстве (ака энергуйстве, ака визионерстве, ака мироглядстве), и конкретно о ЧКА завели отдельный тред в Таверне "Семь кубков", в некогда знаменитой библиотеке Тол-Эрессеа. Там же есть отдельная подборка статьей.
Посыпались ответвления уже от ЧКА - например, цикл Тайэрэ "Средиземье: Отражение Х".
Нашлись и те, кто попробовал представить себе - или увидеть - как может выглядеть вся ситуация с Ардой, если это - только один мир из многих, если много создателей миров, если события Арды - только отголосок того, что происходит в большем масштабе. Например, об этом писали Джельтис ("Повесть о людях") и Ассиди ("Сердце Вселенной").
Кстати, в библиотеке Тол-Эрэесеа до сих пор висят тексты Иллет, не вошедшие в первое издание.
В 1998 году мнения (и, наверное, видения) авторов разошлись, и в 2000 году в Эксмо вышли два тома:
"Чёрная книга Арды", автор Н. Васильева, при участии Н. Некрасовой - это издание стало известно как "ЧКА-2".
"Черная книга Арды: Исповедь стража", автор Н. Некрасова, при участии Н. Васильевой.
Переиздание вызвало много шума, кто-то так и не смог простить того, что ушла острая эмоциональность первой редакции, а кто-то, напротив, возрадовался, что стало тише и более внятно.
Эмоциональный накал второго издания действительно снизился по сравнению с первым, но не везде. Поэтому текст стал неровным, и теперь при чтении зачастую кажется, что у героев то осложнение, то ремиссия.
Некоторые эпизоды выпали, некоторые были вписаны и дополнены.
Глубокое осуждение в среде как поклонников, так и (!внезапно) противников вызвало то, что не только вставки-беседы с Гостем выглядят как прямые ответы и отсылки к дискуссиям как на ДОске Ниэннах, так и вообще в Интернете, но и в самом художественном тексте появился отчетливый оттенок полемики.
В дальнейшем из "Исповеди Стража" произросла "Великая игра" (история назгулов по Иллет), но это уже за рамками нашей истории.
Ниэннах продолжила работать над текстами. Часть выложили на сайт, а в 2008 году в издательстве Memories вышел двухтомник, он же ЧКА-3. Оставлены только тексты Ниэннах, многие из них переработаны так, что и узнать трудно.
Вместе с томами выпустили атлас Ард/ты (19 цветных карт формата A4, очень красивые).
Третье издание поклонники и посетители ДОск приняли с восторгом, остальные — скорее, с недоумением. Полно и длинно это недоумение выразила Кеменкири в статье "Серая книга нолдор" (рекомендую). Это — страница, где текст можно скачать. Увы, он существует только в виде doc-файла.
ЧКА-3 стала еще тише, еще спокойней. Теперь никто не кричит, это уже "попытка поговорить".
Из книги ушло много чудес и волшебства (в особенности того, что принадлежит светлым эльфам), и это печалит. В книге появились объяснения некоторых спорных моментов, и это радует.
Исчезли некоторые острейшие события спойлер и КАПС!- КАК ЭЛЛЕРИ АХЭ НЕ ВЕШАЛИ НА СКАЛАХ?! — и это трудно простить.
Но, как бы мы ни относились к переменам, мы всё равно можем продолжать смотреть своими глазами.
URL записиНазвание: Айони
Автор текста: WTF ChKA 2014
Форма: песня
Размер: 2:37
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G
Примечание: текст и музыка написаны специально для этого квеста
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Айони"
Автор текста: WTF ChKA 2014
Форма: песня
Размер: 2:37
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G
Примечание: текст и музыка написаны специально для этого квеста
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Айони"
Текст песниХоть дорога – нитью тонкой, но не встретится помех
У бездомного лисенка серебристо-черный мех
У бездомного лисенка заслоняет мысли страх,
От заката бег и до утра…
Как ребенок, веря в чудо,
И под солнцем, и в ночи
Я ищу тебя повсюду –
Но дремучий лес молчит.
Время лисам просыпаться – светляки в лесу зажглись.
Перстенек, большой для пальца, скрыл резной кленовый лист.
Знаю, сгинули в тумане имя, дом и вся родня
Не беги хотя бы от меня…
На заре, моргая сонно,
Сидя в дуплах напоказ,
О тебе расскажут совы, -
Запоздает их рассказ.
Все укрыла ночь, но где ж ты, песня радости и свет?
Ты приносишь в мир надежду, а пока надежды нет.
Может, странствие лесное оборвется, выйдет срок,
А сейчас – украдкой, без дорог…
Но куда и зачем,
Ты ответишь едва ли
И ногам где взять отдых, озябшим, босым
Всё бежишь в темноте,
Чтоб тебя не догнали
Остромордые серые псы...
Много лет я верю в чудо,
И под солнцем, и в ночи
Все ищу тебя повсюду –
Но дремучий лес молчит.
ссылка на скачивание
Название: Говорящая с травами
Автор текста: WTF ChKA 2014
Форма: песня
Размер: 3.12
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G
Примечание: текст и музыка написаны специально для этого квеста
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Говорящая с травами"
Автор текста: WTF ChKA 2014
Форма: песня
Размер: 3.12
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G
Примечание: текст и музыка написаны специально для этого квеста
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Говорящая с травами"
Текст песниНепоседа-рассвет небо розовым расписал
Над туманной долиной, излучиною реки.
И, погладив упругие стебли,
Тронув ласково лепестки,
Говорящая с травами слушает голоса:
Деревца черенок,
Дева с глазами лани
Жизнь, от беды их, горечи охрани
и вплетены в венок
светлые маки-лайни,
Радуйся, ждут тебя золотые дни…
Тени псами ложатся, пытаясь огонь стеречь,
Но не могут, а пламя не в силах развеять мрак,
И никак не проходит тревога –
Что-то в мире пошло не так,
Говорящая с травами слышит чужую речь.
Где колокольчик рос,
где первоцвет-итиллэ?
Юность наивная, первый любовный пыл…
Колкий и злой мороз
Корни лишает силы,
Поступь чужая цветы обращает в пыль.
Из бетона и стекол поднимутся города,
Вместо маков зардеют пластмассовые цветы,
Но среди бесконечного шума
И обыденной глухоты
Пробивается голос, и будет звучать всегда.
Помнишь ли ты свой дом,
Помнишь ли подорожник,
Что уводил от забвения и беды?
Так же светла лицом,
Только немного строже,
Только вокруг неизменные смог и дым.
Выросли города,
Прошлого не осталось
нет ничего, кроме памяти и теней.
Многое – в никуда
Схлынет водою талой,
Только аира корни всего прочней.
ссылка на скачивание
Название: По следам воспоминаний
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: фанмикс
Продолжительность/вес архива/количество песен: ок. 30 мин + ок. 23 мин, 17 песен (70 мб), ссылка на скачивание
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G — PG-13
Примечание: не все в восторге от песен под гитару, поэтому фанмикс поделен на две части: собственно песни под гитару и профессиональная запись
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "По следам воспоминаний"
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: фанмикс
Продолжительность/вес архива/количество песен: ок. 30 мин + ок. 23 мин, 17 песен (70 мб), ссылка на скачивание
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G — PG-13
Примечание: не все в восторге от песен под гитару, поэтому фанмикс поделен на две части: собственно песни под гитару и профессиональная запись
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "По следам воспоминаний"
Профессиональная запись
Песни под гитару
Название: Дизайн № 1
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: CSS-дизайн
Категория: джен
Рейтинг: G
Предупреждения: нет
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Дизайн № 1"
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: CSS-дизайн
Категория: джен
Рейтинг: G
Предупреждения: нет
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Дизайн № 1"
Вид на общей странице | На странице комментариев
Фон страницы, фон враппера
Заголовок: #3063ce
Ссылки: #4490bb
Текст: #517ec2
Оффтопик: #2b446d
Всё остальное прозрачно, границ нет
КОД
Примечания:
• для корректного отображения фоновой картинки помимо CSS должен стоять сервис Увеличение веса/размера картинок в БИ, в противном случае изображение большего формата будет некрасиво размываться или ужиматься.
• нужны шрифты Agatha-Modern и Arkhive;
• фон дневника загружается отдельно, через БИ (подробнее об этом смотрите в инструкции по установке)
Инструкция по установкеИнструкция по установке
1. Загружаем к себе в БИ все прилагающиеся исходники
2. Далее идём в БИ и нажимаем на url картинки. Откроется окно с ссылкой такого вида (на примере другого фона)
3. Копируем из этой ссылки всё, что идёт с правой стороны, вплоть до static.diary.ru
На выходе должна быть вот такая ссылка: /userdir/1/8/5/3/1853869/76957673.jpg
4. Копируем её в заранее вставленный в поле ввода CSS-кода код, подставляя в нужные места
Выглядит это примерно так: #body {background: url('/userdir/1/8/5/3/1853869/76957673.jpg'); }
Повторяем процедуру для каждого элемента, где нужно прописать отдельный фон
5. Сохраняем дизайн
Название: Дизайн № 2
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: CSS-дизайн
Категория: джен
Рейтинг: G
Предупреждения: нет
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Дизайн № 2"
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: CSS-дизайн
Категория: джен
Рейтинг: G
Предупреждения: нет
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Дизайн № 2"
Общий вид: неактивное меню, активное меню | на странице комментариев
Фон: страницы и записей | экстратоп
Заголовок: #7891e9
Ссылки: #a47fdb
Текст: #b93b61
Оффтопик: #f1879a
Всё остальное прозрачно, границ нет
КОД:
Примечания:
• перенесённое на экстратоп меню;
• фон меню прозрачный, проявляется при наведении; *
* т.к. название дневника и логин автора являются его частью, они "вспыхивают" и "гаснут" в соответствии с самим элементом меню.
• цвет аватаров приглушён и также проявляется при наведении;
• меняющийся цвет ссылок в меню и на блоке записей;
• фон дневника загружается обычным способом;
• для корректного отображения надписей нужен шрифт Arkhive.
Инструкция по установкеИнструкция по установке
1. Загружаем к себе в БИ все прилагающиеся исходники
2. Далее идём в БИ и нажимаем на url картинки. Откроется окно с ссылкой такого вида (на примере другого фона)
3. Копируем из этой ссылки всё, что идёт с правой стороны, вплоть до static.diary.ru
На выходе должна быть вот такая ссылка: /userdir/1/8/5/3/1853869/76957673.jpg
4. Копируем её в заранее вставленный в поле ввода CSS-кода код, подставляя в нужные места
Выглядит это примерно так: #body {background: url('/userdir/1/8/5/3/1853869/76957673.jpg'); }
Повторяем процедуру для каждого элемента, где нужно прописать отдельный фон
5. Сохраняем дизайн
Название: Нелёгкая судьба нашего канона
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Форма: фандомная аналитика
Размер: 789 слов
Категория: джен
Рейтинг: G
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 – работа "Нелёгкая судьба нашего канона"
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Форма: фандомная аналитика
Размер: 789 слов
Категория: джен
Рейтинг: G
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 – работа "Нелёгкая судьба нашего канона"
Наш канон появился в начале 90х, и наш канон от рождения был апокрифом
Более того, апокрифом с нелёгкой судьбой.
Начнём с того, что у нас есть как минимум три варианта канона на выбор...
В начале у Чёрной Книги Арды было два автора - Ниэннах и Иллет (Наталья Васильева и Наталья Некрасова соответственно).
Первый вариант текста переходил из рук в руки на распечатках и на дискетах.
Второй вариант, он же "Крылья Чёрного Ветра", вышел в 1995 году в издательстве Диас, стал для толкинистов навеки "ЧКА-1" (несмотря на то, что нынче оба автора предпочитают называть этот текст "черновиком") и перевернул всё.
Цитата из предисловия к ЧКА-1:
...Следует ли верить себе? Если следует, то насколько? Следует ли говорить - это так, потому что я хочу, чтобы так было? Потому мне так нравится? Следует ли принимать сказку за реальность?
Вначале было Слово.
И Слово было - имя, то, что "не числится больше среди имен Валар, и не произносится более оно в Арде". И были - две дотошные дамы, гуманитарий и "технарь", не поверившие в то, что имя это означает - "Тот, кто восстал в мощи своей".
Вначале был вопрос.
"Смотрите своими глазами" - предложили Ниэннах и Иллет. И рассказали о том, что увидели сами.
И побудили многих и многих сделать то же самое.
Цитата из предисловия к ЧКА-1
Давайте скажем откровенно: то, что мы зовем Ардой, - есть. Мы в это верим, - каждый по-своему, - даже если разум говорит, что это бред, что этого не может быть. Это - есть. И - будет. И наше восприятие, наша вера в мир, зовущийся Ардой, меняет и творит его даже сейчас. И на то, что вы увидите, открыв эту книгу, - почти глас вопиющего в пустыне - смотрите сами. Попробуйте, по крайней мере. Не идите лишь по нашим следам. Ищите свое. Эта книга - лишь попытка докричаться.
Докричались успешно. ЧКА взорвала фандом, до того придерживавшийся идеи о том, что Профессор в основном был прав. Тогдашние толкинисты позволяли себе не так уж много вольностей, и всё творчество шло в рамках "продолжения и дописывания". И еще юмором пробавлялись.
А тут впервые нашлись те, кто громко заявил - всё было не так!
ЧКА породила массу дискуссий: например, о Тьме и Свете, о глюколовстве (ака энергуйстве, ака визионерстве, ака мироглядстве), и конкретно о ЧКА завели отдельный тред в Таверне "Семь кубков", в некогда знаменитой библиотеке Тол-Эрессеа. Там же есть отдельная подборка статьей.
Посыпались ответвления уже от ЧКА - например, цикл Тайэрэ "Средиземье: Отражение Х".
Нашлись и те, кто попробовал представить себе - или увидеть - как может выглядеть вся ситуация с Ардой, если это - только один мир из многих, если много создателей миров, если события Арды - только отголосок того, что происходит в большем масштабе. Например, об этом писали Джельтис ("Повесть о людях") и Ассиди ("Сердце Вселенной").
Кстати, в библиотеке Тол-Эрэесеа до сих пор висят тексты Иллет, не вошедшие в первое издание.
В 1998 году мнения (и, наверное, видения) авторов разошлись, и в 2000 году в Эксмо вышли два тома:
"Чёрная книга Арды", автор Н. Васильева, при участии Н. Некрасовой - это издание стало известно как "ЧКА-2".
"Черная книга Арды: Исповедь стража", автор Н. Некрасова, при участии Н. Васильевой.
Переиздание вызвало много шума, кто-то так и не смог простить того, что ушла острая эмоциональность первой редакции, а кто-то, напротив, возрадовался, что стало тише и более внятно.
Эмоциональный накал второго издания действительно снизился по сравнению с первым, но не везде. Поэтому текст стал неровным, и теперь при чтении зачастую кажется, что у героев то осложнение, то ремиссия.
Некоторые эпизоды выпали, некоторые были вписаны и дополнены.
Глубокое осуждение в среде как поклонников, так и (!внезапно) противников вызвало то, что не только вставки-беседы с Гостем выглядят как прямые ответы и отсылки к дискуссиям как на ДОске Ниэннах, так и вообще в Интернете, но и в самом художественном тексте появился отчетливый оттенок полемики.
В дальнейшем из "Исповеди Стража" произросла "Великая игра" (история назгулов по Иллет), но это уже за рамками нашей истории.
Ниэннах продолжила работать над текстами. Часть выложили на сайт, а в 2008 году в издательстве Memories вышел двухтомник, он же ЧКА-3. Оставлены только тексты Ниэннах, многие из них переработаны так, что и узнать трудно.
Вместе с томами выпустили атлас Ард/ты (19 цветных карт формата A4, очень красивые).
Третье издание поклонники и посетители ДОск приняли с восторгом, остальные — скорее, с недоумением. Полно и длинно это недоумение выразила Кеменкири в статье "Серая книга нолдор" (рекомендую). Это — страница, где текст можно скачать. Увы, он существует только в виде doc-файла.
ЧКА-3 стала еще тише, еще спокойней. Теперь никто не кричит, это уже "попытка поговорить".
Из книги ушло много чудес и волшебства (в особенности того, что принадлежит светлым эльфам), и это печалит. В книге появились объяснения некоторых спорных моментов, и это радует.
Исчезли некоторые острейшие события спойлер и КАПС!- КАК ЭЛЛЕРИ АХЭ НЕ ВЕШАЛИ НА СКАЛАХ?! — и это трудно простить.
Но, как бы мы ни относились к переменам, мы всё равно можем продолжать смотреть своими глазами.
11.02.2014 в 23:15
Пишет WTF ChKA 2014:WTF ChKA 2014: Челлендж. Часть 2. Хэндмейд
Изготовление чаши из мориона, окованного железом, в домашних условиях упирается в краеугольную проблему любительского чашетесания: отсутствие мориона в промышленных масштабах. Приведённый ниже иллюстрированный курс предлагает один из возможных способов разрешения данной проблемы и предназначен для уверенных пользователей собственных рук (навык кулинарии приветствуется, но не является необходимым).
Для изготовления чаши пиршественной, одной штуки, нам понадобится:
- сахар-песок, порядка двух килограммов. Продвинутый кулинар может попытаться уложиться в один.
- краситель пищевой (чОрный и фиолетовый), можно заменить краской...
- формочки металлические. В данном случае использовались формы для отливки мыла, но в принципе можно сделать формы из фольги.
- масло сливочное
- фольга пищевая, рулон
- ножка стеклянная от вышедшей на пенсию рюмки
- доска деревянная, нож
- ковшик металлический
- краска по стеклу, кисточка
- крепкие нервы, решимость, мазь от ожогов, кухня и готовность её потом отмывать
Морион в нашем случае делается способом рукотворным, на основе жжёного сахара. Полагаться на везение мы не будем, поэтому для создания стенок чаши этот редкий минерал мы будем отливать пластинами.
Первым делом берём в руки масло и мажем им наши "формы для отливки мыла" изнутри. Данный шаг будет повторяться каждый раз, когда вы не захотите отколупывать карамель от рабочей поверхности, поэтому, если кухонный стол и деревянная доска вам дороги - самое время обработать их маслом. Заранее напоминаю всем желающим прекрасного: металлические формочки греются, поэтому до того, как плавить сахар, имеет смысл поставить эти самые формы на деревянную доску и обзавестись прихваткой, чтобы потом за них хвататься.
Когда весь инвентарь смазан и расставлен на негорючие поверхности, вводим в игру ковшик. В него, на самое дно, засыпаем сахар и добавляем краситель, разведённый в воде. Важно: чем больше воды вы добавите, тем дольше сахар будет доходить до карамели. Чем более насыщенным является краситель, тем сложнее вам будет увидеть момент, когда сахар уже расплавился и начал желтеть. Собственно на отработку пропорции сахар/краска/вода у вас и уйдут первые 250-300 грамм сахара. В моем случае идеальной была следующая препозиция: на дно наливается вода с красителем, а сахар насыпается поверх в таком количестве, чтобы верхний его слой от воды уже не намокал.
Важно: если у вас сахар уже нагрелся и кипит, а вы с чего-то решили, что как-то оно густовато и собираетесь добавить в емкость воды - берегите глаза и руки: оно будет плеваться раскаленной карамелью, причём довольно метко. Если вы все же воды не доливали, поставили ковш на средний огонь и запаслись терпением. смесь ваша скоро закипит. Это, к сожалению, не значит, что сахар стал карамелью - поскольку вы добавляли воду, между кипением и расплавлением сахара может пройти довольно внушительное время. Определить, застынет ли ваша смесь при остывании, желательно до того, как наполнять отливку, иначе незастывший сахар придется выколупывать из формы в раковине. Для проверки есть два способа. Первый - зачерпнуть ложкой и посмотреть, схватывается ли на холоду. Плюсы метода: абсолютно точная диагностика. Минусы: перевод продукта, потеря времени (пока эта партия застывает остальной сахар может уже и сгореть), необходимость хвататься то за ложку, то за ковшик, - то есть суета. Второй метод предлагает всмотреться в кипящее варево: если вы не пожадничали и сахара у вас не пол-ковша, при образовании пузырей будет просвечивать белое дно. Так вот когда дно через пузыри будет казаться уже желтоватым, можете быть уверены - ваша "паста" застынет.
На иллюстрации ниже виден характерный цвет варева, проявившийся несмотря на краситель. Плюсы метода в том, что он не предполагает суеты с ложками. Минус - в том, что ловить момент загустевания надо научиться, поэтому в самом начале возможны сбои. В качестве сомнительной подсказки: мой краситель услужливо светлел в нужный момент.
Важно! Если вы смесь передержали и она запахла не карамелью, а палёным, выливать её в форму для отливки бессмысленно - получающаяся масса хрупка, пузыриста и антиэстетична. Только время потратите. А время у нас ценно, поэтому, дождавшись верной стадии закипания "сиропа", выливаем его в стоящие на доске, смазанные маслом, ожидающие своей очереди формы. Вылить (в идеале) нужно столько сиропа, чтобы дно формы покрылось полностью. Чем тоньше слой, тем прозрачнее будет ваша пластина (и тем быстрее она застынет). Поскольку дно (и стенки) мы смазывали маслом, сироп придется по форме покачать, а саму форму понаклонять, распределяя по дну карамель.
Получившиеся формы с вязким сиропом ставим в холодильник и за то время, что он там остывает, отмываем ковш от застывшей карамели. Оптимально будет наполнить его водой до краев и довести до кипения. Воду с растворившимся в ней сахаром можно смело выливать в раковину.
Если вы были достаточно внимательны и терпеливы, минут через двадцать ваша отливка застынет до твердого состояния. Выглядеть это будет примерно вот так:
Теперь карамельную пластинку надо из нашей формы достать. Несмотря на то, что форму мы честно смазали маслом, покинуть её карамель не спешит, поэтому кладём форму раструбом на доску и аккуратно обстукиваем рукояткой ножа дно... Стучать надо не сильно, но часто и дробно, в противном случае есть все шансы получить на выходе не пластинку "мориона", а осколки...
Правильно вскипяченная, залитая и извлечённая пластинка является гладкой, полупрозрачной и равномерно окрашенной. Вот такой:
Спустя примерно килограмм сахара вы будете обладателем большого количества самых разных "пластин" мориона. Если вам очень повезёт и если вы уверенно работаете с хрупкими вещами примерно половина из этих пластинок составит задуманную чашу. Вторая половина "помрёт" на этапе сборки, не подойдёт по цвету, фактуре края или окажется не совсем правильного размера.
Облагодетельствовав себя исходным материалом, вернёмся к нашей цели: чаша. Для того, чтобы из разрозненных пластин "мориона" собрать чашу, нам понадобится ножка от старой рюмки. Важным моментом и полезным свойством этой запчасти является ровный верхний край. В данном мастер-классе использована заготовка из магазина. Поскольку заготовка эта дешёвая, она сделана из толстостенного стекла, что в данном случае является большим плюсом, но это мы прочувствуем потом. Пока же смешиваем краску для стекла (синюю с чёрной), немного разводим водой и в три слоя покрываем этой смесью стекло. Краска мало того, что должна высохнуть, она должна немного прихватиться, поэтому имеет смысл досушить покрашенное феном для волос.
Для сбора чаши понадобится:
- ножка от рюмки сухая, крашеная
- сахар и краситель для сахара
- формы, в которых мы отливали пластины (или микроскопических размеров ковш)
- терпение
- прихватка
- нож
- смазанная маслом фольга, покрывающая деревянную доску.
Идейный механизм сборки такой: ножку от рюмки надо положить на бок и составить встык с пластиной "мориона", сам стык следует аккуратно залить расплавленной карамелью (на схеме раскалённая карамель представлена красной чертой). Дождаться, пока карамель схватится и провернуть конструкцию вокруг своей оси на ширину пластинки, чтобы повторить процедуру.
Техническая деталь.Очевидно, что от того, под каким углом к горизонту находится ножка в момент "приклеивания" к ней пластины "мориона" зависит то, будет чаша к верху расширяться, или сужаться. Если вы уже отлили прямоугольные пластинки имеет смысл озаботиться тем, чтоб ось чаши (синяя линия на схеме) была параллельна той поверхности, на которой лежит "морион", иначе проблема нестыковки боковых граней встанет перед вами во всей красе. Если вы - монстр бытовой геометрии и способны рассчитать, сколько от каждой грани надо оттяпать, чтобы угол между поверхностью и осью ножки (синяя линия, напомню) был, к примеру, 5 градусов - вам по силам бокалы сложной формы. Но это уже за пределами нашего мастер-класса.
На практике это, вроде бы примитивное, действие омрачается тем, что приклеить у основания чаши вам надо не одну боковину, а 7 (у менее везучих чашетворцев - 8) штук пластин. Опыт сборки опытного образца показал, что точно и аккуратно залить кипящий сахар из ковша на стык лежащей горизонтально заготовки дело почти нереальное, поэтому в качестве "ковшика" мы будем использовать всё ту же "форму для отливки мыла".
Именно её, ухватив прихваткой, следует использовать как источник расплавленной карамели. Важно! - чем больше в этом лоточке расплавленного сахара, тем лучше он течёт и тем медленнее остывает. Кроме того для скрепления пластин надо "проконопатить" стык между ними и основанием чаши и между соседними пластинами по всей длине. Подстывшая карамель вытекает из емкости толстой ленивой ложноножкой и не проникает в щель между деталями, поэтому её скрепляющая способность заметно ниже. С другой стороны чем больше "раствора" в вашей емкости, тем выше шанс того, что при неконтролируемом наклоне она затечёт сперва на прихватку, а потом и на пальцы. Расплавленная карамель это горячо и больно - значительно опаснее кипятка. Мораль: оптимальный объем рабочего раствора высчитывается индивидуально, исходя из личного уровня паники, персональной криворукости, размеров формы для плавления и размера модели. Именно в таком порядке.
В качестве дополнительного фактора следует упомянуть, что жжёный сахар, он же карамель, особенно сильно горячий, имеет тенденцию застывать не мгновенно, а значит довольно большая его часть просочится в место стыка до того, как успеет остыть и замедлиться. Именно поэтому под место работы имеет смысл заранее положить всё ту же доску, прикрытую промазанной маслом фольгой. Чем более качественно нанесено масло, тем меньше вероятность того, что фольга приплавится к сахару и вашей заготовке. В отличии от металла форм пищевая (алюминиевая) фольга мягкая и легко рвётся, что делает процесс отдирания ее от доски и карамели увлекательным и длительным мероприятием.
Если вы были внимательны, терпеливы и не поддались панике, то к настоящему моменту вы извели 3\4 от исходных двух килограмм сахара, заплевали карамелью кухню. Если вы при это еще помнили, что материал ваш полупрозрачен, а значит толщина и цвет "шовного герметика" имеют значение - вы получили нечто в таком роде:
После сборки обработать напильником.
Верхняя из красных стрелок указывает на место крепления "лепестка" "мориона" к основанию чаши. Нижняя - последствия вытекания раскалённой карамели в межлепестковую щель во время сборки. В целом, на данном этапе самое главное - не разочароваться в затее и не махнуть на неё рукой. Важно помнить, что жжёный сахар, он же карамель, - всё же не морион и, хотя методы доводки поверхностей из этих материалов во многом схожи, времени работа с нашим эрзацем требует значительно меньше даже при отсутствии необходимых инструментов. Автор мастер-класса всерьёз предполагает, что наличие наждачной бумаги и старого паяльника может значительно ускорить описанный ниже процесс, но для настоящего фаната достаточно воды и перочинного ножа.
Леденцовый сахар, в отличии от мориона, материал достаточно хрупкий и для того, чтобы убрать все "потёки" достаточно равномерно бить их лезвием ножа в ребро, то есть в наиболее узкую сторону. При таком ударе важно контролировать силу, поскольку вы все же будете иметь дело с леденцом и расколоть уже "собранную" чашу более чем возможно. Впрочем, на данной стадии общения с сахаром и его производными прочность каждого отдельного "сплава" уже интуитивно чувствуется. Также не секрет, что карамель легко поддается скоблению и ковырянию, равно как и основному воздействию на завершающей стадии - облизыванию. Совмещая эти три метода и пользуясь тем, что сахар в "шве" является отдельным образованием по сравнению с сахаром "пластины" можно добиться вполне приличного результата. Основное внимание влипший в процесс мастер должен уделять граням и внешнему стыку с ложем будущей чаши. Чем более аккуратно вы соскребете излишки, чем более зализанной (в прямом смысле) будет ваша заготовка, - тем более впечатляющим будет конечный продукт.
Завершающим этапом обработки чаши (способы маскировки стыка между стеклянной и сахарной частью здесь обсуждаться не будут) является формирование верхнего обода. Всякий нормальный человек, собирая основание чаши с боковинами, монтирует пластины "мориона" ровной стороной к стеклу, неровной к верху. Наивному рукодельщику кажется, что побороть дыры в основании сложнее, чем надставить верхний край злополучного сосуда. Всю тяжесть своего падения, всё глубину воздаяния за собственную лень он осознает, получив подобного рода "питьевой край" у языком вылизанной чаши.
Проблема выглядит на первый взгляд либо простой (пока не взялся её решать), либо кошмарной (когда попытался её решить и выяснил, что верхние края пластин скорее крошатся, чем пилятся, скорее трескаются, чем режутся и скорее плавятся, чем надставляются, а от слова "зализанный" ощутимо тошнит). На деле же из этого ужасного, на первый взгляд, положения есть простой и относительно незатратный выход.
Шаг первый:
Именно здесь нам пригодятся остатки рулона фольги и сливочное масло. В интересах творящего чашу как можно более плотно прижать фольгу к верхней внутренней части чаши, прижав её к стыкам граней и разгладив все глубокие складки и заломы. Если задача кажется непосильной стоит напомнить себе, что каждый такой залом сформирует на поверхности карамели бугор, который придется либо соскабливать, либо зализывать - способ разгладить фольгу найдется почти мгновенно.
Шаг второй.
Переворачиваем чашу вместе с фольгой и устанавливаем на покрытую промасленной фольгой доску, отогнув вовне торчащие изнутри края. Таким образом сформируется воротник, огибающий верхний край чаши (на котором она теперь стоит) и защищающий внутреннее пространство сосуда от происков расплавленной карамели. Наша последняя цель - залить жжёный сахар в щель между горизонталью доски и неровным краем чаши. Торчащие вовне наплывы сахара не должны нас беспокоить - они тонкие и легко удаляются постукиванием ножа по ребру.
Что важно помнить:
- любая отделка и доводка возможна только при полностью застывшей карамели, иначе у вас всё перекосит хуже чем было
- при доводе методом скалывания или ударения осколки со свойственной им подлостью летят в разные стороны
- на самом деле карамель не мгновенно растворяется в воде, поэтому губка для мытья посуды и кран с водою работают не хуже чем нож
- пыль от жженого сахара вещь неполезная, поэтому "отливку" и "сборку" логично производить на кухне, а вот шлифовку лучше на балконе и в респираторе\шарфе
Если вы дочитали до этого места, а ещё лучше - сделали примерно то, что описано выше, на выходе вы получили нечто в таком роде:
Как легко завести первого дракончика.
Говорят, что драконята — это не вредно. Говорят, что драконята — это не сложно.
Минимальный набор, чтобы сотворить себе зверюшку: нормально гнущаяся и хорошо держащая форму проволока (толстая и тонкая, например 0,8 мм и 0,4 мм), бисер, круглогубцы и кусачки.
Начинается творение с понимания, что именно творить. Едва ли у многих выйдет с лету гнуть сложные формы, да и не всегда оно получается красиво — что хорошо представлялось в голове. Поэтому лучше взять бумагу, карандаш и нарисовать эскиз в натуральную величину. Последнее потом сильно облегчает жизнь.
Главное качество эскиза — читаемость для того, кто его нарисовал. Поэтому совершенно неважно, насколько он красивый, ровный и прочая-прочая. Он только задает направление.
На этом этапе в руки берутся круглогубцы и толстая проволока, начинается сгибание контура. Буквально по эскизу, вернее, на эскизе. Чем меньше проволоки касается инструмент — тем лучше. Если проволока смотана в катушку, лучше даже не пытаться подгадать, сколько ее уйдет. Отрезать потом всегда успеется.
На сгибах, где проволока резко меняет направление, ее жалеть не надо, иначе форма крыльев, например, будет просто нечитаема. В ход идут круглогубцы. Зажимать сгибы лучше основанием, а не ближе к кончикам.
Не забываем сверять получающееся с эскизом. Хотя бы в основных деталях. Если что-то выглядит немного неровным и потрепанным — это не приговор, еще будет возможность это подправить.
Вообще говоря, этим можно и ограничиться. Закрепить парой витков тонкой проволоки разъезжающиеся детали, сделать колечко для нитки, и готово. А кому-то может показаться, что этого недостаточно. И тогда в ход идут тонкая проволока и бисер. Проволока закрепляется на контуре несколькими витками — и далее свободный полет воображения. Здесь уже катушкой не пошуруешь. Лучше отрезать кусок с запасом, потому что закреплять новый поверх закончившегося - то еще приключение.
Если контур не жесткий — а он никогда не бывает достаточно жестким — надо внимательно следить, чтобы не стянуть лишнего и форма осталась узнаваемой.
Лучше не повторять чужих ошибок и брать проволоку достаточно тонкую и легко гнущуюся. Идеальна медная в 0,3 мм, но за неимением лучшего, подойдет и другая. Так как проволока часто бывает крашеной, лакированной и т. п., и это все великолепие имеет обыкновение с нее оползать и царапаться, опять же, инструментами ее лучше лишний раз не трогать. Ну, разве что, когда совсем туго или нужно убрать торчащие острые хвостики.
Завести первого дракончика не сложно. Сложно не завести еще.
Схема
Название: Ллах
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: хэндмейд (подсвечник ручной работы)
Персонажи: саламандра
Категория: джен
Рейтинг: G
Исходники: 1
Количество: 4 фотографии
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Ллах"
URL записиWTF ChKA 2014
"Айони" авторская песня
"Говорящая с травами" авторская песня
"По следам воспоминаний" фанмикс
"Дизайн № 1" CSS-дизайн
"Дизайн № 2" CSS-дизайн
"Нелёгкая судьба нашего канона" фандомная аналитика до 2000 слов
"Чаша пиршественная" хэндмейд с мастер-классом
"Драконята" хэндмейд c туториалом
"Чернобыльник" хэндмейд (фенька)
"Ллах" хэндмейд
"ЧКА в ручном переплете" хэндмейд
"Айони" авторская песня
"Говорящая с травами" авторская песня
"По следам воспоминаний" фанмикс
"Дизайн № 1" CSS-дизайн
"Дизайн № 2" CSS-дизайн
"Нелёгкая судьба нашего канона" фандомная аналитика до 2000 слов
"Чаша пиршественная" хэндмейд с мастер-классом
"Драконята" хэндмейд c туториалом
"Чернобыльник" хэндмейд (фенька)
"Ллах" хэндмейд
"ЧКА в ручном переплете" хэндмейд
Название: Чаша пиршественная
Автор: WTF Chka 2014
Форма: хэндмейд с мастер-классом
Категория: джен
Рейтинг: G
Количество: 21 фото процесса
Исходники: собственные фотографии
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Чаша пиршественная"
Автор: WTF Chka 2014
Форма: хэндмейд с мастер-классом
Категория: джен
Рейтинг: G
Количество: 21 фото процесса
Исходники: собственные фотографии
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Чаша пиршественная"
Изготовление чаши из мориона, окованного железом, в домашних условиях упирается в краеугольную проблему любительского чашетесания: отсутствие мориона в промышленных масштабах. Приведённый ниже иллюстрированный курс предлагает один из возможных способов разрешения данной проблемы и предназначен для уверенных пользователей собственных рук (навык кулинарии приветствуется, но не является необходимым).
Для изготовления чаши пиршественной, одной штуки, нам понадобится:
- сахар-песок, порядка двух килограммов. Продвинутый кулинар может попытаться уложиться в один.
- краситель пищевой (чОрный и фиолетовый), можно заменить краской...
- формочки металлические. В данном случае использовались формы для отливки мыла, но в принципе можно сделать формы из фольги.
- масло сливочное
- фольга пищевая, рулон
- ножка стеклянная от вышедшей на пенсию рюмки
- доска деревянная, нож
- ковшик металлический
- краска по стеклу, кисточка
- крепкие нервы, решимость, мазь от ожогов, кухня и готовность её потом отмывать
Морион в нашем случае делается способом рукотворным, на основе жжёного сахара. Полагаться на везение мы не будем, поэтому для создания стенок чаши этот редкий минерал мы будем отливать пластинами.
Первым делом берём в руки масло и мажем им наши "формы для отливки мыла" изнутри. Данный шаг будет повторяться каждый раз, когда вы не захотите отколупывать карамель от рабочей поверхности, поэтому, если кухонный стол и деревянная доска вам дороги - самое время обработать их маслом. Заранее напоминаю всем желающим прекрасного: металлические формочки греются, поэтому до того, как плавить сахар, имеет смысл поставить эти самые формы на деревянную доску и обзавестись прихваткой, чтобы потом за них хвататься.
Когда весь инвентарь смазан и расставлен на негорючие поверхности, вводим в игру ковшик. В него, на самое дно, засыпаем сахар и добавляем краситель, разведённый в воде. Важно: чем больше воды вы добавите, тем дольше сахар будет доходить до карамели. Чем более насыщенным является краситель, тем сложнее вам будет увидеть момент, когда сахар уже расплавился и начал желтеть. Собственно на отработку пропорции сахар/краска/вода у вас и уйдут первые 250-300 грамм сахара. В моем случае идеальной была следующая препозиция: на дно наливается вода с красителем, а сахар насыпается поверх в таком количестве, чтобы верхний его слой от воды уже не намокал.
Важно: если у вас сахар уже нагрелся и кипит, а вы с чего-то решили, что как-то оно густовато и собираетесь добавить в емкость воды - берегите глаза и руки: оно будет плеваться раскаленной карамелью, причём довольно метко. Если вы все же воды не доливали, поставили ковш на средний огонь и запаслись терпением. смесь ваша скоро закипит. Это, к сожалению, не значит, что сахар стал карамелью - поскольку вы добавляли воду, между кипением и расплавлением сахара может пройти довольно внушительное время. Определить, застынет ли ваша смесь при остывании, желательно до того, как наполнять отливку, иначе незастывший сахар придется выколупывать из формы в раковине. Для проверки есть два способа. Первый - зачерпнуть ложкой и посмотреть, схватывается ли на холоду. Плюсы метода: абсолютно точная диагностика. Минусы: перевод продукта, потеря времени (пока эта партия застывает остальной сахар может уже и сгореть), необходимость хвататься то за ложку, то за ковшик, - то есть суета. Второй метод предлагает всмотреться в кипящее варево: если вы не пожадничали и сахара у вас не пол-ковша, при образовании пузырей будет просвечивать белое дно. Так вот когда дно через пузыри будет казаться уже желтоватым, можете быть уверены - ваша "паста" застынет.
На иллюстрации ниже виден характерный цвет варева, проявившийся несмотря на краситель. Плюсы метода в том, что он не предполагает суеты с ложками. Минус - в том, что ловить момент загустевания надо научиться, поэтому в самом начале возможны сбои. В качестве сомнительной подсказки: мой краситель услужливо светлел в нужный момент.
Важно! Если вы смесь передержали и она запахла не карамелью, а палёным, выливать её в форму для отливки бессмысленно - получающаяся масса хрупка, пузыриста и антиэстетична. Только время потратите. А время у нас ценно, поэтому, дождавшись верной стадии закипания "сиропа", выливаем его в стоящие на доске, смазанные маслом, ожидающие своей очереди формы. Вылить (в идеале) нужно столько сиропа, чтобы дно формы покрылось полностью. Чем тоньше слой, тем прозрачнее будет ваша пластина (и тем быстрее она застынет). Поскольку дно (и стенки) мы смазывали маслом, сироп придется по форме покачать, а саму форму понаклонять, распределяя по дну карамель.
Получившиеся формы с вязким сиропом ставим в холодильник и за то время, что он там остывает, отмываем ковш от застывшей карамели. Оптимально будет наполнить его водой до краев и довести до кипения. Воду с растворившимся в ней сахаром можно смело выливать в раковину.
Если вы были достаточно внимательны и терпеливы, минут через двадцать ваша отливка застынет до твердого состояния. Выглядеть это будет примерно вот так:
Теперь карамельную пластинку надо из нашей формы достать. Несмотря на то, что форму мы честно смазали маслом, покинуть её карамель не спешит, поэтому кладём форму раструбом на доску и аккуратно обстукиваем рукояткой ножа дно... Стучать надо не сильно, но часто и дробно, в противном случае есть все шансы получить на выходе не пластинку "мориона", а осколки...
Правильно вскипяченная, залитая и извлечённая пластинка является гладкой, полупрозрачной и равномерно окрашенной. Вот такой:
Спустя примерно килограмм сахара вы будете обладателем большого количества самых разных "пластин" мориона. Если вам очень повезёт и если вы уверенно работаете с хрупкими вещами примерно половина из этих пластинок составит задуманную чашу. Вторая половина "помрёт" на этапе сборки, не подойдёт по цвету, фактуре края или окажется не совсем правильного размера.
Облагодетельствовав себя исходным материалом, вернёмся к нашей цели: чаша. Для того, чтобы из разрозненных пластин "мориона" собрать чашу, нам понадобится ножка от старой рюмки. Важным моментом и полезным свойством этой запчасти является ровный верхний край. В данном мастер-классе использована заготовка из магазина. Поскольку заготовка эта дешёвая, она сделана из толстостенного стекла, что в данном случае является большим плюсом, но это мы прочувствуем потом. Пока же смешиваем краску для стекла (синюю с чёрной), немного разводим водой и в три слоя покрываем этой смесью стекло. Краска мало того, что должна высохнуть, она должна немного прихватиться, поэтому имеет смысл досушить покрашенное феном для волос.
Для сбора чаши понадобится:
- ножка от рюмки сухая, крашеная
- сахар и краситель для сахара
- формы, в которых мы отливали пластины (или микроскопических размеров ковш)
- терпение
- прихватка
- нож
- смазанная маслом фольга, покрывающая деревянную доску.
Идейный механизм сборки такой: ножку от рюмки надо положить на бок и составить встык с пластиной "мориона", сам стык следует аккуратно залить расплавленной карамелью (на схеме раскалённая карамель представлена красной чертой). Дождаться, пока карамель схватится и провернуть конструкцию вокруг своей оси на ширину пластинки, чтобы повторить процедуру.
Техническая деталь.Очевидно, что от того, под каким углом к горизонту находится ножка в момент "приклеивания" к ней пластины "мориона" зависит то, будет чаша к верху расширяться, или сужаться. Если вы уже отлили прямоугольные пластинки имеет смысл озаботиться тем, чтоб ось чаши (синяя линия на схеме) была параллельна той поверхности, на которой лежит "морион", иначе проблема нестыковки боковых граней встанет перед вами во всей красе. Если вы - монстр бытовой геометрии и способны рассчитать, сколько от каждой грани надо оттяпать, чтобы угол между поверхностью и осью ножки (синяя линия, напомню) был, к примеру, 5 градусов - вам по силам бокалы сложной формы. Но это уже за пределами нашего мастер-класса.
На практике это, вроде бы примитивное, действие омрачается тем, что приклеить у основания чаши вам надо не одну боковину, а 7 (у менее везучих чашетворцев - 8) штук пластин. Опыт сборки опытного образца показал, что точно и аккуратно залить кипящий сахар из ковша на стык лежащей горизонтально заготовки дело почти нереальное, поэтому в качестве "ковшика" мы будем использовать всё ту же "форму для отливки мыла".
Именно её, ухватив прихваткой, следует использовать как источник расплавленной карамели. Важно! - чем больше в этом лоточке расплавленного сахара, тем лучше он течёт и тем медленнее остывает. Кроме того для скрепления пластин надо "проконопатить" стык между ними и основанием чаши и между соседними пластинами по всей длине. Подстывшая карамель вытекает из емкости толстой ленивой ложноножкой и не проникает в щель между деталями, поэтому её скрепляющая способность заметно ниже. С другой стороны чем больше "раствора" в вашей емкости, тем выше шанс того, что при неконтролируемом наклоне она затечёт сперва на прихватку, а потом и на пальцы. Расплавленная карамель это горячо и больно - значительно опаснее кипятка. Мораль: оптимальный объем рабочего раствора высчитывается индивидуально, исходя из личного уровня паники, персональной криворукости, размеров формы для плавления и размера модели. Именно в таком порядке.
В качестве дополнительного фактора следует упомянуть, что жжёный сахар, он же карамель, особенно сильно горячий, имеет тенденцию застывать не мгновенно, а значит довольно большая его часть просочится в место стыка до того, как успеет остыть и замедлиться. Именно поэтому под место работы имеет смысл заранее положить всё ту же доску, прикрытую промазанной маслом фольгой. Чем более качественно нанесено масло, тем меньше вероятность того, что фольга приплавится к сахару и вашей заготовке. В отличии от металла форм пищевая (алюминиевая) фольга мягкая и легко рвётся, что делает процесс отдирания ее от доски и карамели увлекательным и длительным мероприятием.
Если вы были внимательны, терпеливы и не поддались панике, то к настоящему моменту вы извели 3\4 от исходных двух килограмм сахара, заплевали карамелью кухню. Если вы при это еще помнили, что материал ваш полупрозрачен, а значит толщина и цвет "шовного герметика" имеют значение - вы получили нечто в таком роде:
После сборки обработать напильником.
Верхняя из красных стрелок указывает на место крепления "лепестка" "мориона" к основанию чаши. Нижняя - последствия вытекания раскалённой карамели в межлепестковую щель во время сборки. В целом, на данном этапе самое главное - не разочароваться в затее и не махнуть на неё рукой. Важно помнить, что жжёный сахар, он же карамель, - всё же не морион и, хотя методы доводки поверхностей из этих материалов во многом схожи, времени работа с нашим эрзацем требует значительно меньше даже при отсутствии необходимых инструментов. Автор мастер-класса всерьёз предполагает, что наличие наждачной бумаги и старого паяльника может значительно ускорить описанный ниже процесс, но для настоящего фаната достаточно воды и перочинного ножа.
Леденцовый сахар, в отличии от мориона, материал достаточно хрупкий и для того, чтобы убрать все "потёки" достаточно равномерно бить их лезвием ножа в ребро, то есть в наиболее узкую сторону. При таком ударе важно контролировать силу, поскольку вы все же будете иметь дело с леденцом и расколоть уже "собранную" чашу более чем возможно. Впрочем, на данной стадии общения с сахаром и его производными прочность каждого отдельного "сплава" уже интуитивно чувствуется. Также не секрет, что карамель легко поддается скоблению и ковырянию, равно как и основному воздействию на завершающей стадии - облизыванию. Совмещая эти три метода и пользуясь тем, что сахар в "шве" является отдельным образованием по сравнению с сахаром "пластины" можно добиться вполне приличного результата. Основное внимание влипший в процесс мастер должен уделять граням и внешнему стыку с ложем будущей чаши. Чем более аккуратно вы соскребете излишки, чем более зализанной (в прямом смысле) будет ваша заготовка, - тем более впечатляющим будет конечный продукт.
Завершающим этапом обработки чаши (способы маскировки стыка между стеклянной и сахарной частью здесь обсуждаться не будут) является формирование верхнего обода. Всякий нормальный человек, собирая основание чаши с боковинами, монтирует пластины "мориона" ровной стороной к стеклу, неровной к верху. Наивному рукодельщику кажется, что побороть дыры в основании сложнее, чем надставить верхний край злополучного сосуда. Всю тяжесть своего падения, всё глубину воздаяния за собственную лень он осознает, получив подобного рода "питьевой край" у языком вылизанной чаши.
Проблема выглядит на первый взгляд либо простой (пока не взялся её решать), либо кошмарной (когда попытался её решить и выяснил, что верхние края пластин скорее крошатся, чем пилятся, скорее трескаются, чем режутся и скорее плавятся, чем надставляются, а от слова "зализанный" ощутимо тошнит). На деле же из этого ужасного, на первый взгляд, положения есть простой и относительно незатратный выход.
Шаг первый:
Именно здесь нам пригодятся остатки рулона фольги и сливочное масло. В интересах творящего чашу как можно более плотно прижать фольгу к верхней внутренней части чаши, прижав её к стыкам граней и разгладив все глубокие складки и заломы. Если задача кажется непосильной стоит напомнить себе, что каждый такой залом сформирует на поверхности карамели бугор, который придется либо соскабливать, либо зализывать - способ разгладить фольгу найдется почти мгновенно.
Шаг второй.
Переворачиваем чашу вместе с фольгой и устанавливаем на покрытую промасленной фольгой доску, отогнув вовне торчащие изнутри края. Таким образом сформируется воротник, огибающий верхний край чаши (на котором она теперь стоит) и защищающий внутреннее пространство сосуда от происков расплавленной карамели. Наша последняя цель - залить жжёный сахар в щель между горизонталью доски и неровным краем чаши. Торчащие вовне наплывы сахара не должны нас беспокоить - они тонкие и легко удаляются постукиванием ножа по ребру.
Что важно помнить:
- любая отделка и доводка возможна только при полностью застывшей карамели, иначе у вас всё перекосит хуже чем было
- при доводе методом скалывания или ударения осколки со свойственной им подлостью летят в разные стороны
- на самом деле карамель не мгновенно растворяется в воде, поэтому губка для мытья посуды и кран с водою работают не хуже чем нож
- пыль от жженого сахара вещь неполезная, поэтому "отливку" и "сборку" логично производить на кухне, а вот шлифовку лучше на балконе и в респираторе\шарфе
Если вы дочитали до этого места, а ещё лучше - сделали примерно то, что описано выше, на выходе вы получили нечто в таком роде:
Название: Драконята
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: хэндмейд c туториалом
Категория: джен
Рейтинг: G
Примечание: по клику 4 итоговых фото открываются на отдельных страницах в полном размере
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Драконята"
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: хэндмейд c туториалом
Категория: джен
Рейтинг: G
Примечание: по клику 4 итоговых фото открываются на отдельных страницах в полном размере
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Драконята"
Как легко завести первого дракончика.
Говорят, что драконята — это не вредно. Говорят, что драконята — это не сложно.
Минимальный набор, чтобы сотворить себе зверюшку: нормально гнущаяся и хорошо держащая форму проволока (толстая и тонкая, например 0,8 мм и 0,4 мм), бисер, круглогубцы и кусачки.
Начинается творение с понимания, что именно творить. Едва ли у многих выйдет с лету гнуть сложные формы, да и не всегда оно получается красиво — что хорошо представлялось в голове. Поэтому лучше взять бумагу, карандаш и нарисовать эскиз в натуральную величину. Последнее потом сильно облегчает жизнь.
Главное качество эскиза — читаемость для того, кто его нарисовал. Поэтому совершенно неважно, насколько он красивый, ровный и прочая-прочая. Он только задает направление.
На этом этапе в руки берутся круглогубцы и толстая проволока, начинается сгибание контура. Буквально по эскизу, вернее, на эскизе. Чем меньше проволоки касается инструмент — тем лучше. Если проволока смотана в катушку, лучше даже не пытаться подгадать, сколько ее уйдет. Отрезать потом всегда успеется.
На сгибах, где проволока резко меняет направление, ее жалеть не надо, иначе форма крыльев, например, будет просто нечитаема. В ход идут круглогубцы. Зажимать сгибы лучше основанием, а не ближе к кончикам.
Не забываем сверять получающееся с эскизом. Хотя бы в основных деталях. Если что-то выглядит немного неровным и потрепанным — это не приговор, еще будет возможность это подправить.
Вообще говоря, этим можно и ограничиться. Закрепить парой витков тонкой проволоки разъезжающиеся детали, сделать колечко для нитки, и готово. А кому-то может показаться, что этого недостаточно. И тогда в ход идут тонкая проволока и бисер. Проволока закрепляется на контуре несколькими витками — и далее свободный полет воображения. Здесь уже катушкой не пошуруешь. Лучше отрезать кусок с запасом, потому что закреплять новый поверх закончившегося - то еще приключение.
Если контур не жесткий — а он никогда не бывает достаточно жестким — надо внимательно следить, чтобы не стянуть лишнего и форма осталась узнаваемой.
Лучше не повторять чужих ошибок и брать проволоку достаточно тонкую и легко гнущуюся. Идеальна медная в 0,3 мм, но за неимением лучшего, подойдет и другая. Так как проволока часто бывает крашеной, лакированной и т. п., и это все великолепие имеет обыкновение с нее оползать и царапаться, опять же, инструментами ее лучше лишний раз не трогать. Ну, разве что, когда совсем туго или нужно убрать торчащие острые хвостики.
Завести первого дракончика не сложно. Сложно не завести еще.
Название: Чернобыльник
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: хэндмейд (фенька)
Категория: джен
Рейтинг: G
Количество: 4 фотографии + схема
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Чернобыльник"
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: хэндмейд (фенька)
Категория: джен
Рейтинг: G
Количество: 4 фотографии + схема
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Чернобыльник"
Схема
Название: Ллах
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: хэндмейд (подсвечник ручной работы)
Персонажи: саламандра
Категория: джен
Рейтинг: G
Исходники: 1
Количество: 4 фотографии
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Ллах"
Название: ЧКА в ручном переплете
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: хэндмейд (книга в переплете ручной работы)
Категория: джен
Исходники: текст ЧКА первой редакции, картон, кожа, клей, эвдиалит, льняная нить
Рейтинг: G
Для голосования: #. WTF ChKA – работа "ЧКА в ручном переплете"
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: хэндмейд (книга в переплете ручной работы)
Категория: джен
Исходники: текст ЧКА первой редакции, картон, кожа, клей, эвдиалит, льняная нить
Рейтинг: G
Для голосования: #. WTF ChKA – работа "ЧКА в ручном переплете"
16.02.2014 в 20:15
Пишет WTF ChKA 2014:WTF ChKA 2014. Level 3: Тексты R — NC-21. Миди: Начало
URL записиНазвание: Искаженные
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: миди, 23000 слов
Пейринг/Персонажи: Ар-Фаразон, Ар-Зимрафэль, Саурон, Девять
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: Времена последнего короля Нуменора. На что можно пойти, чтобы защитить свой народ?
Примечание: AU
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Искаженные"
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: миди, 23000 слов
Пейринг/Персонажи: Ар-Фаразон, Ар-Зимрафэль, Саурон, Девять
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: Времена последнего короля Нуменора. На что можно пойти, чтобы защитить свой народ?
Примечание: AU
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Искаженные"
3189 год Второй Эпохи,
Земли к востоку от Умбара
Поднять руку на потомка королевского рода Нуменора — верное проклятие.
Благословенный род.
Недопустимо тихо удушить благородного сына Эленны, ведь воздух — это дыхание Повелителя Ветра.
Недопустимо также осквернить кровью воду, ведь вода менее всего подвержена тьме Моргота, в воде — музыка и голоса подлинных богов. Но если вода сама убьет человека — это лишь воля светлых господ мира, не так ли? Это не рука людей, но воля богов… сама судьба, можно сказать.
Родной племянник государя Нуменора стоял по грудь в трижды благословенной Валар ледяной воде и вслух проклинал отнюдь не судьбу, а изуверов, испугавшихся ножа и яда, но не испугавшихся задвинуть каменную крышку колодца.
Адресное поздравление на юбилей восшествия короля на престол. Лично от Государя, надо полагать.
«Не паникуй, парень! — велел он себе. — Тебя еще могут вытащить!»
Не очень-то помогло.
Годы на флоте не проходят даром. Он знал: холодная вода страшнее сабель, холодная вода убивает быстро, незаметно и неотвратимо. Страх убивает еще быстрее.
«Теперь я точно знаю, что значит «круглый дурак», — всплыла в голове медленная, тягучая мысль. Просто дурак сорвется из лагеря по малейшему намеку на долгожданное письмо с Острова. Ничто не напряжет такого дурака, даже предполагаемое место встречи — вполне разумно, другого такого места, чтоб и пустынно и на полпути от гавани к лагерю и не найти. Старая сторожевая башня на холме, полуразрушенная, с очень нехорошей славой. На предмет этой самой славы патрули трясли ее раза три, и не найдя ни следов бандитского лагеря, ни стоянки диких уруков, ни склада контрабанды — успокоились. Но народ все равно шептался про синий огонь и сторонился холма. Очень удобно. Не напряжет дурака и условие прибыть одному — опять же ничего нового, вестник из Верных всегда очень боялся, что кто-то прознает, какую почту он доставляет одному особенному командующему гарнизоном. Но только круглый дурак еще и никого не предупредит о своей отлучке!
«Отец может не пережить», — привычным рефреном.
«Зимрафэль, — подумалось тут же. — Серебро мое».
Он закружился на месте, затоптался нелепо, сердце забилось чаще, кровь застучала в ушах.
«Клянусь, дядя, мое посмертное проклятие будет гнать тебя до самого погребального саркофага и за ним! И Валар тебя не спасут».
Фаразон сжал зубы и попытался напрячь мышцы, разорвать ремень на руках, сделать хоть что-нибудь. С размаху влетел плечом в стенку колодца. Удар ощущался тупо, отдаленно. Хотя бы плеск воды в этой тишине.
— Ублюдки, — прошептал Фаразон. Хотел крикнуть, но губы плохо слушались.
Он привалился спиной к стене. Показалось — стена холоднее, чем еще пять минут назад.
«Меня никогда не найдут», — отчетливо понял он. Не будет солнца и морского ветра, не будет смолистого запаха, огня и заздравных песен. Только старый колодец в разрушенной башне посреди нигде, только плеск воды и непроглядная темень — сейчас и в посмертии.
Его била крупная дрожь. Он знал — это скоро пройдет. Потом он очень быстро отдаст воде оставшееся тепло, и, скорее всего, уйдет под воду без сознания раньше, чем погибнет от холода — колени подогнутся.
Когда крышка колодца со скрежетом поехала в сторону, Фаразон понял, что больше никогда в жизни не назовет просто ночь — темной. В образовавшуюся щель ворвался не только отблеск лунного света, но и звуки — громкий спор на южном наречии.
— Я говорю, там внутри что-то есть! И не дергай меня под локоть!
— Это может быть неразумно…
— Там человек!
— Так вытащи его, не стой столбом. — Новый голос, тихий, но на удивление отчетливый. — Моро, помоги ему.
— Это может быть очень неразумно!
— Что, опять? Да сколько ж можно! Держи меня, капитан, видишь, у мудрого опять проблемы. Надо вниз, а двое там вширь не поместятся.
Крышку отодвинули совсем и благословенную не-темноту наверху перегородила еще более плотная темнота склонившегося над краем человека.
— Проклятье, тесно! И веревки нет… Эй, там внизу, голос подай, ты там вообще живой?
Фаразон сумел прохрипеть что-то бесконечно счастливое.
— Моро, если желаешь полноценно воспрепятствовать происходящему, тебе нужно что-то большее, чем вежливо тронуть меня за рукав, — в спокойном голосе было больше задумчивости, чем веселья. — Сайта… еще один пинок — и полетишь вниз.
— Прости, капитан, — прохрипел здоровяк, который под мышки тащил нуменорца из колодца. — Ай, падаю…
Неожиданно сильный рывок прервал падение.
— У него еще и руки связаны, гадство. Ну, повезло тебе, парень! Заново родился!..
— Еще не повезло, — резко оборвал спасителя тот, с командным голосом. — Очумел, мореход? Он же только что из воды.
Когда Сайта охнул и, сорвав с третьего спутника плащ, кинулся раздевать и растирать спасенного, Фаразон позволил себе поверить, что он, возможно, будет жить.
Он так и не потерял сознание. Из чистого несгибаемого упрямства.
Лежал у костра под двумя плащами, постепенно согревался. Сил двигаться не было. Никаких.
— Я опять случайно спас нуменорца, — весело сказал рыжий, называвшийся Сайтой.
Их старший, не назвавшийся никак, но очень похожий на нуменорца сам, мотнул головой.
— Со всеми случается.
Южное наречие у них было очень чистое… и с очень характерным произношением. Для одного такого своеобразного края на Востоке характерным. Фаразон прикинул расстояние до ближайшего оружия — им оказался меч на бедре у старшего — но поднял глаза от меча и наткнулся на скептическую улыбку.
Фаразон поежился под двумя плащами и поближе придвинулся к костру. К Валар контрабандистов. Или кто они там. Вражеские лазутчики? Определенно, теперь понятно, что за огни видали тут местные охотники, но он не будет первым нападать на тех, кто только что его спас.
— Это король Нуменора, — мертвым голосом сказал неприветливый Моро.
— Связанный, полумертвый, в колодце посреди руин, — охотно откликнулся светлоглазый. — Именно так я его себе всегда и представлял.
— Будущий король, разумеется. Когда его люди протащат тебя скованным через ряды островитян, — сказал похожий на колодезного журавля Моро, склонившись над костром, — я посмотрю, как ты будешь смеяться.
Сайта со стуком поставил флягу на камень. Глаза его тревожно перебегали с нуменорца на вожака и обратно.
Фаразон собрал невеликие оставшиеся силы и сел. Темные глаза безумного… такого ли безумного?.. Моро до дурноты напоминали взгляд дядюшки, когда на того накатывало.
«Король Нуменора», — шелестом прибоя отдалось в голове.
— Мое имя Фаразон, — сказал Фаразон устало. — Я действительно племянник государя. Но это мало что значит. У Короля уже есть наследница. Вы можете убить меня или взять в плен — уж не знаю, как вы потащите пленника из центра колоний. Большого выкупа не получите и большой выгоды тоже.
— Экое самоуничижение, — пробормотал главный.
Фаразон сжал зубы.
— Я клянусь, — сказал он так ровно, как мог, — что даже если однажды мы столкнемся при иных обстоятельствах, я не причиню никому из вас вреда и, уж конечно, не буду никого брать в плен или казнить. Даже если вдруг на то будет моя власть.
Светлоглазый молчал и смотрел внимательно. Задумчиво потирал большим пальцем кольцо на указательном.
— Терпеть не могу предсказания, — сказал он наконец. — А того больше не терплю, когда ими меня пытаются запугать.
— Прости, — тихо сказал Моро и опустил взгляд.
— Нас ждут, — сказал светлоглазый и поднялся. — Прощай, Фаразон, сын Гимильхада. В краях, где тебе еще доведется оказаться, меня называют — Саурианна. Надеюсь, ты не забудешь про свое обещание, коли нам случится свидеться еще раз.
Он усмехнулся и вышел из круга света.
В темноте хрустнуло, шелохнулся кто-то большой, звякнула конская сбруя. Провидец исчез, стоило отвести глаза. Рыжий стоял за спиной и молчал.
— Твоя лошадь бродит ниже по склону, — нарушил молчание здоровяк. — У этого костра тебя не тронут звери и не найдут люди. Дождешься утра, отогреешься, и поедешь.
Помолчал, подобрал флягу и убрел туда же, в темноту, грустно опустив голову.
И только через пару минут до окаменевшего Фаразона дошло. Он вскочил — откуда силы взялись — и заорал в темноту:
— Эй! Стой! Да кто вы такие?!
Порыв ветра и далекий смех стал ему ответом. А после — только ночь и тишина.
***
— Знаешь, друг Моро, — огорченно сказал Сайта, — иногда я тебя совсем не понимаю.
Моро обтер бок коня тряпкой и вопросительно обернулся.
— Ты же нас туда специально затащил? — спросил Сайта тихо. — Эти совпадения… То, что ты задержался и пришлось выбираться из города днем, а потом еще и ждать темноты…
Моро пожал плечами и перешел к другому боку.
— Ты у нас, конечно, умный, — в голосе рыжего прорезалась неожиданная ирония. — А я, как известно, нет. Но давай я тебе расскажу, эту, как ее, аллегорию.
Конь посмотрел на Моро терпеливо и, в отличие от Сайты, понимающе.
— Приходит как-то Элвир к Саурону, — начал Сайта с безошибочно узнаваемыми интонациями, — И говорит: ты так долго среди людей, ах, Учитель! Вот, дескать, мой первый наставник всегда говорил, что бесконечно много узнал от тех, кто жил с ним рядом. А ты, Учитель, как считаешь, какое самое ценное качество ты перенял от людей? И глазами хлопает.
Моро сложил крыло коня и прислушался. Эту историю он не знал. По канонам цитадели, дальше с Элвиром должно было случиться что-то неожиданное.
— А Саурон ему говорит, — продолжил Сайта, — ласково так: «От людей, Элвир, действительно можно многому научиться. Я, например, научился — лгать».
Моро поперхнулся и чуть не обронил тряпку.
— Так вот, — сказал Сайта. — Может, тебе не стоит… настолько шустро перенимать ценные качества?
— Сказанное не было ложью, — ответил Моро и снова задумался.
Сайта внезапно выбросил руку в сторону и принял — влет — в ладонь яблоко.
— Оу, — уныло сказал рыжий. — Я опять позабыл, что ты настолько хорошо слышишь.
— Да уж, — хмыкнул Саурон от входа в небольшую пещерку, где с конями пережидали жару и полдень. — Сайта, друг мой, я попрошу тебя хотя бы произошедшую нынче ночью историю не превращать в анекдот для всех окружающих. Я понимаю, это тяжело…
Сайта жизнерадостно ухмыльнулся и подмигнул Моро.
— Это был выбор, — сказал Саурон и с хрустом разломил в пальцах еще одно яблоко. Предложил половинку собственному коню, бездумно слизнул с ладони кисло-сладкий сок. — Пророчество. Замысел. И я еще пойму, как этот выбор… переврать.
3241 год Второй Эпохи,
Умбар
Корабли встали на рейд в умбарской гавани всего неделю назад.
К исходу третьего дня командующий флотом принц Фаразон, сын Гимильхада, сына Ар-Гимильзора, знал, что наместник Умбара ухитрился рассориться со всей провинцией, от изгоев Острова до купцов из морэдайн. Но предан Королю. Наверняка. Скорее всего. Ну то есть, должна же быть хоть одна причина, по которой он до сих пор занимает свое место?
Через пять дней Фаразон перестал читать письма.
А доносы продолжали нести.
Город единодушно и за одну декаду поверил, что Король лично прислал племянника с единственной целью — судить и сместить наместника. А дальше принц или наградит жезлом кого-то самого преданного или, чем Благие не шутят, сам на какое-то время сядет в Умбаре.
— И я очень хочу знать, — медленно сказал Фаразон и подлил себе еще немного вина, — какая крыса распустила этот прекрасный слух по всему умбарскому побережью. Мы должны были пополнить запасы, взять на борт войска, и по возможности не медля выдвинуться дальше на юг.
Собеседник кивнул. Стальное перо в его руках неторопливыми штрихами плыло над листом. Была у капитана Хортумара такая привычка — рисовать во время тайных совещаний. Аллегорические эти рисунки он потом развешивал по собственной каюте. Если бы Вопрошающие Черной Стражи обладали тонким художественным вкусом, галерея работ Хортумара вместе со всеми маргиналиями потянула бы на три изгнания с Острова да на две почетных казни.
— Вместо этого, — продолжил командующий, — я не могу даже встретиться с умбарским наместником. Он прячется от меня! Наместник болен, наместник в отъезде с инспекцией, старшие после наместника не имеют права решать за него, нет-нет, конечно, вы, скорее всего, можете пополнить запасы, но…
Фаразон подошел к большому окну каюты и замолчал, глядя наружу. Огни, огни, огни. Самая крупная гавань за пределами Острова. Большой город. Древний. Многажды переходивший из рук в руки. Опасный… но не опаснее Арминалэт.
— Твоих побед боятся во дворце, адмирал. И радуются на флоте.
Невысказанное наполнилось сотнями смыслов, из которых почти все кричали — «Измена!». Такие разговоры лучше было вести только вдвоем, только с теми, кто верен и на эту жизнь и на следующую.
— Тогда я знаю, зачем меня отправили в Умбар. — отозвался, наконец, Фаразон. — Они ждут… ждут, когда я ошибусь. Одна ошибка, одно поражение — и государь призовет меня к ответу. За все грехи, как истинные, так и надуманные.
— Нельзя же побеждать всегда, — капитан положил перо и тревожно взглянул на принца.
Фаразон сжал в руке кубок и отпил еще немного, не чувствуя вкуса.
— Придется, Хортумар. Придется. Король велел дойти до Раннаста.
— Есть ведь еще вариант, командующий. Коли говорить о вредных грызунах…
Хортумар повернул свой рисунок к Фаразону. С листа ехидно таращилась черная тощая крыса. Единственный глаз у крысы был предельно стилизован — ромб в ромбе, в центре — капля красного сургуча, трещина в сургуче — вертикальный змеиный зрачок.
Фаразон задумчиво постучал пальцем по сургучу и безрадостно откликнулся.
— Веришь, Хортумар, будь эта сплетня делом людей врага, я обрадовался бы. Там, где Восток начинает дело словами и золотом, там им явно не хватает мечей, а значит можно ждать легкой кампании. Но пока что — больше похоже на Стражу.
— В Страже нет единства, — заметил Хортумар. — Иначе я бы тут не сидел.
Послышался плеск весел, на палубе закричали, с воды раздался ответный крик.
— А вот и неприятности, — пробормотал Фаразон и отвернулся от стола. — Ну-ка, Хортумар, выйдем на воздух. Чую, накрылся мой здоровый сон.
Капитан молча встал. Он знал — от караульных и стражей каюты принца, да видывал и сам — здоровым сном там даже не пахло. Командующий Фаразон всегда рано вставал и ложился очень поздно, непременно выпивал кубок вина перед сном — уж не боялся ли кошмаров?
В дневное же время принц был безупречен. Умен, красив, холоден. С врагами — беспощаден, со своими людьми — щедр. Перевалив за вековой юбилей, Фаразон выглядел едва за тридцать. Несложно было поверить, что благословение рода Элроса с новой силой возродилось в нем. Вот кому быть Наследником Мореходов, эх… Шепотки эти неизбежно возникали вокруг Фаразона даже там, где принц, казалось, не подавал к тому никаких оснований. Бывал на Острове он хорошо если раз в десять лет и подчеркнуто не искал иной славы, кроме воинской.
Хортумар служил под его началом уже четверть века, и давно знал, что Фаразон сын Гимильхада не так уж наивен в плане политических игр. В конце концов, принц прожил последние семьдесят лет под самым пристальным вниманием своего благословенного дяди, Государя Тар-Палантира Провидца… и все еще был жив.
Успевший раньше Хортумар пресек суматоху в зародыше.
Фаразон помедлил у выхода на палубу, плотнее закутался в форменный плащ черной шерсти. Его знобило. Итак, два тела на палубе, шесть не очень трезвых, но и не сказать, чтобы сильно перебравших матросов Королевского Флота, не очень счастливый капитан Хортумар, мизансцена ясна. Что в ней делать принцу рода Элроса — другой вопрос.
Показалось — на темном холме над бухтой вспыхнула искра и тут же исчезла. Костер? Факел? Потайной фонарь?
— Что там, на холме? — Фаразон указал рукой.
— Это усыпальницы знати, господин, — подошедший второй помощник Нуфарат явно тоже еще не ложился.
В груди кольнуло. Показалось — или свет мелькнул еще раз?..
Фаразон поджал губы и отвел взгляд от холма. Дела этой ночи были важнее смутных предчувствий.
***
— Есть силы старше людей. Есть силы старше меня. И есть сила, которой нельзя касаться, голодная и равнодушная, она вечно взыскует крови и жизни, сама оставаясь мертвой. Чуждой. — Саурон сидел в проеме между высоких колонн и смотрел в темноту. На его ладони билось бледное пламя. — Чуешь? Слышишь их? Слышишь это?
— С того момента, как взошел на холм, — тихо ответил Хэлкар, подходя. — Я подумал бы — мне почудилось. Только ведь себя не обманешь, нам это теперь не дано.
— Я провел в городе весь первый месяц осени. Тоже не мог поверить. Смотрел на людей. Слушал. Жил на роскошных постоялых дворах и под мостами, перезнакомился с местными музыкантами, нищими и торговцами, с рабами и чиновниками Острова… Меня даже пару раз ограбили в подворотне. И случайно пригласили на пир к наместнику. Кажется, я его изрядно напугал — он ведь родич короля не только по имени. Впрочем, я думаю, он принял меня за собственный запойный бред. Что-то не так с их поколением, столько безумных Видящих — не к добру.
Хэлкар кивнул. Саурон это умел: быть среди людей так, как не мог пока никто из принявших кольца. Он был одновременно внутри и извне, молчаливым свидетелем быстрого потока человеческих жизней — и деятельным участником. Иногда на него находило и он пропадал надолго. Легенды о черном страннике, взыскательном мудреце с ледяными светлыми глазами и сильной проседью в длинных черных волосах, бытовали, пожалуй, от Моря Востока до Мглистых Гор. Не все из легенд были добрыми.
Порой вслед за легендами приходили люди. Кое-кто — навсегда.
— Значит, теперь — Умбар? Мне, Повелитель, не хочется даже думать о том, чтобы спуститься в город. Щедрую жатву же оно собирает этой ночью...
— Не первый, увы, и не последний раз, — ответил Саурон задумчиво. — Но оно все ближе к людям. Мир меняется, становится сложнее и многообразнее. А я ищу. Я должен понять, иначе эта война рискует обернуться проигрышем. Чего оно ищет? Почему приходит? Как его уничтожить? Я понял одно, — он обернулся к Хэлкару. — Оно идет за Людьми Запада.
Хэлкар взглянул ему прямо в глаза. Среди теней и холода, там была — надежда?..
Саурон поднял вторую руку и замер так, опустив голову. Хэлкар невольно вздохнул и забыл выдохнуть, увидев — тонкое кольцо вороненой стали в центре узкой ладони.
— Девять, — сказал Хэлкар. Собственный голос показался ему чужим.
— Девять, — согласно кивнул Саурон. — Три сотни лет назад пришел Хонахт. А я, признаться, не ждал никого с Севера. Вычеркнул из памяти, забыл, отказался от них. А он пришел. И с тех пор — никого. Я жду, — в голосе Саурона мелькнула неуверенность. — Сегодня… здесь… есть возможность.
— Что ты будешь делать, — шепот жег Хэлкару горло, — когда замкнешь круг?
Саурон поднял голову и внезапно улыбнулся — той самой, невозможно редкой, яркой улыбкой.
— Что вы девятеро будете делать, — поправил он.
***
— Что в городе? — спросил Фаразон. Чем дольше он всматривался с борта в близкий берег, тем больше ему становилось не по себе. Где же все люди? Огни портовых фонарей гасли, а дальше к северу занимался пожар. Но где крики? Где звон пожарных колоколов? Почему так тихо? Так холодно?
— Они не знают, — сказал Хортумар, подходя. — Были в таверне дальше от гавани. Говорят, — в голосе капитана звучало тяжелое сомнение, — какой-то бродяга перепугал всех до смерти. Встал, перевернул стол и вылетел из кабака. В дверях обернулся и сказал, что всем, кто хочет пережить эту ночь, лучше покинуть город прямо сейчас. Парни бежали до порта прямо оттуда.
— Бежали? — протянул Фаразон. — Мои матросы?
Хортумар кивнул.
— Говорят, как помрачение нашло. Подобрали по пути еще троих. С кем-то дрались у входа в порт — несут бред про людей из тумана и болотный огонь.
— Господин! — крикнул второй помощник от дальнего борта. — С берега сигналят! В городе бои!
Фаразон молчал.
— Командующий? — тревожно спросил Хортумар.
— Что-то я не думаю, что это южане, — сказал Фаразон зло. — Трубите тревогу. Спускайте лодки. Доспех мне!
***
Саурон внезапно сжал искру в ладони, приглушая свет.
— Зажги фонарь, — попросил он, резко переходя на адунаик. — У тебя был.
— Сейчас, Повелитель. У нас гости?
— Скоро будут. Кто-то решился — не знаю еще, кто именно.
***
Врагов отбросили в самый конец улицы. Передняя линия солдат уперла щиты в землю, остальные тоже поспешили воспользоваться недолгой передышкой. Поначалу противника рассеяли легко, но чем дальше отряд продвигался вглубь города, тем яростнее сражались странные люди — кто в цветах наместника, кто — не разобрать в чем.
Не разобрать?
Лиц не рассмотреть, людей не сосчитать…
Да и, в конце концов, сколько времени должен был занять путь до основного гарнизона? Фаразон давно не бывал в Умбаре, но…
Фаразон оглянулся — высокие белые стены вдоль улицы, почти одинаковые дома, чуть дальше маячит какой-то купол, но сориентироваться не выходит — если это Храм Валар, то рядом должна быть громада городского арсенала и дом наместника, а этих крыш не видать.
— Командующий Фаразон, — неуверенно сказал офицер-кавалерист с южных рубежей. Его подобрали в порту вместе с кучкой перепуганной портовой стражи. — Никто из местных не помнит этого квартала.
— Ломузир!
Второй помощник обернулся стремительно, продолжая краем глаза отслеживать противников.
— Да, командующий!
— Где люди Хортумара?
— Должны быть впереди на две улицы, командующий. Если они сохраняют тот же порядок движения.
Фаразон моргнул.
Показалось — или очертания домов на мгновение расплылись? Он резко обернулся — так и есть. Переулок, из которого они с отрядом вышли, уже скрылся в наползающем тумане.
Фаразон потянулся — привычным жестом — растереть виски. Металл латной перчатки лязгнул о шлем — и этот звук оказался неожиданно тихим, будто уши заложило.
— Так, — сказал Фаразон, оглядывая людей. Почти четыре десятка — но должно было быть больше, верно? Должны были быть еще четыре группы, так? И это только в его отряде.
Фаразон снял шлем, закрыл глаза и прислушался. Бархатная, плотная тишина — ни единого звука, даже самого незаметного. Как будто нет рядом людей, никто не переминается с ноги на ногу, никто не дышит, не позвякивают кольчужные кольца чуть слышно.
Полно, дышит ли он сам?..
И воздух совсем сухой. А ведь море рядом — руку протяни, да и туман… но морем не пахнет. Пахнет — свечной гарью, и, почему-то, благовониями.
Как в домах ушедших.
Фаразон открыл глаза.
— Командующий? — спросил его Ломузир. Голос доносился так же приглушенно.
Вот что было неправильно. Ломузир сын Нитильруба погиб полгода тому назад, глупо погиб, нехорошо — тело нашли у подножия террас Замка Королей, похоже было, что прыгнул с одной из верхних галерей… или его выбросили. Сам Король выразил неудовольствие тогда — неудовольствие от того, что изволил из окна заметить суету слуг возле трупа. Виноват, как водится, оказался Фаразон — в том, что не проследил за дальним родичем и подчиненным.
А на смену Ломузиру пришел… как же было его имя?..
— Где Нуфарат? — спросил Фаразон, оглядываясь, чувствуя, как внутри закипает ярость.
Ломузир улыбнулся.
— Кажется, отстал, — сказал он. — Ничего, командующий, до рассвета он нас еще нагонит.
— Вас нет, — сказал Фаразон ровно. — Вы — дети Арминалэт, духи Острова… не более, чем память…
— Мы приходим, если нас позвать, — виновато сказал из-за спины Гимильнар, погибщий за полвека до Ломузира. Под его началом Фаразон когда-то учился корабельному делу. — Прости, принц. Твое золото в ночи сверкает ярко.
Туман вокруг оскалился десятками знакомых лиц.
Фаразон усмехнулся в ответ.
— Мертвые или живые, — громко сказал он, указывая мечом на противника, — я ваш командир. Не стоим на месте, солдаты Нуменора! Вперед!
***
— Не надо вам тут быть.
Хальдор шагнул на дорожку и поудобнее перехватил свою нетяжелую ношу. Двое чужаков, расположившихся на мраморной балюстраде, казалось, совсем не удивились его появлению. Хальдор чуял, что ночной туман напрочь вымыл из него тоже способность удивляться. Этой ночью. Этим днем. Этой эпохой.
— Здесь опасно, — продолжил Хальдор и пошатнулся. Оперся плечом о дерево. Жесткая кора под спиной на миг придала уверенности.
— Опасно, — согласился один из незнакомцев, тот, что помоложе, внимательно глядя на Хальдора. — И мы — немалая из этих опасностей. И ты — не меньшая. Все вокруг, — он сопроводил свои слова скупым, но выразительным жестом, — опасно. Особенно этой ночью.
Хальдор прислушался внимательнее. На зрение в свете единственного фонаря полагаться было глупо… но голос… безупречное произношение. Тогда он говорил на нижнем всеобщем, сейчас — на Верхнем адунаик. И оба раза речь лилась как родная. И еще… еще один раз…
— Что случилось с тобой? — тихо спросил чужак. — Что ты делаешь на погребальном холме в глухой час? От тебя пахнет сгоревшим страхом, а еще кровью. Чье тело несешь на руках, бережно, как дитя?
— Я знаю тебя, — сказал Хальдор внезапно. — Странник. Это с тебя все началось.
— Тогда иди сюда и мы поговорим о том, как все закончится, — усмехнулся чужак и встал. — Двое — плохая компания для ночного огня. Даже если это огонь фонаря. А вот трое — совсем другое дело. Правда… Даур?
Названный «Мрачным» пожал плечами и отошел к самому краю балюстрады. Прозвище ему подходило. Старик, совсем седой… но очень прямой и высокий, и при оружии отнюдь не для парада, стоит лишь посмотреть, как уверенно придерживает тяжелые ножны.
Хальдор сделал шаг, другой. Всегда он верил в судьбу и провидение, но представить — что судьба вела его к этой ночи, к лестнице в темноте?
Он вспоминал.
***
Звук и голос, и прикосновение.
Когда шла она — спокойная и отрешенная — в своем темно-вишневом бархатном платье, расшитом по плечам черным стеклярусом, все говорили: «Вот идет Исилхэрин прекрасная, холодная, как осенняя луна». Говорили, она в родстве с королевским домом Нуменора. Может, и не врали.
Хальдор, сын неизвестного отца и умершей родами матери, лучший выпускник Королевской Академии, бежал от нее, ушел на флот, уехал в колонии, потому что не решился подойти.
Когда он сошел с корабля семь лет спустя, на полголовы седой и со свежими шрамами на руках, она вышла навстречу. Неведомо как отыскала в толпе.
Хальдор закружил Исилхэрин в воздухе — скрипнул под пальцами плотный бархат платья, а она удивленно шепнула: «Ты изменился».
— А ты — нет, моя прекрасная госпожа, — ответил он, улыбаясь.
А ты — нет…
Ему было душно на Острове. Он бежал снова, едва прошло полгода.
Исилхэрин провожала его до пирса, и в ее взгляде стыло — сожаление и покой.
Стража предложила — и он не отказался, ходил по южным землям, записывал — обычаи, порядки, расположение крепостей… Его заносило даже на дальний Юго-Восток, туда, где пески превращаются в черные скалы, а солнце способно высушить путника за день.
Он уходил — и возвращался. Стража ценила его и не давала кровавых заданий — Хальдор любил людей и люди его любили, он приносил столько сведений, сколько хватило бы десятку других дальних прознатчиков.
Когда он снова вернулся, он нашел Остров пугающе неизменным. И страшным.
Кровь всегда легко лилась на Острове, но в этом году, казалось — люди царственных братьев режут друг друга не в темных подворотнях, а, порой, чуть ли не на площадях.
Старые знакомые не узнавали Хальдора, а те, кто узнавал — с теми он теперь сам не решился бы даже начать беседу.
Исилхэрин же завела привычку навещать усопшую матушку раз в неделю и рассказывать последние новости — сидя на ступенях у запечатанных ниш в стене.
Стража предлагала ему остаться на Острове — он отказался и отказался еще раз, когда предложили снова уйти на Юг. Во-первых — жена… во-вторых — боялся, что не вернется. Слишком много он видел в Средиземье, слишком много у него было вопросов.
Он сам не знал, как ему удалось уговорить жену. Через три месяца — они уплывали вместе. Он обещал — на пару лет, показать тебе другие земли, другие города… Оказалось — навсегда.
— Там люди больше гордятся предками, чем любят живых, — пытался он объяснить бродяге в умбарской таверне. — Я забываю там, ночь на дворе или день, весна или осень, просто — не живу, а существую! И когда просыпаюсь — не могу понять, закончился ли сон…
Бродяга пил с ним на равных, не пьянея, смотрел, казалось, прямо в душу, и — ни о чем не спрашивал. Сказал на прощание, что Хальдору лучше бы убраться из города, потому что наместник не в себе. Но Хальдор не понял и не переспросил.
Через восемь дней, когда Хальдор был в пригороде, его жену схватили прямо на базарной площади. Приказ Наместника.
Измена. Темные ритуалы.
Он слушал глашатая из толпы. Не понимал, что происходит, но привычно — спрятался. Обычный потрепанный плащ, чужая хибара, приготовленная когда-то на всякий случай. Немного грязи, угля и мела, и его не узнала бы даже родная мать, если б была жива.
Он пришел в местный дом Стражи. Его выслушали, но развели руками — да, Наместник и впрямь… был недосягаем. Все ждали принца Фаразона — но флот принца стоял в гавани и тоже чего-то ждал.
Позже Хальдор понял — глава Стражи был в восторге от происходящего. Ему было все равно, пока жгли низших — но благородная женщина с Острова… но кто-то из рода Элроса — о да, с этим он мог пойти к медлящему Фаразону!
Ее не судили. Хальдор никуда не успел за отпущенные ему два дня.
Когда на площадь у дома Наместника вывели еретиков, он стоял во втором ряду.
Костер полыхнул так ярко, что стало ясно — дрова полили маслом.
Хальдор не мог поверить до последнего момента.
Первыми вспыхнули длинные волосы.
Потом она закричала, срывая голос. Забилась, как пришпиленная иглой бабочка.
Он видел — сквозь огонь, невозможно четко — как покрывается трещинами кожа, как пламя лижет оголившуюся плоть, как вздуваются пузыри ожогов на таком красивом лице — и тут же лопаются, как отслаивается хлопьями плоть.
И этот запах — сладкий, забивающий ноздри.
Ему показалось — душа его умерла там, на площади.
А рядом — руку протянуть — колыхалось серое ждущее марево, пустое, холодное, безмятежное.
И так просто оказалось — позвать. Будто они все время были рядом — те, кто помогут.
Он не помнил как шел к костру, как шел обратно.
Помнил кровь и разводы сажи, помнил отдельные лица тех, кто пытался встать против него. Помнил, как волнами расходится тишина, как распускаются чудовищным цветком полотнища тумана, как встают из песка белые стены нездешнего города, как небо заволакивает гарь.
Не видел, как замирают на месте, а потом падают люди.
Он знал только — что вот она, любовь моя, душа моя, Исилхэрин, моя луна на ночном небе… Гаснущим сознание помнил, что она, наверное, мертва — но не верил, но все равно… если так, то нужно положить ее, положить в покое и должном месте...
***
Сверток в руках шевельнулся и Хальдор поспешно опустил его на ступени лестницы.
— Ее звали — Исилхэрин, — сказал он. И от нежности в его голосе даже Хэлкар вздрогнул. — Я не мог видеть, как она горит, не мог знать, что ничем не могу помочь, только — умереть рядом... — Хальдор склонился, протянул руку, но замер в дюйме от страшного свертка.
Саурон закрыл глаза, прислушиваясь. Лицо его на миг дрогнуло, будто от непереносимой боли. Когда он повернулся к Хальдору, в голосе Саурона Хэлкар расслышал смерть.
— Что ты призвал, дурак… — сказал Саурон и повел плечом, отбрасывая назад полу плаща. — Сколько сил, сколько собственной жизни пережег в шлак? Она… живет. До сих пор. Искалеченная, с выжженными глазами, сгоревшая до костей — твоя Исилхэрин живет. Ее будто впечатало в тело, обезумевшая от боли душа мечется и не находит выхода, потому что ты — ты, человек! — отдал себя пустой силе и этой же силой сделал так, что твоя Исилхэрин — живет. За ее жизнь отдал — десятки чужих, нараспашку оставил открытой дверь.
Под взглядом Саурона Хальдор отступил, сгорбился, спрятал лицо в ладонях. И тут от лестницы донесся нечленораздельный — даже не крик, стон. Хальдор вздрогнул всем телом, отнял ладони от лица и выпрямился. В его глазах не было страха — одно иссушающее самой своей сутью понимание.
Хэлкар понял, почему Саурон убрал от меча руку. Невозможно было — этот человек уже убивал себя сам.
— Я ошибся, — прошептал Хальдор. Повторил громче. — Ошибся…
Ему казалось — его душа умерла там, на площади. И это тоже была ошибка.
— Такого не должно быть, — сказал Хальдор, подымая голову. — Ни с кем такого не должно быть. А я помню тебя… я говорил тебе об Острове. И наконец, вспомнил — где видел раньше. Рядом с царицей Ханатты, посреди Раннаста, на Копейном Холме, ты стоял впереди и у тебя не было знаменосца. Люди говорят, что не помнят твоего лица… Саурон. Грязь, уголь и мел… тебе даже этого не нужно. Ты поможешь мне? Южане говорят, ты не берешь за помощь платы — потому что тому, кто ищет твоей помощи, уже нечем расплачиваться ни с людьми, ни с богами.
Показалось — Саурон смотрел на него бесконечно долго и, наконец, кивнул.
Без раздумий Хальдор принял тонкое холодное кольцо и так же без раздумий опустился на колени рядом с той, что была — Исилхэрин.
— Люблю тебя, — сказал он тихо, и Саурон отвел взгляд, а Хэлкар замер, боясь повернуться. — Иди, Исилхэрин, смотри — там звезды.
Мир дрогнул под его рукой. Стих хриплый, на пределе слышимости, стон.
— Последний Дар, — шепнул Саурон и ладонью прикрыл лицо. — Не мой, не мой, я не умею — убивать с любовью…
Как будто в штормовую ночь вспыхнул, наконец, путеводный маяк, как будто распахнулась ржавая, давно замурованная дверь — и там был день, и солнце — и дорога вперед. Для всех.
Ураганный порыв ветра развеял туман и тишину над передумавшим умирать городом.
***
В груди внезапно захолонуло, он схватился за сердце, согнулся — показалось, все. Отпустило моментально, рывком, и сквозь тишину, наконец, пробился гулкий набат, крики и звон оружия, резкие вопли городских чаек.
— Стрела?! — рявкнул подбежавший Хортумар. — Откуда?
— Я в порядке, — сквозь зубы сказал Фаразон, широко раскрытыми от боли глазами рассматривая площадь вокруг. Немногочисленные люди наместника опускали оружие. Кто-то упал будто ему подрубили колени — с размаху на булыжники.
— Живые так не падают, — лицо у кавалерийского офицера было белое-белое. Как и волосы.
— Что за черные чары, — выдохнул рядом Хортумар. — Мне показалось на миг, что...
— Не думайте об этом, — холодно сказал Фаразон, поворачиваясь к офицерам. — Забудьте эту ночь, будто страшный сон. Мало ли их было, много ли еще будет... Хортумар, иди прими сдачу, да не забудь выяснить, они вообще хоть как-то понимали, с кем сражаются? Если да — повешу за измену, если совсем безумные — пойдут с нами на Раннаст в первом ряду солдат.
***
Хальдор пришел в себя от того, что его сдержанно и даже в чем-то дружелюбно потыкали под ребра сапогом.
— Вставай, — голос был смутно знакомым. — Вставай, Орхальдор.
Хальдор открыл глаза и бездумно посмотрел вверх, в дымное серое небо. Седой спутник того бродяги… Саурона… склонился над Хальдором. Хальдор ухватился за протянутую руку и сел. Прикосновение обожгло нездешней холодной ясностью, показалось — еще мгновение, и все станет понятно и просто.
— Саурон забрал мою лошадь, — с досадой сказал седой, разрушая смутную надежду. — А я недосмотрел. Все как всегда. Так что приходи в себя. Нам нужно побыстрее покинуть город. Надеюсь, тут еще остались не разграбленные конюшни.
***
Кто-то расторопный успел набросить на тяжелое кресло сорванный со стены гобелен. Командующий Фаразон сидел в полном доспехе, разве что без шлема и перчаток, недвижимый, будто парадное изваяние.
У него люто болела голова.
Колокол стих совсем недавно, когда с башни сняли рехнувшегося за ночь служителя Великих. Занимался рассвет. На дальней улице орали на адунаик и невозможно мусорном местном наречии. Кажется, разбирали тела.
— Южная кампания началась хорошо. — Фаразон обвел площадь рукой. — Умбар мы взяли с лету. За ночь. Невиданный успех, прежде не встречавшийся в хрониках. Самый близкий к нашему результат — семь недель. — В немалой степени, — голос у принца был хриплым, красные от дыма глаза смотрели устало и недобро, — подобной удаче способствовало то, что Умбар и так был нашим.
Трое ближних капитанов привычно внимали. Кавалерист, которому Фаразон успел сходу вручить командование городским гарнизоном, слушал, сощурив глаза, и что-то уже прикидывал. Советник Сайбезан, третий в умбарской Страже и единственный, кажется, из Стражи выживший, стоял прямо и не осмеливался даже моргнуть.
— И я хочу знать, — тяжело сказал Фаразон, глядя прямо на советника, — Чем думала Стража, позволив наместнику зайти так далеко?
Сайбезан клонился под взглядом принца, как ковыль под ветром, но нашел достаточно храбрости, чтоб хотя бы начать ответ.
— Мой господин, — начал он глухо, — я не знаю, казните меня — если это поможет. Чернейшее, злое волшебство этой ночью царило в городе, должно быть, владыкам, рожденным на Острове... — советник сбился, пояснил торопливо, — Я чистокровный нуменорец, господин! Но рожден в Сирых Землях и не бывал на родине никогда. Я хотел сказать — должно быть вам, благородным господам из светлой Арминалэт, особенно непредставимы, дики должны были быть эти злые чары...
Сайбезан невольно отшатнулся.
Командующий Фаразон, сын Гимильхада, сына Ар-Гимильзора, с размаху уронил голову в ладони и непредставимо, дико расхохотался.
3255 год Второй Эпохи,
Нуменор, Арменелос
Слухи ползли по неспящему городу. Арминалэт, Тысячеглазая Небесная Цитадель, гудела: возвращается из двадцатилетнего отсутствия королевский племянник. А, значит, скоро встанут в гавани Роменны груженые золотом и пряностями, шелком и драгоценностями, рабами и сталью корабли. Фаразон Золотой, Фаразон Победоносный! Слава и гордость Рода Элроса! Вот только… вот только этот неловкий слух… ну да что уж там, не стоит повторять эту сплетню.
Но пока — пока — двери дома Гимильхада оставались затворены. Белый траурный шелк лентами свисал с ограды, и тихо было внутри. Фаразон не зажигал огней. Он обогнал основной флот на курьерском клипере и не желал, чтобы кто-то знал доподлинно о его возвращении.
Этим вечером он получил послание. Юнга рискнул промчаться по сумеркам через весь внутренний город, чтобы доставить пакет от капитана Хортумара. Фаразон одним движением вскрыл конверт, полюбовался на свежий, со смазанной тушью пейзаж Роменнской Гавани и смял рисунок в ладони. Он был готов.
Стража у ворот встретила его неверящими взглядами, когда он назвался, — будто призрака увидали. Никто не попытался преградить ему путь, но Фаразон не сомневался — едва он скрылся за поворотом, как тут же к центральным вратам Замка полетел гонец. Это было — уже неважно. Перед задуманным делом он должен был проведать отца. И так промедлил почти неделю.
Отдельный проход к дальним, но все еще королевским усыпальницам был чисто выметен. Лампы заправлены горючим маслом. Служитель Дома Мертвых склонился перед Фаразоном — узнал. Фаразон скользнул по сородичу взглядом и вздрогнул — показалось, что чуть ли не того же служителя он видел полторы сотни лет тому, на погребении матери.
Путь к саркофагу оказался неожиданно долгим, тропа вела чуть ли не к сердцу Замка.
Круглые белые своды сходились точно над темным постаментом в центре.
— Прощай, отец. — Фаразон склонил голову перед саркофагом, провел рукой по золотой насечке на тяжелой черной плите. Звезды и причудливые узоры древнего — еще эльфийского — герба.
Будь счастлив, Гимильхад, сын Ар-Гимильзора! Твой король щедро разрешил тебе лежать под фамильным гербом рода Элроса, золотом и бриллиантами велел выстлать твое последнее обиталище. Ужели пытался задобрить?
Последнее письмо. Намеки посланника из Стражи. Молчание Амандиля, тайно встречавшего его в порту.
Отец… сколько ты ждал? Верил, что родная кровь сильнее безумия.
Рука Фаразона сжалась в кулак над крышкой саркофага.
Шепот за поворотом коридора на мгновение стал громче. Пламя в лампах плеснуло волной. Показалось — тени в углах шевельнулись, показалось — за спиной стоят те, кого давно утратил, только так холодны их взгляды, так беззвучны голоса…
— Нет, — сказал Фаразон и развернулся, отбрасывая смертоносную нежность видений. Он так надеялся, что хотя бы отца минет эта участь. Двадцать лет! Последний раз ему было так холодно тогда, умбарской ночью, когда город горел с трех сторон. — Хватит. Больше я не жду на корабле до последнего.
Словно сквозь толщу воды Фаразон подымался к дневному свету по коридорам, где больше не было живых, а окончательная смерть стала редкой роскошью.
Когда отряд Стражи подъехал к гробницам, Фаразон стоял и смотрел высоко вверх. На вечерний свет, стекающий по шпилям Замка Королей. Светящаяся белизна стен, золото крыш, радужные всполохи бесчисленных окон. Тысячелетиями Замок повергал в прах мечты зодчих, недостижимым, чуждым совершенством утверждая: то, что мыслью и волей когда-то вырвали из недр земли посланники благих Стихий, никогда не превзойти смертным архитекторам!
Фаразон перевел взгляд на Новый Дворец и улыбнулся. Отнюдь не такие белые башни уже вплотную подобрались к заветной высоте. А еще — туда никогда не пытались залетать эти чудовищные орлы.
Такой же задумчивой улыбкой он встретил повеление немедленно прибыть в присутствие Короля.
Прошедшие годы не были милостивы к Королю Тар-Палантиру. Он совершенно поседел и не мог ходить без трости. Но в его взгляде плыла все та же черная потаенная ярость безумца. Фаразон знал — так бывают яростны те, кто испугался когда-то. Кого… чего… боялся Государь Провидец? Фаразон был готов поклясться, что знает ответ.
— А теперь ты послушай меня, — сказал Фаразон и сжал руку на подлокотнике кресла.
Тар-Палантир замер на полувздохе и скользнул по племяннику неверящим взглядом. Будто не узнавая. Давно с ним не говорили — так.
— Ты давно — видел город? — с тихой тяжелой злобой спросил Фаразон. Встал. Глухонемой страж в комнате предостерегающе коснулся рукояти меча, но Фаразон стремительно подошел к дальнему окну и одним рывком раздвинул занавеси. — Смотри… Государь! Смотри!
Тяжелая река огней текла от Замка, дрожал и плавился летний воздух благословенного Острова. В центре золотого моря — непроглядное темное пятно. Пятно туши на бумаге, грозящее залить весь лист.
— Город все больше, — сказал Фаразон. — Живых все меньше. Кем ты будешь править? Видениями? Тварями, обретающими плоть? Отравленным воздухом и снами? О, мне ты можешь не лгать, неужели ты думаешь, ты один стоишь перед ними? Думаешь, один ночь за ночью ведешь беседу с тем, что нельзя увидеть?
Тар-Палантир осел в кресле.
— Я ухожу, — сказал Фаразон и скривил губы. — Ты не сумел, значит придется мне. Завтра днем я буду ждать твоего ответа. Или ты оставишь Скипетр… или я возьму его сам. Время вышло. Наша дарованная земля больше не может ждать милости от горе-дарителей.
— Великие Валар, — зло выдохнул Тар-Палантир и подался вперед. — Ты совсем рехнулся?
— Я? — глумливо отозвался Фаразон. Ему стало легко. Он не боялся Короля. Король был — всего лишь человек. — Нет… пока что, пожалуй, нет. А вот про тебя этого не скажешь. Благодаря тебе у нас, конечно, теперь больше топят, чем жгут, да большая часть тех, кто легок на подъем, бежала на флот и в колонии… но это еще ничего. А вот сотню лет биться с бедой и не понять, что там, где ты ищешь помощи — всем плевать на тебя и твои мольбы? И ты называешь себя — властителем? Мне придется искать другой путь.
— Только Запад может помочь нам! — истово сказал Тар-Палантир. В глазах короля смешалось прошлое и будущее, он не различал, кто стоит перед ним. Казалось, в ночи сквозь мерцание свечей он спорит с братом, снова, как когда-то, пытается убедить, объяснить, рассказать про беду, от которой избавят только боги… — Послушай, брат…
— Теперь — ты вспомнил про родство? — Фаразон сухо и страшно засмеялся. — Почему не сотню лет назад… когда ты отказал мне в руке дочери? Не семьдесят шесть лет тому, когда твои люди заживо похоронили меня в колодце? Не тогда, когда отправил в восточные колонии с горсткой людей?
Огонь плясал на границе взгляда и город за окнами слушал, внимательно и равнодушно, жадно тянулся вместе с ночным воздухом, обнимал, как обнимает мать, как обнимает тяжелая огромная змея, хищная лиана в восточных джунглях.
— Почему, — почти шепотом сказал Фаразон, и сам замер, — не вспомнил о родстве и долге полгода назад? Когда приказал мне — умереть? Бриллианты, золото, белый мрамор… думаешь, мне этого хватит? Нет, Инзиладун, нет, я жду тебя, брат!
Лицо государя Нуменора скривилось в гримасе потрясения.
Фаразон вздрогнул и отшатнулся.
— Нет, — повторил Фаразон с яростью, и дернул плечом, будто отбрасывая чужую руку. — Нет! Договоришь с ним сам! Я Фаразон, сын Гимильхада, я помню своих предков — но я — не они! Уходи, отец!
— Гимильхад… — прошептал Тар-Палантир. — Я знал, мне приснилось… Я знал, ты здесь.
— Нет, — сказал Фаразон. И отвернулся к дверям, оставляя Тар-Палантира его собственным призракам.
Страж с тревогой воззрился на Короля, ожидая знака, но Тар-Палантир терзал застежку воротника и молчал, бледнея на глазах, а потом яростно взмахнул рукой, дескать, пусть уходит, да убирайся сам!
Мириэль нашла отца только вечером, пройдя потайным коридором.
В первый момент она не поняла, что видит.
Ворох темного золота и белых кудрей, отлетевшая в дальний угол трость, расплывшееся по роскошному белому ковру пятно, там, где упала чернильница. Судорогой сведенное лицо.
Мириэль закрыла ему глаза и поцеловала в лоб. Подобрала пергамент, развернула. В глаза бросились отдельные слова, тяжело выдавленные пером.
«Схватить… измена… Фаразон… запереть порт».
Мириэль смотрела на законченный, подписанный указ долгую долю времени, прежде чем убрать его в рукав и открыть, наконец, дверь для ожидающих в тревоге придворных и слуг.
3255 год Второй Эпохи,
Нуменор, Арменелос
— В Последний День правления Государя Тар-Палантира, двадцать четвертого Государя Нуменора, я, Мириэль, первая и единственная Дочь-Наследница Государя Тар-Палантира, двадцать четвертого Государя Нуменора, принимаю Скипетр Владык Нуменора. Перед морем и небом, перед землей моей крови и перед кровью моей земли, я клянусь править Островом и всем, что принадлежит Острову, пока буду на то способна, и клянусь оставить Наследника, который по крови и праву примет Скипетр из моих рук. Перед морем и небом, перед землей моей крови и кровью моей земли — принимаю тронное имя Ар-Зимрафэль. Хранитель Списка Королей, как всегда — в порядке исключения, может внести Четвертую Королеву-Правительницу — Тар-Мириэлью.
Шепот и восклицания на галереях.
«Прости, отец, — думает Мириэль. — Ты пытался, но все мы видим, к чему привела эта попытка. Прости, Амандиль. Ты был верным другом и надежным стражем, но эта ноша будет для тебя слишком тяжела».
— Три приказа, три слова перед Советом Скипетра и самим Островом есть у меня. Вот первый.
Мириэль… нет, отныне — и навеки Ар-Зимрафэль поднимает голову и смотрит на Совет.
Сколь многим оказывается незнаком тяжелый, пристальный взгляд ее голубых глаз. Хрупкая, честная, добрая Мириэль. Единственная отрада Короля. Тишайшая Мириэль, нежная, все понимающая Мириэль.
Все понимающая Мириэль.
— В Первый День правления Государыни Ар-Зимрафэль, двадцать пятой Государыни Нуменора, я, Государыня Ар-Зимрафэль, даю своим именем разрешение на брак этому человеку.
Скипетр безошибочно указывает на темную фигуру на средней галерее — там по Закону находятся наследники Совета Скипетра и ближние родичи Короля. Фаразон — в парадных доспехах, черных с золотой филигранью, на бедре — пустые ножны. Наглец, посмел явиться в Совет с боевым оружием. Явиться. Посмел — явиться. Какое счастье, что он — посмел.
— Спустись вниз, Фаразон, сын Гимильхада, сына Ар-Гимильзора, двадцать третьего Государя Нуменора.
Сухие, тысячелетиями утвержденные формулы звучат в устах Ар-Зимрафэль — песней. Тяжелый скипетр недвижим. Кажется, что тонкой женской руке теперь без разницы — держать веер или пудовый золотой жезл. Государыня ждет, пока родич спустится с галереи. Совет — безмолвствует. Почти в обмороке от происходящего, вестимо.
— Ныне твоя Королева своим словом разрешает тебя от Закона Элроса. Ответствуй, Фаразон, сын Гимильхада, сына Ар-Гимильзора, согласен ли ты взять в жены меня, Ар-Зимрафэль, дочь Тар-Палантира, сына Ар-Гимильзора?
— Согласен!
Фаразон смотрит только на Королеву. В его глазах — сотня лет ожидания, сотня лет игры со смертью, пламя под пеплом, сухой жар лесного пала, возрождающийся от мелкого костерка.
— Да будет.
Ритуальный ответ эхом звучит в затихшем огромном зале, бьется под потолком, набатом отдается в ушах собравшихся.
— С этой минуты — ты муж мой, я жена тебе. Вторым моим приказом, в Первый День правления Государыни Ар-Зимрафэль, двадцать пятой Государыни Нуменора, я, Государыня Ар-Зимрафэль, объявляю своим Наследником своего супруга, Фаразона.
Тонкая женщина в белом платье — встает. Обеими руками протягивает Скипетр. Ему. Единственному. Выкрикивает, хорошо поставленным голосом, так, что слышно во всей Зале Совета и вокруг. Ее голос легко перекрывает нарастающий ропот и возгласы тех, кто уже понял, что происходит, заглушает даже перекликающихся стражей, от восторга забывших свой долг и распахнувших двери наружу,
— Третьим и последним моим приказом, в Первый и Последний День правления Ар-Зимрафэль, двадцать пятой Государыни Нуменора, я, Ар-Зимрафэль, передаю Скипетр своему Наследнику! Фаразону, мужу моему, сыну Гимильхада, сына Ар-Гимильзора! Слава двадцать шестому Королю!
И все замолкает, когда Фаразон принимает из рук бывшей Королевы — Скипетр. Вместе они смотрят на толпу, утратившую последние признаки благородного Совета.
Командующий Фаразон хохочет. Поворачивается к хранителям законов и Списка Королей. На лице — улыбка, глаза горят, интонация не допускает двойного толкования.
— Так и пишите — Ар-Фаразон.
Земли к востоку от Умбара
Поднять руку на потомка королевского рода Нуменора — верное проклятие.
Благословенный род.
Недопустимо тихо удушить благородного сына Эленны, ведь воздух — это дыхание Повелителя Ветра.
Недопустимо также осквернить кровью воду, ведь вода менее всего подвержена тьме Моргота, в воде — музыка и голоса подлинных богов. Но если вода сама убьет человека — это лишь воля светлых господ мира, не так ли? Это не рука людей, но воля богов… сама судьба, можно сказать.
Родной племянник государя Нуменора стоял по грудь в трижды благословенной Валар ледяной воде и вслух проклинал отнюдь не судьбу, а изуверов, испугавшихся ножа и яда, но не испугавшихся задвинуть каменную крышку колодца.
Адресное поздравление на юбилей восшествия короля на престол. Лично от Государя, надо полагать.
«Не паникуй, парень! — велел он себе. — Тебя еще могут вытащить!»
Не очень-то помогло.
Годы на флоте не проходят даром. Он знал: холодная вода страшнее сабель, холодная вода убивает быстро, незаметно и неотвратимо. Страх убивает еще быстрее.
«Теперь я точно знаю, что значит «круглый дурак», — всплыла в голове медленная, тягучая мысль. Просто дурак сорвется из лагеря по малейшему намеку на долгожданное письмо с Острова. Ничто не напряжет такого дурака, даже предполагаемое место встречи — вполне разумно, другого такого места, чтоб и пустынно и на полпути от гавани к лагерю и не найти. Старая сторожевая башня на холме, полуразрушенная, с очень нехорошей славой. На предмет этой самой славы патрули трясли ее раза три, и не найдя ни следов бандитского лагеря, ни стоянки диких уруков, ни склада контрабанды — успокоились. Но народ все равно шептался про синий огонь и сторонился холма. Очень удобно. Не напряжет дурака и условие прибыть одному — опять же ничего нового, вестник из Верных всегда очень боялся, что кто-то прознает, какую почту он доставляет одному особенному командующему гарнизоном. Но только круглый дурак еще и никого не предупредит о своей отлучке!
«Отец может не пережить», — привычным рефреном.
«Зимрафэль, — подумалось тут же. — Серебро мое».
Он закружился на месте, затоптался нелепо, сердце забилось чаще, кровь застучала в ушах.
«Клянусь, дядя, мое посмертное проклятие будет гнать тебя до самого погребального саркофага и за ним! И Валар тебя не спасут».
Фаразон сжал зубы и попытался напрячь мышцы, разорвать ремень на руках, сделать хоть что-нибудь. С размаху влетел плечом в стенку колодца. Удар ощущался тупо, отдаленно. Хотя бы плеск воды в этой тишине.
— Ублюдки, — прошептал Фаразон. Хотел крикнуть, но губы плохо слушались.
Он привалился спиной к стене. Показалось — стена холоднее, чем еще пять минут назад.
«Меня никогда не найдут», — отчетливо понял он. Не будет солнца и морского ветра, не будет смолистого запаха, огня и заздравных песен. Только старый колодец в разрушенной башне посреди нигде, только плеск воды и непроглядная темень — сейчас и в посмертии.
Его била крупная дрожь. Он знал — это скоро пройдет. Потом он очень быстро отдаст воде оставшееся тепло, и, скорее всего, уйдет под воду без сознания раньше, чем погибнет от холода — колени подогнутся.
Когда крышка колодца со скрежетом поехала в сторону, Фаразон понял, что больше никогда в жизни не назовет просто ночь — темной. В образовавшуюся щель ворвался не только отблеск лунного света, но и звуки — громкий спор на южном наречии.
— Я говорю, там внутри что-то есть! И не дергай меня под локоть!
— Это может быть неразумно…
— Там человек!
— Так вытащи его, не стой столбом. — Новый голос, тихий, но на удивление отчетливый. — Моро, помоги ему.
— Это может быть очень неразумно!
— Что, опять? Да сколько ж можно! Держи меня, капитан, видишь, у мудрого опять проблемы. Надо вниз, а двое там вширь не поместятся.
Крышку отодвинули совсем и благословенную не-темноту наверху перегородила еще более плотная темнота склонившегося над краем человека.
— Проклятье, тесно! И веревки нет… Эй, там внизу, голос подай, ты там вообще живой?
Фаразон сумел прохрипеть что-то бесконечно счастливое.
— Моро, если желаешь полноценно воспрепятствовать происходящему, тебе нужно что-то большее, чем вежливо тронуть меня за рукав, — в спокойном голосе было больше задумчивости, чем веселья. — Сайта… еще один пинок — и полетишь вниз.
— Прости, капитан, — прохрипел здоровяк, который под мышки тащил нуменорца из колодца. — Ай, падаю…
Неожиданно сильный рывок прервал падение.
— У него еще и руки связаны, гадство. Ну, повезло тебе, парень! Заново родился!..
— Еще не повезло, — резко оборвал спасителя тот, с командным голосом. — Очумел, мореход? Он же только что из воды.
Когда Сайта охнул и, сорвав с третьего спутника плащ, кинулся раздевать и растирать спасенного, Фаразон позволил себе поверить, что он, возможно, будет жить.
Он так и не потерял сознание. Из чистого несгибаемого упрямства.
Лежал у костра под двумя плащами, постепенно согревался. Сил двигаться не было. Никаких.
— Я опять случайно спас нуменорца, — весело сказал рыжий, называвшийся Сайтой.
Их старший, не назвавшийся никак, но очень похожий на нуменорца сам, мотнул головой.
— Со всеми случается.
Южное наречие у них было очень чистое… и с очень характерным произношением. Для одного такого своеобразного края на Востоке характерным. Фаразон прикинул расстояние до ближайшего оружия — им оказался меч на бедре у старшего — но поднял глаза от меча и наткнулся на скептическую улыбку.
Фаразон поежился под двумя плащами и поближе придвинулся к костру. К Валар контрабандистов. Или кто они там. Вражеские лазутчики? Определенно, теперь понятно, что за огни видали тут местные охотники, но он не будет первым нападать на тех, кто только что его спас.
— Это король Нуменора, — мертвым голосом сказал неприветливый Моро.
— Связанный, полумертвый, в колодце посреди руин, — охотно откликнулся светлоглазый. — Именно так я его себе всегда и представлял.
— Будущий король, разумеется. Когда его люди протащат тебя скованным через ряды островитян, — сказал похожий на колодезного журавля Моро, склонившись над костром, — я посмотрю, как ты будешь смеяться.
Сайта со стуком поставил флягу на камень. Глаза его тревожно перебегали с нуменорца на вожака и обратно.
Фаразон собрал невеликие оставшиеся силы и сел. Темные глаза безумного… такого ли безумного?.. Моро до дурноты напоминали взгляд дядюшки, когда на того накатывало.
«Король Нуменора», — шелестом прибоя отдалось в голове.
— Мое имя Фаразон, — сказал Фаразон устало. — Я действительно племянник государя. Но это мало что значит. У Короля уже есть наследница. Вы можете убить меня или взять в плен — уж не знаю, как вы потащите пленника из центра колоний. Большого выкупа не получите и большой выгоды тоже.
— Экое самоуничижение, — пробормотал главный.
Фаразон сжал зубы.
— Я клянусь, — сказал он так ровно, как мог, — что даже если однажды мы столкнемся при иных обстоятельствах, я не причиню никому из вас вреда и, уж конечно, не буду никого брать в плен или казнить. Даже если вдруг на то будет моя власть.
Светлоглазый молчал и смотрел внимательно. Задумчиво потирал большим пальцем кольцо на указательном.
— Терпеть не могу предсказания, — сказал он наконец. — А того больше не терплю, когда ими меня пытаются запугать.
— Прости, — тихо сказал Моро и опустил взгляд.
— Нас ждут, — сказал светлоглазый и поднялся. — Прощай, Фаразон, сын Гимильхада. В краях, где тебе еще доведется оказаться, меня называют — Саурианна. Надеюсь, ты не забудешь про свое обещание, коли нам случится свидеться еще раз.
Он усмехнулся и вышел из круга света.
В темноте хрустнуло, шелохнулся кто-то большой, звякнула конская сбруя. Провидец исчез, стоило отвести глаза. Рыжий стоял за спиной и молчал.
— Твоя лошадь бродит ниже по склону, — нарушил молчание здоровяк. — У этого костра тебя не тронут звери и не найдут люди. Дождешься утра, отогреешься, и поедешь.
Помолчал, подобрал флягу и убрел туда же, в темноту, грустно опустив голову.
И только через пару минут до окаменевшего Фаразона дошло. Он вскочил — откуда силы взялись — и заорал в темноту:
— Эй! Стой! Да кто вы такие?!
Порыв ветра и далекий смех стал ему ответом. А после — только ночь и тишина.
***
— Знаешь, друг Моро, — огорченно сказал Сайта, — иногда я тебя совсем не понимаю.
Моро обтер бок коня тряпкой и вопросительно обернулся.
— Ты же нас туда специально затащил? — спросил Сайта тихо. — Эти совпадения… То, что ты задержался и пришлось выбираться из города днем, а потом еще и ждать темноты…
Моро пожал плечами и перешел к другому боку.
— Ты у нас, конечно, умный, — в голосе рыжего прорезалась неожиданная ирония. — А я, как известно, нет. Но давай я тебе расскажу, эту, как ее, аллегорию.
Конь посмотрел на Моро терпеливо и, в отличие от Сайты, понимающе.
— Приходит как-то Элвир к Саурону, — начал Сайта с безошибочно узнаваемыми интонациями, — И говорит: ты так долго среди людей, ах, Учитель! Вот, дескать, мой первый наставник всегда говорил, что бесконечно много узнал от тех, кто жил с ним рядом. А ты, Учитель, как считаешь, какое самое ценное качество ты перенял от людей? И глазами хлопает.
Моро сложил крыло коня и прислушался. Эту историю он не знал. По канонам цитадели, дальше с Элвиром должно было случиться что-то неожиданное.
— А Саурон ему говорит, — продолжил Сайта, — ласково так: «От людей, Элвир, действительно можно многому научиться. Я, например, научился — лгать».
Моро поперхнулся и чуть не обронил тряпку.
— Так вот, — сказал Сайта. — Может, тебе не стоит… настолько шустро перенимать ценные качества?
— Сказанное не было ложью, — ответил Моро и снова задумался.
Сайта внезапно выбросил руку в сторону и принял — влет — в ладонь яблоко.
— Оу, — уныло сказал рыжий. — Я опять позабыл, что ты настолько хорошо слышишь.
— Да уж, — хмыкнул Саурон от входа в небольшую пещерку, где с конями пережидали жару и полдень. — Сайта, друг мой, я попрошу тебя хотя бы произошедшую нынче ночью историю не превращать в анекдот для всех окружающих. Я понимаю, это тяжело…
Сайта жизнерадостно ухмыльнулся и подмигнул Моро.
— Это был выбор, — сказал Саурон и с хрустом разломил в пальцах еще одно яблоко. Предложил половинку собственному коню, бездумно слизнул с ладони кисло-сладкий сок. — Пророчество. Замысел. И я еще пойму, как этот выбор… переврать.
3241 год Второй Эпохи,
Умбар
Корабли встали на рейд в умбарской гавани всего неделю назад.
К исходу третьего дня командующий флотом принц Фаразон, сын Гимильхада, сына Ар-Гимильзора, знал, что наместник Умбара ухитрился рассориться со всей провинцией, от изгоев Острова до купцов из морэдайн. Но предан Королю. Наверняка. Скорее всего. Ну то есть, должна же быть хоть одна причина, по которой он до сих пор занимает свое место?
Через пять дней Фаразон перестал читать письма.
А доносы продолжали нести.
Город единодушно и за одну декаду поверил, что Король лично прислал племянника с единственной целью — судить и сместить наместника. А дальше принц или наградит жезлом кого-то самого преданного или, чем Благие не шутят, сам на какое-то время сядет в Умбаре.
— И я очень хочу знать, — медленно сказал Фаразон и подлил себе еще немного вина, — какая крыса распустила этот прекрасный слух по всему умбарскому побережью. Мы должны были пополнить запасы, взять на борт войска, и по возможности не медля выдвинуться дальше на юг.
Собеседник кивнул. Стальное перо в его руках неторопливыми штрихами плыло над листом. Была у капитана Хортумара такая привычка — рисовать во время тайных совещаний. Аллегорические эти рисунки он потом развешивал по собственной каюте. Если бы Вопрошающие Черной Стражи обладали тонким художественным вкусом, галерея работ Хортумара вместе со всеми маргиналиями потянула бы на три изгнания с Острова да на две почетных казни.
— Вместо этого, — продолжил командующий, — я не могу даже встретиться с умбарским наместником. Он прячется от меня! Наместник болен, наместник в отъезде с инспекцией, старшие после наместника не имеют права решать за него, нет-нет, конечно, вы, скорее всего, можете пополнить запасы, но…
Фаразон подошел к большому окну каюты и замолчал, глядя наружу. Огни, огни, огни. Самая крупная гавань за пределами Острова. Большой город. Древний. Многажды переходивший из рук в руки. Опасный… но не опаснее Арминалэт.
— Твоих побед боятся во дворце, адмирал. И радуются на флоте.
Невысказанное наполнилось сотнями смыслов, из которых почти все кричали — «Измена!». Такие разговоры лучше было вести только вдвоем, только с теми, кто верен и на эту жизнь и на следующую.
— Тогда я знаю, зачем меня отправили в Умбар. — отозвался, наконец, Фаразон. — Они ждут… ждут, когда я ошибусь. Одна ошибка, одно поражение — и государь призовет меня к ответу. За все грехи, как истинные, так и надуманные.
— Нельзя же побеждать всегда, — капитан положил перо и тревожно взглянул на принца.
Фаразон сжал в руке кубок и отпил еще немного, не чувствуя вкуса.
— Придется, Хортумар. Придется. Король велел дойти до Раннаста.
— Есть ведь еще вариант, командующий. Коли говорить о вредных грызунах…
Хортумар повернул свой рисунок к Фаразону. С листа ехидно таращилась черная тощая крыса. Единственный глаз у крысы был предельно стилизован — ромб в ромбе, в центре — капля красного сургуча, трещина в сургуче — вертикальный змеиный зрачок.
Фаразон задумчиво постучал пальцем по сургучу и безрадостно откликнулся.
— Веришь, Хортумар, будь эта сплетня делом людей врага, я обрадовался бы. Там, где Восток начинает дело словами и золотом, там им явно не хватает мечей, а значит можно ждать легкой кампании. Но пока что — больше похоже на Стражу.
— В Страже нет единства, — заметил Хортумар. — Иначе я бы тут не сидел.
Послышался плеск весел, на палубе закричали, с воды раздался ответный крик.
— А вот и неприятности, — пробормотал Фаразон и отвернулся от стола. — Ну-ка, Хортумар, выйдем на воздух. Чую, накрылся мой здоровый сон.
Капитан молча встал. Он знал — от караульных и стражей каюты принца, да видывал и сам — здоровым сном там даже не пахло. Командующий Фаразон всегда рано вставал и ложился очень поздно, непременно выпивал кубок вина перед сном — уж не боялся ли кошмаров?
В дневное же время принц был безупречен. Умен, красив, холоден. С врагами — беспощаден, со своими людьми — щедр. Перевалив за вековой юбилей, Фаразон выглядел едва за тридцать. Несложно было поверить, что благословение рода Элроса с новой силой возродилось в нем. Вот кому быть Наследником Мореходов, эх… Шепотки эти неизбежно возникали вокруг Фаразона даже там, где принц, казалось, не подавал к тому никаких оснований. Бывал на Острове он хорошо если раз в десять лет и подчеркнуто не искал иной славы, кроме воинской.
Хортумар служил под его началом уже четверть века, и давно знал, что Фаразон сын Гимильхада не так уж наивен в плане политических игр. В конце концов, принц прожил последние семьдесят лет под самым пристальным вниманием своего благословенного дяди, Государя Тар-Палантира Провидца… и все еще был жив.
Успевший раньше Хортумар пресек суматоху в зародыше.
Фаразон помедлил у выхода на палубу, плотнее закутался в форменный плащ черной шерсти. Его знобило. Итак, два тела на палубе, шесть не очень трезвых, но и не сказать, чтобы сильно перебравших матросов Королевского Флота, не очень счастливый капитан Хортумар, мизансцена ясна. Что в ней делать принцу рода Элроса — другой вопрос.
Показалось — на темном холме над бухтой вспыхнула искра и тут же исчезла. Костер? Факел? Потайной фонарь?
— Что там, на холме? — Фаразон указал рукой.
— Это усыпальницы знати, господин, — подошедший второй помощник Нуфарат явно тоже еще не ложился.
В груди кольнуло. Показалось — или свет мелькнул еще раз?..
Фаразон поджал губы и отвел взгляд от холма. Дела этой ночи были важнее смутных предчувствий.
***
— Есть силы старше людей. Есть силы старше меня. И есть сила, которой нельзя касаться, голодная и равнодушная, она вечно взыскует крови и жизни, сама оставаясь мертвой. Чуждой. — Саурон сидел в проеме между высоких колонн и смотрел в темноту. На его ладони билось бледное пламя. — Чуешь? Слышишь их? Слышишь это?
— С того момента, как взошел на холм, — тихо ответил Хэлкар, подходя. — Я подумал бы — мне почудилось. Только ведь себя не обманешь, нам это теперь не дано.
— Я провел в городе весь первый месяц осени. Тоже не мог поверить. Смотрел на людей. Слушал. Жил на роскошных постоялых дворах и под мостами, перезнакомился с местными музыкантами, нищими и торговцами, с рабами и чиновниками Острова… Меня даже пару раз ограбили в подворотне. И случайно пригласили на пир к наместнику. Кажется, я его изрядно напугал — он ведь родич короля не только по имени. Впрочем, я думаю, он принял меня за собственный запойный бред. Что-то не так с их поколением, столько безумных Видящих — не к добру.
Хэлкар кивнул. Саурон это умел: быть среди людей так, как не мог пока никто из принявших кольца. Он был одновременно внутри и извне, молчаливым свидетелем быстрого потока человеческих жизней — и деятельным участником. Иногда на него находило и он пропадал надолго. Легенды о черном страннике, взыскательном мудреце с ледяными светлыми глазами и сильной проседью в длинных черных волосах, бытовали, пожалуй, от Моря Востока до Мглистых Гор. Не все из легенд были добрыми.
Порой вслед за легендами приходили люди. Кое-кто — навсегда.
— Значит, теперь — Умбар? Мне, Повелитель, не хочется даже думать о том, чтобы спуститься в город. Щедрую жатву же оно собирает этой ночью...
— Не первый, увы, и не последний раз, — ответил Саурон задумчиво. — Но оно все ближе к людям. Мир меняется, становится сложнее и многообразнее. А я ищу. Я должен понять, иначе эта война рискует обернуться проигрышем. Чего оно ищет? Почему приходит? Как его уничтожить? Я понял одно, — он обернулся к Хэлкару. — Оно идет за Людьми Запада.
Хэлкар взглянул ему прямо в глаза. Среди теней и холода, там была — надежда?..
Саурон поднял вторую руку и замер так, опустив голову. Хэлкар невольно вздохнул и забыл выдохнуть, увидев — тонкое кольцо вороненой стали в центре узкой ладони.
— Девять, — сказал Хэлкар. Собственный голос показался ему чужим.
— Девять, — согласно кивнул Саурон. — Три сотни лет назад пришел Хонахт. А я, признаться, не ждал никого с Севера. Вычеркнул из памяти, забыл, отказался от них. А он пришел. И с тех пор — никого. Я жду, — в голосе Саурона мелькнула неуверенность. — Сегодня… здесь… есть возможность.
— Что ты будешь делать, — шепот жег Хэлкару горло, — когда замкнешь круг?
Саурон поднял голову и внезапно улыбнулся — той самой, невозможно редкой, яркой улыбкой.
— Что вы девятеро будете делать, — поправил он.
***
— Что в городе? — спросил Фаразон. Чем дольше он всматривался с борта в близкий берег, тем больше ему становилось не по себе. Где же все люди? Огни портовых фонарей гасли, а дальше к северу занимался пожар. Но где крики? Где звон пожарных колоколов? Почему так тихо? Так холодно?
— Они не знают, — сказал Хортумар, подходя. — Были в таверне дальше от гавани. Говорят, — в голосе капитана звучало тяжелое сомнение, — какой-то бродяга перепугал всех до смерти. Встал, перевернул стол и вылетел из кабака. В дверях обернулся и сказал, что всем, кто хочет пережить эту ночь, лучше покинуть город прямо сейчас. Парни бежали до порта прямо оттуда.
— Бежали? — протянул Фаразон. — Мои матросы?
Хортумар кивнул.
— Говорят, как помрачение нашло. Подобрали по пути еще троих. С кем-то дрались у входа в порт — несут бред про людей из тумана и болотный огонь.
— Господин! — крикнул второй помощник от дальнего борта. — С берега сигналят! В городе бои!
Фаразон молчал.
— Командующий? — тревожно спросил Хортумар.
— Что-то я не думаю, что это южане, — сказал Фаразон зло. — Трубите тревогу. Спускайте лодки. Доспех мне!
***
Саурон внезапно сжал искру в ладони, приглушая свет.
— Зажги фонарь, — попросил он, резко переходя на адунаик. — У тебя был.
— Сейчас, Повелитель. У нас гости?
— Скоро будут. Кто-то решился — не знаю еще, кто именно.
***
Врагов отбросили в самый конец улицы. Передняя линия солдат уперла щиты в землю, остальные тоже поспешили воспользоваться недолгой передышкой. Поначалу противника рассеяли легко, но чем дальше отряд продвигался вглубь города, тем яростнее сражались странные люди — кто в цветах наместника, кто — не разобрать в чем.
Не разобрать?
Лиц не рассмотреть, людей не сосчитать…
Да и, в конце концов, сколько времени должен был занять путь до основного гарнизона? Фаразон давно не бывал в Умбаре, но…
Фаразон оглянулся — высокие белые стены вдоль улицы, почти одинаковые дома, чуть дальше маячит какой-то купол, но сориентироваться не выходит — если это Храм Валар, то рядом должна быть громада городского арсенала и дом наместника, а этих крыш не видать.
— Командующий Фаразон, — неуверенно сказал офицер-кавалерист с южных рубежей. Его подобрали в порту вместе с кучкой перепуганной портовой стражи. — Никто из местных не помнит этого квартала.
— Ломузир!
Второй помощник обернулся стремительно, продолжая краем глаза отслеживать противников.
— Да, командующий!
— Где люди Хортумара?
— Должны быть впереди на две улицы, командующий. Если они сохраняют тот же порядок движения.
Фаразон моргнул.
Показалось — или очертания домов на мгновение расплылись? Он резко обернулся — так и есть. Переулок, из которого они с отрядом вышли, уже скрылся в наползающем тумане.
Фаразон потянулся — привычным жестом — растереть виски. Металл латной перчатки лязгнул о шлем — и этот звук оказался неожиданно тихим, будто уши заложило.
— Так, — сказал Фаразон, оглядывая людей. Почти четыре десятка — но должно было быть больше, верно? Должны были быть еще четыре группы, так? И это только в его отряде.
Фаразон снял шлем, закрыл глаза и прислушался. Бархатная, плотная тишина — ни единого звука, даже самого незаметного. Как будто нет рядом людей, никто не переминается с ноги на ногу, никто не дышит, не позвякивают кольчужные кольца чуть слышно.
Полно, дышит ли он сам?..
И воздух совсем сухой. А ведь море рядом — руку протяни, да и туман… но морем не пахнет. Пахнет — свечной гарью, и, почему-то, благовониями.
Как в домах ушедших.
Фаразон открыл глаза.
— Командующий? — спросил его Ломузир. Голос доносился так же приглушенно.
Вот что было неправильно. Ломузир сын Нитильруба погиб полгода тому назад, глупо погиб, нехорошо — тело нашли у подножия террас Замка Королей, похоже было, что прыгнул с одной из верхних галерей… или его выбросили. Сам Король выразил неудовольствие тогда — неудовольствие от того, что изволил из окна заметить суету слуг возле трупа. Виноват, как водится, оказался Фаразон — в том, что не проследил за дальним родичем и подчиненным.
А на смену Ломузиру пришел… как же было его имя?..
— Где Нуфарат? — спросил Фаразон, оглядываясь, чувствуя, как внутри закипает ярость.
Ломузир улыбнулся.
— Кажется, отстал, — сказал он. — Ничего, командующий, до рассвета он нас еще нагонит.
— Вас нет, — сказал Фаразон ровно. — Вы — дети Арминалэт, духи Острова… не более, чем память…
— Мы приходим, если нас позвать, — виновато сказал из-за спины Гимильнар, погибщий за полвека до Ломузира. Под его началом Фаразон когда-то учился корабельному делу. — Прости, принц. Твое золото в ночи сверкает ярко.
Туман вокруг оскалился десятками знакомых лиц.
Фаразон усмехнулся в ответ.
— Мертвые или живые, — громко сказал он, указывая мечом на противника, — я ваш командир. Не стоим на месте, солдаты Нуменора! Вперед!
***
— Не надо вам тут быть.
Хальдор шагнул на дорожку и поудобнее перехватил свою нетяжелую ношу. Двое чужаков, расположившихся на мраморной балюстраде, казалось, совсем не удивились его появлению. Хальдор чуял, что ночной туман напрочь вымыл из него тоже способность удивляться. Этой ночью. Этим днем. Этой эпохой.
— Здесь опасно, — продолжил Хальдор и пошатнулся. Оперся плечом о дерево. Жесткая кора под спиной на миг придала уверенности.
— Опасно, — согласился один из незнакомцев, тот, что помоложе, внимательно глядя на Хальдора. — И мы — немалая из этих опасностей. И ты — не меньшая. Все вокруг, — он сопроводил свои слова скупым, но выразительным жестом, — опасно. Особенно этой ночью.
Хальдор прислушался внимательнее. На зрение в свете единственного фонаря полагаться было глупо… но голос… безупречное произношение. Тогда он говорил на нижнем всеобщем, сейчас — на Верхнем адунаик. И оба раза речь лилась как родная. И еще… еще один раз…
— Что случилось с тобой? — тихо спросил чужак. — Что ты делаешь на погребальном холме в глухой час? От тебя пахнет сгоревшим страхом, а еще кровью. Чье тело несешь на руках, бережно, как дитя?
— Я знаю тебя, — сказал Хальдор внезапно. — Странник. Это с тебя все началось.
— Тогда иди сюда и мы поговорим о том, как все закончится, — усмехнулся чужак и встал. — Двое — плохая компания для ночного огня. Даже если это огонь фонаря. А вот трое — совсем другое дело. Правда… Даур?
Названный «Мрачным» пожал плечами и отошел к самому краю балюстрады. Прозвище ему подходило. Старик, совсем седой… но очень прямой и высокий, и при оружии отнюдь не для парада, стоит лишь посмотреть, как уверенно придерживает тяжелые ножны.
Хальдор сделал шаг, другой. Всегда он верил в судьбу и провидение, но представить — что судьба вела его к этой ночи, к лестнице в темноте?
Он вспоминал.
***
Звук и голос, и прикосновение.
Когда шла она — спокойная и отрешенная — в своем темно-вишневом бархатном платье, расшитом по плечам черным стеклярусом, все говорили: «Вот идет Исилхэрин прекрасная, холодная, как осенняя луна». Говорили, она в родстве с королевским домом Нуменора. Может, и не врали.
Хальдор, сын неизвестного отца и умершей родами матери, лучший выпускник Королевской Академии, бежал от нее, ушел на флот, уехал в колонии, потому что не решился подойти.
Когда он сошел с корабля семь лет спустя, на полголовы седой и со свежими шрамами на руках, она вышла навстречу. Неведомо как отыскала в толпе.
Хальдор закружил Исилхэрин в воздухе — скрипнул под пальцами плотный бархат платья, а она удивленно шепнула: «Ты изменился».
— А ты — нет, моя прекрасная госпожа, — ответил он, улыбаясь.
А ты — нет…
Ему было душно на Острове. Он бежал снова, едва прошло полгода.
Исилхэрин провожала его до пирса, и в ее взгляде стыло — сожаление и покой.
Стража предложила — и он не отказался, ходил по южным землям, записывал — обычаи, порядки, расположение крепостей… Его заносило даже на дальний Юго-Восток, туда, где пески превращаются в черные скалы, а солнце способно высушить путника за день.
Он уходил — и возвращался. Стража ценила его и не давала кровавых заданий — Хальдор любил людей и люди его любили, он приносил столько сведений, сколько хватило бы десятку других дальних прознатчиков.
Когда он снова вернулся, он нашел Остров пугающе неизменным. И страшным.
Кровь всегда легко лилась на Острове, но в этом году, казалось — люди царственных братьев режут друг друга не в темных подворотнях, а, порой, чуть ли не на площадях.
Старые знакомые не узнавали Хальдора, а те, кто узнавал — с теми он теперь сам не решился бы даже начать беседу.
Исилхэрин же завела привычку навещать усопшую матушку раз в неделю и рассказывать последние новости — сидя на ступенях у запечатанных ниш в стене.
Стража предлагала ему остаться на Острове — он отказался и отказался еще раз, когда предложили снова уйти на Юг. Во-первых — жена… во-вторых — боялся, что не вернется. Слишком много он видел в Средиземье, слишком много у него было вопросов.
Он сам не знал, как ему удалось уговорить жену. Через три месяца — они уплывали вместе. Он обещал — на пару лет, показать тебе другие земли, другие города… Оказалось — навсегда.
— Там люди больше гордятся предками, чем любят живых, — пытался он объяснить бродяге в умбарской таверне. — Я забываю там, ночь на дворе или день, весна или осень, просто — не живу, а существую! И когда просыпаюсь — не могу понять, закончился ли сон…
Бродяга пил с ним на равных, не пьянея, смотрел, казалось, прямо в душу, и — ни о чем не спрашивал. Сказал на прощание, что Хальдору лучше бы убраться из города, потому что наместник не в себе. Но Хальдор не понял и не переспросил.
Через восемь дней, когда Хальдор был в пригороде, его жену схватили прямо на базарной площади. Приказ Наместника.
Измена. Темные ритуалы.
Он слушал глашатая из толпы. Не понимал, что происходит, но привычно — спрятался. Обычный потрепанный плащ, чужая хибара, приготовленная когда-то на всякий случай. Немного грязи, угля и мела, и его не узнала бы даже родная мать, если б была жива.
Он пришел в местный дом Стражи. Его выслушали, но развели руками — да, Наместник и впрямь… был недосягаем. Все ждали принца Фаразона — но флот принца стоял в гавани и тоже чего-то ждал.
Позже Хальдор понял — глава Стражи был в восторге от происходящего. Ему было все равно, пока жгли низших — но благородная женщина с Острова… но кто-то из рода Элроса — о да, с этим он мог пойти к медлящему Фаразону!
Ее не судили. Хальдор никуда не успел за отпущенные ему два дня.
Когда на площадь у дома Наместника вывели еретиков, он стоял во втором ряду.
Костер полыхнул так ярко, что стало ясно — дрова полили маслом.
Хальдор не мог поверить до последнего момента.
Первыми вспыхнули длинные волосы.
Потом она закричала, срывая голос. Забилась, как пришпиленная иглой бабочка.
Он видел — сквозь огонь, невозможно четко — как покрывается трещинами кожа, как пламя лижет оголившуюся плоть, как вздуваются пузыри ожогов на таком красивом лице — и тут же лопаются, как отслаивается хлопьями плоть.
И этот запах — сладкий, забивающий ноздри.
Ему показалось — душа его умерла там, на площади.
А рядом — руку протянуть — колыхалось серое ждущее марево, пустое, холодное, безмятежное.
И так просто оказалось — позвать. Будто они все время были рядом — те, кто помогут.
Он не помнил как шел к костру, как шел обратно.
Помнил кровь и разводы сажи, помнил отдельные лица тех, кто пытался встать против него. Помнил, как волнами расходится тишина, как распускаются чудовищным цветком полотнища тумана, как встают из песка белые стены нездешнего города, как небо заволакивает гарь.
Не видел, как замирают на месте, а потом падают люди.
Он знал только — что вот она, любовь моя, душа моя, Исилхэрин, моя луна на ночном небе… Гаснущим сознание помнил, что она, наверное, мертва — но не верил, но все равно… если так, то нужно положить ее, положить в покое и должном месте...
***
Сверток в руках шевельнулся и Хальдор поспешно опустил его на ступени лестницы.
— Ее звали — Исилхэрин, — сказал он. И от нежности в его голосе даже Хэлкар вздрогнул. — Я не мог видеть, как она горит, не мог знать, что ничем не могу помочь, только — умереть рядом... — Хальдор склонился, протянул руку, но замер в дюйме от страшного свертка.
Саурон закрыл глаза, прислушиваясь. Лицо его на миг дрогнуло, будто от непереносимой боли. Когда он повернулся к Хальдору, в голосе Саурона Хэлкар расслышал смерть.
— Что ты призвал, дурак… — сказал Саурон и повел плечом, отбрасывая назад полу плаща. — Сколько сил, сколько собственной жизни пережег в шлак? Она… живет. До сих пор. Искалеченная, с выжженными глазами, сгоревшая до костей — твоя Исилхэрин живет. Ее будто впечатало в тело, обезумевшая от боли душа мечется и не находит выхода, потому что ты — ты, человек! — отдал себя пустой силе и этой же силой сделал так, что твоя Исилхэрин — живет. За ее жизнь отдал — десятки чужих, нараспашку оставил открытой дверь.
Под взглядом Саурона Хальдор отступил, сгорбился, спрятал лицо в ладонях. И тут от лестницы донесся нечленораздельный — даже не крик, стон. Хальдор вздрогнул всем телом, отнял ладони от лица и выпрямился. В его глазах не было страха — одно иссушающее самой своей сутью понимание.
Хэлкар понял, почему Саурон убрал от меча руку. Невозможно было — этот человек уже убивал себя сам.
— Я ошибся, — прошептал Хальдор. Повторил громче. — Ошибся…
Ему казалось — его душа умерла там, на площади. И это тоже была ошибка.
— Такого не должно быть, — сказал Хальдор, подымая голову. — Ни с кем такого не должно быть. А я помню тебя… я говорил тебе об Острове. И наконец, вспомнил — где видел раньше. Рядом с царицей Ханатты, посреди Раннаста, на Копейном Холме, ты стоял впереди и у тебя не было знаменосца. Люди говорят, что не помнят твоего лица… Саурон. Грязь, уголь и мел… тебе даже этого не нужно. Ты поможешь мне? Южане говорят, ты не берешь за помощь платы — потому что тому, кто ищет твоей помощи, уже нечем расплачиваться ни с людьми, ни с богами.
Показалось — Саурон смотрел на него бесконечно долго и, наконец, кивнул.
Без раздумий Хальдор принял тонкое холодное кольцо и так же без раздумий опустился на колени рядом с той, что была — Исилхэрин.
— Люблю тебя, — сказал он тихо, и Саурон отвел взгляд, а Хэлкар замер, боясь повернуться. — Иди, Исилхэрин, смотри — там звезды.
Мир дрогнул под его рукой. Стих хриплый, на пределе слышимости, стон.
— Последний Дар, — шепнул Саурон и ладонью прикрыл лицо. — Не мой, не мой, я не умею — убивать с любовью…
Как будто в штормовую ночь вспыхнул, наконец, путеводный маяк, как будто распахнулась ржавая, давно замурованная дверь — и там был день, и солнце — и дорога вперед. Для всех.
Ураганный порыв ветра развеял туман и тишину над передумавшим умирать городом.
***
В груди внезапно захолонуло, он схватился за сердце, согнулся — показалось, все. Отпустило моментально, рывком, и сквозь тишину, наконец, пробился гулкий набат, крики и звон оружия, резкие вопли городских чаек.
— Стрела?! — рявкнул подбежавший Хортумар. — Откуда?
— Я в порядке, — сквозь зубы сказал Фаразон, широко раскрытыми от боли глазами рассматривая площадь вокруг. Немногочисленные люди наместника опускали оружие. Кто-то упал будто ему подрубили колени — с размаху на булыжники.
— Живые так не падают, — лицо у кавалерийского офицера было белое-белое. Как и волосы.
— Что за черные чары, — выдохнул рядом Хортумар. — Мне показалось на миг, что...
— Не думайте об этом, — холодно сказал Фаразон, поворачиваясь к офицерам. — Забудьте эту ночь, будто страшный сон. Мало ли их было, много ли еще будет... Хортумар, иди прими сдачу, да не забудь выяснить, они вообще хоть как-то понимали, с кем сражаются? Если да — повешу за измену, если совсем безумные — пойдут с нами на Раннаст в первом ряду солдат.
***
Хальдор пришел в себя от того, что его сдержанно и даже в чем-то дружелюбно потыкали под ребра сапогом.
— Вставай, — голос был смутно знакомым. — Вставай, Орхальдор.
Хальдор открыл глаза и бездумно посмотрел вверх, в дымное серое небо. Седой спутник того бродяги… Саурона… склонился над Хальдором. Хальдор ухватился за протянутую руку и сел. Прикосновение обожгло нездешней холодной ясностью, показалось — еще мгновение, и все станет понятно и просто.
— Саурон забрал мою лошадь, — с досадой сказал седой, разрушая смутную надежду. — А я недосмотрел. Все как всегда. Так что приходи в себя. Нам нужно побыстрее покинуть город. Надеюсь, тут еще остались не разграбленные конюшни.
***
Кто-то расторопный успел набросить на тяжелое кресло сорванный со стены гобелен. Командующий Фаразон сидел в полном доспехе, разве что без шлема и перчаток, недвижимый, будто парадное изваяние.
У него люто болела голова.
Колокол стих совсем недавно, когда с башни сняли рехнувшегося за ночь служителя Великих. Занимался рассвет. На дальней улице орали на адунаик и невозможно мусорном местном наречии. Кажется, разбирали тела.
— Южная кампания началась хорошо. — Фаразон обвел площадь рукой. — Умбар мы взяли с лету. За ночь. Невиданный успех, прежде не встречавшийся в хрониках. Самый близкий к нашему результат — семь недель. — В немалой степени, — голос у принца был хриплым, красные от дыма глаза смотрели устало и недобро, — подобной удаче способствовало то, что Умбар и так был нашим.
Трое ближних капитанов привычно внимали. Кавалерист, которому Фаразон успел сходу вручить командование городским гарнизоном, слушал, сощурив глаза, и что-то уже прикидывал. Советник Сайбезан, третий в умбарской Страже и единственный, кажется, из Стражи выживший, стоял прямо и не осмеливался даже моргнуть.
— И я хочу знать, — тяжело сказал Фаразон, глядя прямо на советника, — Чем думала Стража, позволив наместнику зайти так далеко?
Сайбезан клонился под взглядом принца, как ковыль под ветром, но нашел достаточно храбрости, чтоб хотя бы начать ответ.
— Мой господин, — начал он глухо, — я не знаю, казните меня — если это поможет. Чернейшее, злое волшебство этой ночью царило в городе, должно быть, владыкам, рожденным на Острове... — советник сбился, пояснил торопливо, — Я чистокровный нуменорец, господин! Но рожден в Сирых Землях и не бывал на родине никогда. Я хотел сказать — должно быть вам, благородным господам из светлой Арминалэт, особенно непредставимы, дики должны были быть эти злые чары...
Сайбезан невольно отшатнулся.
Командующий Фаразон, сын Гимильхада, сына Ар-Гимильзора, с размаху уронил голову в ладони и непредставимо, дико расхохотался.
3255 год Второй Эпохи,
Нуменор, Арменелос
Слухи ползли по неспящему городу. Арминалэт, Тысячеглазая Небесная Цитадель, гудела: возвращается из двадцатилетнего отсутствия королевский племянник. А, значит, скоро встанут в гавани Роменны груженые золотом и пряностями, шелком и драгоценностями, рабами и сталью корабли. Фаразон Золотой, Фаразон Победоносный! Слава и гордость Рода Элроса! Вот только… вот только этот неловкий слух… ну да что уж там, не стоит повторять эту сплетню.
Но пока — пока — двери дома Гимильхада оставались затворены. Белый траурный шелк лентами свисал с ограды, и тихо было внутри. Фаразон не зажигал огней. Он обогнал основной флот на курьерском клипере и не желал, чтобы кто-то знал доподлинно о его возвращении.
Этим вечером он получил послание. Юнга рискнул промчаться по сумеркам через весь внутренний город, чтобы доставить пакет от капитана Хортумара. Фаразон одним движением вскрыл конверт, полюбовался на свежий, со смазанной тушью пейзаж Роменнской Гавани и смял рисунок в ладони. Он был готов.
Стража у ворот встретила его неверящими взглядами, когда он назвался, — будто призрака увидали. Никто не попытался преградить ему путь, но Фаразон не сомневался — едва он скрылся за поворотом, как тут же к центральным вратам Замка полетел гонец. Это было — уже неважно. Перед задуманным делом он должен был проведать отца. И так промедлил почти неделю.
Отдельный проход к дальним, но все еще королевским усыпальницам был чисто выметен. Лампы заправлены горючим маслом. Служитель Дома Мертвых склонился перед Фаразоном — узнал. Фаразон скользнул по сородичу взглядом и вздрогнул — показалось, что чуть ли не того же служителя он видел полторы сотни лет тому, на погребении матери.
Путь к саркофагу оказался неожиданно долгим, тропа вела чуть ли не к сердцу Замка.
Круглые белые своды сходились точно над темным постаментом в центре.
— Прощай, отец. — Фаразон склонил голову перед саркофагом, провел рукой по золотой насечке на тяжелой черной плите. Звезды и причудливые узоры древнего — еще эльфийского — герба.
Будь счастлив, Гимильхад, сын Ар-Гимильзора! Твой король щедро разрешил тебе лежать под фамильным гербом рода Элроса, золотом и бриллиантами велел выстлать твое последнее обиталище. Ужели пытался задобрить?
Последнее письмо. Намеки посланника из Стражи. Молчание Амандиля, тайно встречавшего его в порту.
Отец… сколько ты ждал? Верил, что родная кровь сильнее безумия.
Рука Фаразона сжалась в кулак над крышкой саркофага.
Шепот за поворотом коридора на мгновение стал громче. Пламя в лампах плеснуло волной. Показалось — тени в углах шевельнулись, показалось — за спиной стоят те, кого давно утратил, только так холодны их взгляды, так беззвучны голоса…
— Нет, — сказал Фаразон и развернулся, отбрасывая смертоносную нежность видений. Он так надеялся, что хотя бы отца минет эта участь. Двадцать лет! Последний раз ему было так холодно тогда, умбарской ночью, когда город горел с трех сторон. — Хватит. Больше я не жду на корабле до последнего.
Словно сквозь толщу воды Фаразон подымался к дневному свету по коридорам, где больше не было живых, а окончательная смерть стала редкой роскошью.
Когда отряд Стражи подъехал к гробницам, Фаразон стоял и смотрел высоко вверх. На вечерний свет, стекающий по шпилям Замка Королей. Светящаяся белизна стен, золото крыш, радужные всполохи бесчисленных окон. Тысячелетиями Замок повергал в прах мечты зодчих, недостижимым, чуждым совершенством утверждая: то, что мыслью и волей когда-то вырвали из недр земли посланники благих Стихий, никогда не превзойти смертным архитекторам!
Фаразон перевел взгляд на Новый Дворец и улыбнулся. Отнюдь не такие белые башни уже вплотную подобрались к заветной высоте. А еще — туда никогда не пытались залетать эти чудовищные орлы.
Такой же задумчивой улыбкой он встретил повеление немедленно прибыть в присутствие Короля.
Прошедшие годы не были милостивы к Королю Тар-Палантиру. Он совершенно поседел и не мог ходить без трости. Но в его взгляде плыла все та же черная потаенная ярость безумца. Фаразон знал — так бывают яростны те, кто испугался когда-то. Кого… чего… боялся Государь Провидец? Фаразон был готов поклясться, что знает ответ.
— А теперь ты послушай меня, — сказал Фаразон и сжал руку на подлокотнике кресла.
Тар-Палантир замер на полувздохе и скользнул по племяннику неверящим взглядом. Будто не узнавая. Давно с ним не говорили — так.
— Ты давно — видел город? — с тихой тяжелой злобой спросил Фаразон. Встал. Глухонемой страж в комнате предостерегающе коснулся рукояти меча, но Фаразон стремительно подошел к дальнему окну и одним рывком раздвинул занавеси. — Смотри… Государь! Смотри!
Тяжелая река огней текла от Замка, дрожал и плавился летний воздух благословенного Острова. В центре золотого моря — непроглядное темное пятно. Пятно туши на бумаге, грозящее залить весь лист.
— Город все больше, — сказал Фаразон. — Живых все меньше. Кем ты будешь править? Видениями? Тварями, обретающими плоть? Отравленным воздухом и снами? О, мне ты можешь не лгать, неужели ты думаешь, ты один стоишь перед ними? Думаешь, один ночь за ночью ведешь беседу с тем, что нельзя увидеть?
Тар-Палантир осел в кресле.
— Я ухожу, — сказал Фаразон и скривил губы. — Ты не сумел, значит придется мне. Завтра днем я буду ждать твоего ответа. Или ты оставишь Скипетр… или я возьму его сам. Время вышло. Наша дарованная земля больше не может ждать милости от горе-дарителей.
— Великие Валар, — зло выдохнул Тар-Палантир и подался вперед. — Ты совсем рехнулся?
— Я? — глумливо отозвался Фаразон. Ему стало легко. Он не боялся Короля. Король был — всего лишь человек. — Нет… пока что, пожалуй, нет. А вот про тебя этого не скажешь. Благодаря тебе у нас, конечно, теперь больше топят, чем жгут, да большая часть тех, кто легок на подъем, бежала на флот и в колонии… но это еще ничего. А вот сотню лет биться с бедой и не понять, что там, где ты ищешь помощи — всем плевать на тебя и твои мольбы? И ты называешь себя — властителем? Мне придется искать другой путь.
— Только Запад может помочь нам! — истово сказал Тар-Палантир. В глазах короля смешалось прошлое и будущее, он не различал, кто стоит перед ним. Казалось, в ночи сквозь мерцание свечей он спорит с братом, снова, как когда-то, пытается убедить, объяснить, рассказать про беду, от которой избавят только боги… — Послушай, брат…
— Теперь — ты вспомнил про родство? — Фаразон сухо и страшно засмеялся. — Почему не сотню лет назад… когда ты отказал мне в руке дочери? Не семьдесят шесть лет тому, когда твои люди заживо похоронили меня в колодце? Не тогда, когда отправил в восточные колонии с горсткой людей?
Огонь плясал на границе взгляда и город за окнами слушал, внимательно и равнодушно, жадно тянулся вместе с ночным воздухом, обнимал, как обнимает мать, как обнимает тяжелая огромная змея, хищная лиана в восточных джунглях.
— Почему, — почти шепотом сказал Фаразон, и сам замер, — не вспомнил о родстве и долге полгода назад? Когда приказал мне — умереть? Бриллианты, золото, белый мрамор… думаешь, мне этого хватит? Нет, Инзиладун, нет, я жду тебя, брат!
Лицо государя Нуменора скривилось в гримасе потрясения.
Фаразон вздрогнул и отшатнулся.
— Нет, — повторил Фаразон с яростью, и дернул плечом, будто отбрасывая чужую руку. — Нет! Договоришь с ним сам! Я Фаразон, сын Гимильхада, я помню своих предков — но я — не они! Уходи, отец!
— Гимильхад… — прошептал Тар-Палантир. — Я знал, мне приснилось… Я знал, ты здесь.
— Нет, — сказал Фаразон. И отвернулся к дверям, оставляя Тар-Палантира его собственным призракам.
Страж с тревогой воззрился на Короля, ожидая знака, но Тар-Палантир терзал застежку воротника и молчал, бледнея на глазах, а потом яростно взмахнул рукой, дескать, пусть уходит, да убирайся сам!
Мириэль нашла отца только вечером, пройдя потайным коридором.
В первый момент она не поняла, что видит.
Ворох темного золота и белых кудрей, отлетевшая в дальний угол трость, расплывшееся по роскошному белому ковру пятно, там, где упала чернильница. Судорогой сведенное лицо.
Мириэль закрыла ему глаза и поцеловала в лоб. Подобрала пергамент, развернула. В глаза бросились отдельные слова, тяжело выдавленные пером.
«Схватить… измена… Фаразон… запереть порт».
Мириэль смотрела на законченный, подписанный указ долгую долю времени, прежде чем убрать его в рукав и открыть, наконец, дверь для ожидающих в тревоге придворных и слуг.
3255 год Второй Эпохи,
Нуменор, Арменелос
— В Последний День правления Государя Тар-Палантира, двадцать четвертого Государя Нуменора, я, Мириэль, первая и единственная Дочь-Наследница Государя Тар-Палантира, двадцать четвертого Государя Нуменора, принимаю Скипетр Владык Нуменора. Перед морем и небом, перед землей моей крови и перед кровью моей земли, я клянусь править Островом и всем, что принадлежит Острову, пока буду на то способна, и клянусь оставить Наследника, который по крови и праву примет Скипетр из моих рук. Перед морем и небом, перед землей моей крови и кровью моей земли — принимаю тронное имя Ар-Зимрафэль. Хранитель Списка Королей, как всегда — в порядке исключения, может внести Четвертую Королеву-Правительницу — Тар-Мириэлью.
Шепот и восклицания на галереях.
«Прости, отец, — думает Мириэль. — Ты пытался, но все мы видим, к чему привела эта попытка. Прости, Амандиль. Ты был верным другом и надежным стражем, но эта ноша будет для тебя слишком тяжела».
— Три приказа, три слова перед Советом Скипетра и самим Островом есть у меня. Вот первый.
Мириэль… нет, отныне — и навеки Ар-Зимрафэль поднимает голову и смотрит на Совет.
Сколь многим оказывается незнаком тяжелый, пристальный взгляд ее голубых глаз. Хрупкая, честная, добрая Мириэль. Единственная отрада Короля. Тишайшая Мириэль, нежная, все понимающая Мириэль.
Все понимающая Мириэль.
— В Первый День правления Государыни Ар-Зимрафэль, двадцать пятой Государыни Нуменора, я, Государыня Ар-Зимрафэль, даю своим именем разрешение на брак этому человеку.
Скипетр безошибочно указывает на темную фигуру на средней галерее — там по Закону находятся наследники Совета Скипетра и ближние родичи Короля. Фаразон — в парадных доспехах, черных с золотой филигранью, на бедре — пустые ножны. Наглец, посмел явиться в Совет с боевым оружием. Явиться. Посмел — явиться. Какое счастье, что он — посмел.
— Спустись вниз, Фаразон, сын Гимильхада, сына Ар-Гимильзора, двадцать третьего Государя Нуменора.
Сухие, тысячелетиями утвержденные формулы звучат в устах Ар-Зимрафэль — песней. Тяжелый скипетр недвижим. Кажется, что тонкой женской руке теперь без разницы — держать веер или пудовый золотой жезл. Государыня ждет, пока родич спустится с галереи. Совет — безмолвствует. Почти в обмороке от происходящего, вестимо.
— Ныне твоя Королева своим словом разрешает тебя от Закона Элроса. Ответствуй, Фаразон, сын Гимильхада, сына Ар-Гимильзора, согласен ли ты взять в жены меня, Ар-Зимрафэль, дочь Тар-Палантира, сына Ар-Гимильзора?
— Согласен!
Фаразон смотрит только на Королеву. В его глазах — сотня лет ожидания, сотня лет игры со смертью, пламя под пеплом, сухой жар лесного пала, возрождающийся от мелкого костерка.
— Да будет.
Ритуальный ответ эхом звучит в затихшем огромном зале, бьется под потолком, набатом отдается в ушах собравшихся.
— С этой минуты — ты муж мой, я жена тебе. Вторым моим приказом, в Первый День правления Государыни Ар-Зимрафэль, двадцать пятой Государыни Нуменора, я, Государыня Ар-Зимрафэль, объявляю своим Наследником своего супруга, Фаразона.
Тонкая женщина в белом платье — встает. Обеими руками протягивает Скипетр. Ему. Единственному. Выкрикивает, хорошо поставленным голосом, так, что слышно во всей Зале Совета и вокруг. Ее голос легко перекрывает нарастающий ропот и возгласы тех, кто уже понял, что происходит, заглушает даже перекликающихся стражей, от восторга забывших свой долг и распахнувших двери наружу,
— Третьим и последним моим приказом, в Первый и Последний День правления Ар-Зимрафэль, двадцать пятой Государыни Нуменора, я, Ар-Зимрафэль, передаю Скипетр своему Наследнику! Фаразону, мужу моему, сыну Гимильхада, сына Ар-Гимильзора! Слава двадцать шестому Королю!
И все замолкает, когда Фаразон принимает из рук бывшей Королевы — Скипетр. Вместе они смотрят на толпу, утратившую последние признаки благородного Совета.
Командующий Фаразон хохочет. Поворачивается к хранителям законов и Списка Королей. На лице — улыбка, глаза горят, интонация не допускает двойного толкования.
— Так и пишите — Ар-Фаразон.
16.02.2014 в 20:15
Пишет WTF ChKA 2014:WTF ChKA 2014. Level 3: Тексты R — NC-21. Миди: Продолжение-1
URL записиНазвание: Искаженные (продолжение)
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: миди, 23000 слов
Пейринг/Персонажи: Ар-Фаразон, Ар-Зимрафэль, Саурон, Девять
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: Времена последнего короля Нуменора. На что можно пойти, чтобы защитить свой народ?
Примечание: AU
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 — работа "Искаженные"
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: миди, 23000 слов
Пейринг/Персонажи: Ар-Фаразон, Ар-Зимрафэль, Саурон, Девять
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: Времена последнего короля Нуменора. На что можно пойти, чтобы защитить свой народ?
Примечание: AU
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 — работа "Искаженные"
3262 год Второй Эпохи,
Тай-арн Орэ
— И высадился в Умбаре.
— С какими силами? — деловито спросил Хонахт и обернулся к книжным полкам. Чуть не столкнулся с Сайтой у гигантской карты западного побережья. Они кивнули друг другу, и, подхватив тяжелый рулон, в четыре руки толкнули на стол.
Флот Нуменора ждали. Невозможно скрыть приготовления к большому походу, как ни старайся. Равно как и скрыть перемещения войск и вспомогательных флотов колоний. За последние десять лет в Тай-арн Орэ перебывало больше людей из окружающего мира, чем за столетие до того. И каждого вела тревога — пахло большой войной.
Над картой тут же склонился Дэнна, а Первый продолжил угрюмо сверлить взглядом переплет ближнего окна. Ему к этому моменту никакая карта уже не требовалась. От Умбара его тошнило. Он брал Умбар для нуменорцев, брал Умбар для ханаттцев, защищал, укреплял, сжигал и сдавал врагу, а в этом веке не вылезал из боев на побережье вот уже двадцать с лишним лет и бывал в Ночной Обители исключительно наездами. Умбарские укрепления и береговая линия не оставляли его даже в невозможно детальных, цветных, редких снах.
Кэран, Вестник Копейного Холма, оперся рукой на подлокотник предложенного кресла и без улыбки сказал:
— Мудры и могущественны Девять!.. Но я должен видеть Солнечного Посланника и с ним говорить об этом.
Хэлкар медленно повернул голову от окна.
— Настолько плохо? — без выражения спросил он.
В старческих глазах князя Кэрана, старшего в посольстве, плескалась тоска.
Хэлкар помнил его восторженным спутником и оруженосцем короля Инахара, мальчишкой, впервые вошедшим под звенящие древней магией своды Обители — как он смотрел на встретившего их седого воина в темных одеждах, воина-легенду, Хэлкара-Предателя, Аргора-Защитника!
Помнил в буре на плоскогорье Амарну, с отрядом вылетевшего во фланг нуменорцам прямо по свеженанесенным барханам, сквозь сдирающий кожу ветер. В один момент решив судьбу кампании, нарушив все приказы, пустив прахом детальный — и оказавшийся совершенно бесполезным — план. Кэран стоял на одном колене, тяжело опершись на копье, и смотрел как ему навстречу идет бешеный Хэлкар, от которого шарахались равно люди и буря. Да, Хэлкар помнил тот ошеломленный, безумный взгляд, когда он вздернул Кэрана вверх и обнял.
Помнил злым и внимательным стражем, дотошно выспрашивавшим у Хэлкара, что за бродягу он тащит с собой на закрытый совет, пока Саурон не рассмеялся и не откинул капюшон.
Помнил стратегом и придворным, почетным гостем Обители и командиром гвардии Копейного Холма, воспитателем юной царицы… Что же, теперь он мог помнить Кэрана испуганным до прозрачного стеклянного блеска глаз стариком. И больше ничего — только то, как бережно тот держит кубок, как вымеряет слова, касаясь камней ожерелья…
— Я позову его, — Хэлкар встал и вышел в галерею.
Трое братьев проводили его укоризненными взглядами. Первый был — как всегда.
Тай-арн Орэ никогда не оставалась неизменной. Всякий раз после долгого отсутствия ему казалось — он возвращается в иную крепость. Всегда был лишь скальный уступ и узкая, с истертыми ступенями, лестница вниз, к переходу в башни.
Хэлкар шел верхними коридорами и впервые думал о том, как много в Обители стало людей. Больше комнат, мастерских и подсобных помещений, выше и шире стены. Когда-то… мысли ведь были совершенно о другом.
Он положил на стену руку и бездумно пошел вперед, позволяя теплому гладкому камню вести себя. Полированный обсидиан пел под его пальцами, как лютня под рукой менестреля, незаметно, за границей человеческого слуха пел о ветре над башнями и об огне далеких нижних пещер, где Хэлкар за все время бывал от силы раза два.
— Друг мой, — сказали ему прямо в ухо, цепко ухватив за плечо холодной ладонью. — Если бы я был тобой, я бы остановился, открыл глаза и крепко подумал. Кстати, не замечал за тобой лунатизма, Король. Хочешь, порекомендую, какие травы заваривать?
— Хочешь, порекомендую, в каком отряде нам пригодился бы человек с такими навыками скрадывания врага? — ответил Хэлкар, оборачиваясь без тени улыбки. — Эрион! Виданное ли дело, почтенный целитель! Неужто пациенты боятся тебя настолько, что приходится подкарауливать их в коридоре?
— Как всегда, друг мой, как всегда… — высокий сухощавый нуменорец выступил из незаметной ниши в стене. Улыбка на лице не пропала, но темные глаза на миг стали серьезными. — Не тебя я тут сторожил.
— Кого же? — спросил Хэлкар, и сам же нашел ответ на собственный вопрос. Обитель ведь вела его именно сюда. — Он опять в южной башне?
Эрион только рукой махнул.
— Они повздорили. И не смотри так укоризненно, я поспел только к самому концу.
— М-да, — сказал Первый. — Удачно выбрали время, что и говорить. Кого мы лишились?
— Элвир, — вздохнул целитель. — Схватил крылана и был таков. Надеюсь, через пару дней мы его увидим.
— Или пару лет.
— Или пару лет, — согласился Эрион, поправляя обшлаг рукава. — Ах да, и Моро, как обычно…
— Я запрещу ему говорить, — мрачно пообещал Первый. — Вообще. Лет на десять.
— Не вздумай! Он и так все время боится сказать что-нибудь не то и из-за этого каждый раз хуже предыдущего. Бедняга теперь рот не решится открыть даже на вопрос о том, как ему сегодняшний обед.
— Что на этот раз?
— Не побоюсь этих слов, Король, Древние Дни…
Хэлкар одним взглядом оценил расстояние до дверей в башню. Невозмутимо оперся плечом о стену.
Эрион скосил глаза в конец коридора и слегка повысил голос.
— Наш брат Элвир… м-м-м… очень высокого мнения о своем прежнем наставнике, Наурэ из Первых. Учитель же на исходе второго часа беседы о Земле-у-Моря намекнул Элвиру, что, хм, у разных людей бывают разные мнения о разного рода поступках… Элвир же вспылил и с немалой искусностью развернул беседу в сторону деяний самого…
— Эрион, — укоризненно сказал Хэлкар. — Говори по-человечески. Довольно того, что я сегодня четыре часа отвечал на переписку.
Целитель вздохнул.
— Кажется, там мелькнуло понятие храбрости. И глупости.
Тусклые бело-голубые огни в нишах качнулись, на миг сжались до точки и вновь вспыхнули, ярче и злее.
— А, — мягко сказал Эрион, прикрывая глаза рукой. — Вот и Учитель. Праведный гнев и оскорбленная, хм-м-м, невинность, явление второе.
— Эрион, Шестой из проклятых королей! — донеслось от распахнувшихся дверей. — Король сплетников!
В ярком сиянии, залившем коридор, не осталось места для красок, только белый и черный, темный камень и свет. Саурон шел среди огней, все ускоряя шаг. С мгновенным опозданием за спиной идущего светильники гасли и казалось, собственная тень, не поспевая, летит за ним высокой черной волной.
Увидев Первого, Саурон остановился в трех шагах. Начал беседу, подчеркнуто не глядя на Эриона, сердечно и ровно, будто и не было оскорбленного крика минуту назад.
— Хэлкар. Хорошо, что ты здесь. Скоро должны прибыть ханаттцы…
— Уже, Повелитель.
— Почему меня не известили?
Эрион безмолвно возвел глаза к потолку.
— Полагаю, — сказал Хэлкар сухо, — что наш целитель занял пост на стратегической позиции и предотвращал подобные попытки. Не могу назвать его опасения беспочвенными.
— Разве могу оставить в беде кого-то, кому нужна моя помощь?.. — несколько пафосно вопросил Эрион. — Разве заслужил я такие оскорбления… такую черную неблагодарность?..
Глаза Саурона сузились.
— Разве могу не разнести по всей цитадели?.. — неожиданно передразнил его Саурон.
Остановился на полуслове и провел по лицу рукой, отбрасывая назад волосы. Дернул уголком губ.
— Все, Эрион, довольно. Я понял. Меня опять занесло. Иди, спасай других жертв нашего Воина Слова. Да передай Моро мои извинения, я найду его позже.
Хэлкар обернулся уже на выходе из коридора. Целитель стоял и смотрел им вслед. Первому показалось — с тревогой.
— Семь лет, — возвысил голос Саурон и обеими руками толкнул тяжелые кованые двери в Зал Карт. Одним взглядом оценил открытые окна, кувшин с водой, посла Ханатты, троих из Девятки — уже не спорящих, молчащих каждый о своем. Кувшину уделил внимания больше всего. — Семь лет назад я сказал вам, что новый король Острова начал готовить флот. Семь лет — тремя годами промедления из этих семи вы обязаны мне! И вы удивлены? Чего же вы ждали, Дети Солнца? Да, будет новая война. И воевать в ней — в первую очередь вам. Чего вы хотите — чтобы я вышел перед армией Нуменора, со всей своей могучей свитой — со всеми девятью, и обратил войско в бегство одним своим видом?!
Князь Кэран молча, страшно глянул на разгневанного Посланника Солнца. И повалился ему в ноги. Седая коса змеей скользнула по темному камню.
— Восемьдесят тысяч солдат, по меньшей мере. — сказал он глухо, глядя в пол. — Два флота. Каждый больше, чем тот, тридцать лет назад. Четырехпалубные фрегаты. Сам Золотой Капитан ведет их — и корабли несут дикий огонь.
Саурон одним движением склонился над ханаттцем и мягко потянул того вверх.
Кэран вздрогнул всем телом от прикосновения и плотнее прижал ладони к полу. Выдохнул — отчаянно, закрыв глаза.
— Золотой Капитан стоит в неделе от Умбара и… ждет тебя, Посланник. Он обещал засеять Ханатту и Край Ночи солью до восточных гор!.. Если ты не придешь к нему сам и не покоришься его воле…
Хэлкар увидел только, как закаменела спина Саурона. Трое у стола смотрели на лицо — на секунду расфокусировавшийся взгляд, почти незаметное промедление…
Саурон выпрямился, поднял старого князя, усадил в кресло и аккуратно пододвинул кувшин. Молча, бездумно, скользнул рукой по запястью человека — нет, теперь не умрет. Так же молча подошел к высокому окну и застыл, сцепив руки за спиной.
Закат над дальними горами был сегодня особенно ярок.
— Повелитель, — холодно сказал Хэлкар, — рассуди здраво. Это ловушка.
Саурон молчал.
— Конечно, ловушка, — отозвался Сайта потерянно. — Восемьдесят тысяч… Зачем им еще о чем-то договариваться.
— Одинокого странника и сотня тысяч может искать безуспешно, — тихо сказал Хонахт. — Уходи, айанто. Это — уже — было. Уходи. Растечемся и мы туманом, выскользнем из-под загонных флажков, разошлем вестников, спрячем людей. Кого будет ловить наш Золотой Король? Не станет же из-за одного — и впрямь жечь две страны?..
Дэнна, Дух Юга, не поднимая головы, молча разжал ладонь над картой. Фигурки со стуком покатились по пергаменту, мешаясь в пестрый мусор.
Князь Кэран выпрямился и рукавом отер лицо, косясь на Дэнну. Последний солнечный король его народа когда-то собственной кровью платил за вырванные у нуменорцев десять лет для Ханатты, а потом продал и смерть, тому единственному, кто согласился принять такую плату. Саурианна, Посланник Солнца, стоял на страже Юга вторую тысячу лет. Армию обычно брал какая находилась и препоручал нужным людям, но всегда оставалась — нечеловеческая мудрость, острый разум, воля и слово, к которому прислушивались цари всех окрестных племен и духи песков и гор.
— Уходи, Посланник, — собственные слова показались ему невероятно тяжелыми. — Царица говорит: нет веры нуменорцам. Царица говорит — мы будем воевать, а если придется — склонимся притворно перед завоевателями, но не предадим тебя. Ханатта помнит добро. Я… испугался, Посланник. Прости глупого старика, забывшего, как это — быть воином. Нет трусости в том, чтобы уйти, когда должен… уйти — и вернуться.
— Трусость? — сказал Саурон и повернул голову.
Он улыбался.
Тени из-под длинных ресниц придавали улыбке мечтательный оттенок. — Конечно. Не волнуйся, князь. Я понимаю, в чем мой долг.
Трое у стола облегченно выдохнули. Хонахт начал было говорить что-то рассудительное.
Хэлкар стиснул зубы и отшатнулся к дверям, положив руку на меч.
— Дорогу, — тихо сказал Саурон, всем телом поворачиваясь от окна.
— Нет, — сказал Хэлкар. И повторил, для надежности. — Нет. Это глупость. Безумие. Ты останешься здесь. Ты…
Саурон вскинул брови, не переставая улыбаться. Застывшей, черной улыбкой.
А потом скользнул вперед.
«Ты лучше меня и решительнее… ученик. Но уже поднявши меч на друга — не медли пустить его в ход».
Мысль темного майа была тяжелее кулака.
Хэлкар пришел в себя от мерзкого запаха и знакомой холодной ладони на плече.
— Касание чужой фэа способно вернуть к жизни умирающего… — грустно сказал Эрион. — Но нашатырь — нашатырь омерзителен даже бессмертным. Поздравляю, Король. Он вышиб тобой кованую железом дверь. Кто-нибудь расскажет мне, куда он потом направился?
— Что, — спросил Хэлкар хрипло, мгновенно — и слишком поздно — восстанавливая в памяти сегодняшний день — Что… вы ему наговорили сегодня утром?!
Он не глядя схватил протянутую руку и тяжело поднялся, опираясь на стену. Лица, люди, голоса и закатный, умирающий свет — все заплясало хороводом у него перед глазами.
— Чем — посмели — попрекнуть?!..
И не понял, почему Моро отшатнулся, почему с тревогой подался вперед Эрион.
Казалось, с лица осыпается гипсом погребальная маска, так жгло и тянуло кожу.
— Говори, провидец!
— Король… ты…
— Говори!
— Хэлкар! — это кричит Целитель. — Не смей! Не смей так с ним!
Моро внезапно выпрямился и отнял руки от лица. Показалось — он выше Хэлкара, выше и старше. Глаза — непроглядная ночь, зрачки — во всю радужку. Не был он ни хрупким, ни слабым, ни робким, вернувшийся из-за грани, Седьмой из Девяти, тот самый Моро. Оттого еще страшнее звучала жалость в его голосе.
— Так оживает его суть, — сказал он на языке ушедших и мир вокруг замер, прислушиваясь. — Так завершается цикл, замыкается круг. Беспокойся о тех, кто рядом, Хэлкар, и о том, что еще можно спасти, об Ортхэннэре же не беспокойся, потому что ни помочь, ни помешать… ни спасти его ты уже не можешь. Отсюда — и до самого неба — ему идти одному.
3262 год Второй Эпохи,
Умбар и окрестности
— Тогда он вскинул меч и зашипел, как тысяча змей! И показал прямо на холм и так вот зарычал: «Кто здесь не боится Владыки Мордора?!» И Золотой Государь…
— Так зарычал или зашипел? — бесцеремонно вклинился в повествование единственный слушатель.
— Кто? — заморгал рассказчик.
— Владыка Мордора?
— Тьфу на тебя, — грустно ответил рассказчик и допил остававшееся на дне пиво. — Такую историю испортил, зануда…
Хальдор поднялся, кинул на стол пару медяков и вышел из кабака. Постоял у коновязи, покачиваясь на каблуках, и зашипел сам, как одна, но очень огорченная змея. Он успел выслушать две дюжины разных вариантов произошедшего, и ни один из них и близко не стыковался с реальностью. Ну кто-то же должен был растрепать об этом по округе! В конце концов, там была не только королевская гвардия, Саурон с присущей ему тонкостью вломился прямо в центр лагеря и шел по нему так — что видно было. Видно было…
Памятный был день.
***
Хальдор почуял их в последний момент. Успел откатиться в сторону чуть ли не из-под копыт, когда вниз упало пять всадников, до последнего остававшихся невидимыми в ясном небе. Кхамул мешком сполз с седла, да так и остался лежать лицом в землю. Остальные мигом спешились сами и уложили коней.
— Ненавижу летать, — выдохнул Второй, когда обеспокоенный Хальдор попытался его перевернуть. — Не трогай меня! Летать и колдовать — ненавижу еще больше!
— Маг, — укоризненно сказал Дэнна и качнул темными косами, — ты мертвый. У мертвых не бывает морской болезни.
— Видимо, я не достиг твоей степени презрения к бренному миру, — шепотом, но весьма ядовито ответил Кхамул. — Угх… Хотел бы я и впрямь быть мертвым. Тихо лежать в земле, а не скакать по небу…
Он свернулся клубком и перестал реагировать на происходящее.
Дэнна вздохнул и глянул на Хальдора.
— Покажи мне, — сказал Дэнна. — Где лучшее место для наблюдений?
Хальдор кивнул и жестом указал на гребень холма.
— Не вставай в рост, — сказал Хальдор. Дэнна кивнул.
Юное лицо его оставалось бесстрастным. Хальдор не решился спросить, что произошло. Из этих пятерых он хорошо знал только Сайту и, пожалуй, Кхамула — Сайту знала вся Обитель, а Кхамул учил Хальдора тому, что могло бы называться магией. Дэнна был постоянно чем-то занят, проводил много времени в Зале Карт, и Хальдор — нет, не боялся, но замирал перед ним так, как иногда остальные — перед Первым. Хэлкара Хальдор не боялся — трудно бояться человека, у которого ты стоял на стреме, пока он крадет коней.
Когда Хальдор подполз к гребню, Дэнна внимательно глядел вниз и вдаль — на нуменорский лагерь. Да что там лагерь — уже полноценный город. Хальдор попытался так же провести ладонью перед лицом, поймать нужный момент сосредоточения, но сорвался в конце и чуть не выругался. Дэнна глянул на него краем глаза, моргнул, как большая птица, неловко и медленно, и повернул голову обратно, чтобы не сломать собственное дальновидение.
Хальдора похлопал по плечу подползший Кхамул. Кажется, после короткого обморока Второму стало лучше.
— Держи, — сказал Кхамул. — Сильная магия.
И протянул Хальдору кованый тонкий цилиндр.
— Раскладываешь… — сегменты скользнули с тихим щелчком, — Поворачиваешь… И вот тебе прекрасная подзорная труба. Рекомендую.
— Он там, — сказал Хонахт из-за их спин. — И здорово же он нас обогнал.
— Ты откуда знаешь? — удивился Сайта. — Птицу поймал?
— Да вы посмотрите на коней, — Хонахт тяжело прижал собственного крылана к земле, зашептал что-то на ухо. Кони повернулись все в одну сторону — к лагерю — и тревожно прядали ушами. Кобыла Дэнны ударила по земле тяжелым кожистым крылом, оскалила зубы, фыркнула, начала вставать. Хонахт метнулся к ней и тоже начал уговаривать потерпеть спокойно. Сайта придержал еще пару зверей.
— Нехорошо, — сказал Моро. — Толку от нас тут…
— Моро, — сказал Сайта проникновенно. — Если б ты остался в Обители, Хэлкар бы… — рыжий замялся.
— Хэлкар сделал бы с тобой что-нибудь, о чем бы сам потом крупно пожалел, — холодно отозвался Дэнна, перевернулся на спину и съехал с гребня к коням.
Хальдор крепче сжал в руках подзорную трубу и сосредоточился на происходящем в лагере. Ему остро казалось, что он не понимает половины произнесенных слов. Так бывало, когда их собиралось больше двоих, он чуял — но пока не умел слышать весь разговор. Когда он как-то спросил об этом Кхамула, маг долго молчал, а потом грустно попросил Хальдора не торопиться.
Моро молча занял место Дэнны.
— Что случилось? — спросил Хальдор у Кхамула тихо. Маг поднял на него темные глаза и покачал головой. Звякнула пара подвесок, которые Кхамул до сих пор иногда вплетал в косицы на висках.
— Саурон… отправился к нуменорцам, — шепнул Кхамул. У Хальдора волосы поднялись на шее.
— Один? — выдохнул он. Кхамул кивнул.
Моро тихо вскрикнул и повел головой слепо, схватил Хальдора рядом за руку, позволяя тому тоже увидеть.
— Что там? — сказал Хонахт снизу. — Что вы видите?
— Переполох, — ответил Хальдор, смаргивая резь и жжение в глазах.
Сайта невесело хохотнул.
— Большой шатер в середине, — неверяще сказал Хальдор. — Люди сбегаются. Если это Саурон… он…
— Рехнулся? — подсказал Кхамул. — Навряд ли. Моро, Хальдор… держитесь.
Кхамул накрыл кольцо на руке другой ладонью и прикрыл глаза. Картинка сместилась, встала на место, стала в разы крупнее и четче.
— Я вижу его, — сказал Моро. — Он…
— Надо что-то сделать, — сказал Хальдор. — Что, мы будем просто сидеть и смотреть? Его заковывают в цепи!
— Я уточню кое-что, — так же холодно отозвался Дэнна снизу, продолжая лежать на спине и смотреть в небо. — Вы видите, как Саурона заковывают в цепи? А он что делает?
Хальдор замер и постарался обдумать вопрос внимательно.
— Не сопротивляется? — наконец сказал он, уловив смущающий момент в этой картине мира.
— Я думаю, — сказал Дэнна, и голос его чуть дрогнул. — Я думаю, он знает, что делает.
— Он смеется… — прошептал Моро и чары сломались. — Смеется.
Остальные застыли безмолвно, на середине движения, только шепот Хонахта лился над завороженными конями, в такт шелесту травы и песка.
***
— Я слышал, господин ищет тех… кто ищет истории? Особые истории? — мальчишка поймал монету на лету и шепотом продолжил. — Нуменорец, худой, чисто выбрит, карие глаза. Нестарый, но седой, нос ломаный, правленый — вот так, руки в шрамах, на брови старый шрам — мальчишка показал, и увидел, как взгляд собеседника на мгновение дернулся. — Знаете его? Темный шерстяной плащ, одежа старая, потрепанная, но болячек не видать, сидит прямо и обувь не стоптанная… За два золотых отведу его, куда скажете.
— Два золотых? — сказал собеседник лениво, — Да ты рехнулся, парень.
— За меньше ничего не скажу! — зло отрезал мальчишка. — Мне еще жить охота!
— Что же, он тебя напугал? — напускное удивление в голосе нанимателя было опасно близко к настоящему.
— Не то чтобы… — у парня дернулся кадык. — Глаза у него сумасшедшие. Смотрит сквозь. Говорит с кабатчиком, притворяется, что пиво пьет, смеется — а взгляд — стеклянный, будто нет вокруг никого.
— Заплати ему, — сказал спутник нанимателя и мальчишка опустил взгляд, запоминая мелодичный голос, легкое движение, не звон, а шелест кольчуги, переливчатый отблеск в складках плаща. То, что можно было перепродать.
— Я слышал, господин ищет истории? — подошедший паренек глядел на Хальдора хмуро. Хальдор отставил очередную кружку дрянного пива, которую сил не было уже даже делать вид, что пьет. Примерно этого он и ждал. Слух должен был расползтись по умбарским кабакам и отиравшимся вокруг нищим и музыкантам — чужаку нужна особая история. И чужак готов платить. Это было опасно. Но результат был нужен Хальдору сейчас и здесь.
— Я знаю музыканта, — сказал парень и замолчал выжидательно. Хальдор кивнул ему на свободное место за столом, перекатил в пальцах монету. Парень скользнул за скамью, зашептал:
— Есть тут один… сам не свой до боевых песен. Хочет сложить лэ о победах Золотого Государя, да живет он вечно. Я видел, в те три дня, что Большой Флот грузился на корабли, старик пил с гвардейцами. Хвастался потом, что записал каждое слово, что они были тогда при лагере и все слышали. Два золотых — и я отведу тебя.
— Немалая цена за простой слух, — сказал Хальдор, скрыв удивление. — Пять серебром, если отведешь, и еще пятнадцать, если я и впрямь услышу, то, что мне интересно.
Дальше он торговался потому, что так было надо, чтобы не вызвать подозрений. Но внутри уже подымалась нерассуждающая холодная волна — все, что угодно, только узнать, что же произошло, что случилось? Получить хоть какой-то намек, вернуться хотя бы с каким-то ответом.
Он почуял неладное слишком поздно. Движение на крыше. Движение, которого он никогда не смог бы разглядеть раньше, в изменчивых южных сумерках. Оттолкнул в сторону мальчишку, рванулся по переулку вперед, за спиной раздался стук черепицы и крик.
— Ушел! От стрелы ушел!
И еще несколько фраз — на языке, который он только начал учить.
Хальдор влетел в следующий дом, выпрыгнул из противоположного окна, но часть преследователей была на крышах, а люди были расставлены правильно. Он понял, что его загоняют к нужной точке — тупик? Заготовленный дом? — попробовал несколько переулков, но те, на крыше, с луками, вынуждали держаться в тени и под навесами.
Пожар в крови почти выгорел, когда он развернулся навстречу преследователям. За спиной была глухая стена. Меча у Хальдора не было, только длинный кинжал — законы города строго относились к оружию, после приснопамятной ночи мятежа двадцать лет назад.
— Здравствуй, Орхальдор, — сказал подошедший человек и откинул капюшон. Высокий лоб с залысинами, тонкие губы, внимательный взгляд. Хальдор на мгновение прикрыл глаза.
Рядом виднелись силуэты с натянутыми луками.
— Ulundo, — брезгливо сказал кто-то с крыши. И добавил что-то еще, звонкое и презрительное. Испуганное.
— Они говорят, — печально сказал преследователь, — ты бежал быстрее человека, Орхальдор. Даже высокой крови. А высокой крови в тебе всего ничего. Увернулся от стрелы в темноте. Не думаю, что увернешься от трех эльфийских луков и моего меча. И десятка стражей за нами.
— Здравствуй, Бреголас, — выдохнул Хальдор и лопатками оперся о стену, пытаясь отдышаться. — А что… у нас теперь берут эльфов в Стражу?
— Я надеялся, что описание врет, — продолжил Бреголас так же печально. — Надеялся, что ты погиб в ту ночь, вместе с женой. Но, видимо, ошибался. Чем тебя купили, Орхальдор?
Хальдор тихо засмеялся.
— Есть вещи, которые не продаются, — сказал он. — Давай меняться. Я расскажу тебе, за что меня «купили», а ты таки расскажешь мне историю, за которой я гоняюсь три последних дня.
— И этого я тоже не понимаю, — сказал Бреголас, напряженно поворачиваясь к спутникам. — Неужели у них там правая рука не знает, что делает левая?
— Замыслы Врага изощренны, — откликнулся эльф. — Возможно, не все пошло по плану и его слуги ищут возможности поправить положение. А возможно, этот бывший человечек здесь для того, чтобы смутить нас и вас, внести разлад и раздор. Не говори с ним, Бреголас сын Нардиля. Бери его и пойдем, мы сами поговорим с ним… позже. И он расскажет все, что может знать.
Бреголас покачал головой и повернулся обратно к Хальдору.
— Ты даже попался глупо, — сказал он брезгливо. — Влип за историю, о которой через полгода будут трепать на каждом перекрестке по всему побережью, как только управление Наместника допишет все необходимые приказы и снимет печати. Может, от тебя удастся хоть что-то разузнать про это невероятное вранье. Но слушай…
***
Ар-Фаразон Золотоликий, Государь Нуменора, вышел из центрального шатра, чтобы размять ноги и подышать воздухом, а вместо этого увидел свою смерть. Он стоял и смотрел, внимательно и молча, как смерть идет к холму сквозь лагерные ряды, сквозь двойное оцепление у подножия холма. Не останавливаясь, легкой, почти танцующей походкой, человек в черном плаще шел сквозь его армию, как зрячий среди слепых, как бодрствующий — среди спящих.
Фаразон перевел взгляд левее и увидел суматоху и беспорядок, там, где он знал, на отшибе развернули шатры гости. Оттуда бежали люди, но вот их-то как раз стража видела прекрасно и им — могла помешать.
«Эльфийские посланники, — подумал король отстраненно. — Не успеют».
Человек в черном подымался по тропе бесконечные секунды, а Фаразон стоял и смотрел, завороженный пляской теней вокруг незваного гостя. Вот вскинулся кто-то из стражей, но тут же поник взглядом, забыв, что его встревожило.
Фаразон потянулся к оружию, но медленно, бесконечно медленно, а потом стало уже слишком поздно.
— Так скажи мне, — любезно спросила его смерть, положив руку на тяжелый наборный пояс, а другой рукой уперев в горло королю Нуменора клинок, — Фаразон, сын Гимильхада, есть хоть одна причина, по которой ты останешься жить и этим вечером тоже?
Гнев тяжело колыхнулся внутри, гнев, сожаление и что-то еще, чему не было быстрого названия.
Фаразон невольно откинул голову назад — острое лезвие чуть царапнуло кадык, по горлу побежала теплая струйка крови — и ровным голосом сказал:
— И даже две, Саурон, которого в тех краях, где мне действительно довелось побывать, называют Саурианной.
***
— И твой хозяин бросил меч! — закричал Бреголас. — И упал в грязь, на колени перед нашим Королем… и… и…
— И превратил все в людоедский фарс, как это в обычае у Тху, — устало сказал эльф. — Заканчивай, Бреголас. Нам надо допросить эту тварь.
— И перед сотней свидетелей Враг поклялся Королю в верности! И провозгласил, что все, чем он владеет — теперь владения Короля Нуменора, а все, кто служил Владыке Мордора — вольны выбирать, покинуть ли его службу или принести клятвы Ар-Фаразону, величайшему из королей людей.
— А я так понимаю, — сказал Хальдор в повисшем молчании, — что Король неожиданно согласился? Саурон теперь личный вассал Короля? А Мордор — личные Королевские владения, преподнесенные Королю в дар? А Ханатта что — союзник по наследству, так сказать?..
Хальдор захохотал так, как смеялся когда-то давно, когда его жизнь еще напоминала нормальную.
Он знал — ему не уйти, он слишком мало знает, слишком малому научился. И многое может сказать, что ни в коем случае не стоило бы слышать ни Верным из Стражи, ни, тем более, разъяренным эльфам.
Страшно было так, что заледенели губы.
— Ты ответил на мой вопрос, Бреголас, — сказал Хальдор и тяжело сглотнул. — Слушай же мою цену. Тот, кого я не называю хозяином, тоже подарил мне один ответ.
Бреголас невольно подался вперед.
— Смерти нет, — сказал Хальдор сипло.
И прыгнул вперед, целя кинжалом в того, что повыше.
В этот раз эльфы не промахнулись.
3262 год Второй Эпохи
Тай-арн Орэ, Гортар Орэ, Эрн
Но кто удержит распадающуюся плоть?
Каждый должен сам для себя найти хрупкую границу между тленом и твердью, между плотью и духом, песком и огнем.
Но первый… первый раз?
«Не спеши, Хальдор».
Не спеши различать наши имена и лица, не спеши поднять голос в общей беседе, не спеши видеть так, как не могут люди.
Не спеши умирать, Хальдор.
Это безвозвратный и горький путь, дорога, на которую очень трудно встать и с которой очень легко сойти.
Просто — отказаться.
Раз за разом. Год за годом, за веком век.
Ты думаешь, какое-то кольцо способно сделать это за тебя в первый раз?
Сталь и камень, символ и связь.
Принять кольцо — недостаточно. Сохранить его… пройдя через пламя, клинок или яд — вот он, тот призрачный отблеск редчайшего дара… или проклятия, что разглядел в тебе — хранитель и создатель этих колец.
«Не спеши, Хальдор», — вот то, о чем говорили, подсказывали, кричали тебе все остальные.
Но кажется, уже поздно.
Кажется, ты уже — идешь к нам, брат.
***
Хэлкар вздрогнул — и осел в кресле, схватившись за грудь.
Как сердцем холод клинка — он почувствовал этот зов.
Он выпрямился слепо, встал, и на мгновение пришел в себя — рывком — от чужого, ненужного прикосновения.
— Хэлкар, — удивленно и настороженно сказал Кэран, не отпуская его локтя. — Прости… мне показалось — тебе плохо?
— Не прикасайся, — тихо сказал Хэлкар, мучительно и тяжело сосредоточившись на старом знакомом. — Уходи. Я объясню — потом. Спустись в жилые залы. Собери. Своих. Других тоже. До моего возвращения — не поднимайтесь в башни, не выходите ночами во двор. Держитесь друг друга. Может — ночь или две. Может — дольше. Не бойтесь — это главное.
Голос его исказился и он увидел как дрогнуло в понимании лицо Кэрана.
— Я сделаю, — просто сказал Кэран. — Смотри, — он поднял обе руки и отступил к камину, — я не мешаю тебе на твоем пути.
Он знал безошибочно, где ждать остальных.
Черный камень горной долины, вода и серебряные цветы.
Эрн — одиночество. Там, где даже пришедшие вместе всегда остаются порознь, там где ветер, луна и ночь. И день — не лучше. Воды озера отражают только звезды — и никогда — пришедших в долину.
Эрн — отчаяние; разрушенная — или никогда не построенная часовня забытого бога, книга на алтаре — или просто камень причудливой формы, узкая черная тень на стене, будто в форме меча, а самого меча нет. Стылое забвение: ни имен, ни знаков, ни объяснений.
Эрн — память. В темных глубинах плывут созвездия, чей рисунок давно изменился. И отражается — одна звезда, которой больше нет.
Каждого из собратьев, кто начинал утверждать, будто понимает — Саурона, Хэлкар молча отводил к озеру. К Эрн.
И все возвращались туда — раз за разом, один за другим.
Хэлкар не знал, бывал ли сам Саурон хоть раз в сотворенной им долине после того, как когда-то показал ее Хэлкару.
Не знал. И не хотел знать.
— Эрн? — спросил Дэнна, содрогнувшись. В груди было пусто и страшно.
— Это… имеет смысл, — прошелестел Кхамул, одним движением взлетая в седло. — Ну, мерзкая тварь, давай, в долину. Да, я знаю, ты от меня тоже не в восторге.
— Но как, Маг? Саурона нет…
Кхамул потер виски, глотнул из небольшой бутылочки, закашлялся. Запахло травами. Кхамул тронул поводья, оглянулся. Глаза у него были бешеные, пьяные.
— Не отставай, дух юга! А Саурон — что Саурон, Саурон с нами!
— Да уж не отстану, тень востока! — безмолвно ответил Дэнна, направляя в небо собственного коня.
Отовсюду собирались они. Те, кто был ближе, первыми встали у храма в долине и ждали остальных — они звали, и с каждым пришедшим сильнее становился зов. По одному, по двое, тени среди теней, скользящие в потоках ночного ветра, собирались у Эрн те, кому предстояло, наконец-то, стать — Девятью.
Далеко на западе, среди переменчивых океанских течений, на борту гиганта-корабля, наблюдающие записали и доложили в свой черед, что пленник в один из дней сел в кресло в углу и не вставал из него четыре дня, застыв в совершенной, нечеловеческой неподвижности. Лицо его оставалось в тени все это время, как бы ни менялось освещение в каюте.
Они звали — и их голоса затихали в пустоте.
Эрн — отчаяние! Хэлкар бессильно уронил руку с плеча Второго, опустился рядом на траву.
Кхамул сидел, закрыв глаза, из-под век текли кровавые слезы — лицо кривилось в попытке улыбнуться.
Тот, кого они звали Хальдором — он был близко, так близко — позвать, коснуться, помочь, направить…
Бесполезно. Нет больше сил.
Он не видел, кто уже здесь, а кто только должен прибыть, не хватало среди круга одного или двоих — где бы они ни были — в самой долине или по пути к ней, не было времени и не было пространства, Первый звал — а откликалось только эхо.
Эрн — одиночество.
«Или и вправду, — мелькнула ядовитая мысль, заметалась между теней, — или и вправду мы — лишь отражения его воли? Инструменты, не способные ни на что — сами?»
Далеко, далеко, среди западного океана, забыв на мгновение о людях и нелюдях, о войне и стратегии, правде и лжи, тот, кого называли — Сауроном, опустил голову еще ниже и сжал руки на подлокотниках кресла.
Он слышал — почти на пределе слуха, он видел — уже почти придумывал, а не видел на самом деле, домысливал — обрывки, осколки, почему же так глупо, так далеко, так беспощадно невовремя — и рассыпается ржавчиной сталь колец, мерцают, ползут под руками нити, которым должно было стать — нерушимой, вечной связью… бьется в серой пустоте тот, кому надлежало — замкнуть круг, не в силах сделать выбор, потому что он забыл — что выбор есть, нет для него ни пути к звездам, ни дороги обратно, только единственный, последний момент угасающей жизни, только хриплое — «Смерти нет», и боль, и темнота.
Неподвижная гладь озера затрепетала. Тяжелый удар крыла, и на мелководье рухнул загнанный, хрипящий конь, забился в судорогах. Всадник чудом вывернулся из-под падающего тела — и по песку и воде побежал к остальным.
— И если вам кажется, — выдохнул он, ворвавшись в круг, — что мы имеем право сдаться! То я говорю — нет!
Невозможно.
Нет больше сил.
Кто мы? Всего лишь усталые тени… призраки, глупцы, поверившие в несбыточное…
Он протянул руку — тонкое, упрямое, почти детское лицо, ореол светлых волос, открытый — и бесконечно понимающий, не сочувствующий, нет, понимающий — и отвергающий это понимание — взгляд. Прямо в лицо. Прямо в душу.
Невозможного нет!
Хальдор открыл глаза — как тогда — двадцать лет назад… О, Эрн, безнадежная, без-надеждная память…
Ночь смотрела ему прямо в лицо тысячью глаз.
Он видел — он понимал — он знал.
Он снова — был.
— Брат мой! — сказал ему встрепанный юноша в черном и улыбнулся так, что невольно захотелось — улыбнуться в ответ. — Я не успел встретить тебя — живым, но я рад, что встречаю — вернувшимся. Я — Элвир, а смерти — ну смерти ведь действительно нет! Что вы смеетесь?! Эх…
— Мы называем его — Король-Надежда, — выдохнул Кхамул, открывая глаза.
— Когда не называем другими словами, — добавил Хэлкар сурово. На мгновение показалось, что Первый — тоже улыбается. — Элвир, ну и где же тебя носило, изволь ответить?..
3262 год Второй Эпохи,
«Агларрема», флагманский корабль Государя Ар-Фаразона
Великий Западный Океан
— Государь! — подошедший капитан смотрел прямо и вместо поклона приложил кулак к сердцу — предпочел воинский салют. Условия допускали.
— Да, Нуфарат, — сказал Фаразон, поворачиваясь от борта.
— Государь желает лично принять командование флагманом? — напряженно спросил капитан.
Фаразон покачал головой. Убрал с глаз мокрые пряди — дождь усиливался. Вопрос удивил его — смутно.
— Тогда я нижайше прошу государя покинуть верхнюю палубу! Шторм близко!
Фаразон выпростал руку из-под простого черного корабельного плаща — трое остававшихся при нем на верхней палубе порученцев щеголяли точь-в-точь такими же. Указал в сторону неба и сгущающейся темноты. Капитан Нуфарат склонился ниже — волны били в борт с немалым шумом, а натянутый такелаж гудел на ветру.
— Твой прогноз, капитан? — спросил Фаразон, повысив голос. — Два колокола или четыре?
Нуфарат скользнул взглядом по небу и поежился. Фаразон знал — Нуфарат боится не только и не столько шторма. Это было первое настоящее плавание «Агларремы». От Острова до восточных берегов и обратно. И вставший на смену Хортумару Нуфарат не боялся боя, но… вот, пожалуй, нервничал перед теми, кого его пятирядная драгоценная «Агларрема» несет на себе. Нелишне было напомнить капитану Нуфарату, что командующий Фаразон и сам не так давно водил корабли.
— Думаю, времени у нас больше, — решительно ответил Нуфарат. — А шторм будет хуже, чем кажется. Вряд ли страшен нашему флоту, Государь, но, прошу вас…
Фаразон кивнул и, оттолкнувшись рукой от одного из канатов, пошел к каютам, привычно подстраиваясь под качку. Порученцы последовали за ним.
Фаразону не хватало моря — там, в Замке Королей. Но он опасался, что это последний раз, когда он вышел в настоящее плавание.
Немногочисленные свитские, ожидавшие во внутренних помещениях, расступились беззвучно. Король, которого уже не называли — новым, с первого дня показал, что не терпит суеты и лишних людей.
Приняв от слуги чашу с горячим вином и сбросив мокрый плащ, Фаразон скользнул взглядом по заваленному бумагами столу и поморщился. Владыка Мордора и личный вассалитет… м-да, подбросил же он задачку хранителям законов. Идея изящна, как утренний свет и безумна как Государь Палантир в лучшие годы, цинично подумал Фаразон.
Каюта слегка качнулась, Фаразон нахмурился. Какой силы была эта волна?
В дверь осторожно постучали. Учитывая, что он разрешил беспокоить себя ровно по двум поводам, и на корабль пока никто не нападал…
— Да! — повысил Фаразон голос. — Впустите его!
Вошедший воин был из личной стражи короля, из тех, кого Фаразон забрал с собой, навсегда покидая флот. И прямо сейчас он должен был находиться на третьей палубе, как и еще десяток особо доверенных гвардейцев, если только…
— Пленник говорит, — торопливо сказал гвардеец, — что эта буря — колдовская. Он просит разрешения подняться на палубу или хотя бы — переговорить с тобой лично, мой командующий. Говорит, что корабль в опасности.
— Занятно, — сказал Фаразон. — Что еще говорит пленник?
— Да больше и ничего, мой командующий… мой Государь. Но он был — настойчив.
Фаразон кивнул.
— Спокойно, Адулат. Ты выполнил ровно то, что я вам приказывал — доложил о словах. А теперь возвращайся, возьми еще двоих и приведите мне его. Пока что сюда. После этого оставайтесь стеречь у наружной двери.
— Да, Государь, — отозвался гвардеец. Глаза его блеснули — Король помнил его по имени!
— Прощу прощения у короля, — покаянно выдохнул Саурон, влетев в каюту вместе с очередным ударом волны о борт. Чудовищный пируэт и неловкий взмах скованными руками спасли его от падения, но едва-едва. — Твой слуга глуп, неуклюж и давно не был в море.
Фаразон сделал пометку — выяснить, кто из гвардейцев, не Адулат, питает к пленному не просто нелюбовь, а конкретную, мелочную, глупую неприязнь. Тычок в спину на пороге был почти незаметным. Если не знать, куда смотреть.
А если не знать, как именно слушать, можно было подумать, что Саурон говорит о себе. Но он не сказал, который именно слуга.
— Я, конечно, ждал, что именно ты придумаешь, — с холодным любопытством сказал Фаразон и смерил взглядом стоящего перед ним. — Но буря?
Саурон оглядел каюту. Задумчиво лязгнул оковами на руках. Переступил босыми ногами по ковру.
Возможно, ножные кандалы и впрямь были проявлением той самой мелочной глупой неприязни.
Фаразон потер давно зажившую царапину на шее и проигнорировал намек.
— Не мой это шторм, — сказал Саурон наконец. Поднял на короля тихий сосредоточенный взгляд, без веселья, без тревоги. — Не позабыл ли ты об иных берегах океана?
Треск дерева и стон железа стали ему ответом. Буря пришла — и пришла много раньше, чем ждали.
Волна хлестнула прямо в стекла. Верхней каюты пятирядного корабля. Темнота сгустилась почти мгновенно.
Фаразон поднялся из кресла раньше, чем сам понял, что делает. Ох и тяжело было принять, что ты больше не капитан, не мореход, что с кораблем справятся без тебя, а тебе осталась доля больше и тяжелей.
Саурон на мгновение прикрыл глаза и во вспышке молнии за окном сам показался тенью, плоским силуэтом на фоне мира вокруг.
— Из чего только вы построили этот корабль! — сказал он внезапно. — Ничего не разобрать. Дай мне подняться на воздух, король. Может, я смогу что-то сделать… конечно, — он чуть опустил голову в том, что сошло бы за кивок, но никак не за поклон, — если ты позволишь.
Фаразон сунул руку в рукав и достал небольшой резной ключ. Железо простых кандалов еще в Умбаре сменила лучшая сталь королевских кузниц, и браслеты не заковывались наглухо, а запирались хитрыми замками, ключ от которых был только один.
— Вот ключ, — начал было Фаразон.
Саурон вскинул брови и просто шагнул из кандалов. Поднял руки, развел в стороны, будто не было короткой цепи между браслетами.
— Оставить браслеты? — спросил он ровно. — На будущее?
— Зачем? — удивился Фаразон. — Снимай.
— В самом деле… — пробормотал Саурон. — Зачем.
Он тряхнул головой и положил разомкнутые оковы на стол.
Облака неслись быстрее птиц, темные, грозные. Грохот волн был такой, что Фаразон не услышал сам себя, когда крикнул остальным — назад! — махнул рукой, и, схватив страховочный линь, кинулся на палубу сам — за колдуном. Особо отметив тех — кто не послушался, кто сам рванулся за королем в шторм.
Ливень шел со всех сторон, так непредсказуемо менялся ветер. Фаразон промок мгновенно, насквозь — это было неважно.
Саурон обернулся на бегу, что-то крикнул сам — Фаразон показал на ухо, глаза Саурона осветились пониманием и холодный, чистый голос прозвучал совсем близко, заглушая ветер и волны.
— Оставайся внутри!
— Не указывай мне! — мгновенно огрызнулся Фаразон. — Не твой корабль и не твои люди!
— Опасно, опасно… — протянул Саурон, замолкая. — Я запомню.
Он подтянулся, перескочил на одну из лестниц, пробежал до самого борта, и замер так, высматривая что-то в воде.
Фаразон повернулся и увидел — гигантскую, непредставимую волну, летящую на его замечательный флагман.
Саурон вскинул голову, прижал обе ладони к горлу и крикнул, голосом низким настолько, что показалось — отдается в костях черепа.
Имя. Призыв. Внимание.
Оссе… — эхом.
Чудовищная волна, грозившая захлестнуть корабль, дрогнула и осыпалась ледяным крошевом.
Тут же воздвиглась еще одна — ниже, плеснула о борт.
Капитан у рулевого колеса не растерялся, Агларрема разворачивалась — медленно, но не теряя управления.
Тишина упала пологом. Ливень и рев бури остались за кормой. Здесь — было тихо. Сквозь тучи пробивались отдельные лучи солнца.
— Око шторма, — потрясенно сказал кто-то за спиной.
Фаразон взбежал на капитанский мостик. Нуфарат глянул на него страшно, но не выпустил центральный штурвал.
Темная фигура на фоне волн. Голос, как гул пламени в большом очаге. Длящийся разговор, не желающий складываться во внятные человеческому уху слова.
Вопрос.
Зачем… люди — корабли — зачем?..
В волнах соткалось лицо и тут же исчезло под зыбью.
Второй голос, сам как морской прибой, грохочущий, гневный.
Ответ. Неправильно. Не так. Не должно быть.
Снова. И снова.
Отказ. Повеление…
…благодарность?
Фаразон нахмурился. Ему показалось — стоит протянуть руку, сосредоточиться — и он поймет больше, чище, сможет отделить оттенки от базовых тонов...
Саурон оглянулся. В глазах полыхнуло солнце — и Фаразон провалился глубже.
…нет людей, нет кораблей, нет цепей — только шторм, только осколки, щепа, все пойдет на дно, идем, идем со мной, я приведу тебя обратно, Артано, к твоим берегам, никто не посмеет — больше, не будет — суда Великих, не придут молчаливые, прячущие лица, в багровых одеждах, не подхватят тело, не унесут…
…молчание…
…идем, идем, никто не поверит, что я — помню, что я — еще я, что могу желать, могу сделать, уже почти — только море, только ярость, только шторм, но идем же, я помню — я не решился тогда — я помогу — сейчас…
…нет. Моя воля. Иду — сам. Один. Уходи. Благодарность — но оставь людей, оставь корабли. Уходи!
И с шелестом отступает волна. Скоро — развеивается водная пелена вокруг, расходятся стены шторма, вот видны на водной глади — другие корабли, потрепанные, побитые бурей. Из-за туч выступает солнце — а к людям возвращается дар речи.
— А! — выдохнул капитан Нуфарат восхищенно. — Зигур! Колдун, ну колдун!
«Ничего никогда не бывает просто», — мрачно подумал Фаразон, глядя на то, как Саурон отворачивается от моря и сходит по натянутому канату вниз, на их уровень палубы. Так быстрее, ближе — и да, эффектнее, и тишина плывет вокруг корабля, пока колдун идет по канату, темным силуэтом на фоне солнца, будто забыв об ожидающих его зрителях, доходит до конца и спрыгивает вниз на два человеческих роста.
Саурон на мгновение коснулся ладонью палубы и тут же выпрямился, отбросил назад волосы. Улыбнулся.
И Фаразон заметил, как невольно дернулись те из команды и стражей, кто поддался, кто захотел — улыбнуться в ответ. Те, кто еще месяц назад на одно упоминание имени Саурона кривились, как от кислого винограда или делали отвращающий знак.
— Доволен ли король? — спросил Саурон хрипло и склонил голову в том, что, видимо, представлял себе как поклон.
«А может, надо было послушать эльфов?», — спросил сам себя Фаразон. Вздохнул мысленно.
— Да, — сказал король и кивнул. — Какую награду тебе пожаловать… слуга?
Впервые — назвав на людях. Впервые — обозначив статус.
— Вина бы горячего, — легкомысленно ответил Саурон и закашлялся. — Голос сорвал. Ненавижу этот язык.
Тай-арн Орэ
— И высадился в Умбаре.
— С какими силами? — деловито спросил Хонахт и обернулся к книжным полкам. Чуть не столкнулся с Сайтой у гигантской карты западного побережья. Они кивнули друг другу, и, подхватив тяжелый рулон, в четыре руки толкнули на стол.
Флот Нуменора ждали. Невозможно скрыть приготовления к большому походу, как ни старайся. Равно как и скрыть перемещения войск и вспомогательных флотов колоний. За последние десять лет в Тай-арн Орэ перебывало больше людей из окружающего мира, чем за столетие до того. И каждого вела тревога — пахло большой войной.
Над картой тут же склонился Дэнна, а Первый продолжил угрюмо сверлить взглядом переплет ближнего окна. Ему к этому моменту никакая карта уже не требовалась. От Умбара его тошнило. Он брал Умбар для нуменорцев, брал Умбар для ханаттцев, защищал, укреплял, сжигал и сдавал врагу, а в этом веке не вылезал из боев на побережье вот уже двадцать с лишним лет и бывал в Ночной Обители исключительно наездами. Умбарские укрепления и береговая линия не оставляли его даже в невозможно детальных, цветных, редких снах.
Кэран, Вестник Копейного Холма, оперся рукой на подлокотник предложенного кресла и без улыбки сказал:
— Мудры и могущественны Девять!.. Но я должен видеть Солнечного Посланника и с ним говорить об этом.
Хэлкар медленно повернул голову от окна.
— Настолько плохо? — без выражения спросил он.
В старческих глазах князя Кэрана, старшего в посольстве, плескалась тоска.
Хэлкар помнил его восторженным спутником и оруженосцем короля Инахара, мальчишкой, впервые вошедшим под звенящие древней магией своды Обители — как он смотрел на встретившего их седого воина в темных одеждах, воина-легенду, Хэлкара-Предателя, Аргора-Защитника!
Помнил в буре на плоскогорье Амарну, с отрядом вылетевшего во фланг нуменорцам прямо по свеженанесенным барханам, сквозь сдирающий кожу ветер. В один момент решив судьбу кампании, нарушив все приказы, пустив прахом детальный — и оказавшийся совершенно бесполезным — план. Кэран стоял на одном колене, тяжело опершись на копье, и смотрел как ему навстречу идет бешеный Хэлкар, от которого шарахались равно люди и буря. Да, Хэлкар помнил тот ошеломленный, безумный взгляд, когда он вздернул Кэрана вверх и обнял.
Помнил злым и внимательным стражем, дотошно выспрашивавшим у Хэлкара, что за бродягу он тащит с собой на закрытый совет, пока Саурон не рассмеялся и не откинул капюшон.
Помнил стратегом и придворным, почетным гостем Обители и командиром гвардии Копейного Холма, воспитателем юной царицы… Что же, теперь он мог помнить Кэрана испуганным до прозрачного стеклянного блеска глаз стариком. И больше ничего — только то, как бережно тот держит кубок, как вымеряет слова, касаясь камней ожерелья…
— Я позову его, — Хэлкар встал и вышел в галерею.
Трое братьев проводили его укоризненными взглядами. Первый был — как всегда.
Тай-арн Орэ никогда не оставалась неизменной. Всякий раз после долгого отсутствия ему казалось — он возвращается в иную крепость. Всегда был лишь скальный уступ и узкая, с истертыми ступенями, лестница вниз, к переходу в башни.
Хэлкар шел верхними коридорами и впервые думал о том, как много в Обители стало людей. Больше комнат, мастерских и подсобных помещений, выше и шире стены. Когда-то… мысли ведь были совершенно о другом.
Он положил на стену руку и бездумно пошел вперед, позволяя теплому гладкому камню вести себя. Полированный обсидиан пел под его пальцами, как лютня под рукой менестреля, незаметно, за границей человеческого слуха пел о ветре над башнями и об огне далеких нижних пещер, где Хэлкар за все время бывал от силы раза два.
— Друг мой, — сказали ему прямо в ухо, цепко ухватив за плечо холодной ладонью. — Если бы я был тобой, я бы остановился, открыл глаза и крепко подумал. Кстати, не замечал за тобой лунатизма, Король. Хочешь, порекомендую, какие травы заваривать?
— Хочешь, порекомендую, в каком отряде нам пригодился бы человек с такими навыками скрадывания врага? — ответил Хэлкар, оборачиваясь без тени улыбки. — Эрион! Виданное ли дело, почтенный целитель! Неужто пациенты боятся тебя настолько, что приходится подкарауливать их в коридоре?
— Как всегда, друг мой, как всегда… — высокий сухощавый нуменорец выступил из незаметной ниши в стене. Улыбка на лице не пропала, но темные глаза на миг стали серьезными. — Не тебя я тут сторожил.
— Кого же? — спросил Хэлкар, и сам же нашел ответ на собственный вопрос. Обитель ведь вела его именно сюда. — Он опять в южной башне?
Эрион только рукой махнул.
— Они повздорили. И не смотри так укоризненно, я поспел только к самому концу.
— М-да, — сказал Первый. — Удачно выбрали время, что и говорить. Кого мы лишились?
— Элвир, — вздохнул целитель. — Схватил крылана и был таков. Надеюсь, через пару дней мы его увидим.
— Или пару лет.
— Или пару лет, — согласился Эрион, поправляя обшлаг рукава. — Ах да, и Моро, как обычно…
— Я запрещу ему говорить, — мрачно пообещал Первый. — Вообще. Лет на десять.
— Не вздумай! Он и так все время боится сказать что-нибудь не то и из-за этого каждый раз хуже предыдущего. Бедняга теперь рот не решится открыть даже на вопрос о том, как ему сегодняшний обед.
— Что на этот раз?
— Не побоюсь этих слов, Король, Древние Дни…
Хэлкар одним взглядом оценил расстояние до дверей в башню. Невозмутимо оперся плечом о стену.
Эрион скосил глаза в конец коридора и слегка повысил голос.
— Наш брат Элвир… м-м-м… очень высокого мнения о своем прежнем наставнике, Наурэ из Первых. Учитель же на исходе второго часа беседы о Земле-у-Моря намекнул Элвиру, что, хм, у разных людей бывают разные мнения о разного рода поступках… Элвир же вспылил и с немалой искусностью развернул беседу в сторону деяний самого…
— Эрион, — укоризненно сказал Хэлкар. — Говори по-человечески. Довольно того, что я сегодня четыре часа отвечал на переписку.
Целитель вздохнул.
— Кажется, там мелькнуло понятие храбрости. И глупости.
Тусклые бело-голубые огни в нишах качнулись, на миг сжались до точки и вновь вспыхнули, ярче и злее.
— А, — мягко сказал Эрион, прикрывая глаза рукой. — Вот и Учитель. Праведный гнев и оскорбленная, хм-м-м, невинность, явление второе.
— Эрион, Шестой из проклятых королей! — донеслось от распахнувшихся дверей. — Король сплетников!
В ярком сиянии, залившем коридор, не осталось места для красок, только белый и черный, темный камень и свет. Саурон шел среди огней, все ускоряя шаг. С мгновенным опозданием за спиной идущего светильники гасли и казалось, собственная тень, не поспевая, летит за ним высокой черной волной.
Увидев Первого, Саурон остановился в трех шагах. Начал беседу, подчеркнуто не глядя на Эриона, сердечно и ровно, будто и не было оскорбленного крика минуту назад.
— Хэлкар. Хорошо, что ты здесь. Скоро должны прибыть ханаттцы…
— Уже, Повелитель.
— Почему меня не известили?
Эрион безмолвно возвел глаза к потолку.
— Полагаю, — сказал Хэлкар сухо, — что наш целитель занял пост на стратегической позиции и предотвращал подобные попытки. Не могу назвать его опасения беспочвенными.
— Разве могу оставить в беде кого-то, кому нужна моя помощь?.. — несколько пафосно вопросил Эрион. — Разве заслужил я такие оскорбления… такую черную неблагодарность?..
Глаза Саурона сузились.
— Разве могу не разнести по всей цитадели?.. — неожиданно передразнил его Саурон.
Остановился на полуслове и провел по лицу рукой, отбрасывая назад волосы. Дернул уголком губ.
— Все, Эрион, довольно. Я понял. Меня опять занесло. Иди, спасай других жертв нашего Воина Слова. Да передай Моро мои извинения, я найду его позже.
Хэлкар обернулся уже на выходе из коридора. Целитель стоял и смотрел им вслед. Первому показалось — с тревогой.
— Семь лет, — возвысил голос Саурон и обеими руками толкнул тяжелые кованые двери в Зал Карт. Одним взглядом оценил открытые окна, кувшин с водой, посла Ханатты, троих из Девятки — уже не спорящих, молчащих каждый о своем. Кувшину уделил внимания больше всего. — Семь лет назад я сказал вам, что новый король Острова начал готовить флот. Семь лет — тремя годами промедления из этих семи вы обязаны мне! И вы удивлены? Чего же вы ждали, Дети Солнца? Да, будет новая война. И воевать в ней — в первую очередь вам. Чего вы хотите — чтобы я вышел перед армией Нуменора, со всей своей могучей свитой — со всеми девятью, и обратил войско в бегство одним своим видом?!
Князь Кэран молча, страшно глянул на разгневанного Посланника Солнца. И повалился ему в ноги. Седая коса змеей скользнула по темному камню.
— Восемьдесят тысяч солдат, по меньшей мере. — сказал он глухо, глядя в пол. — Два флота. Каждый больше, чем тот, тридцать лет назад. Четырехпалубные фрегаты. Сам Золотой Капитан ведет их — и корабли несут дикий огонь.
Саурон одним движением склонился над ханаттцем и мягко потянул того вверх.
Кэран вздрогнул всем телом от прикосновения и плотнее прижал ладони к полу. Выдохнул — отчаянно, закрыв глаза.
— Золотой Капитан стоит в неделе от Умбара и… ждет тебя, Посланник. Он обещал засеять Ханатту и Край Ночи солью до восточных гор!.. Если ты не придешь к нему сам и не покоришься его воле…
Хэлкар увидел только, как закаменела спина Саурона. Трое у стола смотрели на лицо — на секунду расфокусировавшийся взгляд, почти незаметное промедление…
Саурон выпрямился, поднял старого князя, усадил в кресло и аккуратно пододвинул кувшин. Молча, бездумно, скользнул рукой по запястью человека — нет, теперь не умрет. Так же молча подошел к высокому окну и застыл, сцепив руки за спиной.
Закат над дальними горами был сегодня особенно ярок.
— Повелитель, — холодно сказал Хэлкар, — рассуди здраво. Это ловушка.
Саурон молчал.
— Конечно, ловушка, — отозвался Сайта потерянно. — Восемьдесят тысяч… Зачем им еще о чем-то договариваться.
— Одинокого странника и сотня тысяч может искать безуспешно, — тихо сказал Хонахт. — Уходи, айанто. Это — уже — было. Уходи. Растечемся и мы туманом, выскользнем из-под загонных флажков, разошлем вестников, спрячем людей. Кого будет ловить наш Золотой Король? Не станет же из-за одного — и впрямь жечь две страны?..
Дэнна, Дух Юга, не поднимая головы, молча разжал ладонь над картой. Фигурки со стуком покатились по пергаменту, мешаясь в пестрый мусор.
Князь Кэран выпрямился и рукавом отер лицо, косясь на Дэнну. Последний солнечный король его народа когда-то собственной кровью платил за вырванные у нуменорцев десять лет для Ханатты, а потом продал и смерть, тому единственному, кто согласился принять такую плату. Саурианна, Посланник Солнца, стоял на страже Юга вторую тысячу лет. Армию обычно брал какая находилась и препоручал нужным людям, но всегда оставалась — нечеловеческая мудрость, острый разум, воля и слово, к которому прислушивались цари всех окрестных племен и духи песков и гор.
— Уходи, Посланник, — собственные слова показались ему невероятно тяжелыми. — Царица говорит: нет веры нуменорцам. Царица говорит — мы будем воевать, а если придется — склонимся притворно перед завоевателями, но не предадим тебя. Ханатта помнит добро. Я… испугался, Посланник. Прости глупого старика, забывшего, как это — быть воином. Нет трусости в том, чтобы уйти, когда должен… уйти — и вернуться.
— Трусость? — сказал Саурон и повернул голову.
Он улыбался.
Тени из-под длинных ресниц придавали улыбке мечтательный оттенок. — Конечно. Не волнуйся, князь. Я понимаю, в чем мой долг.
Трое у стола облегченно выдохнули. Хонахт начал было говорить что-то рассудительное.
Хэлкар стиснул зубы и отшатнулся к дверям, положив руку на меч.
— Дорогу, — тихо сказал Саурон, всем телом поворачиваясь от окна.
— Нет, — сказал Хэлкар. И повторил, для надежности. — Нет. Это глупость. Безумие. Ты останешься здесь. Ты…
Саурон вскинул брови, не переставая улыбаться. Застывшей, черной улыбкой.
А потом скользнул вперед.
«Ты лучше меня и решительнее… ученик. Но уже поднявши меч на друга — не медли пустить его в ход».
Мысль темного майа была тяжелее кулака.
Хэлкар пришел в себя от мерзкого запаха и знакомой холодной ладони на плече.
— Касание чужой фэа способно вернуть к жизни умирающего… — грустно сказал Эрион. — Но нашатырь — нашатырь омерзителен даже бессмертным. Поздравляю, Король. Он вышиб тобой кованую железом дверь. Кто-нибудь расскажет мне, куда он потом направился?
— Что, — спросил Хэлкар хрипло, мгновенно — и слишком поздно — восстанавливая в памяти сегодняшний день — Что… вы ему наговорили сегодня утром?!
Он не глядя схватил протянутую руку и тяжело поднялся, опираясь на стену. Лица, люди, голоса и закатный, умирающий свет — все заплясало хороводом у него перед глазами.
— Чем — посмели — попрекнуть?!..
И не понял, почему Моро отшатнулся, почему с тревогой подался вперед Эрион.
Казалось, с лица осыпается гипсом погребальная маска, так жгло и тянуло кожу.
— Говори, провидец!
— Король… ты…
— Говори!
— Хэлкар! — это кричит Целитель. — Не смей! Не смей так с ним!
Моро внезапно выпрямился и отнял руки от лица. Показалось — он выше Хэлкара, выше и старше. Глаза — непроглядная ночь, зрачки — во всю радужку. Не был он ни хрупким, ни слабым, ни робким, вернувшийся из-за грани, Седьмой из Девяти, тот самый Моро. Оттого еще страшнее звучала жалость в его голосе.
— Так оживает его суть, — сказал он на языке ушедших и мир вокруг замер, прислушиваясь. — Так завершается цикл, замыкается круг. Беспокойся о тех, кто рядом, Хэлкар, и о том, что еще можно спасти, об Ортхэннэре же не беспокойся, потому что ни помочь, ни помешать… ни спасти его ты уже не можешь. Отсюда — и до самого неба — ему идти одному.
3262 год Второй Эпохи,
Умбар и окрестности
— Тогда он вскинул меч и зашипел, как тысяча змей! И показал прямо на холм и так вот зарычал: «Кто здесь не боится Владыки Мордора?!» И Золотой Государь…
— Так зарычал или зашипел? — бесцеремонно вклинился в повествование единственный слушатель.
— Кто? — заморгал рассказчик.
— Владыка Мордора?
— Тьфу на тебя, — грустно ответил рассказчик и допил остававшееся на дне пиво. — Такую историю испортил, зануда…
Хальдор поднялся, кинул на стол пару медяков и вышел из кабака. Постоял у коновязи, покачиваясь на каблуках, и зашипел сам, как одна, но очень огорченная змея. Он успел выслушать две дюжины разных вариантов произошедшего, и ни один из них и близко не стыковался с реальностью. Ну кто-то же должен был растрепать об этом по округе! В конце концов, там была не только королевская гвардия, Саурон с присущей ему тонкостью вломился прямо в центр лагеря и шел по нему так — что видно было. Видно было…
Памятный был день.
***
Хальдор почуял их в последний момент. Успел откатиться в сторону чуть ли не из-под копыт, когда вниз упало пять всадников, до последнего остававшихся невидимыми в ясном небе. Кхамул мешком сполз с седла, да так и остался лежать лицом в землю. Остальные мигом спешились сами и уложили коней.
— Ненавижу летать, — выдохнул Второй, когда обеспокоенный Хальдор попытался его перевернуть. — Не трогай меня! Летать и колдовать — ненавижу еще больше!
— Маг, — укоризненно сказал Дэнна и качнул темными косами, — ты мертвый. У мертвых не бывает морской болезни.
— Видимо, я не достиг твоей степени презрения к бренному миру, — шепотом, но весьма ядовито ответил Кхамул. — Угх… Хотел бы я и впрямь быть мертвым. Тихо лежать в земле, а не скакать по небу…
Он свернулся клубком и перестал реагировать на происходящее.
Дэнна вздохнул и глянул на Хальдора.
— Покажи мне, — сказал Дэнна. — Где лучшее место для наблюдений?
Хальдор кивнул и жестом указал на гребень холма.
— Не вставай в рост, — сказал Хальдор. Дэнна кивнул.
Юное лицо его оставалось бесстрастным. Хальдор не решился спросить, что произошло. Из этих пятерых он хорошо знал только Сайту и, пожалуй, Кхамула — Сайту знала вся Обитель, а Кхамул учил Хальдора тому, что могло бы называться магией. Дэнна был постоянно чем-то занят, проводил много времени в Зале Карт, и Хальдор — нет, не боялся, но замирал перед ним так, как иногда остальные — перед Первым. Хэлкара Хальдор не боялся — трудно бояться человека, у которого ты стоял на стреме, пока он крадет коней.
Когда Хальдор подполз к гребню, Дэнна внимательно глядел вниз и вдаль — на нуменорский лагерь. Да что там лагерь — уже полноценный город. Хальдор попытался так же провести ладонью перед лицом, поймать нужный момент сосредоточения, но сорвался в конце и чуть не выругался. Дэнна глянул на него краем глаза, моргнул, как большая птица, неловко и медленно, и повернул голову обратно, чтобы не сломать собственное дальновидение.
Хальдора похлопал по плечу подползший Кхамул. Кажется, после короткого обморока Второму стало лучше.
— Держи, — сказал Кхамул. — Сильная магия.
И протянул Хальдору кованый тонкий цилиндр.
— Раскладываешь… — сегменты скользнули с тихим щелчком, — Поворачиваешь… И вот тебе прекрасная подзорная труба. Рекомендую.
— Он там, — сказал Хонахт из-за их спин. — И здорово же он нас обогнал.
— Ты откуда знаешь? — удивился Сайта. — Птицу поймал?
— Да вы посмотрите на коней, — Хонахт тяжело прижал собственного крылана к земле, зашептал что-то на ухо. Кони повернулись все в одну сторону — к лагерю — и тревожно прядали ушами. Кобыла Дэнны ударила по земле тяжелым кожистым крылом, оскалила зубы, фыркнула, начала вставать. Хонахт метнулся к ней и тоже начал уговаривать потерпеть спокойно. Сайта придержал еще пару зверей.
— Нехорошо, — сказал Моро. — Толку от нас тут…
— Моро, — сказал Сайта проникновенно. — Если б ты остался в Обители, Хэлкар бы… — рыжий замялся.
— Хэлкар сделал бы с тобой что-нибудь, о чем бы сам потом крупно пожалел, — холодно отозвался Дэнна, перевернулся на спину и съехал с гребня к коням.
Хальдор крепче сжал в руках подзорную трубу и сосредоточился на происходящем в лагере. Ему остро казалось, что он не понимает половины произнесенных слов. Так бывало, когда их собиралось больше двоих, он чуял — но пока не умел слышать весь разговор. Когда он как-то спросил об этом Кхамула, маг долго молчал, а потом грустно попросил Хальдора не торопиться.
Моро молча занял место Дэнны.
— Что случилось? — спросил Хальдор у Кхамула тихо. Маг поднял на него темные глаза и покачал головой. Звякнула пара подвесок, которые Кхамул до сих пор иногда вплетал в косицы на висках.
— Саурон… отправился к нуменорцам, — шепнул Кхамул. У Хальдора волосы поднялись на шее.
— Один? — выдохнул он. Кхамул кивнул.
Моро тихо вскрикнул и повел головой слепо, схватил Хальдора рядом за руку, позволяя тому тоже увидеть.
— Что там? — сказал Хонахт снизу. — Что вы видите?
— Переполох, — ответил Хальдор, смаргивая резь и жжение в глазах.
Сайта невесело хохотнул.
— Большой шатер в середине, — неверяще сказал Хальдор. — Люди сбегаются. Если это Саурон… он…
— Рехнулся? — подсказал Кхамул. — Навряд ли. Моро, Хальдор… держитесь.
Кхамул накрыл кольцо на руке другой ладонью и прикрыл глаза. Картинка сместилась, встала на место, стала в разы крупнее и четче.
— Я вижу его, — сказал Моро. — Он…
— Надо что-то сделать, — сказал Хальдор. — Что, мы будем просто сидеть и смотреть? Его заковывают в цепи!
— Я уточню кое-что, — так же холодно отозвался Дэнна снизу, продолжая лежать на спине и смотреть в небо. — Вы видите, как Саурона заковывают в цепи? А он что делает?
Хальдор замер и постарался обдумать вопрос внимательно.
— Не сопротивляется? — наконец сказал он, уловив смущающий момент в этой картине мира.
— Я думаю, — сказал Дэнна, и голос его чуть дрогнул. — Я думаю, он знает, что делает.
— Он смеется… — прошептал Моро и чары сломались. — Смеется.
Остальные застыли безмолвно, на середине движения, только шепот Хонахта лился над завороженными конями, в такт шелесту травы и песка.
***
— Я слышал, господин ищет тех… кто ищет истории? Особые истории? — мальчишка поймал монету на лету и шепотом продолжил. — Нуменорец, худой, чисто выбрит, карие глаза. Нестарый, но седой, нос ломаный, правленый — вот так, руки в шрамах, на брови старый шрам — мальчишка показал, и увидел, как взгляд собеседника на мгновение дернулся. — Знаете его? Темный шерстяной плащ, одежа старая, потрепанная, но болячек не видать, сидит прямо и обувь не стоптанная… За два золотых отведу его, куда скажете.
— Два золотых? — сказал собеседник лениво, — Да ты рехнулся, парень.
— За меньше ничего не скажу! — зло отрезал мальчишка. — Мне еще жить охота!
— Что же, он тебя напугал? — напускное удивление в голосе нанимателя было опасно близко к настоящему.
— Не то чтобы… — у парня дернулся кадык. — Глаза у него сумасшедшие. Смотрит сквозь. Говорит с кабатчиком, притворяется, что пиво пьет, смеется — а взгляд — стеклянный, будто нет вокруг никого.
— Заплати ему, — сказал спутник нанимателя и мальчишка опустил взгляд, запоминая мелодичный голос, легкое движение, не звон, а шелест кольчуги, переливчатый отблеск в складках плаща. То, что можно было перепродать.
— Я слышал, господин ищет истории? — подошедший паренек глядел на Хальдора хмуро. Хальдор отставил очередную кружку дрянного пива, которую сил не было уже даже делать вид, что пьет. Примерно этого он и ждал. Слух должен был расползтись по умбарским кабакам и отиравшимся вокруг нищим и музыкантам — чужаку нужна особая история. И чужак готов платить. Это было опасно. Но результат был нужен Хальдору сейчас и здесь.
— Я знаю музыканта, — сказал парень и замолчал выжидательно. Хальдор кивнул ему на свободное место за столом, перекатил в пальцах монету. Парень скользнул за скамью, зашептал:
— Есть тут один… сам не свой до боевых песен. Хочет сложить лэ о победах Золотого Государя, да живет он вечно. Я видел, в те три дня, что Большой Флот грузился на корабли, старик пил с гвардейцами. Хвастался потом, что записал каждое слово, что они были тогда при лагере и все слышали. Два золотых — и я отведу тебя.
— Немалая цена за простой слух, — сказал Хальдор, скрыв удивление. — Пять серебром, если отведешь, и еще пятнадцать, если я и впрямь услышу, то, что мне интересно.
Дальше он торговался потому, что так было надо, чтобы не вызвать подозрений. Но внутри уже подымалась нерассуждающая холодная волна — все, что угодно, только узнать, что же произошло, что случилось? Получить хоть какой-то намек, вернуться хотя бы с каким-то ответом.
Он почуял неладное слишком поздно. Движение на крыше. Движение, которого он никогда не смог бы разглядеть раньше, в изменчивых южных сумерках. Оттолкнул в сторону мальчишку, рванулся по переулку вперед, за спиной раздался стук черепицы и крик.
— Ушел! От стрелы ушел!
И еще несколько фраз — на языке, который он только начал учить.
Хальдор влетел в следующий дом, выпрыгнул из противоположного окна, но часть преследователей была на крышах, а люди были расставлены правильно. Он понял, что его загоняют к нужной точке — тупик? Заготовленный дом? — попробовал несколько переулков, но те, на крыше, с луками, вынуждали держаться в тени и под навесами.
Пожар в крови почти выгорел, когда он развернулся навстречу преследователям. За спиной была глухая стена. Меча у Хальдора не было, только длинный кинжал — законы города строго относились к оружию, после приснопамятной ночи мятежа двадцать лет назад.
— Здравствуй, Орхальдор, — сказал подошедший человек и откинул капюшон. Высокий лоб с залысинами, тонкие губы, внимательный взгляд. Хальдор на мгновение прикрыл глаза.
Рядом виднелись силуэты с натянутыми луками.
— Ulundo, — брезгливо сказал кто-то с крыши. И добавил что-то еще, звонкое и презрительное. Испуганное.
— Они говорят, — печально сказал преследователь, — ты бежал быстрее человека, Орхальдор. Даже высокой крови. А высокой крови в тебе всего ничего. Увернулся от стрелы в темноте. Не думаю, что увернешься от трех эльфийских луков и моего меча. И десятка стражей за нами.
— Здравствуй, Бреголас, — выдохнул Хальдор и лопатками оперся о стену, пытаясь отдышаться. — А что… у нас теперь берут эльфов в Стражу?
— Я надеялся, что описание врет, — продолжил Бреголас так же печально. — Надеялся, что ты погиб в ту ночь, вместе с женой. Но, видимо, ошибался. Чем тебя купили, Орхальдор?
Хальдор тихо засмеялся.
— Есть вещи, которые не продаются, — сказал он. — Давай меняться. Я расскажу тебе, за что меня «купили», а ты таки расскажешь мне историю, за которой я гоняюсь три последних дня.
— И этого я тоже не понимаю, — сказал Бреголас, напряженно поворачиваясь к спутникам. — Неужели у них там правая рука не знает, что делает левая?
— Замыслы Врага изощренны, — откликнулся эльф. — Возможно, не все пошло по плану и его слуги ищут возможности поправить положение. А возможно, этот бывший человечек здесь для того, чтобы смутить нас и вас, внести разлад и раздор. Не говори с ним, Бреголас сын Нардиля. Бери его и пойдем, мы сами поговорим с ним… позже. И он расскажет все, что может знать.
Бреголас покачал головой и повернулся обратно к Хальдору.
— Ты даже попался глупо, — сказал он брезгливо. — Влип за историю, о которой через полгода будут трепать на каждом перекрестке по всему побережью, как только управление Наместника допишет все необходимые приказы и снимет печати. Может, от тебя удастся хоть что-то разузнать про это невероятное вранье. Но слушай…
***
Ар-Фаразон Золотоликий, Государь Нуменора, вышел из центрального шатра, чтобы размять ноги и подышать воздухом, а вместо этого увидел свою смерть. Он стоял и смотрел, внимательно и молча, как смерть идет к холму сквозь лагерные ряды, сквозь двойное оцепление у подножия холма. Не останавливаясь, легкой, почти танцующей походкой, человек в черном плаще шел сквозь его армию, как зрячий среди слепых, как бодрствующий — среди спящих.
Фаразон перевел взгляд левее и увидел суматоху и беспорядок, там, где он знал, на отшибе развернули шатры гости. Оттуда бежали люди, но вот их-то как раз стража видела прекрасно и им — могла помешать.
«Эльфийские посланники, — подумал король отстраненно. — Не успеют».
Человек в черном подымался по тропе бесконечные секунды, а Фаразон стоял и смотрел, завороженный пляской теней вокруг незваного гостя. Вот вскинулся кто-то из стражей, но тут же поник взглядом, забыв, что его встревожило.
Фаразон потянулся к оружию, но медленно, бесконечно медленно, а потом стало уже слишком поздно.
— Так скажи мне, — любезно спросила его смерть, положив руку на тяжелый наборный пояс, а другой рукой уперев в горло королю Нуменора клинок, — Фаразон, сын Гимильхада, есть хоть одна причина, по которой ты останешься жить и этим вечером тоже?
Гнев тяжело колыхнулся внутри, гнев, сожаление и что-то еще, чему не было быстрого названия.
Фаразон невольно откинул голову назад — острое лезвие чуть царапнуло кадык, по горлу побежала теплая струйка крови — и ровным голосом сказал:
— И даже две, Саурон, которого в тех краях, где мне действительно довелось побывать, называют Саурианной.
***
— И твой хозяин бросил меч! — закричал Бреголас. — И упал в грязь, на колени перед нашим Королем… и… и…
— И превратил все в людоедский фарс, как это в обычае у Тху, — устало сказал эльф. — Заканчивай, Бреголас. Нам надо допросить эту тварь.
— И перед сотней свидетелей Враг поклялся Королю в верности! И провозгласил, что все, чем он владеет — теперь владения Короля Нуменора, а все, кто служил Владыке Мордора — вольны выбирать, покинуть ли его службу или принести клятвы Ар-Фаразону, величайшему из королей людей.
— А я так понимаю, — сказал Хальдор в повисшем молчании, — что Король неожиданно согласился? Саурон теперь личный вассал Короля? А Мордор — личные Королевские владения, преподнесенные Королю в дар? А Ханатта что — союзник по наследству, так сказать?..
Хальдор захохотал так, как смеялся когда-то давно, когда его жизнь еще напоминала нормальную.
Он знал — ему не уйти, он слишком мало знает, слишком малому научился. И многое может сказать, что ни в коем случае не стоило бы слышать ни Верным из Стражи, ни, тем более, разъяренным эльфам.
Страшно было так, что заледенели губы.
— Ты ответил на мой вопрос, Бреголас, — сказал Хальдор и тяжело сглотнул. — Слушай же мою цену. Тот, кого я не называю хозяином, тоже подарил мне один ответ.
Бреголас невольно подался вперед.
— Смерти нет, — сказал Хальдор сипло.
И прыгнул вперед, целя кинжалом в того, что повыше.
В этот раз эльфы не промахнулись.
3262 год Второй Эпохи
Тай-арн Орэ, Гортар Орэ, Эрн
Но кто удержит распадающуюся плоть?
Каждый должен сам для себя найти хрупкую границу между тленом и твердью, между плотью и духом, песком и огнем.
Но первый… первый раз?
«Не спеши, Хальдор».
Не спеши различать наши имена и лица, не спеши поднять голос в общей беседе, не спеши видеть так, как не могут люди.
Не спеши умирать, Хальдор.
Это безвозвратный и горький путь, дорога, на которую очень трудно встать и с которой очень легко сойти.
Просто — отказаться.
Раз за разом. Год за годом, за веком век.
Ты думаешь, какое-то кольцо способно сделать это за тебя в первый раз?
Сталь и камень, символ и связь.
Принять кольцо — недостаточно. Сохранить его… пройдя через пламя, клинок или яд — вот он, тот призрачный отблеск редчайшего дара… или проклятия, что разглядел в тебе — хранитель и создатель этих колец.
«Не спеши, Хальдор», — вот то, о чем говорили, подсказывали, кричали тебе все остальные.
Но кажется, уже поздно.
Кажется, ты уже — идешь к нам, брат.
***
Хэлкар вздрогнул — и осел в кресле, схватившись за грудь.
Как сердцем холод клинка — он почувствовал этот зов.
Он выпрямился слепо, встал, и на мгновение пришел в себя — рывком — от чужого, ненужного прикосновения.
— Хэлкар, — удивленно и настороженно сказал Кэран, не отпуская его локтя. — Прости… мне показалось — тебе плохо?
— Не прикасайся, — тихо сказал Хэлкар, мучительно и тяжело сосредоточившись на старом знакомом. — Уходи. Я объясню — потом. Спустись в жилые залы. Собери. Своих. Других тоже. До моего возвращения — не поднимайтесь в башни, не выходите ночами во двор. Держитесь друг друга. Может — ночь или две. Может — дольше. Не бойтесь — это главное.
Голос его исказился и он увидел как дрогнуло в понимании лицо Кэрана.
— Я сделаю, — просто сказал Кэран. — Смотри, — он поднял обе руки и отступил к камину, — я не мешаю тебе на твоем пути.
Он знал безошибочно, где ждать остальных.
Черный камень горной долины, вода и серебряные цветы.
Эрн — одиночество. Там, где даже пришедшие вместе всегда остаются порознь, там где ветер, луна и ночь. И день — не лучше. Воды озера отражают только звезды — и никогда — пришедших в долину.
Эрн — отчаяние; разрушенная — или никогда не построенная часовня забытого бога, книга на алтаре — или просто камень причудливой формы, узкая черная тень на стене, будто в форме меча, а самого меча нет. Стылое забвение: ни имен, ни знаков, ни объяснений.
Эрн — память. В темных глубинах плывут созвездия, чей рисунок давно изменился. И отражается — одна звезда, которой больше нет.
Каждого из собратьев, кто начинал утверждать, будто понимает — Саурона, Хэлкар молча отводил к озеру. К Эрн.
И все возвращались туда — раз за разом, один за другим.
Хэлкар не знал, бывал ли сам Саурон хоть раз в сотворенной им долине после того, как когда-то показал ее Хэлкару.
Не знал. И не хотел знать.
— Эрн? — спросил Дэнна, содрогнувшись. В груди было пусто и страшно.
— Это… имеет смысл, — прошелестел Кхамул, одним движением взлетая в седло. — Ну, мерзкая тварь, давай, в долину. Да, я знаю, ты от меня тоже не в восторге.
— Но как, Маг? Саурона нет…
Кхамул потер виски, глотнул из небольшой бутылочки, закашлялся. Запахло травами. Кхамул тронул поводья, оглянулся. Глаза у него были бешеные, пьяные.
— Не отставай, дух юга! А Саурон — что Саурон, Саурон с нами!
— Да уж не отстану, тень востока! — безмолвно ответил Дэнна, направляя в небо собственного коня.
Отовсюду собирались они. Те, кто был ближе, первыми встали у храма в долине и ждали остальных — они звали, и с каждым пришедшим сильнее становился зов. По одному, по двое, тени среди теней, скользящие в потоках ночного ветра, собирались у Эрн те, кому предстояло, наконец-то, стать — Девятью.
Далеко на западе, среди переменчивых океанских течений, на борту гиганта-корабля, наблюдающие записали и доложили в свой черед, что пленник в один из дней сел в кресло в углу и не вставал из него четыре дня, застыв в совершенной, нечеловеческой неподвижности. Лицо его оставалось в тени все это время, как бы ни менялось освещение в каюте.
Они звали — и их голоса затихали в пустоте.
Эрн — отчаяние! Хэлкар бессильно уронил руку с плеча Второго, опустился рядом на траву.
Кхамул сидел, закрыв глаза, из-под век текли кровавые слезы — лицо кривилось в попытке улыбнуться.
Тот, кого они звали Хальдором — он был близко, так близко — позвать, коснуться, помочь, направить…
Бесполезно. Нет больше сил.
Он не видел, кто уже здесь, а кто только должен прибыть, не хватало среди круга одного или двоих — где бы они ни были — в самой долине или по пути к ней, не было времени и не было пространства, Первый звал — а откликалось только эхо.
Эрн — одиночество.
«Или и вправду, — мелькнула ядовитая мысль, заметалась между теней, — или и вправду мы — лишь отражения его воли? Инструменты, не способные ни на что — сами?»
Далеко, далеко, среди западного океана, забыв на мгновение о людях и нелюдях, о войне и стратегии, правде и лжи, тот, кого называли — Сауроном, опустил голову еще ниже и сжал руки на подлокотниках кресла.
Он слышал — почти на пределе слуха, он видел — уже почти придумывал, а не видел на самом деле, домысливал — обрывки, осколки, почему же так глупо, так далеко, так беспощадно невовремя — и рассыпается ржавчиной сталь колец, мерцают, ползут под руками нити, которым должно было стать — нерушимой, вечной связью… бьется в серой пустоте тот, кому надлежало — замкнуть круг, не в силах сделать выбор, потому что он забыл — что выбор есть, нет для него ни пути к звездам, ни дороги обратно, только единственный, последний момент угасающей жизни, только хриплое — «Смерти нет», и боль, и темнота.
Неподвижная гладь озера затрепетала. Тяжелый удар крыла, и на мелководье рухнул загнанный, хрипящий конь, забился в судорогах. Всадник чудом вывернулся из-под падающего тела — и по песку и воде побежал к остальным.
— И если вам кажется, — выдохнул он, ворвавшись в круг, — что мы имеем право сдаться! То я говорю — нет!
Невозможно.
Нет больше сил.
Кто мы? Всего лишь усталые тени… призраки, глупцы, поверившие в несбыточное…
Он протянул руку — тонкое, упрямое, почти детское лицо, ореол светлых волос, открытый — и бесконечно понимающий, не сочувствующий, нет, понимающий — и отвергающий это понимание — взгляд. Прямо в лицо. Прямо в душу.
Невозможного нет!
Хальдор открыл глаза — как тогда — двадцать лет назад… О, Эрн, безнадежная, без-надеждная память…
Ночь смотрела ему прямо в лицо тысячью глаз.
Он видел — он понимал — он знал.
Он снова — был.
— Брат мой! — сказал ему встрепанный юноша в черном и улыбнулся так, что невольно захотелось — улыбнуться в ответ. — Я не успел встретить тебя — живым, но я рад, что встречаю — вернувшимся. Я — Элвир, а смерти — ну смерти ведь действительно нет! Что вы смеетесь?! Эх…
— Мы называем его — Король-Надежда, — выдохнул Кхамул, открывая глаза.
— Когда не называем другими словами, — добавил Хэлкар сурово. На мгновение показалось, что Первый — тоже улыбается. — Элвир, ну и где же тебя носило, изволь ответить?..
3262 год Второй Эпохи,
«Агларрема», флагманский корабль Государя Ар-Фаразона
Великий Западный Океан
— Государь! — подошедший капитан смотрел прямо и вместо поклона приложил кулак к сердцу — предпочел воинский салют. Условия допускали.
— Да, Нуфарат, — сказал Фаразон, поворачиваясь от борта.
— Государь желает лично принять командование флагманом? — напряженно спросил капитан.
Фаразон покачал головой. Убрал с глаз мокрые пряди — дождь усиливался. Вопрос удивил его — смутно.
— Тогда я нижайше прошу государя покинуть верхнюю палубу! Шторм близко!
Фаразон выпростал руку из-под простого черного корабельного плаща — трое остававшихся при нем на верхней палубе порученцев щеголяли точь-в-точь такими же. Указал в сторону неба и сгущающейся темноты. Капитан Нуфарат склонился ниже — волны били в борт с немалым шумом, а натянутый такелаж гудел на ветру.
— Твой прогноз, капитан? — спросил Фаразон, повысив голос. — Два колокола или четыре?
Нуфарат скользнул взглядом по небу и поежился. Фаразон знал — Нуфарат боится не только и не столько шторма. Это было первое настоящее плавание «Агларремы». От Острова до восточных берегов и обратно. И вставший на смену Хортумару Нуфарат не боялся боя, но… вот, пожалуй, нервничал перед теми, кого его пятирядная драгоценная «Агларрема» несет на себе. Нелишне было напомнить капитану Нуфарату, что командующий Фаразон и сам не так давно водил корабли.
— Думаю, времени у нас больше, — решительно ответил Нуфарат. — А шторм будет хуже, чем кажется. Вряд ли страшен нашему флоту, Государь, но, прошу вас…
Фаразон кивнул и, оттолкнувшись рукой от одного из канатов, пошел к каютам, привычно подстраиваясь под качку. Порученцы последовали за ним.
Фаразону не хватало моря — там, в Замке Королей. Но он опасался, что это последний раз, когда он вышел в настоящее плавание.
Немногочисленные свитские, ожидавшие во внутренних помещениях, расступились беззвучно. Король, которого уже не называли — новым, с первого дня показал, что не терпит суеты и лишних людей.
Приняв от слуги чашу с горячим вином и сбросив мокрый плащ, Фаразон скользнул взглядом по заваленному бумагами столу и поморщился. Владыка Мордора и личный вассалитет… м-да, подбросил же он задачку хранителям законов. Идея изящна, как утренний свет и безумна как Государь Палантир в лучшие годы, цинично подумал Фаразон.
Каюта слегка качнулась, Фаразон нахмурился. Какой силы была эта волна?
В дверь осторожно постучали. Учитывая, что он разрешил беспокоить себя ровно по двум поводам, и на корабль пока никто не нападал…
— Да! — повысил Фаразон голос. — Впустите его!
Вошедший воин был из личной стражи короля, из тех, кого Фаразон забрал с собой, навсегда покидая флот. И прямо сейчас он должен был находиться на третьей палубе, как и еще десяток особо доверенных гвардейцев, если только…
— Пленник говорит, — торопливо сказал гвардеец, — что эта буря — колдовская. Он просит разрешения подняться на палубу или хотя бы — переговорить с тобой лично, мой командующий. Говорит, что корабль в опасности.
— Занятно, — сказал Фаразон. — Что еще говорит пленник?
— Да больше и ничего, мой командующий… мой Государь. Но он был — настойчив.
Фаразон кивнул.
— Спокойно, Адулат. Ты выполнил ровно то, что я вам приказывал — доложил о словах. А теперь возвращайся, возьми еще двоих и приведите мне его. Пока что сюда. После этого оставайтесь стеречь у наружной двери.
— Да, Государь, — отозвался гвардеец. Глаза его блеснули — Король помнил его по имени!
— Прощу прощения у короля, — покаянно выдохнул Саурон, влетев в каюту вместе с очередным ударом волны о борт. Чудовищный пируэт и неловкий взмах скованными руками спасли его от падения, но едва-едва. — Твой слуга глуп, неуклюж и давно не был в море.
Фаразон сделал пометку — выяснить, кто из гвардейцев, не Адулат, питает к пленному не просто нелюбовь, а конкретную, мелочную, глупую неприязнь. Тычок в спину на пороге был почти незаметным. Если не знать, куда смотреть.
А если не знать, как именно слушать, можно было подумать, что Саурон говорит о себе. Но он не сказал, который именно слуга.
— Я, конечно, ждал, что именно ты придумаешь, — с холодным любопытством сказал Фаразон и смерил взглядом стоящего перед ним. — Но буря?
Саурон оглядел каюту. Задумчиво лязгнул оковами на руках. Переступил босыми ногами по ковру.
Возможно, ножные кандалы и впрямь были проявлением той самой мелочной глупой неприязни.
Фаразон потер давно зажившую царапину на шее и проигнорировал намек.
— Не мой это шторм, — сказал Саурон наконец. Поднял на короля тихий сосредоточенный взгляд, без веселья, без тревоги. — Не позабыл ли ты об иных берегах океана?
Треск дерева и стон железа стали ему ответом. Буря пришла — и пришла много раньше, чем ждали.
Волна хлестнула прямо в стекла. Верхней каюты пятирядного корабля. Темнота сгустилась почти мгновенно.
Фаразон поднялся из кресла раньше, чем сам понял, что делает. Ох и тяжело было принять, что ты больше не капитан, не мореход, что с кораблем справятся без тебя, а тебе осталась доля больше и тяжелей.
Саурон на мгновение прикрыл глаза и во вспышке молнии за окном сам показался тенью, плоским силуэтом на фоне мира вокруг.
— Из чего только вы построили этот корабль! — сказал он внезапно. — Ничего не разобрать. Дай мне подняться на воздух, король. Может, я смогу что-то сделать… конечно, — он чуть опустил голову в том, что сошло бы за кивок, но никак не за поклон, — если ты позволишь.
Фаразон сунул руку в рукав и достал небольшой резной ключ. Железо простых кандалов еще в Умбаре сменила лучшая сталь королевских кузниц, и браслеты не заковывались наглухо, а запирались хитрыми замками, ключ от которых был только один.
— Вот ключ, — начал было Фаразон.
Саурон вскинул брови и просто шагнул из кандалов. Поднял руки, развел в стороны, будто не было короткой цепи между браслетами.
— Оставить браслеты? — спросил он ровно. — На будущее?
— Зачем? — удивился Фаразон. — Снимай.
— В самом деле… — пробормотал Саурон. — Зачем.
Он тряхнул головой и положил разомкнутые оковы на стол.
Облака неслись быстрее птиц, темные, грозные. Грохот волн был такой, что Фаразон не услышал сам себя, когда крикнул остальным — назад! — махнул рукой, и, схватив страховочный линь, кинулся на палубу сам — за колдуном. Особо отметив тех — кто не послушался, кто сам рванулся за королем в шторм.
Ливень шел со всех сторон, так непредсказуемо менялся ветер. Фаразон промок мгновенно, насквозь — это было неважно.
Саурон обернулся на бегу, что-то крикнул сам — Фаразон показал на ухо, глаза Саурона осветились пониманием и холодный, чистый голос прозвучал совсем близко, заглушая ветер и волны.
— Оставайся внутри!
— Не указывай мне! — мгновенно огрызнулся Фаразон. — Не твой корабль и не твои люди!
— Опасно, опасно… — протянул Саурон, замолкая. — Я запомню.
Он подтянулся, перескочил на одну из лестниц, пробежал до самого борта, и замер так, высматривая что-то в воде.
Фаразон повернулся и увидел — гигантскую, непредставимую волну, летящую на его замечательный флагман.
Саурон вскинул голову, прижал обе ладони к горлу и крикнул, голосом низким настолько, что показалось — отдается в костях черепа.
Имя. Призыв. Внимание.
Оссе… — эхом.
Чудовищная волна, грозившая захлестнуть корабль, дрогнула и осыпалась ледяным крошевом.
Тут же воздвиглась еще одна — ниже, плеснула о борт.
Капитан у рулевого колеса не растерялся, Агларрема разворачивалась — медленно, но не теряя управления.
Тишина упала пологом. Ливень и рев бури остались за кормой. Здесь — было тихо. Сквозь тучи пробивались отдельные лучи солнца.
— Око шторма, — потрясенно сказал кто-то за спиной.
Фаразон взбежал на капитанский мостик. Нуфарат глянул на него страшно, но не выпустил центральный штурвал.
Темная фигура на фоне волн. Голос, как гул пламени в большом очаге. Длящийся разговор, не желающий складываться во внятные человеческому уху слова.
Вопрос.
Зачем… люди — корабли — зачем?..
В волнах соткалось лицо и тут же исчезло под зыбью.
Второй голос, сам как морской прибой, грохочущий, гневный.
Ответ. Неправильно. Не так. Не должно быть.
Снова. И снова.
Отказ. Повеление…
…благодарность?
Фаразон нахмурился. Ему показалось — стоит протянуть руку, сосредоточиться — и он поймет больше, чище, сможет отделить оттенки от базовых тонов...
Саурон оглянулся. В глазах полыхнуло солнце — и Фаразон провалился глубже.
…нет людей, нет кораблей, нет цепей — только шторм, только осколки, щепа, все пойдет на дно, идем, идем со мной, я приведу тебя обратно, Артано, к твоим берегам, никто не посмеет — больше, не будет — суда Великих, не придут молчаливые, прячущие лица, в багровых одеждах, не подхватят тело, не унесут…
…молчание…
…идем, идем, никто не поверит, что я — помню, что я — еще я, что могу желать, могу сделать, уже почти — только море, только ярость, только шторм, но идем же, я помню — я не решился тогда — я помогу — сейчас…
…нет. Моя воля. Иду — сам. Один. Уходи. Благодарность — но оставь людей, оставь корабли. Уходи!
И с шелестом отступает волна. Скоро — развеивается водная пелена вокруг, расходятся стены шторма, вот видны на водной глади — другие корабли, потрепанные, побитые бурей. Из-за туч выступает солнце — а к людям возвращается дар речи.
— А! — выдохнул капитан Нуфарат восхищенно. — Зигур! Колдун, ну колдун!
«Ничего никогда не бывает просто», — мрачно подумал Фаразон, глядя на то, как Саурон отворачивается от моря и сходит по натянутому канату вниз, на их уровень палубы. Так быстрее, ближе — и да, эффектнее, и тишина плывет вокруг корабля, пока колдун идет по канату, темным силуэтом на фоне солнца, будто забыв об ожидающих его зрителях, доходит до конца и спрыгивает вниз на два человеческих роста.
Саурон на мгновение коснулся ладонью палубы и тут же выпрямился, отбросил назад волосы. Улыбнулся.
И Фаразон заметил, как невольно дернулись те из команды и стражей, кто поддался, кто захотел — улыбнуться в ответ. Те, кто еще месяц назад на одно упоминание имени Саурона кривились, как от кислого винограда или делали отвращающий знак.
— Доволен ли король? — спросил Саурон хрипло и склонил голову в том, что, видимо, представлял себе как поклон.
«А может, надо было послушать эльфов?», — спросил сам себя Фаразон. Вздохнул мысленно.
— Да, — сказал король и кивнул. — Какую награду тебе пожаловать… слуга?
Впервые — назвав на людях. Впервые — обозначив статус.
— Вина бы горячего, — легкомысленно ответил Саурон и закашлялся. — Голос сорвал. Ненавижу этот язык.
16.02.2014 в 20:15
Пишет WTF ChKA 2014:WTF ChKA 2014. Level 3: Тексты R — NC-21. Миди: Продолжение-2
URL записиНазвание: Искаженные (продолжение)
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: миди, 23000 слов
Пейринг/Персонажи: Ар-Фаразон, Ар-Зимрафэль, Саурон, Девять
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: Времена последнего короля Нуменора. На что можно пойти, чтобы защитить свой народ?
Примечание: AU
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 — работа "Искаженные"
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: миди, 23000 слов
Пейринг/Персонажи: Ар-Фаразон, Ар-Зимрафэль, Саурон, Девять
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: Времена последнего короля Нуменора. На что можно пойти, чтобы защитить свой народ?
Примечание: AU
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 — работа "Искаженные"
3269 год Второй Эпохи
Арминалэт, Замок Королей
Если не уверены, что именно занимает мысли Короля, можно попробовать послушать их беседу с Князем Андуниэ. А лучше — посмотреть издали. Важно не то, о чем они говорят. Важно — как.
Афанузир сын Адунузира… или, как он с облегчением стал открыто называться во времена Короля Тар-Палантира — Амандиль, сын Нумендиля.
Старый друг… Такой старый, что уже даже непонятно, друг ли.
Жестом указав стражнице, где остановиться, королева Мириэль приблизилась к ограждению верхней террасы. Супруг улыбнулся ей одними глазами, а стоящий спиной Амандиль взмахнул рукой и продолжил, не замечая.
— Чьи, думаешь, люди, сожгли пол-яруса в Городе Мертвых? Если ничего не предпринимать, люди начнут думать, что король — одобряет! Народ начинает отворачиваться от предков! Что дальше — вытаскивать отцов и дедов из гробниц и сжигать посреди центральной площади?
Фаразон протянул руку и Амандиль не стал продолжать, заметив королеву.
«Чьи, думаешь, люди…» — устало подумала Мириэль, улыбнувшись обоим.
Солнце уже село, но Замок весь светился огнями.
Разговоры сливались в жужжащий гул, пахло цветами и немного — дымом от фейерверка. Мириэль отстраненно понадеялась, что хотя бы этой ночью не будет поединков — вельможи уже прознали, что государь Ар-Фаразон подумывает о том, чтобы выживших сразу отправлять в колонии. Сражаться не стали меньше, но тела прятали теперь лучше и опасались свидетелей.
Молчание было неожиданно дружелюбным — по сравнению с недавней беседой. Показалось, будто ненадолго расступились воды памяти, и перед внутренним взором встал совсем другой весенний праздник — вот высокая зала в Малом Дворце, вот спутник Мириэль — молодой князь в серебристом плаще и жемчужных браслетах приветственно машет кому-то — и поворачивается к ней — говорят, вы до сих пор не знакомы? беда, когда из-за разногласий отцов страдают дети… смотри, Мириэль, это друг мой Фаразон, твой двоюродный брат!
— Помните, — тихо спросила Мириэль, — тот май? Охоту и праздник в Малом Дворце?..
Амандиль улыбнулся задумчиво.
— Да, — так же тихо сказал Фаразон. — До того, как.
И воспоминание хрустнуло, как ветка под каблуком.
До того, как отец стал Королем.
До того, как из всех близких остались только эти двое.
До того, как.
Над гамом толпы взвился неприятный насмешливый голос, разбивая чары. Люди внизу откликнулись хохотом, кто-то еще оскорбленно закричал в ответ.
— Госпожа моя, — со вздохом сказал Фаразон, — будь добра, посмотри, кого — там, на нижней террасе — сегодня собрался сожрать мой советник. Не хочу посылать стражу распугивать придворных без повода.
— Я бы сказала, — сухо ответила королева, придерживая вскинувшегося Амандиля под локоть, — что юному Исильдуру надо поучиться внимательнее выбирать противников. А тебе, мой король, неуместно так откровенно наслаждаться неудачным положением древнего Дома. Убери с лица это выражение.
— Ах, — сказал Фаразон. — Я пристыжен. Амандиль, друг мой, ты же прощаешь меня?
Амандиль дернул головой устало. Видно было, что происходящее вокруг занимает его достаточно мало.
— Государь знает, мой внук горяч сердцем, но не имел в виду дурного. Не знаю, как он ввязался в спор… но уверен, он покажет себя достойно. Юность — не порок.
— О, — с интересом спросила Мириэль, — а он всерьез — достает меч?..
Мужчины обернулись одновременно.
А ведь начиналось все безобидно.
— А что здесь делает раб? — звонкий девичий голос прозвучал с таким недоумением, что Налмек сразу понял: будут бить. И зачем он полез на этот этаж? Подождало бы письмо пол-ночи…
Голос красивый — значит, молодая госпожа точно не одна, а с молодым господином. И хорошо, если с одним.
Налмек обернулся, склонился почтительно — ну конечно, его всегдашнее везение — девица не просто с молодыми господами. С молодыми господами в черном и серебре.
— Благородная госпожа, — очень ровно сказал Налмек, не распрямляясь — может изволить заметить, что недостойный — не раб, а вольноотпущенный. Здесь недостойный ожидает с прочими вестниками возможности передать послание своему господину…
Жемчуг и бриллианты, с тоской подумал Налмек. И меч на поясе у парня — а это только для высших вельмож. Точно будут бить. А отбиваться — нельзя.
Высокий юнец с вышитым на груди Древом ухватил его за подбородок, вздернул лицо вверх. Засмеялся.
— Вы только посмотрите! Рыжий, смуглый, да весь в пятнах, будто дикий кот!
— Не болен ли он, — опасливо сказала девочка.
Юноша прищурился.
— Болезни низших нам не страшны. Э, а что это у тебя на лбу, червь? Ройкас, гляди-ка, может и впрямь?
— Это не болезнь, — усмехнувшись, сказал второй, постарше, в более скромной одежде и без меча — это, княжич, клеймо сводили. И весьма искусно — смотри, верхние линии уже не различить. Еще полгода-год — и вовсе чисто будет. Чей это раб, интересно, что может позволить такого дорогого лекаря?
— Ты слышал вопрос? — недовольно сказал юнец с мечом.
Шея уже затекла от неудобного положения, но Налмек не решался пошевелиться. Андунийский княжич… это будет похуже кусающегося угря из низовьев реки.
— Недостойный — из людей господина королевского советника Зигура…
И страха надо показать побольше. Дескать, я человек маленький, какой с меня спрос. Все позабыл, дурень Налмек, надо еще в голос вот так дрожи подпустить. Как же господин тогда выразился?..
— Господин королевский советник… не одобряет изуродованные лица у ближних слуг. Велел недостойному свести клеймо.
На самом деле — просто накрыл лицо Налмека ладонью, так же бесцеремонно, как этот мальчишка. Хмыкнул, потом сказал, что быстро такой ожог не убрать, но быстро и не надо — может вызвать подозрение. Велел купить по списку трав, а через пару дней выдал склянку с серой тягучей мазью. Прошло меньше года, а различить шрамы уже можно было только вот так, вблизи.
Андуниец быстро убрал руку, сорвал и отбросил перчатку.
— Ты служишь черному колдуну? — девочка распахнула глаза, отступила на полшага.
«Совсем ведь маленькая», — с тоской подумал Налмек. Лет пятнадцать высокой госпоже, не больше. Обрядили в шелка, вытащили на празднество. Невеста? Или сестра какая-нибудь… но парень рад стараться, распускает перья.
— Не бойся, госпожа Нари, — княжич картинно положил руку на меч. — Исильдур, сын Элендиля, сына Амандиля, Князя Андуниэ, не даст тебя в обиду. Впрочем, этот человечек способен только пресмыкаться… как и его господин.
Налмек не удержал лицо.
— Что такое? — насмешливо спросил княжич, — неприятно слышать правду, раб?
Слова пришли сами.
— Недостойный думает, — робким голосом сказал Налмек и сделал лицо поглупее, — что если бы господин королевский советник был здесь, разговор бы, наверное повернулся по-другому. Ой, благородный господин перчатку уронил… Или господин это специально? Господин боится прикасаться к недостойному, теперь, когда господин знает, кому недостойный служит?
— Что ты только что сказал сыну наследника Западного Дома? — после недолгого молчания ошеломленно осведомился названный Ройкасом.
Рядом кто-то засмеялся. Налмек скосил глаза — вокруг уже не было вестовых и слуг, зато подтягивались другие гости. Разодетые, уже изрядно навеселе. Кажется, они ждали, что именно теперь сделает андуниец.
Княжич Исильдур моргнул и ошеломленно потянулся к Налмеку.
— Да я тебя, червь, — прошептал он хрипло. — Своими руками.
В глазах у него было — совсем несмешное. Налмеку показалось, что отсветы цветных фонарей моргнули красным, потянулся откуда-то факельный чад, тень за спиной княжича раздалась в плечах.
— Если раб забыл свое место, — низким, не своим голосом сказал Исильдур, — нужно ему напомнить. Держи его, Ройкас.
Налмек попробовал увернуться, но княжич отвесил ему оплеуху и бросил прямо в гостеприимные объятия Ройкаса.
— Вырежем тебе новый знак. — тем же голосом продолжил Исильдур, потянувшись за кинжалом. — Какое право Зигур имел разрешать или не разрешать стереть клеймо? Раб ведь не может объявить другого раба свободным!
— Интересная трактовка древней вассальной клятвы, — насмешливо сказали из-за спин. — Как я понимаю, княжич Исильдур, чьи предки приносили Королю такую же, — себя тоже назвал рабом?..
Зигур прошел сквозь толпу так, будто вокруг вообще никого не было.
Ухватил Налмека за шиворот, развернул к себе. Внезапно получилось, что Налмек с одной стороны, а андунийцы — с другой. А между ними — господин королевский советник.
— Мое письмо, — сказал он. — Тебя только за смертью посылать, слуга.
В голове у Налмека прозвучало огорченное:
Не ожидал от тебя такой глупости.
Налмек понял.
Поклонился, протянул вчетверо сложенный лист.
Зигур не глядя убрал письмо в рукав, после чего с силой толкнул Налмека в толпу.
— Пошел вон, — так же сухо сказал он и обернулся к княжичу Исильдуру.
Налмек нырнул за первый ряд людей и обернулся тревожно.
Дожидайся у моей башни. Постарайся не дерзить никому из островитян хотя бы до утра.
Княжич Исильдур выхватил меч и заслонил девицу Нари.
Зигур навис над ними огромной черной тенью, но никто не спешил на помощь — люди смеялись, перебрасывались обидными шутками, до Исильдура долетело ленивое: «Верные опять… ну да чего вы хотите…» «Слышали? Нимрузир уплыл к эльфам. Зачем? Ну, видимо, в соответствии с именем, вот сын и бесится…»
— Я… — сказал Исильдур отчаянно, и ему показалось, что тридцать поколений предков одобрительно кивают ему, — Я вызываю тебя на поединок, Саурон!
— Это похвально, — лениво сказал колдун. Лениво-то лениво, но глаза у него были внимательные, злые. — Однако, есть несколько препятствий. Во-первых, если мне не изменяет память… сколько тебе лет, княжич?
Разговаривать с колдуном было мучительно. А ведь дед, помнится, предупреждал.
— Допустим, шестнадцать, — буркнул Исильдур.
— Не дерусь с детьми, — сказал Зигур. — Скучно.
Исильдур крепче сжал меч. Он был потомок высокого рода… формально колдун был прав — взрослым княжич будет считаться только через восемь лет.
— Однако, — продолжил колдун, — на будущее: что именно я успел тебе сделать, потомок князей Андуниэ?
— Ты — враг, — сказал Исильдур. — Ты портишь все, к чему прикасаешься.
— Я вижу, — улыбнулся Зигур, — княжич предпочитает всему остальному — чтение старых, плесневелых книг. Печально… а я-то думал, Западный Дом — воины и мореходы.
— Я — воин, — сказал Исильдур.
— Тогда, — заметил Зигур, — скажи мне, воин, если бы мы и впрямь сошлись в бою — что стало бы для тебя основной сложностью?
Исильдур сам не заметил, как начала отступать ярость. С каждым словом мир будто становился холодней, дышать тоже стало легче и ответ — ответ было просто найти.
— То, что ты — злой колдун и своими чарами можешь слишком много, — мрачно сказал Исильдур. — Значит, атаковать надо внезапно. И колдуешь — словами, значит, бить — в горло.
С каменным выражением лица Зигур выбросил вперед руку и похлопал княжича по макушке. Исильдур не успел не то, что увернуться, заметить движение.
— Теперь ты тоже испорчен, — заметил колдун. Толпа вокруг взорвалась хохотом.
Исильдур стиснул зубы.
— Нет, сын Элендиля Высокого, — сказал Зигур, покачав головой. — Неожиданная сложность в том, что я выше. На два фута. Крупнее. Сильнее. У меня руки длинные, наконец.
И снова движение вышло незаметным. Исильдур отшатнулся, но колдун уже стоял у него за спиной.
— Смотри, — сказал Зигур, наклоняясь. Одну руку положил Исильдуру на плечо, другой плотно обхватил запястье. — Вот так.
Исильдур сам не понял, что произошло — просто показалось невозможным двинуться как-то по другому. Он почти упал на одно колено в выпаде, тут же ударил еще раз — никогда он не был так быстр в бою.
— Бить надо в ноги, — прошептал колдун. — По руке, держащей оружие. В щели доспеха. Ну а если вы вдруг сражаетесь на ступенях лестницы или на склоне, и тебе повезло оказаться выше — тогда можно и в горло.
С последними словами Исильдур чуть не упал, так точно и далеко пришелся удар, выворачивая в неестественном напряжении все тело.
Зигур одним движением сместился в сторону, отпуская Исильдура. Покосился на завороженную, молчащую толпу. Протянул руку требовательным жестом и Исильдур почему-то отдал ему меч. Зигур повертел в руках прадедовский клинок и усмехнулся. Согнул слегка.
— Но, конечно, — добавил он буднично, — в том числе я — «злой колдун и многое могу».
Меч задрожал в его пальцах, треснул у рукояти.
Зигур швырнул к ногам Исильдура обломки оружия и издевательски поклонился.
— А теперь, — сказал он, разворачиваясь, — прошу меня извинить. Судя по вон тем решительным стражам, пробирающимся сквозь толпу, Король призывает меня к себе.
***
— Князь Амандиль оскорблен твоим обращением с его внуком, — улыбаясь, сказала королева Мириэль.
Зигур пожал плечами.
— Учитывая, что он чуть ли не бросился на меня сам… думаю, теперь он будет сначала думать, а потом тянуться к мечу. Особенно посреди многолюдного праздника.
— Я соглашусь, — сказал король. — Оружие князьям и их потомкам даровано не для пустых драк. Наследник древнего Дома должен быть более осмотрителен.
Князь Амандиль неохотно кивнул.
— Я думаю, — сказал Зигур, — княжич Исильдур проведет следующие несколько лет среди воинов своего отца, и, возможно, научится жить своей головой, а не эльфийскими сказаниями.
— Это доблестное прошлое наших предков, — холодно сказал, не сдержавшись, Амандиль. — Ты, колдун, принижаешь летописи только потому, что о тебе там тоже есть упоминания — и отнюдь не самые лестные.
— Я вообще не люблю, когда молодые люди чрезмерно цепляются за предания о прошлом, — отрезал Зигур. — Безотносительно моей в них роли.
— Проиллюстрируй свою точку зрения, — сказал Фаразон.
— Если король желает, — неохотно сказал колдун.
Король желал.
— У меня, пожалуй, есть одна схожая история…
Зигур невежливо подпер голову рукой и изучал серебряную тарелку. Кажется, чеканка интересовала его больше еды.
— Надеюсь, — сухо спросил Фаразон, — она подходит для застольной беседы… а не как в прошлый раз?
— О, — Зигур улыбнулся без тени веселья, — там даже никто не умрет. Всего лишь небольшое... столкновение взглядов на мир.
— Зигур, — произнесла королева Мириэль, — мне интересно, когда-нибудь ты не найдешься, что ответить?
— И эту редкую ситуацию, моя королева, данная история раскрывает тоже.
Колдун выпрямился в кресле.
— Это история о героическом прошлом, — начал Зигур и дружески кивнул князю Амандилу, который с трудом удержался от того, чтобы не скрипнуть зубами. — Представьте себе благородного юношу без средств к существованию. У него есть меч — оставшийся от предков, но довольно неплохой, у него есть конь — так себе, есть книга преданий и голова — довольно светлая, кстати, голова — которая набита тысячью героических легенд. Сражения… доблестные воины, идеалы, за которые стоило умирать, сказки — и правдивые былины — о волшебстве и пророчествах, о великой любви и о том, что превыше смерти. Одна проблема — его страна не вела больших войн уже больше двух тысяч лет… и не очень-то интересуется делами соседей.
Фаразон поднял одну бровь и посмотрел на колдуна. Зигур взглянул в его сторону и продолжил.
— Наш герой никому не нужен. Он может стать — да кем только не, все пути открыты перед ним. Он может продать свой меч и получить столько денег, что хватит трем поколениям его детей. Может стать художником, кузнецом, ткачом или ювелиром, ученым, сказителем или земледельцем. Но мы помним — в его голове тысяча героических легенд, а древняя книга и меч, конечно, при нем. Что же он делает?
Зигур выдержал паузу.
— Он выбирает самую смутную и не очень-то радостную главу в книге, сверяется с ней, и отправляется в большой мир. Он ищет — одного из тех, кто когда-то, согласно преданиям, стоял у истоков этой замечательной страны. Кого-то, кому, конечно, нравится думать, что там, наверное, все довольно неплохо, но у кого есть и другие дела. И, между прочим, кого-то, про кого в этой книге написаны не очень-то приятные вещи. Героические… возможно. Но не приятные.
— Под рукой Тени нет и не было процветающих стран, — тихо сказал Амандиль.
— Можете представлять нашего благородного юношу орком из дикого племени, князь, — легко отозвался Зигур. — Вы все равно их в жизни не видели. Таким… зеленым. С клыками. Но непременно — с книгой!
Королева, не сдержавшись, улыбнулась.
— Продолжай, — велел Фаразон заинтересованно. — Этот кто-то, кого ищет рыцарь — это ты?
Зигур кивнул.
— Жизнь полна совпадений, — легко продолжил он, и описал в воздухе круг бокалом. — Наш рыцарь, после долгих скитаний, находит объект своих поисков, этого… легендарного героя. Волшебное существо… — Зигур хмыкнул. — В совершенно неподходящем месте.
— Над трупами в какой-нибудь сожженной деревне? — предположил Амандиль сухо.
— Я не жгу деревни, — сказал Зигур и посмотрел на князя Андуниэ тяжело.
— Исключительно города, — сказал король. — Но кто без греха.
Колдун опустил взгляд в тарелку.
— Он находит меня в довольно неприятной и скучной таверне неподалеку от большого рынка, в одном из городов, чье название ничего не скажет просвещенным жителям Острова. Там, где я, признаться, сижу и жду определенного события, с которого минуло уже столько лет, что это тоже не заслуживает внимания. И наш герой ухитряется — меня узнать. В драном плаще, запыленного, подозрительного чужака за пустым столом в углу — он узнает меня моментально и безошибочно по иллюстрации в книге. Что я могу сказать… хорошие тогда были художники. Наш герой кидается ко мне и, конечно же, вываливает всю свою историю поисков, размахивает мечом, книгой, и готов, так сказать, на все. Отвечаю на вопрос — да, госпожа королева, именно тогда я сидел и не мог — от всей души не мог понять, что вообще происходит. Не смейтесь!
— Ты взял его на службу, как он хотел? — спросил Фаразон. — Нет, нет… подожди…
— Я вывел его на задний двор, — сухо сказал Зигур и поставил бокал, так и не сделав ни одного глотка. — И предложил забыть, что он меня видел. Когда мальчик отказался, я сломал ему левую руку, бросил пару монет на лекаря и ушел.
— Но почему? — спросила Королева удивленно. — Зигур… ведь он был готов стать твоим слугой добровольно и служил бы, наверняка, преданно?
— Мне? — Зигур засмеялся. — Я — был ему не нужен. Он шел за рисунком в книге, за легендой, про которую он даже не был уверен, правдива ли она. Его голова была забита фантазиями, к которым я имел самое отдаленное отношение. Если это утешит Королеву, через дюжину лет он пришел ко мне снова. Ко мне! И до сих пор — один из лучших воинов под моей рукой. Хонахт из рода Совы…
При последних словах колдун повернул голову и снова взглянул на князя Амандиля. Колдун не улыбался.
— Героическое прошлое, — тихо закончил Зигур, — это прекрасно. Но тот, кто живет только прошлым, не имеет надежды на будущее. Впрочем, я полагаю, князь Андуниэ это прекрасно понимает.
— Почему было не сломать меч? — спросил Фаразон позже. — У тебя весьма убедительно выходит.
— Я же его и ковал, — буркнул Саурон. — Свои вещи ломать — ненавижу.
3290 год Второй Эпохи,
Арминалэт, Замок Королей.
Если не знаете, где ваш царственный супруг проводит ночь — ищите Зигура.
Если не уверены, в каком углу огромного дворца у вас нынче предпочитает обитать господин королевский советник — спросите старшую служанку, куда последний раз относили красный харадский кофе. Эту дрянь король пьет исключительно во время разговоров с колдуном. Как говорит сам король — «Горький до изумления. Замечательно прочищает мозги».
Если вы отчаялись на четвертом кабинете, проверили верхнюю галерею и даже крышу Зеленой Башни — и у вас уже отваливаются ноги, потому что не поручать же слугам посреди ночи искать короля — пока слуги вернутся обратно, короля уже нужно будет искать заново… что же, у вас всегда остается одна из фамильных реликвий.
Правда, Мириэль иногда испытывала смутное сомнение, используя Зрячие Камни таким образом — но что поделать, если вы с детства знаете — да, темный хрусталь опасен, но все в Арминалэт опасно для тех, кто не умеет — велеть, для тех, кто твердо не знает, что именно — желает найти. Мириэль умела. И знала.
Она вздохнула и распахнула узкую дверь — тайный коридор был короче и удобнее долгого охраняемого подъема.
И замерла, разглядывая комнату с высоким потолком и встрепенувшегося человека в кресле.
— Драгоценный муж мой, — выдохнула она и набрала воздуха в грудь. — Для того ли я показывала тебе, как обращаться с Камнями, чтобы ты и день и ночь проводил здесь?..
Голос ее упал, когда она заметила третьего в комнате.
На узком неудобном табурете — Мириэль помнила, как легко с него упасть — у высокого постамента — застыл, опустив голову, Зигур. В ладонях он сжимал каменный шар — в его руках тот казался маленьким.
— Ты, — сказала Мириэль. — Доверил Зигуру — палантир?
Из-под пальцев Зигура полыхнул слабый отсвет пламени и колдун склонился еще ниже, не замечая происходящего вокруг.
Государь Ар-Фаразон покосился на разъяренную государыню Ар-Зимрафэль и молча плеснул себе немного остывшего кофе. Выпил залпом, встал, учтиво указал на освободившееся кресло, и обреченно произнес.
— Садись, госпожа моя, и давай поговорим…
***
— Представим сцену.
Глубокий, безупречно поставленный голос вспорол тишину.
Как кистью по ткани — метнулась мысль. Намечая углы и плоскости, задавая — пространство.
Встали высокие арки белого свода. Колонны — идеальный, до блеска отшлифованный мрамор, под ногами — гладкие плиты, беспросветная мгла между колонн.
— Да будут действующие лица, — с тихой иронией продолжил тот же самый голос.
Ступил в круг света — высокий, прекрасный собой юноша. Узорный бриллиантовый обруч в темных волосах. Белые, шитые золотом, драгоценностями украшенные одежды тянутся по полу. Тяжелые перстни — филигрань и невероятно чистые камни.
Но — холодный и строгий взгляд. Но — сильные, умелые руки, уверенные движения, гордый разворот плеч.
Дрогнули брови, мелькнула — легкая улыбка.
— Не хочешь сам? — спросил безмятежно. — Тогда не обессудь.
Из мглы между колонн как щипцами — проволоку — подхватил, вытянул, мгновенно сцепил в каркас, оплел темнотой и пламенем — и вот встал, опершись плечом о колонну — второй.
Искаженное, неправильное отражение. Непроглядно черные одежды — ни пылинки, ни волоска, мерцает серебряное шитье, тяжелый темный плащ на плечах закреплен фибулами с волчьими головами. Без отпечатка возраста лицо, резкие, острые черты — если присмотреться, очень схожие с тем, кто в белом. Серебряный обруч, на поясе — кинжал. Глаза закрыты, лицо спокойно, как у спящего.
Юный, безупречный. Фальшивый, как и все вокруг.
— Мой драгоценный брат, — с улыбкой продолжил тот, что в белом, — конечно, знает, насколько сложны Зрячие Камни, как опасны — для живущих, и непредсказуемы — для нас. Как мала вероятность случайно столкнуться с чужим сознанием… и как просто, владея одним из Камней — перехватить внимание другого.
— Курумо, — сказал тот, что у колонны, не открывая глаз.
Курумо нахмурился.
Голос — не подходил. Ровный. Тихий. Равнодушный.
— Ты — трепло.
— Артано, — любезно откликнулся Курумо, — а ты грубияном как был, так и остался. Теперь давай оставим эпитеты для личной встречи и побеседуем.
— Я не люблю это имя, — заметил второй.
— Я знаю, — нежность в голосе Курумо была почти искренней. — Как тебе пространство вокруг? Я долго учился создавать правдоподобные видения внутри Камня. Ну же, взгляни! Неужели не любопытно?
— Взглянуть — и вложить собственное понимание? Нет, и не благодарю за предложение. Где ты раздобыл Камень?
— Много их сотворил Феанаро, — рассеянно ответил Курумо, не отрывая от брата внимательного взгляда. — Но не следил, кому отдает несовершенные образцы. Да и взял с собой отнюдь не все. А ты?..
— Воспользовался предложением нуменорского государя.
Курумо вскинул голову — отбросив и ласковый тон и иронию — спросил серьезно и холодно:
— Потому я искал встречи. Ты обезумел, Артано? Что ты делаешь на Острове? Хочешь увидеть Валинор до срока? Избегнув приговора один раз — зачем сам обращаешь на себя взоры?
— А, — сказал второй, — больше ничего не привлекало внимания… Великих до того? Только лишь милый их сердцу Аман? Все прочее же — недостойно их беспокойства? Что же, они не разглядели тварь, свившую гнездо в самом сердце созданного ими же Острова, но мгновенно увидели здесь — меня?
— Много труда они вложили в Андор…
— И сотворили — что именно? Что сломали, что оно смогло войти — и остаться?
Глаза Курумо чуть заметно расширились.
— Вот что ты ищешь, — чуть удивленно заметил он. — Раз за разом заглядываешь в Камень, пытаешься спуститься к границе времен… Я думал…
Невысказанное повисло в воздухе.
— Нет, — ответил второй так же тихо. — Я не искал того видения на стыке эпох, о котором ты подумал вначале. Что мне в нем? Ни пользы, ни радости, ни знания. Оставь, Курумо, не поминай ушедших. Расскажи мне о творении Андора, расскажи о тенях в тумане, Курумо, если и впрямь желаешь помочь — или промолчи и забудь, что встретил меня.
Без единого звука — ни шелеста ткани, ни тихого перезвона украшений — Курумо скользнул ближе, вглядываясь — до рези в глазах — в опостылевший за века, застывший когда-то в памяти образ.
Хотел — сказать иное. Ко всему готов был — к презрению, к гневу, может, даже к радости. Но от равнодушия в голосе брата слова — хлынули сами.
— Что я слышу! — почти пропел он. — Фаэрни Ортхэннэру не важен драгоценный Учитель! Нет от его последнего часа фаэрни Ортхэннэру ни пользы, ни радости, ни знания. Ну кто бы посмел подумать! Воистину, дитя духа — старший, самый преданный ученик!… Неужели ты меняешься, Артано? Или нет, не меняешься, и тебе все так же нужен король — и даже король Острова сгодился?..
— А майа Курумо, — тяжело сказал Ортхэннэр, отступая от колонны и открывая глаза, — что, собрался судить о преданности? Ну надо же.
— Ах, — ответил Курумо, растянув губы в улыбке — а вот, наконец, я вижу — правду.
Безвременье задрожало под взглядом Ортхэннэра.
Осыпалось серебряное шитье, поблекла чернота одежд, погрубела, постарела ткань. В длинных волосах блеснула седина, лицо расчертили незаметные морщины.
Огляделся неторопливо — пополз трещинками мрамор колонн, пол под ногами стал не просто гладким — скользким. И даже тьма несозданного заколыхалась от сквозняка, будто занавесь в дверном проеме.
Двое — такие схожие, такие разные — сдвинулись одновременно в сторону, медленно — будто в начале поединка. Шаг по кругу, другой — снова замерли, не отводя взгляда.
Порывом ветра, холодом нездешней метели рванулась мысль, точная, как стрела.
Раскаленным песком, жаром пустыни дохнуло — вспыхнули глаза второго, ударил в ответ, вступил в беседу, от которой отказался в начале.
Отозвалось под сводами эхо. Разлетелись по углам осколки смыслов, задребезжали об пол разбитым стеклом.
Ненависть? Жалость? Что? Что?! Отвечай!
Ненавидел. Было. Прошло.
Твоя вина, моя вина, вина — того, другого…
Предопределено.
Замысел.
Не было бы тебя, было б что-то еще.
Он простил тебе, значит и я… мог бы.
Попробовать.
Какое благородство… какое всепрощение! Не было б меня… вот как?
Сам-то себе — простил?
Курумо вздрогнул, отшатнулся, пропустив удар.
Повел плечами, опустил руки, вытянулся весь — как змея перед броском.
Не принял обратно. Всем дал выбор — и только мне — нет!
Выбор есть всегда.
Не дают — бери сам.
В глазах Ортхэннэра — сияющая сталь. В глазах Курумо — ночной лед.
Уже нет! Если нет — Ушедшего, то не узнать, не выбрать, не понять, чего хотел, каким — мог стать. Как можешь — ты, какое имеешь право — говорить так — говорить вместо Него? Если Его — нет? Если Он покинул тебя точно так же!
— Но он никогда меня по-настоящему не покидал, — произнес вслух Ортхэннэр со странной, горькой улыбкой.
Черная ярость поднялась внутри, рванулась наружу, обрушилась — волной.
…сияющее марево в воздухе, медный вкус крови на губах, перед глазами пляшут радужные всполохи — черная фигура медленно, не оборачиваясь, шагает в — никуда, в серую пелену, без света, без тьмы, за порог…
Лицо исказилось от непереносимой горечи, но он не прекратил говорить.
— Шагни за порог, взгляни — вот мир, безграничный и цельный, наполненный его музыкой, и нет вещей великих и малых — каждая песчинка — и его творение тоже…
…налипший песок сверкает на солнце, дробится алмазными отсветами, превращая в царские облачения — окровавленные лохмотья. Оковы — будто драгоценные браслеты, кровь — рубиново-яркая, живая — сочится из свежих и старых ран, стекает с пальцев, пропитывает одежду…
Почему же второй никак не может замолчать!
Оперся спиной о колонну, склонился под тяжестью чужого воспоминания — так легко становящегося — своим.
— Зимний ветер поет его голосом, из-за его дара — сменяются сезоны, везде и вокруг — не затихает его песня, его волей — горит огонь и идет время, по его видению — живет Арта…
И Курумо шагнул еще дальше, еще ближе, пытаясь объяснить этому глупцу.
…в пальцах — длинный острый шип, раскаленный докрасна, в ушах — голос Владыки Мира — да будет ослеплен и ввергнут во внешнюю тьму!
Перед тобой — на коленях, голова запрокинута на наковальню — двое удерживают за плечи и волосы. Так ли ты представлял вашу встречу?.. Помни теперь, помни до последнего дня, до мельчайшей детали — кровь и тихое шипение металла, переливы цвета, запах горящей кожи, окровавленные провалы глазниц, прокушенные губы, внутри — бьется крик, не разобрать, кто палач, а кто жертва, шепот — «Ирни…»
Ортхэннэр побледнел еще сильнее, пошатнулся, тьма плеснула из-за колонн — и он рассыпался ворохом углей в ночном костре…
Погасли во мраке белые своды, распался на блики и пятна света блистающий образ Курумо.
И на самом краю Курумо замер, услышав — задыхающийся, непреклонный голос.
— Никогда. Не покидал. Смотри!
Река образов смела последние барьеры между двумя сознаниями.
Незнакомые, непривычные…
Люди. Мужчины и женщины, старики и дети, воины, крестьяне, вожди и рабы — подлые, добрые, яростные, отстраненные и счастливые, сражающиеся до последнего и бегущие от опасности… Вечное противоречие, неизбывная загадка, мятущийся дух и скорая смерть, непередаваемо яркая, прекрасная — жизнь.
До последнего кусочка знакомые — и чужие, величайшее из творений Ушедшего, воплощение его, последняя — и самая первая — песня его. В каждом…
В каждом человеке — всегда, неизбежно!..
Курумо открыл глаза посреди мастерской. Уронил руку с Камня. Вышел на балкон башни, огляделся слепо. Недвижимый, благословенный Валмар, земля, менее всего тронутая скверной…
— Средиземье, — с сомнением попробовал Курумо на вкус слово, могущее стать ответом. На мгновение спрятал лицо в ладонях — бессмысленный, алогичный жест. Глаза у него были сухие.
Саурон пришел в себя от крика.
— Восемнадцать часов! — лицо у Фаразона было — непередаваемая смесь облегчения и ярости. — Я не подпущу тебя больше к палантиру, глупец! Что, если бы ты не сумел вернуться? Думаешь, если не человек — так тебе ничего не грозит? Да ты на труп похож!
— Люди… — прошептал Саурон. — Конечно. Люди. Смерть. Да, да — они должны были попытаться это исправить…
Саурон протянул руку, схватил нуменорского короля за запястье, бесцеремонно притянул ближе — всмотрелся — будто в первый раз увидел.
Фаразон от неожиданности затих. Но руки не отнял — Саурон и вправду выглядел как оживший труп: скулы заострились, глаза запали, на лбу — испарина. Ладони холодные и влажные, как у жабы, глаза блестят лихорадочно. Не дашь такому руку — с плечевым суставом оторвет.
— Конечно, — снова повторил Саурон. — Конечно, они попытались вас — исцелить.
Неловко поднялся с табурета, прошелся по комнате — шаг, другой, поворот…
— Что ты видел? — жадно спросил Фаразон.
Саурон резко развернулся, и в кои-то веки позабыл об окружающих предметах — зацепил полой накидки стакан на нижней полке.
— Много всего, — ответил Саурон медленно, глядя на осколки. — Много всего, чего видеть бы не хотел. Неудачно как-то вышло… впрочем, как всегда.
— Рассказывай. Не медли, пока память не поблекла.
— Моя память устроена по-другому, — Саурон присел и руками сгреб стекла в кучку.
— Ну уж нет, — усмехнулся Фаразон, — говори сейчас. Мы ведь не знаем, что будет потом — может быть, ты успокоишься и придумаешь для меня полуправду покрасивей. Зря я, что ли, как дурак, стерег тебя у Камня? Выдержал бой с Королевой — знаешь ли, таких баталий не давали мне даже твои люди…
Саурон молча поднялся и высыпал перед Фаразоном горсть битого стекла. Отряхнул ладони. Постучал ногтем по каменной столешнице. С тихим шорохом осколки потянулись друг к другу, сползлись воедино — почти как раньше, только — паутина трещин и несколько отсутствующих частей.
— Такова человеческая жизнь, — тихо сказал Саурон. — Разбитая, собранная по кусочкам. Уж как получилось.
Он глянул вокруг, отломил лепесток с уродливого оловянного подсвечника, сжал в руке.
— Знаешь ведь, — спросил, — как совершают самые ужасные ошибки?
— Конечно, — хмыкнул Фаразон, — с искренней уверенностью в собственной правоте.
Саурон кивнул.
— Стоит неверно что-то понять в самом начале, — продолжил он, — и потом очень сложно остановиться и подумать. Люди смертны — что же, такова воля Творца, но жизнь людей коротка и печальна, потому что против Творца они восстали и за это Творец сократил срок их жизни… так?
Фаразон нахмурился. Он слышал эту легенду. Собственно, ее многие находили, если начинали задумываться — почему различен уклад жизни высших и низших народов. Сам Фаразон провел в Средиземье сотню с лишним лет и давно не задавался глупыми вопросами.
— А потом, — продолжил Саурон ровно, — избранная часть людей помогла богам повергнуть Врага и за это была одарена.
Он резко выдохнул в кулак и протянул руку к стакану. Из ладони потекло по стеклу, заполняя трещины, расплавленное олово.
— Ведь все можно улучшить, — воскликнул Саурон, — ведь за эту помощь люди теперь благословлены творцом, и если боги не могут изменить душу — то могут помочь телу — дому души — стать крепче! Изменить землю, изменить тело, убрать людей подальше от скверны и тлена, сделать их сильнее, совершеннее, сделать подобными Первым Детям… А ведь Первые Дети не уходят на неведомые пути, о нет...
Фаразон молчал и глядел на сияющий мозаичный сосуд, несущий в себе мало сходства со старым стаканом.
Саурон скользнул по прожилкам металла пальцем. Олово посерело — как от холода — и начало осыпаться хлопьями. С легким звоном выпал кусочек стекла.
— Вот только что, если благие боги ошиблись в самом-самом начале?.. — устало закончил Саурон.
— Подробнее, — велел Фаразон после паузы. — Кто, говоришь, во всем виноват?
Арминалэт, Замок Королей
Если не уверены, что именно занимает мысли Короля, можно попробовать послушать их беседу с Князем Андуниэ. А лучше — посмотреть издали. Важно не то, о чем они говорят. Важно — как.
Афанузир сын Адунузира… или, как он с облегчением стал открыто называться во времена Короля Тар-Палантира — Амандиль, сын Нумендиля.
Старый друг… Такой старый, что уже даже непонятно, друг ли.
Жестом указав стражнице, где остановиться, королева Мириэль приблизилась к ограждению верхней террасы. Супруг улыбнулся ей одними глазами, а стоящий спиной Амандиль взмахнул рукой и продолжил, не замечая.
— Чьи, думаешь, люди, сожгли пол-яруса в Городе Мертвых? Если ничего не предпринимать, люди начнут думать, что король — одобряет! Народ начинает отворачиваться от предков! Что дальше — вытаскивать отцов и дедов из гробниц и сжигать посреди центральной площади?
Фаразон протянул руку и Амандиль не стал продолжать, заметив королеву.
«Чьи, думаешь, люди…» — устало подумала Мириэль, улыбнувшись обоим.
Солнце уже село, но Замок весь светился огнями.
Разговоры сливались в жужжащий гул, пахло цветами и немного — дымом от фейерверка. Мириэль отстраненно понадеялась, что хотя бы этой ночью не будет поединков — вельможи уже прознали, что государь Ар-Фаразон подумывает о том, чтобы выживших сразу отправлять в колонии. Сражаться не стали меньше, но тела прятали теперь лучше и опасались свидетелей.
Молчание было неожиданно дружелюбным — по сравнению с недавней беседой. Показалось, будто ненадолго расступились воды памяти, и перед внутренним взором встал совсем другой весенний праздник — вот высокая зала в Малом Дворце, вот спутник Мириэль — молодой князь в серебристом плаще и жемчужных браслетах приветственно машет кому-то — и поворачивается к ней — говорят, вы до сих пор не знакомы? беда, когда из-за разногласий отцов страдают дети… смотри, Мириэль, это друг мой Фаразон, твой двоюродный брат!
— Помните, — тихо спросила Мириэль, — тот май? Охоту и праздник в Малом Дворце?..
Амандиль улыбнулся задумчиво.
— Да, — так же тихо сказал Фаразон. — До того, как.
И воспоминание хрустнуло, как ветка под каблуком.
До того, как отец стал Королем.
До того, как из всех близких остались только эти двое.
До того, как.
Над гамом толпы взвился неприятный насмешливый голос, разбивая чары. Люди внизу откликнулись хохотом, кто-то еще оскорбленно закричал в ответ.
— Госпожа моя, — со вздохом сказал Фаразон, — будь добра, посмотри, кого — там, на нижней террасе — сегодня собрался сожрать мой советник. Не хочу посылать стражу распугивать придворных без повода.
— Я бы сказала, — сухо ответила королева, придерживая вскинувшегося Амандиля под локоть, — что юному Исильдуру надо поучиться внимательнее выбирать противников. А тебе, мой король, неуместно так откровенно наслаждаться неудачным положением древнего Дома. Убери с лица это выражение.
— Ах, — сказал Фаразон. — Я пристыжен. Амандиль, друг мой, ты же прощаешь меня?
Амандиль дернул головой устало. Видно было, что происходящее вокруг занимает его достаточно мало.
— Государь знает, мой внук горяч сердцем, но не имел в виду дурного. Не знаю, как он ввязался в спор… но уверен, он покажет себя достойно. Юность — не порок.
— О, — с интересом спросила Мириэль, — а он всерьез — достает меч?..
Мужчины обернулись одновременно.
А ведь начиналось все безобидно.
— А что здесь делает раб? — звонкий девичий голос прозвучал с таким недоумением, что Налмек сразу понял: будут бить. И зачем он полез на этот этаж? Подождало бы письмо пол-ночи…
Голос красивый — значит, молодая госпожа точно не одна, а с молодым господином. И хорошо, если с одним.
Налмек обернулся, склонился почтительно — ну конечно, его всегдашнее везение — девица не просто с молодыми господами. С молодыми господами в черном и серебре.
— Благородная госпожа, — очень ровно сказал Налмек, не распрямляясь — может изволить заметить, что недостойный — не раб, а вольноотпущенный. Здесь недостойный ожидает с прочими вестниками возможности передать послание своему господину…
Жемчуг и бриллианты, с тоской подумал Налмек. И меч на поясе у парня — а это только для высших вельмож. Точно будут бить. А отбиваться — нельзя.
Высокий юнец с вышитым на груди Древом ухватил его за подбородок, вздернул лицо вверх. Засмеялся.
— Вы только посмотрите! Рыжий, смуглый, да весь в пятнах, будто дикий кот!
— Не болен ли он, — опасливо сказала девочка.
Юноша прищурился.
— Болезни низших нам не страшны. Э, а что это у тебя на лбу, червь? Ройкас, гляди-ка, может и впрямь?
— Это не болезнь, — усмехнувшись, сказал второй, постарше, в более скромной одежде и без меча — это, княжич, клеймо сводили. И весьма искусно — смотри, верхние линии уже не различить. Еще полгода-год — и вовсе чисто будет. Чей это раб, интересно, что может позволить такого дорогого лекаря?
— Ты слышал вопрос? — недовольно сказал юнец с мечом.
Шея уже затекла от неудобного положения, но Налмек не решался пошевелиться. Андунийский княжич… это будет похуже кусающегося угря из низовьев реки.
— Недостойный — из людей господина королевского советника Зигура…
И страха надо показать побольше. Дескать, я человек маленький, какой с меня спрос. Все позабыл, дурень Налмек, надо еще в голос вот так дрожи подпустить. Как же господин тогда выразился?..
— Господин королевский советник… не одобряет изуродованные лица у ближних слуг. Велел недостойному свести клеймо.
На самом деле — просто накрыл лицо Налмека ладонью, так же бесцеремонно, как этот мальчишка. Хмыкнул, потом сказал, что быстро такой ожог не убрать, но быстро и не надо — может вызвать подозрение. Велел купить по списку трав, а через пару дней выдал склянку с серой тягучей мазью. Прошло меньше года, а различить шрамы уже можно было только вот так, вблизи.
Андуниец быстро убрал руку, сорвал и отбросил перчатку.
— Ты служишь черному колдуну? — девочка распахнула глаза, отступила на полшага.
«Совсем ведь маленькая», — с тоской подумал Налмек. Лет пятнадцать высокой госпоже, не больше. Обрядили в шелка, вытащили на празднество. Невеста? Или сестра какая-нибудь… но парень рад стараться, распускает перья.
— Не бойся, госпожа Нари, — княжич картинно положил руку на меч. — Исильдур, сын Элендиля, сына Амандиля, Князя Андуниэ, не даст тебя в обиду. Впрочем, этот человечек способен только пресмыкаться… как и его господин.
Налмек не удержал лицо.
— Что такое? — насмешливо спросил княжич, — неприятно слышать правду, раб?
Слова пришли сами.
— Недостойный думает, — робким голосом сказал Налмек и сделал лицо поглупее, — что если бы господин королевский советник был здесь, разговор бы, наверное повернулся по-другому. Ой, благородный господин перчатку уронил… Или господин это специально? Господин боится прикасаться к недостойному, теперь, когда господин знает, кому недостойный служит?
— Что ты только что сказал сыну наследника Западного Дома? — после недолгого молчания ошеломленно осведомился названный Ройкасом.
Рядом кто-то засмеялся. Налмек скосил глаза — вокруг уже не было вестовых и слуг, зато подтягивались другие гости. Разодетые, уже изрядно навеселе. Кажется, они ждали, что именно теперь сделает андуниец.
Княжич Исильдур моргнул и ошеломленно потянулся к Налмеку.
— Да я тебя, червь, — прошептал он хрипло. — Своими руками.
В глазах у него было — совсем несмешное. Налмеку показалось, что отсветы цветных фонарей моргнули красным, потянулся откуда-то факельный чад, тень за спиной княжича раздалась в плечах.
— Если раб забыл свое место, — низким, не своим голосом сказал Исильдур, — нужно ему напомнить. Держи его, Ройкас.
Налмек попробовал увернуться, но княжич отвесил ему оплеуху и бросил прямо в гостеприимные объятия Ройкаса.
— Вырежем тебе новый знак. — тем же голосом продолжил Исильдур, потянувшись за кинжалом. — Какое право Зигур имел разрешать или не разрешать стереть клеймо? Раб ведь не может объявить другого раба свободным!
— Интересная трактовка древней вассальной клятвы, — насмешливо сказали из-за спин. — Как я понимаю, княжич Исильдур, чьи предки приносили Королю такую же, — себя тоже назвал рабом?..
Зигур прошел сквозь толпу так, будто вокруг вообще никого не было.
Ухватил Налмека за шиворот, развернул к себе. Внезапно получилось, что Налмек с одной стороны, а андунийцы — с другой. А между ними — господин королевский советник.
— Мое письмо, — сказал он. — Тебя только за смертью посылать, слуга.
В голове у Налмека прозвучало огорченное:
Не ожидал от тебя такой глупости.
Налмек понял.
Поклонился, протянул вчетверо сложенный лист.
Зигур не глядя убрал письмо в рукав, после чего с силой толкнул Налмека в толпу.
— Пошел вон, — так же сухо сказал он и обернулся к княжичу Исильдуру.
Налмек нырнул за первый ряд людей и обернулся тревожно.
Дожидайся у моей башни. Постарайся не дерзить никому из островитян хотя бы до утра.
Княжич Исильдур выхватил меч и заслонил девицу Нари.
Зигур навис над ними огромной черной тенью, но никто не спешил на помощь — люди смеялись, перебрасывались обидными шутками, до Исильдура долетело ленивое: «Верные опять… ну да чего вы хотите…» «Слышали? Нимрузир уплыл к эльфам. Зачем? Ну, видимо, в соответствии с именем, вот сын и бесится…»
— Я… — сказал Исильдур отчаянно, и ему показалось, что тридцать поколений предков одобрительно кивают ему, — Я вызываю тебя на поединок, Саурон!
— Это похвально, — лениво сказал колдун. Лениво-то лениво, но глаза у него были внимательные, злые. — Однако, есть несколько препятствий. Во-первых, если мне не изменяет память… сколько тебе лет, княжич?
Разговаривать с колдуном было мучительно. А ведь дед, помнится, предупреждал.
— Допустим, шестнадцать, — буркнул Исильдур.
— Не дерусь с детьми, — сказал Зигур. — Скучно.
Исильдур крепче сжал меч. Он был потомок высокого рода… формально колдун был прав — взрослым княжич будет считаться только через восемь лет.
— Однако, — продолжил колдун, — на будущее: что именно я успел тебе сделать, потомок князей Андуниэ?
— Ты — враг, — сказал Исильдур. — Ты портишь все, к чему прикасаешься.
— Я вижу, — улыбнулся Зигур, — княжич предпочитает всему остальному — чтение старых, плесневелых книг. Печально… а я-то думал, Западный Дом — воины и мореходы.
— Я — воин, — сказал Исильдур.
— Тогда, — заметил Зигур, — скажи мне, воин, если бы мы и впрямь сошлись в бою — что стало бы для тебя основной сложностью?
Исильдур сам не заметил, как начала отступать ярость. С каждым словом мир будто становился холодней, дышать тоже стало легче и ответ — ответ было просто найти.
— То, что ты — злой колдун и своими чарами можешь слишком много, — мрачно сказал Исильдур. — Значит, атаковать надо внезапно. И колдуешь — словами, значит, бить — в горло.
С каменным выражением лица Зигур выбросил вперед руку и похлопал княжича по макушке. Исильдур не успел не то, что увернуться, заметить движение.
— Теперь ты тоже испорчен, — заметил колдун. Толпа вокруг взорвалась хохотом.
Исильдур стиснул зубы.
— Нет, сын Элендиля Высокого, — сказал Зигур, покачав головой. — Неожиданная сложность в том, что я выше. На два фута. Крупнее. Сильнее. У меня руки длинные, наконец.
И снова движение вышло незаметным. Исильдур отшатнулся, но колдун уже стоял у него за спиной.
— Смотри, — сказал Зигур, наклоняясь. Одну руку положил Исильдуру на плечо, другой плотно обхватил запястье. — Вот так.
Исильдур сам не понял, что произошло — просто показалось невозможным двинуться как-то по другому. Он почти упал на одно колено в выпаде, тут же ударил еще раз — никогда он не был так быстр в бою.
— Бить надо в ноги, — прошептал колдун. — По руке, держащей оружие. В щели доспеха. Ну а если вы вдруг сражаетесь на ступенях лестницы или на склоне, и тебе повезло оказаться выше — тогда можно и в горло.
С последними словами Исильдур чуть не упал, так точно и далеко пришелся удар, выворачивая в неестественном напряжении все тело.
Зигур одним движением сместился в сторону, отпуская Исильдура. Покосился на завороженную, молчащую толпу. Протянул руку требовательным жестом и Исильдур почему-то отдал ему меч. Зигур повертел в руках прадедовский клинок и усмехнулся. Согнул слегка.
— Но, конечно, — добавил он буднично, — в том числе я — «злой колдун и многое могу».
Меч задрожал в его пальцах, треснул у рукояти.
Зигур швырнул к ногам Исильдура обломки оружия и издевательски поклонился.
— А теперь, — сказал он, разворачиваясь, — прошу меня извинить. Судя по вон тем решительным стражам, пробирающимся сквозь толпу, Король призывает меня к себе.
***
— Князь Амандиль оскорблен твоим обращением с его внуком, — улыбаясь, сказала королева Мириэль.
Зигур пожал плечами.
— Учитывая, что он чуть ли не бросился на меня сам… думаю, теперь он будет сначала думать, а потом тянуться к мечу. Особенно посреди многолюдного праздника.
— Я соглашусь, — сказал король. — Оружие князьям и их потомкам даровано не для пустых драк. Наследник древнего Дома должен быть более осмотрителен.
Князь Амандиль неохотно кивнул.
— Я думаю, — сказал Зигур, — княжич Исильдур проведет следующие несколько лет среди воинов своего отца, и, возможно, научится жить своей головой, а не эльфийскими сказаниями.
— Это доблестное прошлое наших предков, — холодно сказал, не сдержавшись, Амандиль. — Ты, колдун, принижаешь летописи только потому, что о тебе там тоже есть упоминания — и отнюдь не самые лестные.
— Я вообще не люблю, когда молодые люди чрезмерно цепляются за предания о прошлом, — отрезал Зигур. — Безотносительно моей в них роли.
— Проиллюстрируй свою точку зрения, — сказал Фаразон.
— Если король желает, — неохотно сказал колдун.
Король желал.
— У меня, пожалуй, есть одна схожая история…
Зигур невежливо подпер голову рукой и изучал серебряную тарелку. Кажется, чеканка интересовала его больше еды.
— Надеюсь, — сухо спросил Фаразон, — она подходит для застольной беседы… а не как в прошлый раз?
— О, — Зигур улыбнулся без тени веселья, — там даже никто не умрет. Всего лишь небольшое... столкновение взглядов на мир.
— Зигур, — произнесла королева Мириэль, — мне интересно, когда-нибудь ты не найдешься, что ответить?
— И эту редкую ситуацию, моя королева, данная история раскрывает тоже.
Колдун выпрямился в кресле.
— Это история о героическом прошлом, — начал Зигур и дружески кивнул князю Амандилу, который с трудом удержался от того, чтобы не скрипнуть зубами. — Представьте себе благородного юношу без средств к существованию. У него есть меч — оставшийся от предков, но довольно неплохой, у него есть конь — так себе, есть книга преданий и голова — довольно светлая, кстати, голова — которая набита тысячью героических легенд. Сражения… доблестные воины, идеалы, за которые стоило умирать, сказки — и правдивые былины — о волшебстве и пророчествах, о великой любви и о том, что превыше смерти. Одна проблема — его страна не вела больших войн уже больше двух тысяч лет… и не очень-то интересуется делами соседей.
Фаразон поднял одну бровь и посмотрел на колдуна. Зигур взглянул в его сторону и продолжил.
— Наш герой никому не нужен. Он может стать — да кем только не, все пути открыты перед ним. Он может продать свой меч и получить столько денег, что хватит трем поколениям его детей. Может стать художником, кузнецом, ткачом или ювелиром, ученым, сказителем или земледельцем. Но мы помним — в его голове тысяча героических легенд, а древняя книга и меч, конечно, при нем. Что же он делает?
Зигур выдержал паузу.
— Он выбирает самую смутную и не очень-то радостную главу в книге, сверяется с ней, и отправляется в большой мир. Он ищет — одного из тех, кто когда-то, согласно преданиям, стоял у истоков этой замечательной страны. Кого-то, кому, конечно, нравится думать, что там, наверное, все довольно неплохо, но у кого есть и другие дела. И, между прочим, кого-то, про кого в этой книге написаны не очень-то приятные вещи. Героические… возможно. Но не приятные.
— Под рукой Тени нет и не было процветающих стран, — тихо сказал Амандиль.
— Можете представлять нашего благородного юношу орком из дикого племени, князь, — легко отозвался Зигур. — Вы все равно их в жизни не видели. Таким… зеленым. С клыками. Но непременно — с книгой!
Королева, не сдержавшись, улыбнулась.
— Продолжай, — велел Фаразон заинтересованно. — Этот кто-то, кого ищет рыцарь — это ты?
Зигур кивнул.
— Жизнь полна совпадений, — легко продолжил он, и описал в воздухе круг бокалом. — Наш рыцарь, после долгих скитаний, находит объект своих поисков, этого… легендарного героя. Волшебное существо… — Зигур хмыкнул. — В совершенно неподходящем месте.
— Над трупами в какой-нибудь сожженной деревне? — предположил Амандиль сухо.
— Я не жгу деревни, — сказал Зигур и посмотрел на князя Андуниэ тяжело.
— Исключительно города, — сказал король. — Но кто без греха.
Колдун опустил взгляд в тарелку.
— Он находит меня в довольно неприятной и скучной таверне неподалеку от большого рынка, в одном из городов, чье название ничего не скажет просвещенным жителям Острова. Там, где я, признаться, сижу и жду определенного события, с которого минуло уже столько лет, что это тоже не заслуживает внимания. И наш герой ухитряется — меня узнать. В драном плаще, запыленного, подозрительного чужака за пустым столом в углу — он узнает меня моментально и безошибочно по иллюстрации в книге. Что я могу сказать… хорошие тогда были художники. Наш герой кидается ко мне и, конечно же, вываливает всю свою историю поисков, размахивает мечом, книгой, и готов, так сказать, на все. Отвечаю на вопрос — да, госпожа королева, именно тогда я сидел и не мог — от всей души не мог понять, что вообще происходит. Не смейтесь!
— Ты взял его на службу, как он хотел? — спросил Фаразон. — Нет, нет… подожди…
— Я вывел его на задний двор, — сухо сказал Зигур и поставил бокал, так и не сделав ни одного глотка. — И предложил забыть, что он меня видел. Когда мальчик отказался, я сломал ему левую руку, бросил пару монет на лекаря и ушел.
— Но почему? — спросила Королева удивленно. — Зигур… ведь он был готов стать твоим слугой добровольно и служил бы, наверняка, преданно?
— Мне? — Зигур засмеялся. — Я — был ему не нужен. Он шел за рисунком в книге, за легендой, про которую он даже не был уверен, правдива ли она. Его голова была забита фантазиями, к которым я имел самое отдаленное отношение. Если это утешит Королеву, через дюжину лет он пришел ко мне снова. Ко мне! И до сих пор — один из лучших воинов под моей рукой. Хонахт из рода Совы…
При последних словах колдун повернул голову и снова взглянул на князя Амандиля. Колдун не улыбался.
— Героическое прошлое, — тихо закончил Зигур, — это прекрасно. Но тот, кто живет только прошлым, не имеет надежды на будущее. Впрочем, я полагаю, князь Андуниэ это прекрасно понимает.
— Почему было не сломать меч? — спросил Фаразон позже. — У тебя весьма убедительно выходит.
— Я же его и ковал, — буркнул Саурон. — Свои вещи ломать — ненавижу.
3290 год Второй Эпохи,
Арминалэт, Замок Королей.
Если не знаете, где ваш царственный супруг проводит ночь — ищите Зигура.
Если не уверены, в каком углу огромного дворца у вас нынче предпочитает обитать господин королевский советник — спросите старшую служанку, куда последний раз относили красный харадский кофе. Эту дрянь король пьет исключительно во время разговоров с колдуном. Как говорит сам король — «Горький до изумления. Замечательно прочищает мозги».
Если вы отчаялись на четвертом кабинете, проверили верхнюю галерею и даже крышу Зеленой Башни — и у вас уже отваливаются ноги, потому что не поручать же слугам посреди ночи искать короля — пока слуги вернутся обратно, короля уже нужно будет искать заново… что же, у вас всегда остается одна из фамильных реликвий.
Правда, Мириэль иногда испытывала смутное сомнение, используя Зрячие Камни таким образом — но что поделать, если вы с детства знаете — да, темный хрусталь опасен, но все в Арминалэт опасно для тех, кто не умеет — велеть, для тех, кто твердо не знает, что именно — желает найти. Мириэль умела. И знала.
Она вздохнула и распахнула узкую дверь — тайный коридор был короче и удобнее долгого охраняемого подъема.
И замерла, разглядывая комнату с высоким потолком и встрепенувшегося человека в кресле.
— Драгоценный муж мой, — выдохнула она и набрала воздуха в грудь. — Для того ли я показывала тебе, как обращаться с Камнями, чтобы ты и день и ночь проводил здесь?..
Голос ее упал, когда она заметила третьего в комнате.
На узком неудобном табурете — Мириэль помнила, как легко с него упасть — у высокого постамента — застыл, опустив голову, Зигур. В ладонях он сжимал каменный шар — в его руках тот казался маленьким.
— Ты, — сказала Мириэль. — Доверил Зигуру — палантир?
Из-под пальцев Зигура полыхнул слабый отсвет пламени и колдун склонился еще ниже, не замечая происходящего вокруг.
Государь Ар-Фаразон покосился на разъяренную государыню Ар-Зимрафэль и молча плеснул себе немного остывшего кофе. Выпил залпом, встал, учтиво указал на освободившееся кресло, и обреченно произнес.
— Садись, госпожа моя, и давай поговорим…
***
— Представим сцену.
Глубокий, безупречно поставленный голос вспорол тишину.
Как кистью по ткани — метнулась мысль. Намечая углы и плоскости, задавая — пространство.
Встали высокие арки белого свода. Колонны — идеальный, до блеска отшлифованный мрамор, под ногами — гладкие плиты, беспросветная мгла между колонн.
— Да будут действующие лица, — с тихой иронией продолжил тот же самый голос.
Ступил в круг света — высокий, прекрасный собой юноша. Узорный бриллиантовый обруч в темных волосах. Белые, шитые золотом, драгоценностями украшенные одежды тянутся по полу. Тяжелые перстни — филигрань и невероятно чистые камни.
Но — холодный и строгий взгляд. Но — сильные, умелые руки, уверенные движения, гордый разворот плеч.
Дрогнули брови, мелькнула — легкая улыбка.
— Не хочешь сам? — спросил безмятежно. — Тогда не обессудь.
Из мглы между колонн как щипцами — проволоку — подхватил, вытянул, мгновенно сцепил в каркас, оплел темнотой и пламенем — и вот встал, опершись плечом о колонну — второй.
Искаженное, неправильное отражение. Непроглядно черные одежды — ни пылинки, ни волоска, мерцает серебряное шитье, тяжелый темный плащ на плечах закреплен фибулами с волчьими головами. Без отпечатка возраста лицо, резкие, острые черты — если присмотреться, очень схожие с тем, кто в белом. Серебряный обруч, на поясе — кинжал. Глаза закрыты, лицо спокойно, как у спящего.
Юный, безупречный. Фальшивый, как и все вокруг.
— Мой драгоценный брат, — с улыбкой продолжил тот, что в белом, — конечно, знает, насколько сложны Зрячие Камни, как опасны — для живущих, и непредсказуемы — для нас. Как мала вероятность случайно столкнуться с чужим сознанием… и как просто, владея одним из Камней — перехватить внимание другого.
— Курумо, — сказал тот, что у колонны, не открывая глаз.
Курумо нахмурился.
Голос — не подходил. Ровный. Тихий. Равнодушный.
— Ты — трепло.
— Артано, — любезно откликнулся Курумо, — а ты грубияном как был, так и остался. Теперь давай оставим эпитеты для личной встречи и побеседуем.
— Я не люблю это имя, — заметил второй.
— Я знаю, — нежность в голосе Курумо была почти искренней. — Как тебе пространство вокруг? Я долго учился создавать правдоподобные видения внутри Камня. Ну же, взгляни! Неужели не любопытно?
— Взглянуть — и вложить собственное понимание? Нет, и не благодарю за предложение. Где ты раздобыл Камень?
— Много их сотворил Феанаро, — рассеянно ответил Курумо, не отрывая от брата внимательного взгляда. — Но не следил, кому отдает несовершенные образцы. Да и взял с собой отнюдь не все. А ты?..
— Воспользовался предложением нуменорского государя.
Курумо вскинул голову — отбросив и ласковый тон и иронию — спросил серьезно и холодно:
— Потому я искал встречи. Ты обезумел, Артано? Что ты делаешь на Острове? Хочешь увидеть Валинор до срока? Избегнув приговора один раз — зачем сам обращаешь на себя взоры?
— А, — сказал второй, — больше ничего не привлекало внимания… Великих до того? Только лишь милый их сердцу Аман? Все прочее же — недостойно их беспокойства? Что же, они не разглядели тварь, свившую гнездо в самом сердце созданного ими же Острова, но мгновенно увидели здесь — меня?
— Много труда они вложили в Андор…
— И сотворили — что именно? Что сломали, что оно смогло войти — и остаться?
Глаза Курумо чуть заметно расширились.
— Вот что ты ищешь, — чуть удивленно заметил он. — Раз за разом заглядываешь в Камень, пытаешься спуститься к границе времен… Я думал…
Невысказанное повисло в воздухе.
— Нет, — ответил второй так же тихо. — Я не искал того видения на стыке эпох, о котором ты подумал вначале. Что мне в нем? Ни пользы, ни радости, ни знания. Оставь, Курумо, не поминай ушедших. Расскажи мне о творении Андора, расскажи о тенях в тумане, Курумо, если и впрямь желаешь помочь — или промолчи и забудь, что встретил меня.
Без единого звука — ни шелеста ткани, ни тихого перезвона украшений — Курумо скользнул ближе, вглядываясь — до рези в глазах — в опостылевший за века, застывший когда-то в памяти образ.
Хотел — сказать иное. Ко всему готов был — к презрению, к гневу, может, даже к радости. Но от равнодушия в голосе брата слова — хлынули сами.
— Что я слышу! — почти пропел он. — Фаэрни Ортхэннэру не важен драгоценный Учитель! Нет от его последнего часа фаэрни Ортхэннэру ни пользы, ни радости, ни знания. Ну кто бы посмел подумать! Воистину, дитя духа — старший, самый преданный ученик!… Неужели ты меняешься, Артано? Или нет, не меняешься, и тебе все так же нужен король — и даже король Острова сгодился?..
— А майа Курумо, — тяжело сказал Ортхэннэр, отступая от колонны и открывая глаза, — что, собрался судить о преданности? Ну надо же.
— Ах, — ответил Курумо, растянув губы в улыбке — а вот, наконец, я вижу — правду.
Безвременье задрожало под взглядом Ортхэннэра.
Осыпалось серебряное шитье, поблекла чернота одежд, погрубела, постарела ткань. В длинных волосах блеснула седина, лицо расчертили незаметные морщины.
Огляделся неторопливо — пополз трещинками мрамор колонн, пол под ногами стал не просто гладким — скользким. И даже тьма несозданного заколыхалась от сквозняка, будто занавесь в дверном проеме.
Двое — такие схожие, такие разные — сдвинулись одновременно в сторону, медленно — будто в начале поединка. Шаг по кругу, другой — снова замерли, не отводя взгляда.
Порывом ветра, холодом нездешней метели рванулась мысль, точная, как стрела.
Раскаленным песком, жаром пустыни дохнуло — вспыхнули глаза второго, ударил в ответ, вступил в беседу, от которой отказался в начале.
Отозвалось под сводами эхо. Разлетелись по углам осколки смыслов, задребезжали об пол разбитым стеклом.
Ненависть? Жалость? Что? Что?! Отвечай!
Ненавидел. Было. Прошло.
Твоя вина, моя вина, вина — того, другого…
Предопределено.
Замысел.
Не было бы тебя, было б что-то еще.
Он простил тебе, значит и я… мог бы.
Попробовать.
Какое благородство… какое всепрощение! Не было б меня… вот как?
Сам-то себе — простил?
Курумо вздрогнул, отшатнулся, пропустив удар.
Повел плечами, опустил руки, вытянулся весь — как змея перед броском.
Не принял обратно. Всем дал выбор — и только мне — нет!
Выбор есть всегда.
Не дают — бери сам.
В глазах Ортхэннэра — сияющая сталь. В глазах Курумо — ночной лед.
Уже нет! Если нет — Ушедшего, то не узнать, не выбрать, не понять, чего хотел, каким — мог стать. Как можешь — ты, какое имеешь право — говорить так — говорить вместо Него? Если Его — нет? Если Он покинул тебя точно так же!
— Но он никогда меня по-настоящему не покидал, — произнес вслух Ортхэннэр со странной, горькой улыбкой.
Черная ярость поднялась внутри, рванулась наружу, обрушилась — волной.
…сияющее марево в воздухе, медный вкус крови на губах, перед глазами пляшут радужные всполохи — черная фигура медленно, не оборачиваясь, шагает в — никуда, в серую пелену, без света, без тьмы, за порог…
Лицо исказилось от непереносимой горечи, но он не прекратил говорить.
— Шагни за порог, взгляни — вот мир, безграничный и цельный, наполненный его музыкой, и нет вещей великих и малых — каждая песчинка — и его творение тоже…
…налипший песок сверкает на солнце, дробится алмазными отсветами, превращая в царские облачения — окровавленные лохмотья. Оковы — будто драгоценные браслеты, кровь — рубиново-яркая, живая — сочится из свежих и старых ран, стекает с пальцев, пропитывает одежду…
Почему же второй никак не может замолчать!
Оперся спиной о колонну, склонился под тяжестью чужого воспоминания — так легко становящегося — своим.
— Зимний ветер поет его голосом, из-за его дара — сменяются сезоны, везде и вокруг — не затихает его песня, его волей — горит огонь и идет время, по его видению — живет Арта…
И Курумо шагнул еще дальше, еще ближе, пытаясь объяснить этому глупцу.
…в пальцах — длинный острый шип, раскаленный докрасна, в ушах — голос Владыки Мира — да будет ослеплен и ввергнут во внешнюю тьму!
Перед тобой — на коленях, голова запрокинута на наковальню — двое удерживают за плечи и волосы. Так ли ты представлял вашу встречу?.. Помни теперь, помни до последнего дня, до мельчайшей детали — кровь и тихое шипение металла, переливы цвета, запах горящей кожи, окровавленные провалы глазниц, прокушенные губы, внутри — бьется крик, не разобрать, кто палач, а кто жертва, шепот — «Ирни…»
Ортхэннэр побледнел еще сильнее, пошатнулся, тьма плеснула из-за колонн — и он рассыпался ворохом углей в ночном костре…
Погасли во мраке белые своды, распался на блики и пятна света блистающий образ Курумо.
И на самом краю Курумо замер, услышав — задыхающийся, непреклонный голос.
— Никогда. Не покидал. Смотри!
Река образов смела последние барьеры между двумя сознаниями.
Незнакомые, непривычные…
Люди. Мужчины и женщины, старики и дети, воины, крестьяне, вожди и рабы — подлые, добрые, яростные, отстраненные и счастливые, сражающиеся до последнего и бегущие от опасности… Вечное противоречие, неизбывная загадка, мятущийся дух и скорая смерть, непередаваемо яркая, прекрасная — жизнь.
До последнего кусочка знакомые — и чужие, величайшее из творений Ушедшего, воплощение его, последняя — и самая первая — песня его. В каждом…
В каждом человеке — всегда, неизбежно!..
Курумо открыл глаза посреди мастерской. Уронил руку с Камня. Вышел на балкон башни, огляделся слепо. Недвижимый, благословенный Валмар, земля, менее всего тронутая скверной…
— Средиземье, — с сомнением попробовал Курумо на вкус слово, могущее стать ответом. На мгновение спрятал лицо в ладонях — бессмысленный, алогичный жест. Глаза у него были сухие.
Саурон пришел в себя от крика.
— Восемнадцать часов! — лицо у Фаразона было — непередаваемая смесь облегчения и ярости. — Я не подпущу тебя больше к палантиру, глупец! Что, если бы ты не сумел вернуться? Думаешь, если не человек — так тебе ничего не грозит? Да ты на труп похож!
— Люди… — прошептал Саурон. — Конечно. Люди. Смерть. Да, да — они должны были попытаться это исправить…
Саурон протянул руку, схватил нуменорского короля за запястье, бесцеремонно притянул ближе — всмотрелся — будто в первый раз увидел.
Фаразон от неожиданности затих. Но руки не отнял — Саурон и вправду выглядел как оживший труп: скулы заострились, глаза запали, на лбу — испарина. Ладони холодные и влажные, как у жабы, глаза блестят лихорадочно. Не дашь такому руку — с плечевым суставом оторвет.
— Конечно, — снова повторил Саурон. — Конечно, они попытались вас — исцелить.
Неловко поднялся с табурета, прошелся по комнате — шаг, другой, поворот…
— Что ты видел? — жадно спросил Фаразон.
Саурон резко развернулся, и в кои-то веки позабыл об окружающих предметах — зацепил полой накидки стакан на нижней полке.
— Много всего, — ответил Саурон медленно, глядя на осколки. — Много всего, чего видеть бы не хотел. Неудачно как-то вышло… впрочем, как всегда.
— Рассказывай. Не медли, пока память не поблекла.
— Моя память устроена по-другому, — Саурон присел и руками сгреб стекла в кучку.
— Ну уж нет, — усмехнулся Фаразон, — говори сейчас. Мы ведь не знаем, что будет потом — может быть, ты успокоишься и придумаешь для меня полуправду покрасивей. Зря я, что ли, как дурак, стерег тебя у Камня? Выдержал бой с Королевой — знаешь ли, таких баталий не давали мне даже твои люди…
Саурон молча поднялся и высыпал перед Фаразоном горсть битого стекла. Отряхнул ладони. Постучал ногтем по каменной столешнице. С тихим шорохом осколки потянулись друг к другу, сползлись воедино — почти как раньше, только — паутина трещин и несколько отсутствующих частей.
— Такова человеческая жизнь, — тихо сказал Саурон. — Разбитая, собранная по кусочкам. Уж как получилось.
Он глянул вокруг, отломил лепесток с уродливого оловянного подсвечника, сжал в руке.
— Знаешь ведь, — спросил, — как совершают самые ужасные ошибки?
— Конечно, — хмыкнул Фаразон, — с искренней уверенностью в собственной правоте.
Саурон кивнул.
— Стоит неверно что-то понять в самом начале, — продолжил он, — и потом очень сложно остановиться и подумать. Люди смертны — что же, такова воля Творца, но жизнь людей коротка и печальна, потому что против Творца они восстали и за это Творец сократил срок их жизни… так?
Фаразон нахмурился. Он слышал эту легенду. Собственно, ее многие находили, если начинали задумываться — почему различен уклад жизни высших и низших народов. Сам Фаразон провел в Средиземье сотню с лишним лет и давно не задавался глупыми вопросами.
— А потом, — продолжил Саурон ровно, — избранная часть людей помогла богам повергнуть Врага и за это была одарена.
Он резко выдохнул в кулак и протянул руку к стакану. Из ладони потекло по стеклу, заполняя трещины, расплавленное олово.
— Ведь все можно улучшить, — воскликнул Саурон, — ведь за эту помощь люди теперь благословлены творцом, и если боги не могут изменить душу — то могут помочь телу — дому души — стать крепче! Изменить землю, изменить тело, убрать людей подальше от скверны и тлена, сделать их сильнее, совершеннее, сделать подобными Первым Детям… А ведь Первые Дети не уходят на неведомые пути, о нет...
Фаразон молчал и глядел на сияющий мозаичный сосуд, несущий в себе мало сходства со старым стаканом.
Саурон скользнул по прожилкам металла пальцем. Олово посерело — как от холода — и начало осыпаться хлопьями. С легким звоном выпал кусочек стекла.
— Вот только что, если благие боги ошиблись в самом-самом начале?.. — устало закончил Саурон.
— Подробнее, — велел Фаразон после паузы. — Кто, говоришь, во всем виноват?
16.02.2014 в 20:15
Пишет WTF ChKA 2014:WTF ChKA 2014. Level 2: Тексты R — NC-21. Миди. Окончание.
3316 год Второй Эпохи,
Андуниэ, поместье Западных Князей
— Ничего не изменилось, — сказал Элендиль с любопытством, выезжая на главную дорогу. Он пустил коня шагом и обернулся к сыну, явственно ожидая какого-то ответа.
— В Андуниэ всегда спокойно, господин.
Исильдур не знал, как себя вести.
— Как Анарион?
— Он в Роменне, господин. У него все в порядке.
— Как дети?
«Принимают за дедушку — прадеда», — ядовито подумал Исильдур, но проглотил собственные слова с чуть слышным вздохом. Не то, чтобы он не понимал отца.
— В городском доме, с матерью, господин. Я не знал, будет ли уместно.
Элендиль посмотрел на Исильдура более внимательно.
— Мне жаль, сын, — сказал он. — Я задержался в Линдоне, а потом… думаю, забыл о времени. Письмо нашло меня спустя год после твоей свадьбы.
Исильдур кивнул. Отболело давно. Князь Амандиль принимал и отдавал свадебные дары вместо отца, и грешно было жаловаться на саму свадьбу — Король вершил официальный обряд с уверенной легкостью, граничащей со святотатством, одарил жениха и невесту домами в Арминалэт, кораблем, какими-то землями в колониях… и прочей драгоценной мелочью без счета. В Андуниэ потом тихо провели второй обряд, перед Великими и Создателем, а потом жизнь закружила — дети, хлопоты, местные дела. Жили ярко, будто последний раз, и захватывало дыхание.
Незаметно к Исильдуру отошли и дела провинции. Как он теперь понимал со странным чувством, привык считать — наследником — себя. За полторы-то дюжины лет…
— Как… отец? — после долгого молчания спросил Элендиль.
Исильдур никогда не знал, что за тень упала между дедом и отцом в годы после смерти матери.
Догадывался. Постановил — не знать.
Князь Амандиль не покидал Арминалэт больше, чем на несколько недель, и каждый раз, приезжая к нему, Исильдур со стыдом думал, что надо бы задержаться и чем-то помочь. Но — старому князю не была нужна ничья помощь. Сыну он бы — позволил. Внук — не смел спросить. Дед был недосягаемо безупречен — «Нараку н’Адун» — Орел Запада, звали князя Амандиля даже самые лютые из Людей Короля, и спокойно владетель Андуниэ входил в Замок, и рядом с королем неизменно оказывался во всех достойных делах.
И было непонятно — как, вот этот — вернейший из Верных — и безумная круговерть жизни Арминалэт?..
Пожалуй, начинать беспокоиться надо было раньше.
Как описать отцу?
Дед приехал во главе отряда и сам расседлывал коня во большом дворе, а Исильдур молчал растерянно — потому что — без объяснений, без предупреждения…
— Государь пожелал прекратить видеть меня в Арменелосе, — сказал князь Амандиль в пространство и прошел в дом.
Исильдур шел за ним следом и слушал.
— Король собирает флот, — говорил дед, и в глазах стыло — непонятное. — Король… послушай, Исильдур, внук мой, Король наш — благородный и храбрый муж, но не все рядом с ним таковы…
— Король собирает флот, — наконец, сказал Исильдур.
— Да, — сказал Элендиль, и Исильдур с опозданием понял — отец сейчас — как он, Исильдур, тогда, после первых выездов в Столицу. Он не надменен и не рисуется, он просто проехал от Роменны до Арминалэт и дальше, проехал мимо Гробниц, которых больше дюжины лет не видал.
Он… растерян?
— Давай сперва доедем до усадьбы, — быстро предложил Исильдур. — Тебе надо поговорить с князем.
***
Исильдур понял — разговор не задался.
В комнате было душно. Свечи, закрытые окна, задернутые занавеси. Восемь стражей Исильдур встретил по пути. Никто из слуг не осмелился бы подслушивать, но по наружной галерее тоже ходили люди деда.
Он шагнул внутрь, почтительно встал у дверей — и наконец понял, почему по усадьбе до сих пор не расползлась весть о возвращении наследника.
Его просто никто не признал. Господина Элендиля сына Амандиля не было в этой комнате.
Был высокий, светлоглазый элда: как с рисунков в книгах, как из детских путаных воспоминаний о гостях из земель на западе… или из убежищ на востоке, поди их разбери.
В белой рубахе и зеленом плаще, легкий, как тень, не старый, не юный — иной.
Глаза… Элендиля… были доверху полны серебром луны. В этом взгляде не было места земле и — тем более — делам людей. Не по зову Князя Андуниэ вернулся незнакомец с именем отца.
— Я не желаю в этом участвовать, — устало сказал Элендиль, подперев рукой голову. — Я пришел, чтобы уговорить вас всех уйти со мной в Средиземье, отец. Наша земля ядом стала для нас.
— Послушай, внук, — резко сказал князь. — Послушай, что он говорит.
— Я видел сон, — тихо ответил Элендиль. — И этот сон был послан мне.
— Две сотни лет! И ради чего? Чтобы мой сын отказался от всего, что я сделал?
— Что ты сделал, скажи же мне? До последнего сидел в столице, надеясь, что Король одумается? О, Король прекрасно знает, что делает!
— Конечно, знает!
Исильдур без разрешения открыл окно и сел на подоконник.
— Я вам тут зачем? — спросил он с наигранной веселостью. — Господа мои отец и дед, время уже позднее, неужто утром не договорите?
— Мы должны собрать всех, кого можно, и уплыть с Острова, — повторил Элендиль, глядя на сына отсутствующе.
— Нет, дорогой мой сын, мы должны отправить с Острова ненадежных и сесть тихо — пока флот не будет собран. А вот потом — придет твой черед с торжеством войти в Столицу.
— Господин мой дед…
— Отец, это…
— Это — Скипетр, — сказал Амандиль тихо.
Исильдур выглянул наружу и проверил, где там стража, и не подслушивают ли сами, все восемь, плечом к плечу, ухо к уху, допустим, прямо под окном.
И только потом выдохнул сквозь зубы.
— Это измена, — сказал он, сам не веря собственным словам.
Амандиль усмехнулся.
— Король знает. И цена давно заплачена. Других наследников нет и не будет.
Элендиль закрыл глаза.
— Нет, — твердо сказал он. — Я отказываюсь от твоих планов, отец.
Амандиль опустил голову и на миг показался чудовищно уставшим.
— Хорошо, — ответил он и пожевал губами. — Хорошо. Тогда, боюсь, сын мой, тебе придется умереть.
— Что?.. — переспросил Исильдур растерянно.
— Что если княжич Элендиль никогда так и не вернулся? — спросил Амандиль холодным, чужим тоном. — Что если один из прибрежных эльфов настолько сдружился с княжичем, что после его смерти привез семье немногочисленные сохранившиеся вещи и рассказал про обстоятельства гибели?.. Тогда семья поблагодарит эльфа, рискнувшего через весь Остров пробраться в Андуниэ и обеспечит этому эльфу безопасную дорогу назад, в Линдон.
В глазах Элендиля стыло понимание.
— Скажи, внук, разве так уж плохо звучит — Тар-Исильдур? — горечь в голосе Амандиля стала совершенно явной.
***
Между сном и явью мир был подобен гигантской арфе. Взбудораженный разум не давал покоя, подкидывал все новые куски кошмарной беседы, не закончившейся, по сути, ничем, перебирал струны, заставляя снова звучать:
...предопределено править Островом, если первая линия угасает...
...не предательство — услуга, договор...
...дождаться флота и после...
Контрапунктом вступал другой голос:
...бессмысленно. Порчу не отогнать...
...наказание, кара создателя...
...поверить и покинуть родину...
Оба сливались в хоре:
...начать заново! С чистого листа — разве не хотел бы? Устроить так, как хочется тебе...
С детства Исильдур ненавидел игру на арфе. С тех пор мало что изменилось.
Он ворочался в кровати до предрассветного часа, пока спор отца и деда не расплылся в бесформенную, неузнаваемую нотную последовательность и не увлек в себя вереницу других фигур и мелодий.
Перед Исильдуром пролетела в танце грозная королева Зимрафэль, оглянулась через плечо и лицо ее на миг стало похожим на лицо обожаемой жены. Королеву сменил Король на вороном коне — странно, подумал Исильдур сквозь сон, коней государь предпочитал буланых... но лицо Короля было как отражение в зеркале, а пока он смотрел в это самое зеркало, из-за плеча поднялся черный двойник, превратился в Зигура. Но и проклятый колдун не задержался надолго, уселся в кресло по левую руку Королевы, знакомо свел вместе пальцы рук и Исильдур понял, что смотрит в лицо деду... дед кивком головы обратил внимание Исильдура на распахнутое окно, под которым подслушивала вся ближняя гвардия и челядь, а когда Исильдур сердито высунулся наружу и потянул на себя ставень, подошел отец, больше похожий сейчас на собственного старшего внука, Элендура. Исильдур поднял на него взгляд.
И замер.
Позабыв человеческую речь, замычал, замотал головой, забился в кровати.
Раздвигая собой звезды, над его миром навсегда вставала — волна.
Проснулся от крика, подумал было — собственного, но нет — кричали в доме. Встал, пошатываясь, утер оборотной стороной ладони лицо — соль жгла кожу. То ли вечерние сумерки, то ли только-только рассвет — не поймешь даже, сколько проспал, да и... был ли это сон?
Крик повторился.
Исильдур второпях натянул первые попавшиеся штаны и выскочил из комнаты, не беспокоясь о внешнем виде и достоинстве. Показалось — не до того сейчас.
На лестнице столкнулся с отцом. Элендиль был в одних штанах и рубахе, но держал в руках пояс с оружием.
Они молча переглянулись и бросились в сторону княжеских покоев.
Князь Амандиль стоял посреди центральной лестницы, а у его ног лежало тело старшего кастеляна. Кровь стекала по светлому камню ступеней... капала с обнаженного меча в руках у князя.
Когда дед развернулся к ним, Исильдур обреченно понял, что сны сегодня снились, кажется, всему поместью — и князь Андуниэ не смог — или не захотел — проснуться собой.
За спиной ахнула кто-то из подбежавших слуг.
В неверном предутреннем свете лицо князя двоилось, дрожало, как отражение в бегущей воде, наслаивался другой формы подбородок, чуть по иному изгибались брови...
Только глаза оставались неизменными — серые, печальные... безумные.
— В эту землю я пришел, и в этой земле останусь до скончания веков, — сказал князь Амандиль и поднял меч.
Никогда он не двигался с такой убийственной грацией.
Исильдур когда-то считал с летописной книгой в руках: рано принявший венец Андуниэ, Амандиль, сын Нумендиля, не успел даже отслужить обычный срок на флоте, а может, и вовсе не бывал в колониях. Не воевал, не обучался сверх обычного владению оружием. Он был — второй после Короля, Князь Западного Дома. Для детей и внуков он нашел лучших учителей, лично ему оружие всегда было — без надобности. До этой ночи.
— Отец? — с тоской в голосе спросил Элендиль.
— Наша земля, — сказал князь Амандиль и пошел вниз по ступеням. — Никому! Ни Зигуру, ни низшим, ни глупым варварам, ни эльфам, ни Валар, ни даже Единому — никому не отдам я этой земли. Эленна норэо! Они хотят уничтожить тебя... нет, я не поддамся на эту ловушку. Кого прислали в мой дом под видом сына? Кого хотели обмануть чародейской тварью?..
«Что если княжич Элендиль никогда так и не вернулся?» — далеким эхом отозвалось под сводами зала.
Элендиль ушел от первых четырех ударов, а потом выдернул из ножен меч. Но — все еще уклонялся, отступал, кружил по зале... Клинок плясал в его руке, но князь Амандиль будто сам подставлялся под удар, заставляя сына отдергивать, отводить меч, ломая рисунок боя, ломая самого Элендиля.
Исильдур застыл, завороженный, и пропустил момент, когда белая рубаха отца окрасилась кровью. Мимо рванулся кто-то из дедовых гвардейцев, попытался — кинуться в ноги, сбить, остановить... Князь вспорол воину горло самым кончиком клинка и вновь обернулся к Элендилю.
— Не надо, отец, — почти простонал Элендиль, зажимая рукой рану. — Не поддавайся им. Вернись!
— Что толку, — тихо сказал Амандиль, отводя меч для решающего удара, — что толку — если все — предрешено и никого уже не спасти?.. Лучше я заберу с собой всех, кого смогу, уйду сам, а не по чужой воле!
Исильдур обрушил деду на голову золотой тяжеленный подсвечник.
***
Мучительно долгой была дорога до Арминалэт.
Мучительным был подъем к замку, взгляды стражей, изумленные лица придворных.
Мучительно неуместно выглядел сейчас Элендиль перед Королем — растерявший всю свою эльфийскую инаковость, а княжеской уверенности пока что не обретший.
— Вот знак княжеской власти, — сказал Элендиль и раскрыл простой деревянный ларец. Блеснул звездным светом тонкий обруч с одним крупным камнем-слезой. — Господин отец мой, Амандиль… отплыл в сторону Запада и не взял с собой никого, кроме трех старых слуг. Я послал за ними корабль, но ничего не нашли в прибрежных водах и нет больше об отце моем никаких вестей.
Король смотрел на венец молча.
Королева Зимрафэль встала с кресла, подхватила Короля за руку.
— Отплыл искать помощи и совета Валар… как ожидаемо от старого Князя Западного Дома, — спокойно сказал Ар-Фаразон, и Исильдуру почудился в словах короля острый блеск меча. — Я все легче отношусь с годами ко лжи. А это — хорошая ложь. Правильная. Но… скажи мне, Элендиль, сын Амандиля, это было — хотя бы — быстро?
Элендиль молчал и сжимал шкатулку в побелевших пальцах.
— Понятно, — сказал Ар-Фаразон, не изменившись в лице. — Ну что же… Звезда Элроса — по праву крови твоя. А о том, сколько тебе ее носить... мы рассудим позже.
Исильдур выдохнул. Слишком заметно, потому что Король опустил взгляд на него. Но не сказал — ничего.
— Я по-прежнему не желаю видеть в Арминалэт Князя Западного Дома, — сухо закончил Ар-Фаразон.
Элендиль молча поклонился Королю, Королеве.
Уже на лестнице Исильдур оглянулся.
Среди цветов и лоз, на малой террасе, где Король принимал иногда высокородных, стояли двое — и мучительно пусто было рядом с Королевой. Почудилось: сейчас из-за увитой плющом решетки выйдет седой старик в черном и серебре, взмахнет рукой, непочтительно кивнет Королю...
Из теней рядом с верхним выходом выступил третий — в черном, встал рядом с Королем.
Исильдур стиснул зубы и поспешил к дверям.
3319 год Второй Эпохи
Арминалэт, Замок Королей
В малой зале было пусто и тихо.
В дверях Мириэль чуть не столкнулась с Зигуром — тот прошел мимо, даже не подав виду, что заметил королеву.
Ей было все равно.
— В старые времена добродетельная супруга проводила бы мужа до самых корабельных сходен. Ветвь вечнозеленого древа закрепила бы на носу корабля, как благословение. — сказала Мириэль.
Фаразон улыбнулся и взял ее за руку.
— Тащить королеву в Роменну? Заставить ждать окончания погрузки? А может, пока мы обходим Остров, отправить к андунийским заброшенным гаваням и там попрощаться в третий раз? — улыбка у него была невеселая. — Меньше печали — это просто военный поход.
Мириэль покачала головой.
— Меня ты призвал последней, — заметила она, не стараясь скрыть упрек в голосе.
— С тобой мы точно еще увидимся, госпожа. — ответил Фаразон. — А колдуна — колдуна я освободил от слова. Пусть идет, куда хочет.
— Так или иначе, — тихо ответила Мириэль, — мы действительно еще увидим друг друга, муж мой. Здесь… или на ином пути.
Фаразон понял.
Он обнял ее — аккуратно, чтобы не помять о сталь доспеха шелковый наряд. Поцеловал в лоб. Губы у него были сухие, холодные.
— Не жалеешь о таком муже, госпожа? — устало спросил он. — Немного же счастья я тебе принес.
Мириэль посмотрела на него без улыбки.
— Я выбрала в мужья единственного, кто не боялся, — ответила она. — А даже если боялся, то все равно шел вперед — без сомнений, без колебаний. Не заставляй меня менять свое мнение о тебе на старости лет… мой золотой принц.
Фаразон выпрямился, улыбнулся горделиво. Показалось — юность на миг коснулась его глаз.
— Ну что же! — сказал он. — Лучшего благословения я не мог и пожелать. Подчиняюсь твоей воле, моя королева!
Смеясь, они вышли к ожидающим на площади людям.
Ар-Зимрафэль смотрела вслед с балкона Замка, недвижимо и молча. Смотрела, как исчезает среди городских крыш хвост стальной колонны.
Смотрела, как стекается туман с городских улиц, как встают в строй призрачные воины, как из Города Мертвых, повинуясь воле последнего Короля Нуменора, выходят, шеренга за шеренгой, полки.
Ар-Фаразон ехал во главе колонны, на медно-рыжем жеребце, и не оглянулся ни разу. Только перед поворотом дороги воздел вверх древний скипетр — и солнце на миг залило всю его фигуру непереносимо сверкающим золотом.
3319 год Второй Эпохи
Арминалэт, Замок Королей
Если вы не знаете, где искать королевского советника…
Впрочем, довольно. Она знала.
На одной из дворцовых террас, чем-то полюбившихся Зигуру, у самого края, там, откуда открывался вид на город и дальше, на устье реки.
Маленькое озерцо, кусты, дорожки, да неяркий насыпной берег из мелкой гальки и янтаря — что здесь и привлекало колдуна?..
Зигур сидел прямо на гальке, опершись на стену беседки, и перекатывал между пальцами какую-то блестящую безделушку — колечко ли, застежку, Мириэль не разобрала.
Он глянул на королеву, но не сказал ничего и не стал вставать.
— Ведь он не вернется, — сказала Мириэль ровно.
Зигур утвердительно прикрыл глаза.
— Посмотри на меня, колдун, — тяжело сказала королева. — Не смей — игнорировать.
— Я слышу, — отозвался он неохотно. — Я понимаю. Я жду. Чего ты хочешь, королева?
Мириэль нахмурилась.
— Не много ли воли, Зигур, ты взял?
— Меня зовут — Саурон, — мягко сказал колдун. — Можно — Гортхауэр. Я устал от ваших прозвищ. Давай попробуем обойтись без них. Мое бытие советником короля Нуменора в любом случае — завершено.
Мириэль посмотрела на него с холодным отстраненным любопытством. Кивнула медленно.
— Не будешь советником, — спросила она и тяжелее оперлась на трость, — кем будешь?
— Уж побуду никем какое-то время, — ответил Саурон с сомнением. — Не впервой. Где-то у меня был плащ…
Встряхнул тяжелое сукно, расстелил по холодной скамье, кивнул королеве — уважительно, но без подобострастия. — Садись, Мириэль, я вижу, ноги тебя подводят. Впрочем, тут я могу ненадолго помочь…
— Не позволяю, — так же ровно ответила Мириэль и опустилась на предложенное место. — Не прикасайся ко мне… Саурон. Моя жизнь — только между мной и Создателем. А теперь расскажи мне, о чем мой супруг умолчал. То, о чем вы говорили — тогда, в малой библиотеке.
3301 год Второй Эпохи
Арминалэт, Замок Королей
— Ты обезумел, — сказал Саурон резко.
Он расхаживал по кабинету из угла в угол, заложив руки за спину.
Фаразон посмотрел на собеседника и ответил с легкой улыбкой.
— А ведь ты боишься.
Саурон замер на половине шага, обернулся удивленно.
— Боишься, — кивнул Фаразон. — Ты хорошо умеешь видеть чужие движения души, взгляни же на свою. Подумай — по сравнению с остальными вариантами — насколько безумен именно этот?
— Валинор, — сказал Саурон. — Вторгнуться в Валинор с флотом? Принудить — Валар — силой… Фаразон, ты… ты…
— С тобой же получилось, — сказал Фаразон серьезно.
Саурон посмотрел на короля немо.
— А, — сказал Фаразон, — вот это выражение лица мне нравится. Значит, я думаю в верном направлении.
Саурон покачал головой.
— У нас есть время, — сказал он. — Это была просто дикая идея. Шутка — там, где шутить не следовало.
— Времени нет, — поправил его Фаразон. — Ты забыл, что я смертен, правда? Я сам вспомнил не так давно.
Фаразон встал сам и подошел к окну. Задумчиво провел рукой по стеклу, взглянул на отражение. Крепкий, моложавый… не скажешь, что уже третья сотня лет. Взгляд только вот что-то… почти как у драгоценного дяди.
За его спиной Саурон откинулся на спинку кресла и замер в задумчивости, сложив на груди руки. Вот уж кто не изменился ни на йоту за пролетевшие десятилетия — разве что казаться стал резче, беспокойнее, моложе.
— Амандил вышвырнет меня с острова в ту же секунду, что примет Скипетр, — сказал, наконец, Саурон. — Да как бы не корабельной катапультой. Скажи… давно ли его маска так приросла к лицу?
Фаразон хмыкнул.
— К сожалению, заботу о чистоте линии наследования пережил только я, да Дом Князей Андуниэ. Но я бы поставил на Исильдура, Амандиль ровесник мне, а где носит Элендиля, знает только море... да еще, быть может, морские эльфы. И не трожь моего князя — наши роли отцы выдали нам еще до рождения... толку теперь с того.
Он помолчал и продолжил.
— Ты не веришь в военный успех, Саурон? Или есть равные моим армии? Я считаю — по твоим рассказам и по тому, что видел сам — шансы есть. Их мир неизменен и скован, и там же живет множество эльфов — не будут же Стихии рвать землю под ногами своих же подданных? Но ты не веришь. Ладно. Подумай тогда вот о чем. Что произойдет на Острове, если мой флот и я — не вернемся?
— Люди любят тебя, — сказал Саурон без раздумий. — Почитают равным богам. Это всегда опасно. Если ты не вернешься — если флот не вернется — Остров или никогда больше не поверит Валар, или сорвется в слепое их почитание… но вы, нуменорцы, мстительны, злопамятны, упрямы, так что, скорее, первое. Откуда такие мысли? Ты ведь не в одиночку поплывешь, Фаразон, сколько людей ты заберешь с собой? Тысячи? Десятки тысяч?..
Саурон внезапно остановился на середине фразы.
— Хватит ли этого, чтобы отторгнуть заразу? — спросил Фаразон. — Посчитаешь мне шанс невозможного с невероятным, а, Зигур?
— Ужас, возмущение, ненависть… скорбь, — тихо сказал Саурон. — Собственные, не взятые взаймы у прошлого, неповторимые. Горе в каждом доме. Поражение или победа? Вырвешь ты у Валар согласие или твой флот сметут с лика мира — разницы нет. Ты хочешь кровью смыть проклятие, навсегда провести границу между людьми и тенями.
Отражение короля в оконном стекле одобрительно улыбнулось Саурону.
— Да, — сказал Саурон отражению. — Да. Я — боюсь. Вот прямо сейчас. Только не Валар. Тебя.
— Значит — я прав, — ответил Фаразон. — Спасибо, советник. Твоя помощь как всегда — неоценима.
***
— Элендиль, сын Амандиля, — так же спокойно произнесла королева. — Да. Но устоит ли он?
— Этот? — сказал Саурон. — Устоял перед опалой и изгнанием из столицы, устоял перед сворой голодных духов — может устоять и здесь. Я рассчитывал больше на его сына, конечно.
— Ты долго терзал Дом Андуниэ, — согласилась Мириэль. — Долго, неприятно, некрасиво. Светлы андунийцы, благородны, непричастны…
— Всего лишь развил вами же заданную тему, — сказал Саурон без улыбки. Щелчком пальцев снова подкинул в воздух блестящее колечко, поймал, вернул на руку. — Что сделано, то сделано. Со временем отзовется.
Мириэль поднялась, оправила черные на золотом кисти накидки.
— На моей земле нельзя быть никем, — строго сказала она. — Так что, советник, считай, твоя служба пока продолжается — не так уж долго и осталось. Велю сопроводить королеву до верхних террас Замка.
— Где твои спутницы и свита? — спросил Саурон уныло и встал.
— Половина моей стражи уплыла с Королем, — ответила Мириэль. — А прочих я видеть не желаю — еще мне не хватало их сочувствия.
***
Они прошли совсем недалеко, когда Саурон указал рукой вверх.
— Снова? — спросила Мириэль.
Исполинские тени в небесах над Арминалэт.
Орлы. Свидетели Манвэ.
— Они ждут, — сказал Саурон и Мириэль споткнулась на середине шага, выпустила растерянно трость. Ей показалось, будто солнечный свет на миг померк.
— Королева? — непонимающе воскликнул Зигур. Мириэль скользнула ладонью в воздухе, схватилась, не думая, за подставленную руку, чтобы не упасть.
Забыв, что ей не стоит касаться Зигура.
Но мир дрожал под ее взглядом, осыпался прахом — и в муках рождался вновь. Воздух становился — другим, и земля под ногами готова была откликнуться на другое имя, и прошлое переставало иметь смысл.
Зигур вскинул голову, втянул ртом воздух, будто дикий зверь. Глаза его расширились.
— У него получилось, — выдохнул колдун неверяще. — Как? Что…
Королева Мириэль сжала холодные пальцы нелюдя и зачерпнула столько огня, сколько смогла.
Гул подземного пламени и жар раскаленного песка, свист клинка и предсмертный хрип. Пламя и тьма…
Зигур вскинул брови, рассмеялся коротко, но не отнял руки.
Жизнь и суть господина королевского советника жгли нутро похуже кислоты, но так было нужно, чтобы — суметь отпустить на свободу нелюбимый, сокрытый дар.
Как костыль не нужен здоровому, так Зрячий Камень ни к чему тем, кто умеет смотреть сам.
Небо рванулось навстречу, небо и море, шепот прибоя и шелест волны. На светлом берегу запретного для смертных края стоял ее Король и разглядывал в ладони — горсть сияющего, переливающегося всеми цветами радуги песка.
За спиной государя выгружались войска, и туман стлался Ар-Фаразону под ноги, словно послушный пес, иногда вырывась навстречу воинам, и придавая им совсем иное обличье.
Пятился от Ар-Фаразона высокий, в белом и золоте, посланник — как похож на кого-то — мелькнула мысль. Пламя чуть дрогнуло — Зигур вздохнул нетерпеливо — дальше, дальше!
Король разглядывал в ладони горсть алмазного песка и молчал. А после молчания, указал знаменосцу, и первые отряды войска двинулись вперед. Вслед за ними пополз туман.
Мир менялся прямо вокруг них. Как будто из вышивки вытягивали ставшие ненужными опорные нити, расправляли ткань, разглаживали, вынув из пялец…
Зигур упал на колени там, где стоял. Засмеялся.
— Они уходят! — сказал он, поворачивая голову. — Отступают, оставляют Остров! Кто бы подумать мог! Тогда я и впрямь, наверное, смогу помочь, сделать — чтобы музыка не рвалась, чтобы не было хоть здесь вырванных нитей, не было — пустоты и обломков…
Улыбка у него была шальная, искренняя — как у другого человека украденная.
Долю мгновения она продержалась, эта улыбка, прежде чем превратиться в оскал.
— Нет! — воскликнул колдун, вскакивая. — Да нет же!
Горький, непереносимо горький дар последних из королевского рода.
Видеть. Понимать.
сам творец обратил внимание на несовершенство картины
исправить
но время упущено, само понятие — время — мешает стереть нужный слой, переписать
Мириэль развернулась лицом к закату и высоко вздернула подбородок.
Она видела — как дрожат ослепительные, высокие скалы, как падают камни, подымается твердь, скрывая воинов Острова в разломе, накрывая лавиной — но не убивая, погружая в бесконечный кошмарный сон. Туман ложится в земную колыбель вместе с людьми, покорно, скрывает тела и лица, обвивает миры зримый и незримый, переплетает души.
Король Ар-Фаразон смотрит с утеса на гигантский разлом, поглотивший всю его армию, смотрит на восток и смотрит на запад — у него есть мгновение — сделать выбор. Выбор… есть всегда. Даже когда его нет.
«Я думала, это тебе придется дожидаться меня, господин мой…» — успевает подумать Мириэль.
Король шагает к своим воинам.
— Не нужно, — кричит Саурон, вытягивается в струну, подымает голову, смотрит — прямо на солнце. Кулаки сжаты до побелевших костяшек пальцев. — Не нужно… они почти исцелены. Не будет больше теней, не будет неправильных мертвых, нет, не надо — не надо так! Возьми меня, если хочешь, оставь этот остров! Убирайся, не трогай их!
не имеет значения
Королева успевает увидеть — Волну.
Что успевает Зигур — ее не интересует.
3319-3320 Второй Эпохи
прибрежные воды острова Нуменор -
Средиземье, к северу от Пеларгира
Все оказалось неожиданно просто.
Исильдур положил руку на пояс. Нет, не угрожая — пока что. Предупреждая.
Людей Короля на корабле было совсем немного, и почти все они уже стояли безоружными на палубе, в кругу солдат и матросов Андуниэ.
— Это измена, — сказал капитан хрипло. Голос подводил его — когда выясняется, что треть команды не взошла на борт, а вместо нее взошли — другие, становится не до разговоров.
Исильдур покачал головой.
— Брось меч и присоединись к остальным, Харзир. Я дам вам две шлюпки… хотя разумнее бы вам было остаться на борту.
— Трус и предатель, — капитан приглашающе повел в воздухе клинком. — Если ты думаешь, что вы можете просто развернуть корабли и войти в опустевший Замок…
Исильдур глянул на капитана Харзира так, что тот осекся.
Обидно — да, было. Такое — в лицо княжичу? Наследнику Дома?..
Но стоило гневу коснуться сердца, как знакомо кольнуло запястье и на мгновение показалось — ледяная рука на плече, пьяные лица вокруг и смех, и главная опасность — за спиной.
Ненависть была холодной и старой. Отрезвляющей.
— Мы покидаем Эленну, — сказал Исильдур. — Опусти меч, Харзир, драться с тобой никто не будет. Матросы просто накинут на тебя сеть. Полежишь пару дней спутанным… подумаешь немного.
Капитан Харзир взглянул в не по годам взрослые глаза своего второго помощника и вздрогнул.
— Вы бежите, — сказал он растерянно.
Исильдур молча отвернулся. Разговор перестал быть важным.
Капитан выругался и отбросил меч в сторону.
— Убрать лишние паруса, — скомандовал Исильдур, сам становясь к центральному из пяти штурвалов. — Нас ждет Князь в Андуниэ… а потом — Восток!
Девять гигантских теней — сестры-корабли, малое западное крыло — почти одновременно легли на новый курс. Медленно и до поры — незаметно — они начали отставать от основного флота. Близкая ночь давала нужный выигрыш по времени, прежде чем встревожатся ближайшие соседи.
***
…конечно, они не успели — уже следующим днем, уже подобрав на борт всех, кого могли вместить захваченные корабли, всех, кто поверил князю, но не отплыл в колонии до того… не успели — и прямо над кораблями встала выше гор, выше звезд, выше неба, стена воды, обрушилась, в щепки разбивая мачты, подхватила, понесла, ломая кости, выкручивая мышцы…
Исильдур очнулся от боли и долго разминал сведенную судорогой ногу — позавчера, после долгого перерыва, почти весь день провел на лошади.
Снова заснуть не пытался — без толку. Если началось с ложными видениями — лучше вообще следующие дня три не ложиться.
Среди его людей не было тех, кому не снилась бы Волна.
Он вышел из шатра, плеснул водой в лицо, оглядел долину. Лагерь просыпался. Землемеры уже проверяли потребный инструмент, у времянки, где хранились припасы и книги, спорили мастера.
На ходу дожевывая кусок хлеба, подошел Анарион, кивнул.
— Ну как? — спросил. — Ты говорил, тебе надо ночь подумать. Удалось?
— А неплохая долина, — ответил Исильдур, с радостью отвлекаясь на дела насущные. — От отца что-нибудь?
— Камни сердятся… — поморщился Анарион. — Кажется, он вышел, наконец, к Гаваням.
Исильдур кивнул. Даже отголоска Волны хватило. В жутком шторме корабли разбросало — и там, где Исильдур повел своих к югу, князь Элендил и последовавшие за ним трое ушли на север. Один Создатель знает, где были еще два, но, по крайней мере, была надежда, что палантир отзовется.
— А что там? — Исильдур ткнул пальцем в сторону востока. Показалось — на самом горизонте блеснул то ли красный отблеск, то ли просто причудливо отразилось на тучах восходящее солнце.
Анарион пожал плечами.
— Местные лопочут, какая-то мертвая земля. Пеларгирцы молчат. Кто-то говорит, это и есть Мордор.
— Черная земля? — медленно сказал Исильдур и еще раз посмотрел на восток. — Не та ли?..
Анарион замер на минуту, обдумывая ответ. И очень аккуратно сказал.
— Брат… колдун погиб вместе со всеми. Но кто знает — место дурное в любом случае. Осторожность не будет чрезмерной.
Исильдур дернул головой в подобии кивка. Умолк сам.
Как часто теперь их разговоры прерывались подобными паузами.
— Без дела людям лучше не сидеть, — сказал Исильдур наконец. — Мне — так уж точно. А долина и вправду хороша, и крепость тут не помешает. На всякий случай. Будет — Минас Исиль. Зимуем здесь.
Анарион ухмыльнулся ребячливо.
— Да ты всю жизнь мечтал что-нибудь в честь себя назвать, а? Может, и для меня крепостца найдется?
Исильдур подставил лицо утреннему солнцу и улыбнулся, глядя на горы.
— Конечно, — сказал он. — Мне всегда хотелось построить что-нибудь… совсем новое.
3320 Второй Эпохи
Тай-арн Орэ.
Кажется, это был Моро.
Это всегда был Моро. В каком-то смысле он был на это обречен.
Последние две дюжины дней сухие бури стали нестерпимы. После того, как гора раскрылась — впервые за полсотни лет.
Лавовые реки текли по плато неостановимо и тихо. Хлопья пепла оседали на всех поверхностях, на коже, волосах, одежде — не было разницы. Днем иногда можно было разглядеть мутный солнечный круг за пеленой темных облаков, в остальном же от ночи день не отличался ничем.
Внутри цитадели было пустынно. Кроме Девяти, здесь оставались лишь равно верные… или равно отчаявшиеся.
Моро вышел на стену в неурочный час и оперся на один из зубцов. Сплюнул скрипящий на зубах пепел. И увидел — уже почти что у стен.
Человек шел со стороны гор, медленно, едва волоча ноги.
Моро стоял и смотрел, не понимая, что именно видит, пока бредущий к цитадели не поднял голову на краткий миг, не взглянул на башни. И — завалился в пыль, осел на колени — будто моментально кончились силы.
Моро закричал — громко, так громко, чтобы услышали все. А сам бросился во двор, и казалось, никогда ступени не ложились ему под ноги быстрее.
Задыхающийся от бега, внезапно — окрыленный, забывший о будущем и прошлом, забывший о двух жизнях и десятке смертей, Моро вылетел из надвратной башни — крикнул:
— Ортхэннэр! Ты живой! Ты!.. — и замер на полушаге, сбитый влет, одной мыслью — как стрелой в горло. Мыслью, потому что тот, напротив, больше не умел — говорить словами.
был
Глаза — полированная сталь. Неразличимая точка зрачка.
Яркие. Нелюдские.
Мертвые.
Невозможно смотреть — как на солнце в полдень, как на то — на Того — что за солнцем.
Моро все еще пятился, когда его за плечи схватили, встряхнули — что ты, что, брат?..
Остальные столпились у ворот, обступили фигуру в пыли.
— Гортхауэр, ты…
был
— Отвернись, — взмолился кто-то. — Закрой глаза!
Смотрит. Не моргая, кажется — даже не дыша.
— Отойдите, — сухим шелестящим шепотом сказал Хэлкар из-за спин, заговорив впервые за полгода, впервые — с того дня, когда неслышно дрогнула твердь. — Саурон?
был — я?..
Хэлкар склонился над сидящим в пыли, протянул руку.
Тот посмотрел на Хэлкара непонимающе, потом вздрогнул, потянулся навстречу — неправильно, неуклюже.
Разжал кулак, рывком растопырив пальцы.
На ладонь Хэлкару упала пригоршня песка и пара смятых, засохших травинок. Несколько камешков — морская галька.
больше — ничего
никого
Не сумел.
Хэлкар кивнул Хальдору.
Они подхватили Саурона под руки.
Поставили на ноги.
— Пойдем, — сказал Хэлкар.
КОНЕЦ
URL записиНазвание: Искаженные (окончание)
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: миди, 23000 слов
Пейринг/Персонажи: Ар-Фаразон, Ар-Зимрафэль, Саурон, Девять
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: Времена последнего короля Нуменора. На что можно пойти, чтобы защитить свой народ?
Примечание: AU
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 — работа "Искаженные"
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: миди, 23000 слов
Пейринг/Персонажи: Ар-Фаразон, Ар-Зимрафэль, Саурон, Девять
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: Времена последнего короля Нуменора. На что можно пойти, чтобы защитить свой народ?
Примечание: AU
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 — работа "Искаженные"
3316 год Второй Эпохи,
Андуниэ, поместье Западных Князей
— Ничего не изменилось, — сказал Элендиль с любопытством, выезжая на главную дорогу. Он пустил коня шагом и обернулся к сыну, явственно ожидая какого-то ответа.
— В Андуниэ всегда спокойно, господин.
Исильдур не знал, как себя вести.
— Как Анарион?
— Он в Роменне, господин. У него все в порядке.
— Как дети?
«Принимают за дедушку — прадеда», — ядовито подумал Исильдур, но проглотил собственные слова с чуть слышным вздохом. Не то, чтобы он не понимал отца.
— В городском доме, с матерью, господин. Я не знал, будет ли уместно.
Элендиль посмотрел на Исильдура более внимательно.
— Мне жаль, сын, — сказал он. — Я задержался в Линдоне, а потом… думаю, забыл о времени. Письмо нашло меня спустя год после твоей свадьбы.
Исильдур кивнул. Отболело давно. Князь Амандиль принимал и отдавал свадебные дары вместо отца, и грешно было жаловаться на саму свадьбу — Король вершил официальный обряд с уверенной легкостью, граничащей со святотатством, одарил жениха и невесту домами в Арминалэт, кораблем, какими-то землями в колониях… и прочей драгоценной мелочью без счета. В Андуниэ потом тихо провели второй обряд, перед Великими и Создателем, а потом жизнь закружила — дети, хлопоты, местные дела. Жили ярко, будто последний раз, и захватывало дыхание.
Незаметно к Исильдуру отошли и дела провинции. Как он теперь понимал со странным чувством, привык считать — наследником — себя. За полторы-то дюжины лет…
— Как… отец? — после долгого молчания спросил Элендиль.
Исильдур никогда не знал, что за тень упала между дедом и отцом в годы после смерти матери.
Догадывался. Постановил — не знать.
Князь Амандиль не покидал Арминалэт больше, чем на несколько недель, и каждый раз, приезжая к нему, Исильдур со стыдом думал, что надо бы задержаться и чем-то помочь. Но — старому князю не была нужна ничья помощь. Сыну он бы — позволил. Внук — не смел спросить. Дед был недосягаемо безупречен — «Нараку н’Адун» — Орел Запада, звали князя Амандиля даже самые лютые из Людей Короля, и спокойно владетель Андуниэ входил в Замок, и рядом с королем неизменно оказывался во всех достойных делах.
И было непонятно — как, вот этот — вернейший из Верных — и безумная круговерть жизни Арминалэт?..
Пожалуй, начинать беспокоиться надо было раньше.
Как описать отцу?
Дед приехал во главе отряда и сам расседлывал коня во большом дворе, а Исильдур молчал растерянно — потому что — без объяснений, без предупреждения…
— Государь пожелал прекратить видеть меня в Арменелосе, — сказал князь Амандиль в пространство и прошел в дом.
Исильдур шел за ним следом и слушал.
— Король собирает флот, — говорил дед, и в глазах стыло — непонятное. — Король… послушай, Исильдур, внук мой, Король наш — благородный и храбрый муж, но не все рядом с ним таковы…
— Король собирает флот, — наконец, сказал Исильдур.
— Да, — сказал Элендиль, и Исильдур с опозданием понял — отец сейчас — как он, Исильдур, тогда, после первых выездов в Столицу. Он не надменен и не рисуется, он просто проехал от Роменны до Арминалэт и дальше, проехал мимо Гробниц, которых больше дюжины лет не видал.
Он… растерян?
— Давай сперва доедем до усадьбы, — быстро предложил Исильдур. — Тебе надо поговорить с князем.
***
Исильдур понял — разговор не задался.
В комнате было душно. Свечи, закрытые окна, задернутые занавеси. Восемь стражей Исильдур встретил по пути. Никто из слуг не осмелился бы подслушивать, но по наружной галерее тоже ходили люди деда.
Он шагнул внутрь, почтительно встал у дверей — и наконец понял, почему по усадьбе до сих пор не расползлась весть о возвращении наследника.
Его просто никто не признал. Господина Элендиля сына Амандиля не было в этой комнате.
Был высокий, светлоглазый элда: как с рисунков в книгах, как из детских путаных воспоминаний о гостях из земель на западе… или из убежищ на востоке, поди их разбери.
В белой рубахе и зеленом плаще, легкий, как тень, не старый, не юный — иной.
Глаза… Элендиля… были доверху полны серебром луны. В этом взгляде не было места земле и — тем более — делам людей. Не по зову Князя Андуниэ вернулся незнакомец с именем отца.
— Я не желаю в этом участвовать, — устало сказал Элендиль, подперев рукой голову. — Я пришел, чтобы уговорить вас всех уйти со мной в Средиземье, отец. Наша земля ядом стала для нас.
— Послушай, внук, — резко сказал князь. — Послушай, что он говорит.
— Я видел сон, — тихо ответил Элендиль. — И этот сон был послан мне.
— Две сотни лет! И ради чего? Чтобы мой сын отказался от всего, что я сделал?
— Что ты сделал, скажи же мне? До последнего сидел в столице, надеясь, что Король одумается? О, Король прекрасно знает, что делает!
— Конечно, знает!
Исильдур без разрешения открыл окно и сел на подоконник.
— Я вам тут зачем? — спросил он с наигранной веселостью. — Господа мои отец и дед, время уже позднее, неужто утром не договорите?
— Мы должны собрать всех, кого можно, и уплыть с Острова, — повторил Элендиль, глядя на сына отсутствующе.
— Нет, дорогой мой сын, мы должны отправить с Острова ненадежных и сесть тихо — пока флот не будет собран. А вот потом — придет твой черед с торжеством войти в Столицу.
— Господин мой дед…
— Отец, это…
— Это — Скипетр, — сказал Амандиль тихо.
Исильдур выглянул наружу и проверил, где там стража, и не подслушивают ли сами, все восемь, плечом к плечу, ухо к уху, допустим, прямо под окном.
И только потом выдохнул сквозь зубы.
— Это измена, — сказал он, сам не веря собственным словам.
Амандиль усмехнулся.
— Король знает. И цена давно заплачена. Других наследников нет и не будет.
Элендиль закрыл глаза.
— Нет, — твердо сказал он. — Я отказываюсь от твоих планов, отец.
Амандиль опустил голову и на миг показался чудовищно уставшим.
— Хорошо, — ответил он и пожевал губами. — Хорошо. Тогда, боюсь, сын мой, тебе придется умереть.
— Что?.. — переспросил Исильдур растерянно.
— Что если княжич Элендиль никогда так и не вернулся? — спросил Амандиль холодным, чужим тоном. — Что если один из прибрежных эльфов настолько сдружился с княжичем, что после его смерти привез семье немногочисленные сохранившиеся вещи и рассказал про обстоятельства гибели?.. Тогда семья поблагодарит эльфа, рискнувшего через весь Остров пробраться в Андуниэ и обеспечит этому эльфу безопасную дорогу назад, в Линдон.
В глазах Элендиля стыло понимание.
— Скажи, внук, разве так уж плохо звучит — Тар-Исильдур? — горечь в голосе Амандиля стала совершенно явной.
***
Между сном и явью мир был подобен гигантской арфе. Взбудораженный разум не давал покоя, подкидывал все новые куски кошмарной беседы, не закончившейся, по сути, ничем, перебирал струны, заставляя снова звучать:
...предопределено править Островом, если первая линия угасает...
...не предательство — услуга, договор...
...дождаться флота и после...
Контрапунктом вступал другой голос:
...бессмысленно. Порчу не отогнать...
...наказание, кара создателя...
...поверить и покинуть родину...
Оба сливались в хоре:
...начать заново! С чистого листа — разве не хотел бы? Устроить так, как хочется тебе...
С детства Исильдур ненавидел игру на арфе. С тех пор мало что изменилось.
Он ворочался в кровати до предрассветного часа, пока спор отца и деда не расплылся в бесформенную, неузнаваемую нотную последовательность и не увлек в себя вереницу других фигур и мелодий.
Перед Исильдуром пролетела в танце грозная королева Зимрафэль, оглянулась через плечо и лицо ее на миг стало похожим на лицо обожаемой жены. Королеву сменил Король на вороном коне — странно, подумал Исильдур сквозь сон, коней государь предпочитал буланых... но лицо Короля было как отражение в зеркале, а пока он смотрел в это самое зеркало, из-за плеча поднялся черный двойник, превратился в Зигура. Но и проклятый колдун не задержался надолго, уселся в кресло по левую руку Королевы, знакомо свел вместе пальцы рук и Исильдур понял, что смотрит в лицо деду... дед кивком головы обратил внимание Исильдура на распахнутое окно, под которым подслушивала вся ближняя гвардия и челядь, а когда Исильдур сердито высунулся наружу и потянул на себя ставень, подошел отец, больше похожий сейчас на собственного старшего внука, Элендура. Исильдур поднял на него взгляд.
И замер.
Позабыв человеческую речь, замычал, замотал головой, забился в кровати.
Раздвигая собой звезды, над его миром навсегда вставала — волна.
Проснулся от крика, подумал было — собственного, но нет — кричали в доме. Встал, пошатываясь, утер оборотной стороной ладони лицо — соль жгла кожу. То ли вечерние сумерки, то ли только-только рассвет — не поймешь даже, сколько проспал, да и... был ли это сон?
Крик повторился.
Исильдур второпях натянул первые попавшиеся штаны и выскочил из комнаты, не беспокоясь о внешнем виде и достоинстве. Показалось — не до того сейчас.
На лестнице столкнулся с отцом. Элендиль был в одних штанах и рубахе, но держал в руках пояс с оружием.
Они молча переглянулись и бросились в сторону княжеских покоев.
Князь Амандиль стоял посреди центральной лестницы, а у его ног лежало тело старшего кастеляна. Кровь стекала по светлому камню ступеней... капала с обнаженного меча в руках у князя.
Когда дед развернулся к ним, Исильдур обреченно понял, что сны сегодня снились, кажется, всему поместью — и князь Андуниэ не смог — или не захотел — проснуться собой.
За спиной ахнула кто-то из подбежавших слуг.
В неверном предутреннем свете лицо князя двоилось, дрожало, как отражение в бегущей воде, наслаивался другой формы подбородок, чуть по иному изгибались брови...
Только глаза оставались неизменными — серые, печальные... безумные.
— В эту землю я пришел, и в этой земле останусь до скончания веков, — сказал князь Амандиль и поднял меч.
Никогда он не двигался с такой убийственной грацией.
Исильдур когда-то считал с летописной книгой в руках: рано принявший венец Андуниэ, Амандиль, сын Нумендиля, не успел даже отслужить обычный срок на флоте, а может, и вовсе не бывал в колониях. Не воевал, не обучался сверх обычного владению оружием. Он был — второй после Короля, Князь Западного Дома. Для детей и внуков он нашел лучших учителей, лично ему оружие всегда было — без надобности. До этой ночи.
— Отец? — с тоской в голосе спросил Элендиль.
— Наша земля, — сказал князь Амандиль и пошел вниз по ступеням. — Никому! Ни Зигуру, ни низшим, ни глупым варварам, ни эльфам, ни Валар, ни даже Единому — никому не отдам я этой земли. Эленна норэо! Они хотят уничтожить тебя... нет, я не поддамся на эту ловушку. Кого прислали в мой дом под видом сына? Кого хотели обмануть чародейской тварью?..
«Что если княжич Элендиль никогда так и не вернулся?» — далеким эхом отозвалось под сводами зала.
Элендиль ушел от первых четырех ударов, а потом выдернул из ножен меч. Но — все еще уклонялся, отступал, кружил по зале... Клинок плясал в его руке, но князь Амандиль будто сам подставлялся под удар, заставляя сына отдергивать, отводить меч, ломая рисунок боя, ломая самого Элендиля.
Исильдур застыл, завороженный, и пропустил момент, когда белая рубаха отца окрасилась кровью. Мимо рванулся кто-то из дедовых гвардейцев, попытался — кинуться в ноги, сбить, остановить... Князь вспорол воину горло самым кончиком клинка и вновь обернулся к Элендилю.
— Не надо, отец, — почти простонал Элендиль, зажимая рукой рану. — Не поддавайся им. Вернись!
— Что толку, — тихо сказал Амандиль, отводя меч для решающего удара, — что толку — если все — предрешено и никого уже не спасти?.. Лучше я заберу с собой всех, кого смогу, уйду сам, а не по чужой воле!
Исильдур обрушил деду на голову золотой тяжеленный подсвечник.
***
Мучительно долгой была дорога до Арминалэт.
Мучительным был подъем к замку, взгляды стражей, изумленные лица придворных.
Мучительно неуместно выглядел сейчас Элендиль перед Королем — растерявший всю свою эльфийскую инаковость, а княжеской уверенности пока что не обретший.
— Вот знак княжеской власти, — сказал Элендиль и раскрыл простой деревянный ларец. Блеснул звездным светом тонкий обруч с одним крупным камнем-слезой. — Господин отец мой, Амандиль… отплыл в сторону Запада и не взял с собой никого, кроме трех старых слуг. Я послал за ними корабль, но ничего не нашли в прибрежных водах и нет больше об отце моем никаких вестей.
Король смотрел на венец молча.
Королева Зимрафэль встала с кресла, подхватила Короля за руку.
— Отплыл искать помощи и совета Валар… как ожидаемо от старого Князя Западного Дома, — спокойно сказал Ар-Фаразон, и Исильдуру почудился в словах короля острый блеск меча. — Я все легче отношусь с годами ко лжи. А это — хорошая ложь. Правильная. Но… скажи мне, Элендиль, сын Амандиля, это было — хотя бы — быстро?
Элендиль молчал и сжимал шкатулку в побелевших пальцах.
— Понятно, — сказал Ар-Фаразон, не изменившись в лице. — Ну что же… Звезда Элроса — по праву крови твоя. А о том, сколько тебе ее носить... мы рассудим позже.
Исильдур выдохнул. Слишком заметно, потому что Король опустил взгляд на него. Но не сказал — ничего.
— Я по-прежнему не желаю видеть в Арминалэт Князя Западного Дома, — сухо закончил Ар-Фаразон.
Элендиль молча поклонился Королю, Королеве.
Уже на лестнице Исильдур оглянулся.
Среди цветов и лоз, на малой террасе, где Король принимал иногда высокородных, стояли двое — и мучительно пусто было рядом с Королевой. Почудилось: сейчас из-за увитой плющом решетки выйдет седой старик в черном и серебре, взмахнет рукой, непочтительно кивнет Королю...
Из теней рядом с верхним выходом выступил третий — в черном, встал рядом с Королем.
Исильдур стиснул зубы и поспешил к дверям.
3319 год Второй Эпохи
Арминалэт, Замок Королей
В малой зале было пусто и тихо.
В дверях Мириэль чуть не столкнулась с Зигуром — тот прошел мимо, даже не подав виду, что заметил королеву.
Ей было все равно.
— В старые времена добродетельная супруга проводила бы мужа до самых корабельных сходен. Ветвь вечнозеленого древа закрепила бы на носу корабля, как благословение. — сказала Мириэль.
Фаразон улыбнулся и взял ее за руку.
— Тащить королеву в Роменну? Заставить ждать окончания погрузки? А может, пока мы обходим Остров, отправить к андунийским заброшенным гаваням и там попрощаться в третий раз? — улыбка у него была невеселая. — Меньше печали — это просто военный поход.
Мириэль покачала головой.
— Меня ты призвал последней, — заметила она, не стараясь скрыть упрек в голосе.
— С тобой мы точно еще увидимся, госпожа. — ответил Фаразон. — А колдуна — колдуна я освободил от слова. Пусть идет, куда хочет.
— Так или иначе, — тихо ответила Мириэль, — мы действительно еще увидим друг друга, муж мой. Здесь… или на ином пути.
Фаразон понял.
Он обнял ее — аккуратно, чтобы не помять о сталь доспеха шелковый наряд. Поцеловал в лоб. Губы у него были сухие, холодные.
— Не жалеешь о таком муже, госпожа? — устало спросил он. — Немного же счастья я тебе принес.
Мириэль посмотрела на него без улыбки.
— Я выбрала в мужья единственного, кто не боялся, — ответила она. — А даже если боялся, то все равно шел вперед — без сомнений, без колебаний. Не заставляй меня менять свое мнение о тебе на старости лет… мой золотой принц.
Фаразон выпрямился, улыбнулся горделиво. Показалось — юность на миг коснулась его глаз.
— Ну что же! — сказал он. — Лучшего благословения я не мог и пожелать. Подчиняюсь твоей воле, моя королева!
Смеясь, они вышли к ожидающим на площади людям.
Ар-Зимрафэль смотрела вслед с балкона Замка, недвижимо и молча. Смотрела, как исчезает среди городских крыш хвост стальной колонны.
Смотрела, как стекается туман с городских улиц, как встают в строй призрачные воины, как из Города Мертвых, повинуясь воле последнего Короля Нуменора, выходят, шеренга за шеренгой, полки.
Ар-Фаразон ехал во главе колонны, на медно-рыжем жеребце, и не оглянулся ни разу. Только перед поворотом дороги воздел вверх древний скипетр — и солнце на миг залило всю его фигуру непереносимо сверкающим золотом.
3319 год Второй Эпохи
Арминалэт, Замок Королей
Если вы не знаете, где искать королевского советника…
Впрочем, довольно. Она знала.
На одной из дворцовых террас, чем-то полюбившихся Зигуру, у самого края, там, откуда открывался вид на город и дальше, на устье реки.
Маленькое озерцо, кусты, дорожки, да неяркий насыпной берег из мелкой гальки и янтаря — что здесь и привлекало колдуна?..
Зигур сидел прямо на гальке, опершись на стену беседки, и перекатывал между пальцами какую-то блестящую безделушку — колечко ли, застежку, Мириэль не разобрала.
Он глянул на королеву, но не сказал ничего и не стал вставать.
— Ведь он не вернется, — сказала Мириэль ровно.
Зигур утвердительно прикрыл глаза.
— Посмотри на меня, колдун, — тяжело сказала королева. — Не смей — игнорировать.
— Я слышу, — отозвался он неохотно. — Я понимаю. Я жду. Чего ты хочешь, королева?
Мириэль нахмурилась.
— Не много ли воли, Зигур, ты взял?
— Меня зовут — Саурон, — мягко сказал колдун. — Можно — Гортхауэр. Я устал от ваших прозвищ. Давай попробуем обойтись без них. Мое бытие советником короля Нуменора в любом случае — завершено.
Мириэль посмотрела на него с холодным отстраненным любопытством. Кивнула медленно.
— Не будешь советником, — спросила она и тяжелее оперлась на трость, — кем будешь?
— Уж побуду никем какое-то время, — ответил Саурон с сомнением. — Не впервой. Где-то у меня был плащ…
Встряхнул тяжелое сукно, расстелил по холодной скамье, кивнул королеве — уважительно, но без подобострастия. — Садись, Мириэль, я вижу, ноги тебя подводят. Впрочем, тут я могу ненадолго помочь…
— Не позволяю, — так же ровно ответила Мириэль и опустилась на предложенное место. — Не прикасайся ко мне… Саурон. Моя жизнь — только между мной и Создателем. А теперь расскажи мне, о чем мой супруг умолчал. То, о чем вы говорили — тогда, в малой библиотеке.
3301 год Второй Эпохи
Арминалэт, Замок Королей
— Ты обезумел, — сказал Саурон резко.
Он расхаживал по кабинету из угла в угол, заложив руки за спину.
Фаразон посмотрел на собеседника и ответил с легкой улыбкой.
— А ведь ты боишься.
Саурон замер на половине шага, обернулся удивленно.
— Боишься, — кивнул Фаразон. — Ты хорошо умеешь видеть чужие движения души, взгляни же на свою. Подумай — по сравнению с остальными вариантами — насколько безумен именно этот?
— Валинор, — сказал Саурон. — Вторгнуться в Валинор с флотом? Принудить — Валар — силой… Фаразон, ты… ты…
— С тобой же получилось, — сказал Фаразон серьезно.
Саурон посмотрел на короля немо.
— А, — сказал Фаразон, — вот это выражение лица мне нравится. Значит, я думаю в верном направлении.
Саурон покачал головой.
— У нас есть время, — сказал он. — Это была просто дикая идея. Шутка — там, где шутить не следовало.
— Времени нет, — поправил его Фаразон. — Ты забыл, что я смертен, правда? Я сам вспомнил не так давно.
Фаразон встал сам и подошел к окну. Задумчиво провел рукой по стеклу, взглянул на отражение. Крепкий, моложавый… не скажешь, что уже третья сотня лет. Взгляд только вот что-то… почти как у драгоценного дяди.
За его спиной Саурон откинулся на спинку кресла и замер в задумчивости, сложив на груди руки. Вот уж кто не изменился ни на йоту за пролетевшие десятилетия — разве что казаться стал резче, беспокойнее, моложе.
— Амандил вышвырнет меня с острова в ту же секунду, что примет Скипетр, — сказал, наконец, Саурон. — Да как бы не корабельной катапультой. Скажи… давно ли его маска так приросла к лицу?
Фаразон хмыкнул.
— К сожалению, заботу о чистоте линии наследования пережил только я, да Дом Князей Андуниэ. Но я бы поставил на Исильдура, Амандиль ровесник мне, а где носит Элендиля, знает только море... да еще, быть может, морские эльфы. И не трожь моего князя — наши роли отцы выдали нам еще до рождения... толку теперь с того.
Он помолчал и продолжил.
— Ты не веришь в военный успех, Саурон? Или есть равные моим армии? Я считаю — по твоим рассказам и по тому, что видел сам — шансы есть. Их мир неизменен и скован, и там же живет множество эльфов — не будут же Стихии рвать землю под ногами своих же подданных? Но ты не веришь. Ладно. Подумай тогда вот о чем. Что произойдет на Острове, если мой флот и я — не вернемся?
— Люди любят тебя, — сказал Саурон без раздумий. — Почитают равным богам. Это всегда опасно. Если ты не вернешься — если флот не вернется — Остров или никогда больше не поверит Валар, или сорвется в слепое их почитание… но вы, нуменорцы, мстительны, злопамятны, упрямы, так что, скорее, первое. Откуда такие мысли? Ты ведь не в одиночку поплывешь, Фаразон, сколько людей ты заберешь с собой? Тысячи? Десятки тысяч?..
Саурон внезапно остановился на середине фразы.
— Хватит ли этого, чтобы отторгнуть заразу? — спросил Фаразон. — Посчитаешь мне шанс невозможного с невероятным, а, Зигур?
— Ужас, возмущение, ненависть… скорбь, — тихо сказал Саурон. — Собственные, не взятые взаймы у прошлого, неповторимые. Горе в каждом доме. Поражение или победа? Вырвешь ты у Валар согласие или твой флот сметут с лика мира — разницы нет. Ты хочешь кровью смыть проклятие, навсегда провести границу между людьми и тенями.
Отражение короля в оконном стекле одобрительно улыбнулось Саурону.
— Да, — сказал Саурон отражению. — Да. Я — боюсь. Вот прямо сейчас. Только не Валар. Тебя.
— Значит — я прав, — ответил Фаразон. — Спасибо, советник. Твоя помощь как всегда — неоценима.
***
— Элендиль, сын Амандиля, — так же спокойно произнесла королева. — Да. Но устоит ли он?
— Этот? — сказал Саурон. — Устоял перед опалой и изгнанием из столицы, устоял перед сворой голодных духов — может устоять и здесь. Я рассчитывал больше на его сына, конечно.
— Ты долго терзал Дом Андуниэ, — согласилась Мириэль. — Долго, неприятно, некрасиво. Светлы андунийцы, благородны, непричастны…
— Всего лишь развил вами же заданную тему, — сказал Саурон без улыбки. Щелчком пальцев снова подкинул в воздух блестящее колечко, поймал, вернул на руку. — Что сделано, то сделано. Со временем отзовется.
Мириэль поднялась, оправила черные на золотом кисти накидки.
— На моей земле нельзя быть никем, — строго сказала она. — Так что, советник, считай, твоя служба пока продолжается — не так уж долго и осталось. Велю сопроводить королеву до верхних террас Замка.
— Где твои спутницы и свита? — спросил Саурон уныло и встал.
— Половина моей стражи уплыла с Королем, — ответила Мириэль. — А прочих я видеть не желаю — еще мне не хватало их сочувствия.
***
Они прошли совсем недалеко, когда Саурон указал рукой вверх.
— Снова? — спросила Мириэль.
Исполинские тени в небесах над Арминалэт.
Орлы. Свидетели Манвэ.
— Они ждут, — сказал Саурон и Мириэль споткнулась на середине шага, выпустила растерянно трость. Ей показалось, будто солнечный свет на миг померк.
— Королева? — непонимающе воскликнул Зигур. Мириэль скользнула ладонью в воздухе, схватилась, не думая, за подставленную руку, чтобы не упасть.
Забыв, что ей не стоит касаться Зигура.
Но мир дрожал под ее взглядом, осыпался прахом — и в муках рождался вновь. Воздух становился — другим, и земля под ногами готова была откликнуться на другое имя, и прошлое переставало иметь смысл.
Зигур вскинул голову, втянул ртом воздух, будто дикий зверь. Глаза его расширились.
— У него получилось, — выдохнул колдун неверяще. — Как? Что…
Королева Мириэль сжала холодные пальцы нелюдя и зачерпнула столько огня, сколько смогла.
Гул подземного пламени и жар раскаленного песка, свист клинка и предсмертный хрип. Пламя и тьма…
Зигур вскинул брови, рассмеялся коротко, но не отнял руки.
Жизнь и суть господина королевского советника жгли нутро похуже кислоты, но так было нужно, чтобы — суметь отпустить на свободу нелюбимый, сокрытый дар.
Как костыль не нужен здоровому, так Зрячий Камень ни к чему тем, кто умеет смотреть сам.
Небо рванулось навстречу, небо и море, шепот прибоя и шелест волны. На светлом берегу запретного для смертных края стоял ее Король и разглядывал в ладони — горсть сияющего, переливающегося всеми цветами радуги песка.
За спиной государя выгружались войска, и туман стлался Ар-Фаразону под ноги, словно послушный пес, иногда вырывась навстречу воинам, и придавая им совсем иное обличье.
Пятился от Ар-Фаразона высокий, в белом и золоте, посланник — как похож на кого-то — мелькнула мысль. Пламя чуть дрогнуло — Зигур вздохнул нетерпеливо — дальше, дальше!
Король разглядывал в ладони горсть алмазного песка и молчал. А после молчания, указал знаменосцу, и первые отряды войска двинулись вперед. Вслед за ними пополз туман.
Мир менялся прямо вокруг них. Как будто из вышивки вытягивали ставшие ненужными опорные нити, расправляли ткань, разглаживали, вынув из пялец…
Зигур упал на колени там, где стоял. Засмеялся.
— Они уходят! — сказал он, поворачивая голову. — Отступают, оставляют Остров! Кто бы подумать мог! Тогда я и впрямь, наверное, смогу помочь, сделать — чтобы музыка не рвалась, чтобы не было хоть здесь вырванных нитей, не было — пустоты и обломков…
Улыбка у него была шальная, искренняя — как у другого человека украденная.
Долю мгновения она продержалась, эта улыбка, прежде чем превратиться в оскал.
— Нет! — воскликнул колдун, вскакивая. — Да нет же!
Горький, непереносимо горький дар последних из королевского рода.
Видеть. Понимать.
сам творец обратил внимание на несовершенство картины
исправить
но время упущено, само понятие — время — мешает стереть нужный слой, переписать
Мириэль развернулась лицом к закату и высоко вздернула подбородок.
Она видела — как дрожат ослепительные, высокие скалы, как падают камни, подымается твердь, скрывая воинов Острова в разломе, накрывая лавиной — но не убивая, погружая в бесконечный кошмарный сон. Туман ложится в земную колыбель вместе с людьми, покорно, скрывает тела и лица, обвивает миры зримый и незримый, переплетает души.
Король Ар-Фаразон смотрит с утеса на гигантский разлом, поглотивший всю его армию, смотрит на восток и смотрит на запад — у него есть мгновение — сделать выбор. Выбор… есть всегда. Даже когда его нет.
«Я думала, это тебе придется дожидаться меня, господин мой…» — успевает подумать Мириэль.
Король шагает к своим воинам.
— Не нужно, — кричит Саурон, вытягивается в струну, подымает голову, смотрит — прямо на солнце. Кулаки сжаты до побелевших костяшек пальцев. — Не нужно… они почти исцелены. Не будет больше теней, не будет неправильных мертвых, нет, не надо — не надо так! Возьми меня, если хочешь, оставь этот остров! Убирайся, не трогай их!
не имеет значения
Королева успевает увидеть — Волну.
Что успевает Зигур — ее не интересует.
3319-3320 Второй Эпохи
прибрежные воды острова Нуменор -
Средиземье, к северу от Пеларгира
Все оказалось неожиданно просто.
Исильдур положил руку на пояс. Нет, не угрожая — пока что. Предупреждая.
Людей Короля на корабле было совсем немного, и почти все они уже стояли безоружными на палубе, в кругу солдат и матросов Андуниэ.
— Это измена, — сказал капитан хрипло. Голос подводил его — когда выясняется, что треть команды не взошла на борт, а вместо нее взошли — другие, становится не до разговоров.
Исильдур покачал головой.
— Брось меч и присоединись к остальным, Харзир. Я дам вам две шлюпки… хотя разумнее бы вам было остаться на борту.
— Трус и предатель, — капитан приглашающе повел в воздухе клинком. — Если ты думаешь, что вы можете просто развернуть корабли и войти в опустевший Замок…
Исильдур глянул на капитана Харзира так, что тот осекся.
Обидно — да, было. Такое — в лицо княжичу? Наследнику Дома?..
Но стоило гневу коснуться сердца, как знакомо кольнуло запястье и на мгновение показалось — ледяная рука на плече, пьяные лица вокруг и смех, и главная опасность — за спиной.
Ненависть была холодной и старой. Отрезвляющей.
— Мы покидаем Эленну, — сказал Исильдур. — Опусти меч, Харзир, драться с тобой никто не будет. Матросы просто накинут на тебя сеть. Полежишь пару дней спутанным… подумаешь немного.
Капитан Харзир взглянул в не по годам взрослые глаза своего второго помощника и вздрогнул.
— Вы бежите, — сказал он растерянно.
Исильдур молча отвернулся. Разговор перестал быть важным.
Капитан выругался и отбросил меч в сторону.
— Убрать лишние паруса, — скомандовал Исильдур, сам становясь к центральному из пяти штурвалов. — Нас ждет Князь в Андуниэ… а потом — Восток!
Девять гигантских теней — сестры-корабли, малое западное крыло — почти одновременно легли на новый курс. Медленно и до поры — незаметно — они начали отставать от основного флота. Близкая ночь давала нужный выигрыш по времени, прежде чем встревожатся ближайшие соседи.
***
…конечно, они не успели — уже следующим днем, уже подобрав на борт всех, кого могли вместить захваченные корабли, всех, кто поверил князю, но не отплыл в колонии до того… не успели — и прямо над кораблями встала выше гор, выше звезд, выше неба, стена воды, обрушилась, в щепки разбивая мачты, подхватила, понесла, ломая кости, выкручивая мышцы…
Исильдур очнулся от боли и долго разминал сведенную судорогой ногу — позавчера, после долгого перерыва, почти весь день провел на лошади.
Снова заснуть не пытался — без толку. Если началось с ложными видениями — лучше вообще следующие дня три не ложиться.
Среди его людей не было тех, кому не снилась бы Волна.
Он вышел из шатра, плеснул водой в лицо, оглядел долину. Лагерь просыпался. Землемеры уже проверяли потребный инструмент, у времянки, где хранились припасы и книги, спорили мастера.
На ходу дожевывая кусок хлеба, подошел Анарион, кивнул.
— Ну как? — спросил. — Ты говорил, тебе надо ночь подумать. Удалось?
— А неплохая долина, — ответил Исильдур, с радостью отвлекаясь на дела насущные. — От отца что-нибудь?
— Камни сердятся… — поморщился Анарион. — Кажется, он вышел, наконец, к Гаваням.
Исильдур кивнул. Даже отголоска Волны хватило. В жутком шторме корабли разбросало — и там, где Исильдур повел своих к югу, князь Элендил и последовавшие за ним трое ушли на север. Один Создатель знает, где были еще два, но, по крайней мере, была надежда, что палантир отзовется.
— А что там? — Исильдур ткнул пальцем в сторону востока. Показалось — на самом горизонте блеснул то ли красный отблеск, то ли просто причудливо отразилось на тучах восходящее солнце.
Анарион пожал плечами.
— Местные лопочут, какая-то мертвая земля. Пеларгирцы молчат. Кто-то говорит, это и есть Мордор.
— Черная земля? — медленно сказал Исильдур и еще раз посмотрел на восток. — Не та ли?..
Анарион замер на минуту, обдумывая ответ. И очень аккуратно сказал.
— Брат… колдун погиб вместе со всеми. Но кто знает — место дурное в любом случае. Осторожность не будет чрезмерной.
Исильдур дернул головой в подобии кивка. Умолк сам.
Как часто теперь их разговоры прерывались подобными паузами.
— Без дела людям лучше не сидеть, — сказал Исильдур наконец. — Мне — так уж точно. А долина и вправду хороша, и крепость тут не помешает. На всякий случай. Будет — Минас Исиль. Зимуем здесь.
Анарион ухмыльнулся ребячливо.
— Да ты всю жизнь мечтал что-нибудь в честь себя назвать, а? Может, и для меня крепостца найдется?
Исильдур подставил лицо утреннему солнцу и улыбнулся, глядя на горы.
— Конечно, — сказал он. — Мне всегда хотелось построить что-нибудь… совсем новое.
3320 Второй Эпохи
Тай-арн Орэ.
Кажется, это был Моро.
Это всегда был Моро. В каком-то смысле он был на это обречен.
Последние две дюжины дней сухие бури стали нестерпимы. После того, как гора раскрылась — впервые за полсотни лет.
Лавовые реки текли по плато неостановимо и тихо. Хлопья пепла оседали на всех поверхностях, на коже, волосах, одежде — не было разницы. Днем иногда можно было разглядеть мутный солнечный круг за пеленой темных облаков, в остальном же от ночи день не отличался ничем.
Внутри цитадели было пустынно. Кроме Девяти, здесь оставались лишь равно верные… или равно отчаявшиеся.
Моро вышел на стену в неурочный час и оперся на один из зубцов. Сплюнул скрипящий на зубах пепел. И увидел — уже почти что у стен.
Человек шел со стороны гор, медленно, едва волоча ноги.
Моро стоял и смотрел, не понимая, что именно видит, пока бредущий к цитадели не поднял голову на краткий миг, не взглянул на башни. И — завалился в пыль, осел на колени — будто моментально кончились силы.
Моро закричал — громко, так громко, чтобы услышали все. А сам бросился во двор, и казалось, никогда ступени не ложились ему под ноги быстрее.
Задыхающийся от бега, внезапно — окрыленный, забывший о будущем и прошлом, забывший о двух жизнях и десятке смертей, Моро вылетел из надвратной башни — крикнул:
— Ортхэннэр! Ты живой! Ты!.. — и замер на полушаге, сбитый влет, одной мыслью — как стрелой в горло. Мыслью, потому что тот, напротив, больше не умел — говорить словами.
был
Глаза — полированная сталь. Неразличимая точка зрачка.
Яркие. Нелюдские.
Мертвые.
Невозможно смотреть — как на солнце в полдень, как на то — на Того — что за солнцем.
Моро все еще пятился, когда его за плечи схватили, встряхнули — что ты, что, брат?..
Остальные столпились у ворот, обступили фигуру в пыли.
— Гортхауэр, ты…
был
— Отвернись, — взмолился кто-то. — Закрой глаза!
Смотрит. Не моргая, кажется — даже не дыша.
— Отойдите, — сухим шелестящим шепотом сказал Хэлкар из-за спин, заговорив впервые за полгода, впервые — с того дня, когда неслышно дрогнула твердь. — Саурон?
был — я?..
Хэлкар склонился над сидящим в пыли, протянул руку.
Тот посмотрел на Хэлкара непонимающе, потом вздрогнул, потянулся навстречу — неправильно, неуклюже.
Разжал кулак, рывком растопырив пальцы.
На ладонь Хэлкару упала пригоршня песка и пара смятых, засохших травинок. Несколько камешков — морская галька.
больше — ничего
никого
Не сумел.
Хэлкар кивнул Хальдору.
Они подхватили Саурона под руки.
Поставили на ноги.
— Пойдем, — сказал Хэлкар.
КОНЕЦ
16.02.2014 в 20:15
Пишет WTF ChKA 2014:WTF ChKA 2014. Level 3: Тексты R — NC-21. Драбблы и мини. Часть 1
Ритм барабанов, пьянящий дым и запахи весны — заволакивают сознание, замутняют взор. Всё плывёт. Хорошо, что лежишь, чувствуешь спиной надёжную, холодную землю. Лежи, волчонок — кажется, говорят барабаны, — готовься, готовься, сейчас и к тебе подойдут, сейчас и к тебе подойдёт Мать Дочерей, вот она уже здесь...
Опускается рядом, какой длинный, острый нож тускло поблескивает в её руке. Сухой перестук сердоликовых бус в косах.
Холодное прикосновение острия ножа к коже груди, по центру. "Тише", — беззвучно шепчет себе юный ирха, — "тише..."
Длинный разрез сверху вниз, и рядом с ним — ещё один, а затем лезкие ножа проникает под кожу, вспарывает, отделяя кожу от мышц. Огонь боли прошивает тело, и Третий дышит часто-часто, хватает ртом воздух, который в одно мгновение перестал быть холодным.
А Мать Дочерей пропускает под узкой лентой кожи верёвку — чёрную, прочную, из волос женщин сплетённую, покрытую кровью всех тех, кто раньше танцевал у столба, страстно желая своё настоящее имя услышать... Вся в крови верёвка — а всё такая же гибкая, прочная.
— Вставай, Третий, — тихо произносит Мать Дочерей и уходит к столбу, протягивая верёвку насквозь, поддергивая её, чтобы не застревала, выравнивая концы. Сейчас привяжет. Всё.
Третий упирается локтями в землю, поднимается медленно. Каждое движение — волны огня, чернота в глазах. Старается выровнять дыхание — как учили. Как учила Мать Трав. Тише, тише... Удаётся встать, но так трудно — кажется, что земля покачивается под ногами.
А Мать Дочерей возвращается, но не к нему, рядом, левее, опускается на колени — там лежит Рыжий. Его черёд.
Третий скашивает глаза вправо: другие подростки уже поднялись, бледные, упрямые. Вот стоит, чуть пошатываясь, Терпи, рядом с ним — Без-Пальца, дальше — Белка...
Вот и Рыжий на ногах.
Мать Дочерей возвращается к столбу, проверяет узлы. Всё прочно. Поднимает руку. Смолкают барабаны.
— Это будет — сейчас! Эта ночь — для имён, эта ночь — для правды! Правда тела, правда крови!
И с новой силой обрушивается лавина барабанного рокота.
Третий подбирается — и подпрыгивает.
"Имя моё..."
Танцуют юные иртха, подпрыгивают на месте, взмахивают руками, качаются из стороны в сторону. Рокот, рокот, и сладкий дым мешается с горьким, и нет больше холода весны, есть только огонь по всему телу и танец, танец...
"Имя моё... Где ты? Где я?"
Туман. Из тумана всплывает — смех, громкий, нервный.
— Белка будет Великим Волком! — это произнёс сам Белка, самый шустрый, лучше всех умеющий взбираться на деревья. Сказал — и смутился, но вскинулся тут же:
— А Рыжий — Великим Огнём!
— Как же! А — Великим Чёрным Волком? Улахх заберёт Белку к себе?
— Терпи будет — Острое Копьё!
— Нееет, Тупое!
— Сломанное!
— А Без-Пальца... — и жест, всем понятный жест, и как все захохотали снова — но беззлобно...
Последняя ночь перед ритуалом, когда юные ирхи еще зовут друг друга детскими прозвищами. И он — Третий, третий ребенок в тройне, первые две-то — девочки, а он — третий, мальчик, вот удивлялись тогда матери, до сих пор об этом говорят, головами качают, слыханное ли дело...
"Имя моё..."
Ещё прыжок, натягивается кожа, ходит под окровавленной лентой чёрная верёвка, кровь стекает по телу и уходит в землю.
Летняя поляна меж двух ручьёв, остановились там, далеко еще до места охоты. Один ручей — с гор течёт, вода ледяная, зубы ломит, а второй — откуда только берётся? Тёплый и тихий. Соединяются они где-то дальше, одним становятся, а пока — их два, хорошая поляна.
Возня — не возня, драка — не драка, повалил Рыжий Третьего, навалился сверху, засмеялся. За щёку укусил.
"Имя моё..."
Окровавленные тряпки, искаженное, изжелта-бледное лицо под ярко-рыжими волосами, а рука — красное месиво с белой, остро торчащей костью.
И Мать Трав молча подтолкнула Третьего вперёд, и стало ясно — он будет лечить Рыжего, впервые — сам. Холодом омыло изнутри, и дрожь ушла, осталась только ясность. Движения уверенные были, точные, не имело значения, что причиняет ещё больше боли, без этого не вылечить, на стоны внимания не обращал, губы жёстко сжал. А потом горькими травами поил из чаши — ласково, бережно поддерживал голову больного, осторожно укладывал...
"Имя моё... Я."
— Два Ручья! — хрипло выкрикнул он и рванулся.
Кожа лопнула.
URL записиНазвание: Возвращение
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: мини, 1506 слов
Персонажи: Манвэ, Морхэллен
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: беглый майя вернулся в Валинор, и вот, где-то идет война... что он будет делать теперь?
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Возвращение"
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: мини, 1506 слов
Персонажи: Манвэ, Морхэллен
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: беглый майя вернулся в Валинор, и вот, где-то идет война... что он будет делать теперь?
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Возвращение"
Морхэллен не ожидал, что тот придёт к нему сам — сюда, в сады Лориэна. Глаза застила память — золотое, белое, голубое; трон, самый высокий из тронов Владык, и да, конечно, тоже золотой... Блеск резал глаза, трудно было смотреть.
Сейчас смотреть тоже было трудно — слишком резкий свет, слишком яркий, весь не такой. Даже здесь, в тенистых садах, на берегу сонного озера. Свет отражался от воды, бил в глаза — не спрятаться беглецу.
Бывшему беглецу. Разве он здесь не дома?
Тогда почему воздух так тяжёл? Даже слова приветствия сквозь него проходят с трудом.
— Славься, о Великий...
Манвэ стоял и молча смотрел на Морхэллена. Что он — золото, лазурь, белизна — видел сейчас? жалкую тень, которая рада бы скрыться среди других теней, да и то не получается?
Наконец Манвэ нарушил молчание:
— Младший сказал мне, что ты не находишь себе места, не обретаешь сна или хотя бы покоя нигде — даже в его доме. Он хочет тебе помочь, но не знает, как.
— Я прошу... я просто останусь здесь. Не помешаю никому.
«И здесь чужой», — думает Морхэллэн. — «Слабый. И очень заметный. А чего ты ждал, что отступника просто оставят без внимания?»
— Я не ждал, что у тебя хватит воли вернуться. Он так похож... — Манвэ не договорил, но просто продолжил: — Он ревнив и не отпускает ничего, чего коснулся хотя бы единожды. Но ты здесь. Это даёт надежду.
«Что?»
Он — чёрный ветер, вольное пламя. Недосягаемо прекрасный, бесконечно добрый, полный неповторимой мудрости и умения. Он Учитель.
Он — тот, о ком говорит сейчас Король Мира с раскаявшимся отступником? И он ревнив?
— Сколько-то я его все же знаю. Он мой брат. А ты — его Сотворённый.
Морхэллен вскинулся, впервые посмотрел на Манвэ прямо — и замер. «Он же не читает мысли?»
— Нет, я не читаю мысли, — отозвался Вала. — Но ты говоришь всем своим существом, кричишь всем своим существом — и все о нём. Скажи мне, — неожиданно мягко спросил он, — чему научил тебя мой брат, твой учитель?
…бесконечные попытки создать что-то, что не было бы застывшей ошибкой, нелепостью; бесконечные попытки услышать Песнь мира — и глухота; немой язык колокола бьётся — Тано, как мне измениться, подскажи, научи, если ты Учитель мой, то почему я не могу добиться своего как твой ученик? Ты говоришь, что я не перестану быть тебе нужен — а я хочу заслужить твою любовь по праву ученика, да почему же я ничего не могу?
«Просто будь собой».
Неужели и это я тоже кричу вовне, думает Морхэллен. И еще думает — нельзя не отвечать слишком долго.
— Он учил меня — будь собой. И ещё — учил смотреть своими глазами.
«Неужели мне больше нечего назвать?»
Манвэ молча кивнул и сел — нет, плавно опустился на траву. И ответил негромко:
— С Искажёнными — хорошая была попытка. Борьба со страхом через ритуал и воинское служение — в идеале, как я понял, через отвержение себя ради защиты другого... Жаль, недолго продержится. Будут ли они делать то, чему ты учил или поступать согласно своему Искажению — там война. Исход один.
— Я... и об этом кричу, владыка?
— Нет. Это я видел сам. То, что вблизи него, мне трудно видеть ясно. Но что-то можно разглядеть.
«Он смотрел? Он мог всё это видеть?»
— Когда Владыка Ветра стоит на Таниквэтил рядом со своей супругой, Королевой Звёзд, то может он видеть всё, что происходит в мире, а она — слышать; и так нет скрытого от них в пределах Арды... да, Сотворённый.
Тысяча вопросов на языке, тысячи ответов хочет разум — если можно было видеть... а разве... а когда... а почему только сейчас... а что же тогда я? И ни одного вслух, потому что прямо спросить немыслимо, Великим не задают вопросы... часто.
— А что же тогда ты? Ты вернулся. Ты выбрал вернуться. Хотел бы я знать, понимаешь ли ты, что именно ты выбрал.
— Он прогнал меня. Я ушёл... невозможно было остаться. После всего...
— И ты пришёл. Предстал перед Силами в Маханаксар. Открылся нам. И с тех пор ждешь суда, кары или хотя бы разговора. Вот он, твой разговор.
— Почему?
«Великим не задают вопросы!»
— Потому что он мой брат. Потому что ты его сотворённый. Потому что я должен использовать любой шанс прекратить это безумие. Потому что иначе...
Голос Манвэ стих, словно истёрся о воздух Садов. Но разве сам он не есть воздух? Ветер? Да, ветер тоже замер, листва не шелестит, и замерла поверхность озера — ровная, как зеркало, как огромный глаз с сотней зрачков — теперь их видно: в озере отражаются звёзды, высокие, высокие... Озеро и небо смотрятся друг в друга, а на берегу озера глаза смотрят в глаза — и Морхэллен не может отвести взгляд.
— Да, воздух. Дыхание и жизнь. Процессы окисления и восстановления, — говорит Манвэ и продолжает внезапно:
— Он учил тебя смотреть своими глазами... а мне, чтобы увидеть не весь мир, а одно лишь место, нет нужды подниматься на высочайшую гору мира — отсюда я увижу столько же. Смотри же. Смотри вместе со мной.
Морхэллен смотрит — и видит.
Воитель смеётся, какой-то из воителей Тулкаса — у них разные лица, но все они одинаковы в бою, кроме, может, одного или двоих. Воитель смеётся. Он счастлив — настало время делать то, ради чего он создан. Огонь пьянит, пьянят бой и пролитая кровь. Сражаться с Искажением просто, очень просто и очень весело, потому что это его истинное предназначение. Противник повержен, безжизненное тело лежит у ног, тёмная кровь капает с клинка...
Еще немного, и Морхэллен вспомнит имя убитого ах’къалло — того, кого учил хоть однажды, нельзя забыть; но он не хочет вспоминать, не сейчас, потому что сейчас перед воителем стоит женщина, эллерэ, жива и не ранена — испугана до белизны, до того, что нелепая деревяшка раскрошится в судорожно сжатых пальцах (что она там схватила, это же не копье!). И её Морхэллен тоже знает немного — не по имени, нет, но она говорящая-с-травами, вот и дом за её спиной говорит языком трав — тонкая резьба вьётся по светлой деревянной стене.
Тонкая резьба, тонкий дым. Нежные языки огня поднимаются по стене, по резным цветам и листьям — дом горит.
Воитель протягивает к эллерэ руку — ту, в которой нет меча. Но с руки тоже капает кровь — воители умеют убивать и голыми руками. Женщина отшатывается, шаг назад, другой — и вот она уже метнулась в дом, под защиту стен... пламя закрывает путь за ней, и пламя встречает её в доме. Никогда раньше огонь не ранил её — и теперь не надо, и Морхэллен отводит от неё жгучие лепестки, один, другой, третий, сам не зная как, хотя он так далеко от неё, а языки пламени так близко...
Но дом горит — сухое, легкое дерево — и горят уже её светлые волосы, её вышитое платье, да тело её — тоже годное топливо, вот и кожа пошла пузырями... Морхэллен падает в траву, закрывает глаза руками — но огонь не может не гореть, пока есть для него пища, и даже если не смотреть — в глубине себя, в средоточии своем Морхэллен знает, как жар наполняет её вместо воздуха; знает, как умирает она.
Как будто он сам горит там — вся плоть, все дерево, вся трава — и не может даже кричать, только в груди нарастает боль, разрывает его надвое и оставляет внутри черную пустоту.
Морхэллен корчится на мирной земле, мягкой траве, у неподвижных вод озера — не может ни крикнуть, ни сделать вдох, ни освободиться. А она уже ушла от этого ужаса; она умерла, думает он, Тано дал эллери дар смерти, так что же разрывает меня изнутри?
«Не меня».
Боль не уходит, но возвращается видение — пустота там, где в мире было нечто; фэа была — и нет её. Не осталось ничего. И это «ничего» расходится прорехой в ткани мира; не будет возрождения и жизни; тысяча путей — не сбудется ни один; не будет и возвращения.
Никогда.
Мир кричит — кричит не в муках рождения и созидания, кричит, теряя навсегда то, что должно было оставться в нём до конца времен, что невозможно воссоздать, повторить... Морхэллен кричит вместе с ним — и может, наконец, заплакать.
«Я слышу мир. Не песня... крик боли.»
Видение отступает, как отступает волна. Остается знание. Раны в плоти мира. Нельзя исцелить; можно помнить. Морхэллен открывает глаза и смотрит снизу вверх на Манвэ.
Король Мира уже поднялся на ноги, его одежды в идеальном — навеки выбранном — порядке, совершенное, прекрасное лицо застыло в предельной неподвижности... Нет, не так, понимает Морхэллен, чувствуя, насколько неподвижен сейчас и он сам.
Застыло от той же боли, того же видения — Манвэ боится пошевелиться?
— Я дыхание и жизнь, — наконец тихо говорит Вала, тихо, так, что слышать его может один Морхэллен. — Я мог бы пожелать — и никто из рождённых там, на севере, не сделает следующий вдох. Но этот его дар... Он губит всё. Ничего нельзя спасти. Если кто-то сбежит — передаст его страшный подарок дальше. Если не сбежит... Искажение. Неужели ничего нельзя сделать? Он ревнив — те, кого он полюбил, никогда не выберут иного, чем он придумал для них. Или нет, Сотворённый?
Он же видит всё это, понимает вдруг Морхэллен. Он же знает всё с самого начала — и до самого конца. Он слышит этот крик — мир кричит от боли — прямо сейчас. Неужели ничего нельзя сделать?
Неужели дар Учителя — зло?
Зло. Нельзя исцелить. Можно остановить. Я буду пытаться, снова и снова.
Кто из них двоих произносит эти слова? Или они оба?
Морхэллен находит в себе силы подняться на колени, протягивает к Манвэ руки:
— Господин.
Манвэ берёт его руки в свои, помогает подняться на ноги.
— Я не обещаю тебе покой, — говорит Король Ветров. — Не будет тебе покоя даже здесь, в Садах. Но место для тебя есть — там, рядом со мной, на Таниквэтил.
Не отводи взгляд.
Сейчас смотреть тоже было трудно — слишком резкий свет, слишком яркий, весь не такой. Даже здесь, в тенистых садах, на берегу сонного озера. Свет отражался от воды, бил в глаза — не спрятаться беглецу.
Бывшему беглецу. Разве он здесь не дома?
Тогда почему воздух так тяжёл? Даже слова приветствия сквозь него проходят с трудом.
— Славься, о Великий...
Манвэ стоял и молча смотрел на Морхэллена. Что он — золото, лазурь, белизна — видел сейчас? жалкую тень, которая рада бы скрыться среди других теней, да и то не получается?
Наконец Манвэ нарушил молчание:
— Младший сказал мне, что ты не находишь себе места, не обретаешь сна или хотя бы покоя нигде — даже в его доме. Он хочет тебе помочь, но не знает, как.
— Я прошу... я просто останусь здесь. Не помешаю никому.
«И здесь чужой», — думает Морхэллэн. — «Слабый. И очень заметный. А чего ты ждал, что отступника просто оставят без внимания?»
— Я не ждал, что у тебя хватит воли вернуться. Он так похож... — Манвэ не договорил, но просто продолжил: — Он ревнив и не отпускает ничего, чего коснулся хотя бы единожды. Но ты здесь. Это даёт надежду.
«Что?»
Он — чёрный ветер, вольное пламя. Недосягаемо прекрасный, бесконечно добрый, полный неповторимой мудрости и умения. Он Учитель.
Он — тот, о ком говорит сейчас Король Мира с раскаявшимся отступником? И он ревнив?
— Сколько-то я его все же знаю. Он мой брат. А ты — его Сотворённый.
Морхэллен вскинулся, впервые посмотрел на Манвэ прямо — и замер. «Он же не читает мысли?»
— Нет, я не читаю мысли, — отозвался Вала. — Но ты говоришь всем своим существом, кричишь всем своим существом — и все о нём. Скажи мне, — неожиданно мягко спросил он, — чему научил тебя мой брат, твой учитель?
…бесконечные попытки создать что-то, что не было бы застывшей ошибкой, нелепостью; бесконечные попытки услышать Песнь мира — и глухота; немой язык колокола бьётся — Тано, как мне измениться, подскажи, научи, если ты Учитель мой, то почему я не могу добиться своего как твой ученик? Ты говоришь, что я не перестану быть тебе нужен — а я хочу заслужить твою любовь по праву ученика, да почему же я ничего не могу?
«Просто будь собой».
Неужели и это я тоже кричу вовне, думает Морхэллен. И еще думает — нельзя не отвечать слишком долго.
— Он учил меня — будь собой. И ещё — учил смотреть своими глазами.
«Неужели мне больше нечего назвать?»
Манвэ молча кивнул и сел — нет, плавно опустился на траву. И ответил негромко:
— С Искажёнными — хорошая была попытка. Борьба со страхом через ритуал и воинское служение — в идеале, как я понял, через отвержение себя ради защиты другого... Жаль, недолго продержится. Будут ли они делать то, чему ты учил или поступать согласно своему Искажению — там война. Исход один.
— Я... и об этом кричу, владыка?
— Нет. Это я видел сам. То, что вблизи него, мне трудно видеть ясно. Но что-то можно разглядеть.
«Он смотрел? Он мог всё это видеть?»
— Когда Владыка Ветра стоит на Таниквэтил рядом со своей супругой, Королевой Звёзд, то может он видеть всё, что происходит в мире, а она — слышать; и так нет скрытого от них в пределах Арды... да, Сотворённый.
Тысяча вопросов на языке, тысячи ответов хочет разум — если можно было видеть... а разве... а когда... а почему только сейчас... а что же тогда я? И ни одного вслух, потому что прямо спросить немыслимо, Великим не задают вопросы... часто.
— А что же тогда ты? Ты вернулся. Ты выбрал вернуться. Хотел бы я знать, понимаешь ли ты, что именно ты выбрал.
— Он прогнал меня. Я ушёл... невозможно было остаться. После всего...
— И ты пришёл. Предстал перед Силами в Маханаксар. Открылся нам. И с тех пор ждешь суда, кары или хотя бы разговора. Вот он, твой разговор.
— Почему?
«Великим не задают вопросы!»
— Потому что он мой брат. Потому что ты его сотворённый. Потому что я должен использовать любой шанс прекратить это безумие. Потому что иначе...
Голос Манвэ стих, словно истёрся о воздух Садов. Но разве сам он не есть воздух? Ветер? Да, ветер тоже замер, листва не шелестит, и замерла поверхность озера — ровная, как зеркало, как огромный глаз с сотней зрачков — теперь их видно: в озере отражаются звёзды, высокие, высокие... Озеро и небо смотрятся друг в друга, а на берегу озера глаза смотрят в глаза — и Морхэллен не может отвести взгляд.
— Да, воздух. Дыхание и жизнь. Процессы окисления и восстановления, — говорит Манвэ и продолжает внезапно:
— Он учил тебя смотреть своими глазами... а мне, чтобы увидеть не весь мир, а одно лишь место, нет нужды подниматься на высочайшую гору мира — отсюда я увижу столько же. Смотри же. Смотри вместе со мной.
Морхэллен смотрит — и видит.
Воитель смеётся, какой-то из воителей Тулкаса — у них разные лица, но все они одинаковы в бою, кроме, может, одного или двоих. Воитель смеётся. Он счастлив — настало время делать то, ради чего он создан. Огонь пьянит, пьянят бой и пролитая кровь. Сражаться с Искажением просто, очень просто и очень весело, потому что это его истинное предназначение. Противник повержен, безжизненное тело лежит у ног, тёмная кровь капает с клинка...
Еще немного, и Морхэллен вспомнит имя убитого ах’къалло — того, кого учил хоть однажды, нельзя забыть; но он не хочет вспоминать, не сейчас, потому что сейчас перед воителем стоит женщина, эллерэ, жива и не ранена — испугана до белизны, до того, что нелепая деревяшка раскрошится в судорожно сжатых пальцах (что она там схватила, это же не копье!). И её Морхэллен тоже знает немного — не по имени, нет, но она говорящая-с-травами, вот и дом за её спиной говорит языком трав — тонкая резьба вьётся по светлой деревянной стене.
Тонкая резьба, тонкий дым. Нежные языки огня поднимаются по стене, по резным цветам и листьям — дом горит.
Воитель протягивает к эллерэ руку — ту, в которой нет меча. Но с руки тоже капает кровь — воители умеют убивать и голыми руками. Женщина отшатывается, шаг назад, другой — и вот она уже метнулась в дом, под защиту стен... пламя закрывает путь за ней, и пламя встречает её в доме. Никогда раньше огонь не ранил её — и теперь не надо, и Морхэллен отводит от неё жгучие лепестки, один, другой, третий, сам не зная как, хотя он так далеко от неё, а языки пламени так близко...
Но дом горит — сухое, легкое дерево — и горят уже её светлые волосы, её вышитое платье, да тело её — тоже годное топливо, вот и кожа пошла пузырями... Морхэллен падает в траву, закрывает глаза руками — но огонь не может не гореть, пока есть для него пища, и даже если не смотреть — в глубине себя, в средоточии своем Морхэллен знает, как жар наполняет её вместо воздуха; знает, как умирает она.
Как будто он сам горит там — вся плоть, все дерево, вся трава — и не может даже кричать, только в груди нарастает боль, разрывает его надвое и оставляет внутри черную пустоту.
Морхэллен корчится на мирной земле, мягкой траве, у неподвижных вод озера — не может ни крикнуть, ни сделать вдох, ни освободиться. А она уже ушла от этого ужаса; она умерла, думает он, Тано дал эллери дар смерти, так что же разрывает меня изнутри?
«Не меня».
Боль не уходит, но возвращается видение — пустота там, где в мире было нечто; фэа была — и нет её. Не осталось ничего. И это «ничего» расходится прорехой в ткани мира; не будет возрождения и жизни; тысяча путей — не сбудется ни один; не будет и возвращения.
Никогда.
Мир кричит — кричит не в муках рождения и созидания, кричит, теряя навсегда то, что должно было оставться в нём до конца времен, что невозможно воссоздать, повторить... Морхэллен кричит вместе с ним — и может, наконец, заплакать.
«Я слышу мир. Не песня... крик боли.»
Видение отступает, как отступает волна. Остается знание. Раны в плоти мира. Нельзя исцелить; можно помнить. Морхэллен открывает глаза и смотрит снизу вверх на Манвэ.
Король Мира уже поднялся на ноги, его одежды в идеальном — навеки выбранном — порядке, совершенное, прекрасное лицо застыло в предельной неподвижности... Нет, не так, понимает Морхэллен, чувствуя, насколько неподвижен сейчас и он сам.
Застыло от той же боли, того же видения — Манвэ боится пошевелиться?
— Я дыхание и жизнь, — наконец тихо говорит Вала, тихо, так, что слышать его может один Морхэллен. — Я мог бы пожелать — и никто из рождённых там, на севере, не сделает следующий вдох. Но этот его дар... Он губит всё. Ничего нельзя спасти. Если кто-то сбежит — передаст его страшный подарок дальше. Если не сбежит... Искажение. Неужели ничего нельзя сделать? Он ревнив — те, кого он полюбил, никогда не выберут иного, чем он придумал для них. Или нет, Сотворённый?
Он же видит всё это, понимает вдруг Морхэллен. Он же знает всё с самого начала — и до самого конца. Он слышит этот крик — мир кричит от боли — прямо сейчас. Неужели ничего нельзя сделать?
Неужели дар Учителя — зло?
Зло. Нельзя исцелить. Можно остановить. Я буду пытаться, снова и снова.
Кто из них двоих произносит эти слова? Или они оба?
Морхэллен находит в себе силы подняться на колени, протягивает к Манвэ руки:
— Господин.
Манвэ берёт его руки в свои, помогает подняться на ноги.
— Я не обещаю тебе покой, — говорит Король Ветров. — Не будет тебе покоя даже здесь, в Садах. Но место для тебя есть — там, рядом со мной, на Таниквэтил.
Не отводи взгляд.
Название: Радуйся
Автор: WTF ChKA 2014
Размер: мини, 1190 слов
Персонажи: Гэленнар Соот-Сэйор, Олло
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Предупреждения: рейтинг за кровь и жестокость
Краткое содержание: встреча двух выживших Эллери Ахэ. "Он встретит того, кто был его собратом. И не станет Дороги, будет - бег, стремительный и безумный, будет пыльный песчаник и злой туман Соот-ург-ат-Ана, будет - безумный пророк, и слова, не внятные никому..." (с) Элхэ Ниэннах
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Радуйся"
Автор: WTF ChKA 2014
Размер: мини, 1190 слов
Персонажи: Гэленнар Соот-Сэйор, Олло
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Предупреждения: рейтинг за кровь и жестокость
Краткое содержание: встреча двух выживших Эллери Ахэ. "Он встретит того, кто был его собратом. И не станет Дороги, будет - бег, стремительный и безумный, будет пыльный песчаник и злой туман Соот-ург-ат-Ана, будет - безумный пророк, и слова, не внятные никому..." (с) Элхэ Ниэннах
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Радуйся"
— Радуйся, Гэленнар! — смеётся, и сияют глаза на загорелом лице — невозможно синие в этом пропылённом насквозь месте.
— Чему радоваться, брат? — Соот-Сэйор плотнее запахивает плащ, щурится от ветра и солнца, чувствует, как холодом колет руки — от пальцев до локтей.
— Встрече, конечно! — ясно улыбается Олло. — Откуда идёшь?
Что-то неуловимо неправильно в нём. Звучит чисто, нет фальши, дребезга или заминок... но тональность не та.
Давно рассказывали Соот-Сэйору, что ходит один такой, похожий и непохожий на него, рассказывает истории, учит всему понемногу, нигде не задерживается надолго. Бродит причудливыми путями, никогда нельзя сказать, куда пойдёт в следующий раз. Много умеет, много рассказывает — как сделать согревающий напиток из трав, взяв, казалось бы, несочетаемые, как лучше поставить дом, как отличить правду от лжи, как выбрать между справедливостью и милосердием...
Принимали его, если впервые видели, настороженно, как обычно относятся к чужакам, но провожали всегда с неохотой, и снова встречали — с радостью, даже если ко времени его возвращения успевало смениться не одно поколение. Его помнили. Называли по-разному, но это было неважно, потому что внешность в описаниях оставалась неизменной — не больше двадцати страннику на вид, волосы цвета старого золота, и глаза — синие, как воды глубокого озера.
Олло.
Долго эти сведения не тревожили Соот-Сэйора — пусть ходит, это далеко от тех земель, которые он считает своими. Слишком долго, слишком давно, нечего сказать друг другу. Незачем.
А потом узнал, что рассказывает странник о долине на Севере, о деревянном городе в долине, о своём народе, о том, как живут они...
Северная долина между двух рек, дома из золотистого дерева, цветущие яблони по весне, и всегда, сколько возможно в году — всё утопает в цветах. Песни, музыка и смех, радость открытий, радость того, что открытие можно разделить и другим показать, радость учиться вместе. Счастье узнавать других — пусть они непохожи на тебя, но так же любят искать, открывать, делиться. Живая сказка, и трудно было бы поверить в неё, но вот же он, рассказчик, он сам оттуда...
Уколом ледяной иглы к сердцу стало это знание, и с тех пор следил Соот-Сэйор за странником пристально. А тот покинул очередной городок — и пошёл навстречу.
Соот-Сэйор чуял Олло с того мига, как тот переступил границу и зазвенели незримые мерцающие струны, протянутые от края до края этой земли. Не нужны были вестники-вороны, чтобы знать, что это — брат, и знать безошибочно — как он движется, как идёт — по краю солончаков, как щурится от солнца, как... улыбается.
Улыбается.
Спешил Соот-Сэйор, и вышел навстречу, чтобы встать лицом к лицу здесь, где жар и марево, и никого живого на день пути, а кто с ним — те не живые уже, им ничего не страшно.
Встретил.
Течёт разговор, холод тончайшими иглами пробирается всё дальше и расцветает в груди, а неверный тон режет — не слух, глубже, и Соот-Сэйор не выдерживает — тихо-тихо, за гранью слышимости, не разжимая губ, начинает он вести мелодию, подстраивает её под ритм речи Олло, вплетает в тон. Постепенно поднимается мелодия Соот-Сэйора, вкрадчивая, плавная. Сначала отголоском, потом вторым голосом, потом... потом — первым. И тёмное золото трепещет в такт жемчужному мерцанию.
— Покажи мне, — просит Соот-Сэйор почти без голоса, пересохшими внезапно губами выталкивает слова на том языке, на котором так давно ни с кем не говорил, — покажи...
Лица, лица, дома, леса, дороги без конца — радость познания, радость встреч, радость щедро делиться всем, что знаешь сам.
Не то. Дальше.
Снова лица, голоса, люди и люди...
Дальше.
Мелькают страницы памяти, одна за другой — и перед Соот-Сэйором встаёт ледяная стена. Смутные тени движутся за толщей льда, тяжело и вязко, и бесконечно это кружение.
Ближе.
— Покажи мне.
Сумрак леса, мрачное лицо Моро, его губы шевелятся, но не слышно ни звука. Падает без чувств маленькая Айони. Лица остальных — бледные, растерянные.
Ещё раз.
— Дай мне услышать.
Снова лес, и лицо Моро, и падает Айони... По-прежнему — в оглушительной тишине.
— Я хочу знать!
Лес, сумрак, лицо Моро — и на этот раз звучит ровный, слишком ровный голос:
— Лаан Гэлломэ больше нет.
Вскипает золото, с треском рвутся жемчужные нити и ленты, и Соот-Сэйора выбрасывает наружу — в день, в слепящий свет, навстречу лёгкому удивлению в глазах Олло:
— Прости, кажется, я... задумался?
Чёрным захлёстывает Соот-Сэйора, плещет жаром от сердца — в руки и в голову.
— Как ты смеешь — не знать? Не помнить?
Как ты смеешь жить так, словно ничего не было? Ходить, говорить о нас так, словно мы живы, словно можно так жить — и это никогда не кончится... и сама эта жизнь будет тебе защитой, словно можно быть лишь видимостью огня, огненным цветком — ярко сиять, но не обжигать никого, кто захочет протянуть руку и сорвать его.
Как смеешь себя обманывать? Как смеешь лгать другим...
Вспыхивает жгучий яд в глазах Соот-Сэйора.
— Смотри... Брат.
Смотри. Знаешь ли ты, что еще можно жить, даже если тебя уже проткнули насквозь? С отрубленной рукой? С вываливающимися внутренностями?
Гэленнар и сам не знал, сколько он на самом деле запомнил. Долго не знал, но желание вспомнить жгло его изнутри, и он призвал всё свое умение, а что не умел — то пришлось придумать и понять понять, как сделать. В горы ушёл, запретив идти за ним — только всё равно пошли, конечно же, и крики его слышали, переходящие в вой...
Он вспоминал, закрыв глаза, во внутреннюю темноту всматриваясь, в тишину вслушиваясь, и нашел — касался тончайших, шёлковых слоев забвения, что милосердно защищали его от того, что под ними ворочалось недовольно — мутно-багровое, колючее, острое. Тусклым было оно, жгло и жалило, умоляло, приказывало — не трожь. Не открывай. Не помни.
— Не могу, — шептал Соот-Сэйор беззвучно, — не могу не знать.
— Гэленнар... Гэленнар... — умоляло изнутри.
Немели руки и губы.
— Я хочу, — он потянулся к скользким слоям, смял, отбросил — обнажил то, что они скрывали, и звуки ударили в уши, а в глаза сверкнуло иссиня-белым.
Как все было близко...
Рядом стоял, слева, руку протянуть — и коснулся бы. Меч сжимал обеими руками, кто же так стоит, кто так меч держит, разве так — этому — учили? Пальцы белые, лицо белое, глаза огромные, тёмные, и меч занёс над головой — судорожным, нелепым движением — и тут же светлую кольчугу перечеркнул высверк, разошёлся металл, и красное, алое плеснуло наружу...
Тогда Соот-Сэйор смотрел. Теперь — показывал.
Смотри. Слушай. Знай.
Хруст сухой, и белые обломки костей торчат из алого месива.
Половина лица цела, правый глаз устремлен в небо, бровь удивленно поднята, а носа уже нет, месиво, и вместо рта — дыра кровавая с осколками зубов, и левая сторона лица — вся багряная, а выше — серое размазано по рыжим волосам.
— Смотри, как я смотрел, — шипит Соото, вдавливая свою память в застывший в болезненном изумлении разум.
— Нет...
— Да.
Как тугой струей бьет кровь из артерии на горле, как хлещет, как мгновенно лишается красок лицо — и как медленно оседает тело на потемневшую траву.
— Нет...
— Да. Это было.
Сбит с ног, в землю лицом, кричит — и захлёбывается собственным криком, когда падает удар, переламывая позвоночник, и ещё — свист и удар — и тёмным комом катится прочь голова, а тело ещё подрагивает, и пальцы скребут траву...
— Нет... — уже едва слышным стоном, но не пытается отдёрнуться, спастись.
— Помни, как я помню, — тяжело падают слова.
Вязкое, горячее льнет к рукам. Стремительно остывает, застывает, просачивается под кожу, не отмыть, не отмыться — никогда...
Разум Олло — ясный кристалл. Разум Олло — чистейший лёд.
Трещины расходятся кругами, на пересечении — куски выламываются и выкрашиваются.
— Нет, нет...
И поднимается волна серой мути, вздымается — обрушивается.
Разум Олло — мутные воды. Разум Олло — серый туман.
Пошатываясь, смеясь и рыдая, уходит прочь Олло. Стихает чёрное, отступает кипящий жар, и Соот-Сэйор обхватывает себя руками, чтобы унять внезапную дрожь. Радуйся — не будет больше лжи.
Тихо вокруг. И бесконечно струится песок.
— Чему радоваться, брат? — Соот-Сэйор плотнее запахивает плащ, щурится от ветра и солнца, чувствует, как холодом колет руки — от пальцев до локтей.
— Встрече, конечно! — ясно улыбается Олло. — Откуда идёшь?
Что-то неуловимо неправильно в нём. Звучит чисто, нет фальши, дребезга или заминок... но тональность не та.
Давно рассказывали Соот-Сэйору, что ходит один такой, похожий и непохожий на него, рассказывает истории, учит всему понемногу, нигде не задерживается надолго. Бродит причудливыми путями, никогда нельзя сказать, куда пойдёт в следующий раз. Много умеет, много рассказывает — как сделать согревающий напиток из трав, взяв, казалось бы, несочетаемые, как лучше поставить дом, как отличить правду от лжи, как выбрать между справедливостью и милосердием...
Принимали его, если впервые видели, настороженно, как обычно относятся к чужакам, но провожали всегда с неохотой, и снова встречали — с радостью, даже если ко времени его возвращения успевало смениться не одно поколение. Его помнили. Называли по-разному, но это было неважно, потому что внешность в описаниях оставалась неизменной — не больше двадцати страннику на вид, волосы цвета старого золота, и глаза — синие, как воды глубокого озера.
Олло.
Долго эти сведения не тревожили Соот-Сэйора — пусть ходит, это далеко от тех земель, которые он считает своими. Слишком долго, слишком давно, нечего сказать друг другу. Незачем.
А потом узнал, что рассказывает странник о долине на Севере, о деревянном городе в долине, о своём народе, о том, как живут они...
Северная долина между двух рек, дома из золотистого дерева, цветущие яблони по весне, и всегда, сколько возможно в году — всё утопает в цветах. Песни, музыка и смех, радость открытий, радость того, что открытие можно разделить и другим показать, радость учиться вместе. Счастье узнавать других — пусть они непохожи на тебя, но так же любят искать, открывать, делиться. Живая сказка, и трудно было бы поверить в неё, но вот же он, рассказчик, он сам оттуда...
Уколом ледяной иглы к сердцу стало это знание, и с тех пор следил Соот-Сэйор за странником пристально. А тот покинул очередной городок — и пошёл навстречу.
Соот-Сэйор чуял Олло с того мига, как тот переступил границу и зазвенели незримые мерцающие струны, протянутые от края до края этой земли. Не нужны были вестники-вороны, чтобы знать, что это — брат, и знать безошибочно — как он движется, как идёт — по краю солончаков, как щурится от солнца, как... улыбается.
Улыбается.
Спешил Соот-Сэйор, и вышел навстречу, чтобы встать лицом к лицу здесь, где жар и марево, и никого живого на день пути, а кто с ним — те не живые уже, им ничего не страшно.
Встретил.
Течёт разговор, холод тончайшими иглами пробирается всё дальше и расцветает в груди, а неверный тон режет — не слух, глубже, и Соот-Сэйор не выдерживает — тихо-тихо, за гранью слышимости, не разжимая губ, начинает он вести мелодию, подстраивает её под ритм речи Олло, вплетает в тон. Постепенно поднимается мелодия Соот-Сэйора, вкрадчивая, плавная. Сначала отголоском, потом вторым голосом, потом... потом — первым. И тёмное золото трепещет в такт жемчужному мерцанию.
— Покажи мне, — просит Соот-Сэйор почти без голоса, пересохшими внезапно губами выталкивает слова на том языке, на котором так давно ни с кем не говорил, — покажи...
Лица, лица, дома, леса, дороги без конца — радость познания, радость встреч, радость щедро делиться всем, что знаешь сам.
Не то. Дальше.
Снова лица, голоса, люди и люди...
Дальше.
Мелькают страницы памяти, одна за другой — и перед Соот-Сэйором встаёт ледяная стена. Смутные тени движутся за толщей льда, тяжело и вязко, и бесконечно это кружение.
Ближе.
— Покажи мне.
Сумрак леса, мрачное лицо Моро, его губы шевелятся, но не слышно ни звука. Падает без чувств маленькая Айони. Лица остальных — бледные, растерянные.
Ещё раз.
— Дай мне услышать.
Снова лес, и лицо Моро, и падает Айони... По-прежнему — в оглушительной тишине.
— Я хочу знать!
Лес, сумрак, лицо Моро — и на этот раз звучит ровный, слишком ровный голос:
— Лаан Гэлломэ больше нет.
Вскипает золото, с треском рвутся жемчужные нити и ленты, и Соот-Сэйора выбрасывает наружу — в день, в слепящий свет, навстречу лёгкому удивлению в глазах Олло:
— Прости, кажется, я... задумался?
Чёрным захлёстывает Соот-Сэйора, плещет жаром от сердца — в руки и в голову.
— Как ты смеешь — не знать? Не помнить?
Как ты смеешь жить так, словно ничего не было? Ходить, говорить о нас так, словно мы живы, словно можно так жить — и это никогда не кончится... и сама эта жизнь будет тебе защитой, словно можно быть лишь видимостью огня, огненным цветком — ярко сиять, но не обжигать никого, кто захочет протянуть руку и сорвать его.
Как смеешь себя обманывать? Как смеешь лгать другим...
Вспыхивает жгучий яд в глазах Соот-Сэйора.
— Смотри... Брат.
Смотри. Знаешь ли ты, что еще можно жить, даже если тебя уже проткнули насквозь? С отрубленной рукой? С вываливающимися внутренностями?
Гэленнар и сам не знал, сколько он на самом деле запомнил. Долго не знал, но желание вспомнить жгло его изнутри, и он призвал всё свое умение, а что не умел — то пришлось придумать и понять понять, как сделать. В горы ушёл, запретив идти за ним — только всё равно пошли, конечно же, и крики его слышали, переходящие в вой...
Он вспоминал, закрыв глаза, во внутреннюю темноту всматриваясь, в тишину вслушиваясь, и нашел — касался тончайших, шёлковых слоев забвения, что милосердно защищали его от того, что под ними ворочалось недовольно — мутно-багровое, колючее, острое. Тусклым было оно, жгло и жалило, умоляло, приказывало — не трожь. Не открывай. Не помни.
— Не могу, — шептал Соот-Сэйор беззвучно, — не могу не знать.
— Гэленнар... Гэленнар... — умоляло изнутри.
Немели руки и губы.
— Я хочу, — он потянулся к скользким слоям, смял, отбросил — обнажил то, что они скрывали, и звуки ударили в уши, а в глаза сверкнуло иссиня-белым.
Как все было близко...
Рядом стоял, слева, руку протянуть — и коснулся бы. Меч сжимал обеими руками, кто же так стоит, кто так меч держит, разве так — этому — учили? Пальцы белые, лицо белое, глаза огромные, тёмные, и меч занёс над головой — судорожным, нелепым движением — и тут же светлую кольчугу перечеркнул высверк, разошёлся металл, и красное, алое плеснуло наружу...
Тогда Соот-Сэйор смотрел. Теперь — показывал.
Смотри. Слушай. Знай.
Хруст сухой, и белые обломки костей торчат из алого месива.
Половина лица цела, правый глаз устремлен в небо, бровь удивленно поднята, а носа уже нет, месиво, и вместо рта — дыра кровавая с осколками зубов, и левая сторона лица — вся багряная, а выше — серое размазано по рыжим волосам.
— Смотри, как я смотрел, — шипит Соото, вдавливая свою память в застывший в болезненном изумлении разум.
— Нет...
— Да.
Как тугой струей бьет кровь из артерии на горле, как хлещет, как мгновенно лишается красок лицо — и как медленно оседает тело на потемневшую траву.
— Нет...
— Да. Это было.
Сбит с ног, в землю лицом, кричит — и захлёбывается собственным криком, когда падает удар, переламывая позвоночник, и ещё — свист и удар — и тёмным комом катится прочь голова, а тело ещё подрагивает, и пальцы скребут траву...
— Нет... — уже едва слышным стоном, но не пытается отдёрнуться, спастись.
— Помни, как я помню, — тяжело падают слова.
Вязкое, горячее льнет к рукам. Стремительно остывает, застывает, просачивается под кожу, не отмыть, не отмыться — никогда...
Разум Олло — ясный кристалл. Разум Олло — чистейший лёд.
Трещины расходятся кругами, на пересечении — куски выламываются и выкрашиваются.
— Нет, нет...
И поднимается волна серой мути, вздымается — обрушивается.
Разум Олло — мутные воды. Разум Олло — серый туман.
Пошатываясь, смеясь и рыдая, уходит прочь Олло. Стихает чёрное, отступает кипящий жар, и Соот-Сэйор обхватывает себя руками, чтобы унять внезапную дрожь. Радуйся — не будет больше лжи.
Тихо вокруг. И бесконечно струится песок.
Название: Время защищать
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: драббл, 931 слов
Персонажи: Гортхауэр
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Предупреждения: рейтинг за кровавые подробности войны
Краткое содержание: Гондолин взят.
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Время защищать"
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: драббл, 931 слов
Персонажи: Гортхауэр
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Предупреждения: рейтинг за кровавые подробности войны
Краткое содержание: Гондолин взят.
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Время защищать"
Гэлломэ… Долина меж двух прозрачных рек. Тёплое золотистое дерево домов, украшенное тончайшей резьбой. Ветви, согнувшиеся под тяжестью яблок. Перезон летящих песен. Рассеянный, жемчужный свет солнца сквозь купол тумана. Гэлломэ, тонкий упрямый росток на скалах.
Гондолин... Долина в кольце неприступных гор. Белые башни и серебряные шпили. Сады и звон фонтанов. Яркий свет с высокого, чистого неба.
Гондолин, хрупкий кристалл горного хрусталя.
Как непохожи они были – живыми.
Гортхауэр шёл через захваченный город. Недавно казалось, что сложнее всего будет провести войско через эти проклятые горы. Казалось, что будет сложно взять Гондолин. Но оказалось, что сложнее всего — принять эту победу.
Когда Гондолин пылал, фаэрни знал, что следует делать. Он сам был стихией, огнём и сталью, он нёс битву и смерть. Но бой закончился, а огонь остался. Разрушенные стены, копоть, мертвецы свои и чужие. Гондолин – хрустальная чаша – был разбит, но ещё пытался мстить. Как мог – памятью. Гортхауэр не сопротивлялся ей, и даже сам искал, вглядывался в проступающее сквозь дым прошлое.
Интересно, как выглядел бы Валмар, приди туда война?
Наверное, все сожжённые города одинаковы.
Но здесь не взойдут маки.
Покойник прямо посреди дороги. Нолдо. Запекшаяся кровь кажется почти чёрной на светлой одежде. Голова почти отсечена, держится на каком-то лоскуте кожи и жил. Воин так и не выпустил рукоять меча. Эллери не умели драться. Нолдор умели, и, наверное, любили. Но это им не помогло.
Тело женщины у самого фонтана. Гортхауэр не выдержал, склонился над ней — она казалась живой — он даже коснулся щеки, хотя не мог ошибиться. Уже остыла. Красивая, ни один ирха не поднял бы оружие на такую красоту. Только ссадина на виске. О мостовую или о бортик фонтана? Во время битвы кто-то оттолкнул, свой или чужой, уже не узнать.
Поодаль, возле черного остова дерева — совсем мальчишка, сжавшийся клубком, в обгорелых одеждах клана Крота, с ножом в судорожно сжатых пальцах. Огонь не щадит – сплошной ожог вместо половины лица, пузыри и струпья на теле. Нашёл бы его часом раньше – мог бы попробовать помочь. Хотя...
Кого он обманывает? Часом раньше он возился со своими ранеными, а большинство местных были так или иначе обречены вместе с городом.
Уже неважно. Они никогда не придут к стенам Аст-Ахэ.
Эта кампания была жестокой, но быстрой. Долгим были планирование и подготовка. Он, Айан’таэро, давно решил, что Гондолин должен пасть, и сведения Маэглина стали лишь последним штрихом. Неповторимая, невероятная возможность – прийти, когда не ждали и откуда не ждали. Упустить её Гортхауэр не мог себе позволить.
Праздник Врат Лета…
До чего обидно, должно быть, умереть в праздник. Или он не прав – и умирать обидно всегда?
Свернул на одну из широких улиц, сходившихся звездой к площади фонтанов. Под кровавым следом на белой стене сидел ещё один мертвый.
Это уже свой, воин Аст-Ахэ. Хелмир. Доспех не защитил – ударили снизу вверх в живот и провернули клинок. Хорошая сталь. Толковые в Гондолине оружейники. Были.
Люди, ирхи, ахэрэ — Гортхауэр мог назвать их по именам. Всех, кто больше не вернется в Твердыню. За какой-то город эта цена могла показаться высокой. За безопасность Аст-Ахэ – допустимой.
Не бывает войны без жертв, но он подумает, как можно было их сократить. Что он не рассчитал, в чем ошибся... Хотя Гондолин и так достался сравнительно легко. Удачно выбрали время, подошли незамеченными к самым стенам. А иначе потери были бы куда больше. Маэглин был прав – нападения не ждали. Вряд ли эльфов можно обвинить в беспечности: Тургон просто не верил, что через эти горы можно пройти — да ещё и с армией.
Половина войска Твердыни сначала тоже не поверила. Но они прошли.
Вчера Алайэрэ сказал: «Спасибо, что ещё не через Хэлкараксэ». Гортхауэр через силу рассмеялся. Кто знает, что будет потом? Для Ахэрэ это было шуткой лишь наполовину, для Айан’таэро – вариантом, который нужно обдумать.
Но сегодня они победили, а значит, войны не будет. Пока не будет.
Откуда здесь, в низине между гор, ветер? Почему-то даже сквозь гарь доносится иной запах – за городом отцветают поздние яблони. Осенью ветви опустятся под тяжестью спелых яблок. Их некому будет собирать.
Гортхауэр потянулся мыслью к ахэрэ.
— Найдите Рраугхара! Он мне нужен.
Надо вырубить эти сады. Наверное, ирхи поймут. Если и не поймут, спорить не станут, они подчиняются командиру.
Старый ирха нашёлся не сразу. Он стоял на коленях рядом с мертвым волком, гладил серую морду, не обращая внимания на натёкшую лужу крови – своей, волчьей и вражьей. Недавние противники, двое синдар, были порублены едва не на куски.
— Глупый волк, Рраугхара закрыл, а сам на нож попал. Как же Рраугхар один будет, без Хаса? Кто его в следующем бою убережёт?
Гортхауэр присел рядом, молча провел рукой по загривку. Хасс’ар, матерый волчище, рваное ухо, седина уже показалась в густой шерсти. Во время перехода подгонял отстающих, спас юного ирха, едва не сорвавшегося в ущелье.
Ещё одна потеря.
Ирха попытался встать перед командиром, охнул, припал на левую ногу, косо перевязанную какой-то тряпкой.
— Ты ранен? Не шевелись, помогу.
— Ах-хагра, не возись, совсем никудышный воин стал Рраугхар, — покачал головой ирха. – Лучшего друга потерял. Вот зачем Хас заступился? Рраугхар теперь всё равно охромеет, что от него толку в следующей битве?
— Не будет следующей битвы. Гондолин пал, у н’горхха не хватит сил воевать с Твердыней, — возразил фаэрни спокойно и уверенно.
Даже Тано счёл, что он в это верит.
Полсотни лет Гортхауэр может обещать. А стареющему ирха и этого довольно.
— Не будет? Порадовал, ах-хагра Гортхар. Знал бы Хас.
Алайэрэ подошел тихо.
— Ты хотел отдать приказ.
— Да, — какую-то глупость... Яблони? Яблони-то чем виноваты? – Найдите беженцев и задержите. В бой не вступать.
Ахэрэ кивнул. Но не ушёл, ждал, чувствуя, что это ещё не всё.
Гондолин, долина поющего камня, сказочно-прекрасная тайна Тургона. Гондолин – пятно на карте, исчерканной вдоль и поперек при выборе направления штурма. Гондолин, дымящие развалины.
В Гэлломэ горело куда лучше.
Гортхауэр поднял лицо навстречу неожиданному, по-весеннему свежему ветру.
— Понимаешь? Мы защитили себя. Это наша победа. Хотя бы на время.
Гондолин... Долина в кольце неприступных гор. Белые башни и серебряные шпили. Сады и звон фонтанов. Яркий свет с высокого, чистого неба.
Гондолин, хрупкий кристалл горного хрусталя.
Как непохожи они были – живыми.
Гортхауэр шёл через захваченный город. Недавно казалось, что сложнее всего будет провести войско через эти проклятые горы. Казалось, что будет сложно взять Гондолин. Но оказалось, что сложнее всего — принять эту победу.
Когда Гондолин пылал, фаэрни знал, что следует делать. Он сам был стихией, огнём и сталью, он нёс битву и смерть. Но бой закончился, а огонь остался. Разрушенные стены, копоть, мертвецы свои и чужие. Гондолин – хрустальная чаша – был разбит, но ещё пытался мстить. Как мог – памятью. Гортхауэр не сопротивлялся ей, и даже сам искал, вглядывался в проступающее сквозь дым прошлое.
Интересно, как выглядел бы Валмар, приди туда война?
Наверное, все сожжённые города одинаковы.
Но здесь не взойдут маки.
Покойник прямо посреди дороги. Нолдо. Запекшаяся кровь кажется почти чёрной на светлой одежде. Голова почти отсечена, держится на каком-то лоскуте кожи и жил. Воин так и не выпустил рукоять меча. Эллери не умели драться. Нолдор умели, и, наверное, любили. Но это им не помогло.
Тело женщины у самого фонтана. Гортхауэр не выдержал, склонился над ней — она казалась живой — он даже коснулся щеки, хотя не мог ошибиться. Уже остыла. Красивая, ни один ирха не поднял бы оружие на такую красоту. Только ссадина на виске. О мостовую или о бортик фонтана? Во время битвы кто-то оттолкнул, свой или чужой, уже не узнать.
Поодаль, возле черного остова дерева — совсем мальчишка, сжавшийся клубком, в обгорелых одеждах клана Крота, с ножом в судорожно сжатых пальцах. Огонь не щадит – сплошной ожог вместо половины лица, пузыри и струпья на теле. Нашёл бы его часом раньше – мог бы попробовать помочь. Хотя...
Кого он обманывает? Часом раньше он возился со своими ранеными, а большинство местных были так или иначе обречены вместе с городом.
Уже неважно. Они никогда не придут к стенам Аст-Ахэ.
Эта кампания была жестокой, но быстрой. Долгим были планирование и подготовка. Он, Айан’таэро, давно решил, что Гондолин должен пасть, и сведения Маэглина стали лишь последним штрихом. Неповторимая, невероятная возможность – прийти, когда не ждали и откуда не ждали. Упустить её Гортхауэр не мог себе позволить.
Праздник Врат Лета…
До чего обидно, должно быть, умереть в праздник. Или он не прав – и умирать обидно всегда?
Свернул на одну из широких улиц, сходившихся звездой к площади фонтанов. Под кровавым следом на белой стене сидел ещё один мертвый.
Это уже свой, воин Аст-Ахэ. Хелмир. Доспех не защитил – ударили снизу вверх в живот и провернули клинок. Хорошая сталь. Толковые в Гондолине оружейники. Были.
Люди, ирхи, ахэрэ — Гортхауэр мог назвать их по именам. Всех, кто больше не вернется в Твердыню. За какой-то город эта цена могла показаться высокой. За безопасность Аст-Ахэ – допустимой.
Не бывает войны без жертв, но он подумает, как можно было их сократить. Что он не рассчитал, в чем ошибся... Хотя Гондолин и так достался сравнительно легко. Удачно выбрали время, подошли незамеченными к самым стенам. А иначе потери были бы куда больше. Маэглин был прав – нападения не ждали. Вряд ли эльфов можно обвинить в беспечности: Тургон просто не верил, что через эти горы можно пройти — да ещё и с армией.
Половина войска Твердыни сначала тоже не поверила. Но они прошли.
Вчера Алайэрэ сказал: «Спасибо, что ещё не через Хэлкараксэ». Гортхауэр через силу рассмеялся. Кто знает, что будет потом? Для Ахэрэ это было шуткой лишь наполовину, для Айан’таэро – вариантом, который нужно обдумать.
Но сегодня они победили, а значит, войны не будет. Пока не будет.
Откуда здесь, в низине между гор, ветер? Почему-то даже сквозь гарь доносится иной запах – за городом отцветают поздние яблони. Осенью ветви опустятся под тяжестью спелых яблок. Их некому будет собирать.
Гортхауэр потянулся мыслью к ахэрэ.
— Найдите Рраугхара! Он мне нужен.
Надо вырубить эти сады. Наверное, ирхи поймут. Если и не поймут, спорить не станут, они подчиняются командиру.
Старый ирха нашёлся не сразу. Он стоял на коленях рядом с мертвым волком, гладил серую морду, не обращая внимания на натёкшую лужу крови – своей, волчьей и вражьей. Недавние противники, двое синдар, были порублены едва не на куски.
— Глупый волк, Рраугхара закрыл, а сам на нож попал. Как же Рраугхар один будет, без Хаса? Кто его в следующем бою убережёт?
Гортхауэр присел рядом, молча провел рукой по загривку. Хасс’ар, матерый волчище, рваное ухо, седина уже показалась в густой шерсти. Во время перехода подгонял отстающих, спас юного ирха, едва не сорвавшегося в ущелье.
Ещё одна потеря.
Ирха попытался встать перед командиром, охнул, припал на левую ногу, косо перевязанную какой-то тряпкой.
— Ты ранен? Не шевелись, помогу.
— Ах-хагра, не возись, совсем никудышный воин стал Рраугхар, — покачал головой ирха. – Лучшего друга потерял. Вот зачем Хас заступился? Рраугхар теперь всё равно охромеет, что от него толку в следующей битве?
— Не будет следующей битвы. Гондолин пал, у н’горхха не хватит сил воевать с Твердыней, — возразил фаэрни спокойно и уверенно.
Даже Тано счёл, что он в это верит.
Полсотни лет Гортхауэр может обещать. А стареющему ирха и этого довольно.
— Не будет? Порадовал, ах-хагра Гортхар. Знал бы Хас.
Алайэрэ подошел тихо.
— Ты хотел отдать приказ.
— Да, — какую-то глупость... Яблони? Яблони-то чем виноваты? – Найдите беженцев и задержите. В бой не вступать.
Ахэрэ кивнул. Но не ушёл, ждал, чувствуя, что это ещё не всё.
Гондолин, долина поющего камня, сказочно-прекрасная тайна Тургона. Гондолин – пятно на карте, исчерканной вдоль и поперек при выборе направления штурма. Гондолин, дымящие развалины.
В Гэлломэ горело куда лучше.
Гортхауэр поднял лицо навстречу неожиданному, по-весеннему свежему ветру.
— Понимаешь? Мы защитили себя. Это наша победа. Хотя бы на время.
Название: Брат и сестры
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: мини, 1980 слов
Персонажи: Ириалонна, ОЖП
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Предупреждения: насилие, AU.
Краткое содержание: написано по заявке на Инсайде "уползите Ириалонну". Ириалонна выживает, и у нее появляются - сёстры.
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Брат и сестры"
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: мини, 1980 слов
Персонажи: Ириалонна, ОЖП
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Предупреждения: насилие, AU.
Краткое содержание: написано по заявке на Инсайде "уползите Ириалонну". Ириалонна выживает, и у нее появляются - сёстры.
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Брат и сестры"
«На помощь! На помощь, братья мои!»
...распахнулась, и она приготовилась драться — снова; отбиваться руками, ногами, чем придется. Но в дверях стоял не мужчина, в дверях стояла женщина, и еще одна женщина мелькнула за дверью с факелом в руках.
— Ну, быстро, выходи!
Вокруг были ночь, огонь и кровь. Женщина бежала, крепко держа ее за руку, а другая поджигала факелом все, до чего могла дотянуться — и так они выскочили наружу, в ночь внешнюю, в сполохи огня. Она сразу же поскользнулась в луже крови и упала — лицом прямо в чей-то обрубок шеи.
— Вставай!
Ее подняли на ноги, сунули в руку длинный нож, подтолкнули вперед — беги!
Вокруг метались тени и сполохи огня, пахло свежей кровью, лошади кричали в конюшне, люди кричали везде...
— Да беги же!
Вокруг словно бы шел бой, но в тенях и пламени было не разобрать, кто сражается. На ее пути попадались уже не поединщики - только мертвые. Или умирающие.
Она поскользнулась на чьих-то выпущенных кишках и упала снова, и снова ее подняли чьи-то сильные руки.
— Все, уходим!
Кто уводит ее со страшного этого двора, кто тащит ее сквозь ночь мимо сложенного с вечера костра? Костер горит вовсю, и даже вроде бы чье-то тело можно разглядеть в огне и дыму, но света не хватает, и времени не хватает, и мысли остановиться, оглядеться, вовсе нет — так быстро они бегут, она и тот, кто держит ее за руку.
Та, что держит ее за руку.
Воины, напавшие на укрепленную усадьбу, воины, устроившие там кровавый и огненный хаос — все это были женщины.
Дорога, поле, лес... горящие постройки остались далеко за спиной, а потом лес укрыл бегущих. Укрыл, дал тропинку, а потом и поляну. Там ждали лошади, ее подсадили в седло — молча. И так же молча они покинули эту поляну, молча и очень быстро — лошади знали дорогу. Может, знали лучше людей.
Так ночь огня и смерти перетекла в ночь бегства и молчания.
На рассвете они доехали до стоянки — очаг под открытым небом, бревенчатый дом, дальше угадывается еще один — тут они спешились. Только теперь вожачка спросила ее, кто она и как ее зовут.
Она поняла, что не может ответить. Словно бегство и тишина ночи выветрили из нее всю речь, все слова и названия. Словно у нее никогда не было имени. Даже черные стены северной крепости отступили куда-то в глубину ее памяти — глубоко, глубоко, не достать...
Может быть, все ее слова ушли в зов, подумала она и тут же забыла.
Ее молчанию никто не удивился.
Ей нашли чистую рубаху. У нее забрали порванную, промокшую в грязи и крови одежду. Для нее нагрели воды и принесли в дом большую бадью. И вожачка — та самая, что открыла тогда дверь — мыла ее, как ребенка, в этой бадье, промывала ссадины; острожно касаясь, стирала с ее тела те, памятные, грубые следы злых рук.
— Повезло тебе, не тронул. Не успел. И нам повезло. Сколько он вот так у себя держал, сколько потом выкинул за ворота — хорошо, если живых...
Женщина гладила ее по голове, по волосам, по мокрой спине, а она обхватила себя руками, закрыла глаза — что-то горячее текло из-под век, горячее, на щеках будут волдыри... нет, это слезы, просто слезы. Она плакала беззвучно, тогда женщина обняла ее, крепко прижала к груди, и так они стояли, покачиваясь, а рубаха у женщины промокала от мокрого тела, мокрых волос — и от слез.
А потом оказалось, что уже совсем утро и можно жить дальше.
Всего их было одиннадцать, и она — двенадцатая. Хорошее число, сказала вожачка, и как-то так получилось, что она останется здесь с ними. Звали они друг друга сестрами. Может, они и были сестрами — хотя бы некоторые; но знать это точно они не знали, бывшие рабыни и дочери рабынь. Ульфинги продавали женщин на Север — продали в свое время и их матерей. Так что сестры не знали точно ни рода своего, ни племени, знали только обрывки речи своего народа. И обрывки преданий и песен.
Вожачка звала себя — Эледвен. Красивое имя, говорила она немой собеседнице, сидя на бревне у костра.
— Я бы Турином назвалась, да статью не вышла, - говорила вожачка, глядя в костер, мерно всаживая нож в песок у ног. - Еще у него сестра была, по имени Ниэнор, да она слабая была, а потом вовсе пропала. Может, тебя назвать Ниэнор? Нет? И то верно, плохая удача у этого имени. А по их матери я прямо назваться и сама не рискну, так хоть прозвание ее мне пригодится.
Она слушала Эледвен, и слова медленно приходили к ней в разум, плыли, как медленные рыбы, не задерживались. Это неважно; все равно можно не отвечать.
Как Турин Черный Меч из песен, Эледвен в свое время с боем сбежала от хозяина, и теперь, как Турин с товарищами, пряталась с сестрами в лесах. Время от времени появлялись они то здесь, то там - убить жестокого воина, казнить насильника, иногда еще и сжечь его дом да засыпать солью пепелище — эх, в этот раз не успели, жалко. Но горело все знатно. Да молчунью вот вытащили живой, хорошо.
Молчунья. Не имя, не прозвание. Но надо же как-то называть.
Сестры упражнялись с оружием — ножи, копья, у некоторых — мечи. Как-то она подошла, протянула руку — ей вложили меч в ладонь, она взмахнула им раз, другой — привычное движение, легкое, такое легкое, что годится вместо слов; отдала меч обратно и больше не брала в руки.
Уходила — встретилась взглядом с Эледвен. Та кивнула — и все: нет так нет. Меча молчунья не возьмет.
Носила воду, месила хлеб, стирала; взглядом перебирала лица, как бусины в ожерелье. Вот Риан — маленького роста, волосы черные, неловко двигает рукой — ранили в бою, повредили сухожилие. Эльвен — бледная и худая, кашляет резко и сухо, закрывает рот ладонью и потом всегда зло смотрит на ладонь. Хэлинн — была бы красавицей, да кто-то ударил ее по лицу, разбил лицо в осколки, раскроил сетью шрамов — взглядом не собрать. Другие — высокие и малорослые, темноволосые и русые, все со шрамами, со старыми ранами. И самая светлая из всех: тонкий стан, чистое лицо, глаза как небо в летний день, золото волос вьется — Эледвен.
...распахивается, и он на этот раз умнее и злее, наваливается на нее, грубо раздвигает ей ноги, руки ее болят от ударов, голыми руками не пробить железный доспех, а подсвечник упал на пол, до подсвечника не дотянуться, а под тяжестью его тела все труднее дышать, и свеча гаснет на полу, гаснет, или это гаснет сама ее жизнь...
— Шшш, это сон, это просто сон... - Эледвен обнимает и укачивает ее, согревает своим теплом, дышит в волосы — от дыхания горячо и щекотно, а от объятия — хорошо и спокойно: жесткие руки Эледвен, мягкая грудь Эледвен, мягкая темнота ночи, мягкая тишина; она снова ускользает в сон, и на этот раз во сне ничего нет.
Ничего опасного нет — это хорошо. Но долго такое не длится, и вот сестры опять едут сквозь ночь, их ведет незнакомая женщина — черные волосы, раскосые глаза, но кожа светлая и глаза не черные — рабыня-полукровка. Тоже проданная на север; тоже сестра.
Трудные времена; он еще оставил бы ей дитя, если бы родился мальчик — а так утопить младенца не труднее, чем котенка. И не дольше.
Топить в крови — другое дело.
Они врываются в ворота, в их руках огонь и железо. Молчунья держится позади, в ее руках нет ни оружия, ни факела — незаметная, тихая, не человек, а тень. Разбегаются слуги, прячутся рабы; кто-то заступает дорогу — ненадолго, Хэлинн сильнее, потому что бьет, как в последний раз, и топор ее увязает в теле воина, и кромсает, разваливает его тело. Влажно блестит мертвый кусок мяса, белеет обломок кости в ране.
Здесь тоже кричат, бегут во все стороны, и пытаются драться, и горят — горит и хозяйка, кричит, мечется по двору живым факелом; ни на что ей была пискля-нахлебница, да еще прижитая мужем от рабыни. Корчится на земле хозяин, живот пробит и ноги подрублены, а рабыня — беглая мать - макает его лицом в лужу его собственной крови; макает, оскальзывается и падает сама.
Молчунья подхватывает ее, держит, не дает упасть. Перестает быть тенью. Выходит на неверный свет живых и мертвых костров, под взгляды живых и мертвых.
Теперь ее руки тоже в крови, в крови и подол рубахи, умирающий хрипит у ее ног... кажется, в самом начале,еще до того, как одна из сестер метнула в него копье, он что-то кричал о законе и суде. Пустое.
Эледвен находит ее, ведет за руку, уводит со двора — а за ними снова остаются огонь и тени.
...протягивает полный шлем крови — нет, это земляника, полный шлем ягод, они ели их вдвоем, потому что для одной их слишком много... красный сок течет по рукам, сквозь пальцы, густой и липкий, теперь это снова кровь...
Это снова сон, ничего, ничего, не бойся... Ничего не бойся. Все будет хорошо.
Эледвен опять обнимает ее — сестры часто кричат во сне, привычное дело; только молчунья не кричит, она задыхается, давится воздухом, голосом, словами, а потом, в объятиях Эледвен, снова находит покой, слова же уходят прочь.
Она смотрит на Эледвен, тянется к ее теплу, к золоту ее волос, к силе ее рук. Берет ее лицо в свои ладони, вглядывается — вот шрам от пореза на виске, зацепило когда-то кончиком ножа; вот царапина на щеке — от ветки; вот трещинка на сухой губе, и капелька крови на ней; вот глаза — Эледвен опускает ресницы, закрывает глаза, замирает. Она тянется губами к лицу женщины-воина, женщины, которая хотела бы зваться именем Турина Черного Меча, тянется, но не прикасается — убирает ладони, отступает на шаг, на другой, потом поворачивается и бежит прочь.
Она подхватывает по дороге кожаное ведро и спускается к реке — пусть сестры видят, что она просто бежит вниз по склону, к реке, набрать воды.
Листья плывут по реке, движутся мягко, и мысли ее движутся так же мягко. Наконец, ее мысли превращаются в слова, и теперь это уже не больно и не страшно. Она думает о стенах высокого замка, о тонкой вязи песен и легком узоре строк на страницах в скриптории; о воинах в черном, их девяносто девять, одного не хватает... это не очень давно, но это далеко. Это уже почти не о ней, как будто она осталась гореть на том, первом дворе, как будто она исчезла в пламени и тенях, и туда можно не оглядываться. Не оглядываться, остаться сестрой среди сестер, никогда не брать в руки оружия. Она может перевязывать раны; немного умеет лечить; этого хватит. Этого хватит навсегда.
Она зачерпывает воду, выпрямляется и смотрит вверх — там дым, так неосторожно, могут увидеть чужие... Дым густой, черный, в нем мелькает красное — уже на бегу она понимает, что за костер там разгорелся.
Кто его зажег?
Она бежит среди искр от горящего дома («ничего не бойся, спи...») , среди клочьев дыма, спотыкается и бросает ведро, вода проливается впустую, вода уже ничем не поможет, всего одно ведро, слишком мало для такого большого огня. Она бежит, а вокруг светлый осенний день, и нет теней, но слишком много дыма, и кроме нее никто не движется в этом дыму. Что могло двигаться, уже замерло — вот лежит Хэлинн, а вот — Эльвен, а вот новенькая, беглая, а дальше... а дальше лучше не смотреть, потому что Эледвен там нет. Ее там нет, есть только покалеченное тело — золотые волосы, белая кость, алая кровь.
Все замерло — замерло — сдвинулось.
Высокий воин шагает ей навстречу из дыма, влажные пятна на черном его плаще и темные потеки на вороненом его наруче, красным капает с наруча — он обнимает ее, держит крепко-крепко и не отпускает.
— Сестра! Я успел, успел вовремя, мы нашли тебя, ты жива! Теперь все будет хорошо...
В его объятиях она становится сильнее — становится сильной и гибкой, силы и гибкости ей как раз хватает, чтобы вывернуться из его рук; чтобы повернуться и посмотреть, чтобы шагнуть туда, где золото волос подплывает красным на земле, где светлый легкий пепел ложится на раскрытые светлые глаза, на густые темные ресницы... Она сконяется к лицу Эледвен, берет ее голову в ладони — голова отделена от тела, держится на лоскутке кожи — и касается губами ее губ.
Они холодны, как вода в осенней реке.
...распахнулась, и она приготовилась драться — снова; отбиваться руками, ногами, чем придется. Но в дверях стоял не мужчина, в дверях стояла женщина, и еще одна женщина мелькнула за дверью с факелом в руках.
— Ну, быстро, выходи!
Вокруг были ночь, огонь и кровь. Женщина бежала, крепко держа ее за руку, а другая поджигала факелом все, до чего могла дотянуться — и так они выскочили наружу, в ночь внешнюю, в сполохи огня. Она сразу же поскользнулась в луже крови и упала — лицом прямо в чей-то обрубок шеи.
— Вставай!
Ее подняли на ноги, сунули в руку длинный нож, подтолкнули вперед — беги!
Вокруг метались тени и сполохи огня, пахло свежей кровью, лошади кричали в конюшне, люди кричали везде...
— Да беги же!
Вокруг словно бы шел бой, но в тенях и пламени было не разобрать, кто сражается. На ее пути попадались уже не поединщики - только мертвые. Или умирающие.
Она поскользнулась на чьих-то выпущенных кишках и упала снова, и снова ее подняли чьи-то сильные руки.
— Все, уходим!
Кто уводит ее со страшного этого двора, кто тащит ее сквозь ночь мимо сложенного с вечера костра? Костер горит вовсю, и даже вроде бы чье-то тело можно разглядеть в огне и дыму, но света не хватает, и времени не хватает, и мысли остановиться, оглядеться, вовсе нет — так быстро они бегут, она и тот, кто держит ее за руку.
Та, что держит ее за руку.
Воины, напавшие на укрепленную усадьбу, воины, устроившие там кровавый и огненный хаос — все это были женщины.
Дорога, поле, лес... горящие постройки остались далеко за спиной, а потом лес укрыл бегущих. Укрыл, дал тропинку, а потом и поляну. Там ждали лошади, ее подсадили в седло — молча. И так же молча они покинули эту поляну, молча и очень быстро — лошади знали дорогу. Может, знали лучше людей.
Так ночь огня и смерти перетекла в ночь бегства и молчания.
На рассвете они доехали до стоянки — очаг под открытым небом, бревенчатый дом, дальше угадывается еще один — тут они спешились. Только теперь вожачка спросила ее, кто она и как ее зовут.
Она поняла, что не может ответить. Словно бегство и тишина ночи выветрили из нее всю речь, все слова и названия. Словно у нее никогда не было имени. Даже черные стены северной крепости отступили куда-то в глубину ее памяти — глубоко, глубоко, не достать...
Может быть, все ее слова ушли в зов, подумала она и тут же забыла.
Ее молчанию никто не удивился.
Ей нашли чистую рубаху. У нее забрали порванную, промокшую в грязи и крови одежду. Для нее нагрели воды и принесли в дом большую бадью. И вожачка — та самая, что открыла тогда дверь — мыла ее, как ребенка, в этой бадье, промывала ссадины; острожно касаясь, стирала с ее тела те, памятные, грубые следы злых рук.
— Повезло тебе, не тронул. Не успел. И нам повезло. Сколько он вот так у себя держал, сколько потом выкинул за ворота — хорошо, если живых...
Женщина гладила ее по голове, по волосам, по мокрой спине, а она обхватила себя руками, закрыла глаза — что-то горячее текло из-под век, горячее, на щеках будут волдыри... нет, это слезы, просто слезы. Она плакала беззвучно, тогда женщина обняла ее, крепко прижала к груди, и так они стояли, покачиваясь, а рубаха у женщины промокала от мокрого тела, мокрых волос — и от слез.
А потом оказалось, что уже совсем утро и можно жить дальше.
Всего их было одиннадцать, и она — двенадцатая. Хорошее число, сказала вожачка, и как-то так получилось, что она останется здесь с ними. Звали они друг друга сестрами. Может, они и были сестрами — хотя бы некоторые; но знать это точно они не знали, бывшие рабыни и дочери рабынь. Ульфинги продавали женщин на Север — продали в свое время и их матерей. Так что сестры не знали точно ни рода своего, ни племени, знали только обрывки речи своего народа. И обрывки преданий и песен.
Вожачка звала себя — Эледвен. Красивое имя, говорила она немой собеседнице, сидя на бревне у костра.
— Я бы Турином назвалась, да статью не вышла, - говорила вожачка, глядя в костер, мерно всаживая нож в песок у ног. - Еще у него сестра была, по имени Ниэнор, да она слабая была, а потом вовсе пропала. Может, тебя назвать Ниэнор? Нет? И то верно, плохая удача у этого имени. А по их матери я прямо назваться и сама не рискну, так хоть прозвание ее мне пригодится.
Она слушала Эледвен, и слова медленно приходили к ней в разум, плыли, как медленные рыбы, не задерживались. Это неважно; все равно можно не отвечать.
Как Турин Черный Меч из песен, Эледвен в свое время с боем сбежала от хозяина, и теперь, как Турин с товарищами, пряталась с сестрами в лесах. Время от времени появлялись они то здесь, то там - убить жестокого воина, казнить насильника, иногда еще и сжечь его дом да засыпать солью пепелище — эх, в этот раз не успели, жалко. Но горело все знатно. Да молчунью вот вытащили живой, хорошо.
Молчунья. Не имя, не прозвание. Но надо же как-то называть.
Сестры упражнялись с оружием — ножи, копья, у некоторых — мечи. Как-то она подошла, протянула руку — ей вложили меч в ладонь, она взмахнула им раз, другой — привычное движение, легкое, такое легкое, что годится вместо слов; отдала меч обратно и больше не брала в руки.
Уходила — встретилась взглядом с Эледвен. Та кивнула — и все: нет так нет. Меча молчунья не возьмет.
Носила воду, месила хлеб, стирала; взглядом перебирала лица, как бусины в ожерелье. Вот Риан — маленького роста, волосы черные, неловко двигает рукой — ранили в бою, повредили сухожилие. Эльвен — бледная и худая, кашляет резко и сухо, закрывает рот ладонью и потом всегда зло смотрит на ладонь. Хэлинн — была бы красавицей, да кто-то ударил ее по лицу, разбил лицо в осколки, раскроил сетью шрамов — взглядом не собрать. Другие — высокие и малорослые, темноволосые и русые, все со шрамами, со старыми ранами. И самая светлая из всех: тонкий стан, чистое лицо, глаза как небо в летний день, золото волос вьется — Эледвен.
...распахивается, и он на этот раз умнее и злее, наваливается на нее, грубо раздвигает ей ноги, руки ее болят от ударов, голыми руками не пробить железный доспех, а подсвечник упал на пол, до подсвечника не дотянуться, а под тяжестью его тела все труднее дышать, и свеча гаснет на полу, гаснет, или это гаснет сама ее жизнь...
— Шшш, это сон, это просто сон... - Эледвен обнимает и укачивает ее, согревает своим теплом, дышит в волосы — от дыхания горячо и щекотно, а от объятия — хорошо и спокойно: жесткие руки Эледвен, мягкая грудь Эледвен, мягкая темнота ночи, мягкая тишина; она снова ускользает в сон, и на этот раз во сне ничего нет.
Ничего опасного нет — это хорошо. Но долго такое не длится, и вот сестры опять едут сквозь ночь, их ведет незнакомая женщина — черные волосы, раскосые глаза, но кожа светлая и глаза не черные — рабыня-полукровка. Тоже проданная на север; тоже сестра.
Трудные времена; он еще оставил бы ей дитя, если бы родился мальчик — а так утопить младенца не труднее, чем котенка. И не дольше.
Топить в крови — другое дело.
Они врываются в ворота, в их руках огонь и железо. Молчунья держится позади, в ее руках нет ни оружия, ни факела — незаметная, тихая, не человек, а тень. Разбегаются слуги, прячутся рабы; кто-то заступает дорогу — ненадолго, Хэлинн сильнее, потому что бьет, как в последний раз, и топор ее увязает в теле воина, и кромсает, разваливает его тело. Влажно блестит мертвый кусок мяса, белеет обломок кости в ране.
Здесь тоже кричат, бегут во все стороны, и пытаются драться, и горят — горит и хозяйка, кричит, мечется по двору живым факелом; ни на что ей была пискля-нахлебница, да еще прижитая мужем от рабыни. Корчится на земле хозяин, живот пробит и ноги подрублены, а рабыня — беглая мать - макает его лицом в лужу его собственной крови; макает, оскальзывается и падает сама.
Молчунья подхватывает ее, держит, не дает упасть. Перестает быть тенью. Выходит на неверный свет живых и мертвых костров, под взгляды живых и мертвых.
Теперь ее руки тоже в крови, в крови и подол рубахи, умирающий хрипит у ее ног... кажется, в самом начале,еще до того, как одна из сестер метнула в него копье, он что-то кричал о законе и суде. Пустое.
Эледвен находит ее, ведет за руку, уводит со двора — а за ними снова остаются огонь и тени.
...протягивает полный шлем крови — нет, это земляника, полный шлем ягод, они ели их вдвоем, потому что для одной их слишком много... красный сок течет по рукам, сквозь пальцы, густой и липкий, теперь это снова кровь...
Это снова сон, ничего, ничего, не бойся... Ничего не бойся. Все будет хорошо.
Эледвен опять обнимает ее — сестры часто кричат во сне, привычное дело; только молчунья не кричит, она задыхается, давится воздухом, голосом, словами, а потом, в объятиях Эледвен, снова находит покой, слова же уходят прочь.
Она смотрит на Эледвен, тянется к ее теплу, к золоту ее волос, к силе ее рук. Берет ее лицо в свои ладони, вглядывается — вот шрам от пореза на виске, зацепило когда-то кончиком ножа; вот царапина на щеке — от ветки; вот трещинка на сухой губе, и капелька крови на ней; вот глаза — Эледвен опускает ресницы, закрывает глаза, замирает. Она тянется губами к лицу женщины-воина, женщины, которая хотела бы зваться именем Турина Черного Меча, тянется, но не прикасается — убирает ладони, отступает на шаг, на другой, потом поворачивается и бежит прочь.
Она подхватывает по дороге кожаное ведро и спускается к реке — пусть сестры видят, что она просто бежит вниз по склону, к реке, набрать воды.
Листья плывут по реке, движутся мягко, и мысли ее движутся так же мягко. Наконец, ее мысли превращаются в слова, и теперь это уже не больно и не страшно. Она думает о стенах высокого замка, о тонкой вязи песен и легком узоре строк на страницах в скриптории; о воинах в черном, их девяносто девять, одного не хватает... это не очень давно, но это далеко. Это уже почти не о ней, как будто она осталась гореть на том, первом дворе, как будто она исчезла в пламени и тенях, и туда можно не оглядываться. Не оглядываться, остаться сестрой среди сестер, никогда не брать в руки оружия. Она может перевязывать раны; немного умеет лечить; этого хватит. Этого хватит навсегда.
Она зачерпывает воду, выпрямляется и смотрит вверх — там дым, так неосторожно, могут увидеть чужие... Дым густой, черный, в нем мелькает красное — уже на бегу она понимает, что за костер там разгорелся.
Кто его зажег?
Она бежит среди искр от горящего дома («ничего не бойся, спи...») , среди клочьев дыма, спотыкается и бросает ведро, вода проливается впустую, вода уже ничем не поможет, всего одно ведро, слишком мало для такого большого огня. Она бежит, а вокруг светлый осенний день, и нет теней, но слишком много дыма, и кроме нее никто не движется в этом дыму. Что могло двигаться, уже замерло — вот лежит Хэлинн, а вот — Эльвен, а вот новенькая, беглая, а дальше... а дальше лучше не смотреть, потому что Эледвен там нет. Ее там нет, есть только покалеченное тело — золотые волосы, белая кость, алая кровь.
Все замерло — замерло — сдвинулось.
Высокий воин шагает ей навстречу из дыма, влажные пятна на черном его плаще и темные потеки на вороненом его наруче, красным капает с наруча — он обнимает ее, держит крепко-крепко и не отпускает.
— Сестра! Я успел, успел вовремя, мы нашли тебя, ты жива! Теперь все будет хорошо...
В его объятиях она становится сильнее — становится сильной и гибкой, силы и гибкости ей как раз хватает, чтобы вывернуться из его рук; чтобы повернуться и посмотреть, чтобы шагнуть туда, где золото волос подплывает красным на земле, где светлый легкий пепел ложится на раскрытые светлые глаза, на густые темные ресницы... Она сконяется к лицу Эледвен, берет ее голову в ладони — голова отделена от тела, держится на лоскутке кожи — и касается губами ее губ.
Они холодны, как вода в осенней реке.
Название: Имя
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: драббл, 621 слово
Персонажи: ирхи
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: юный иртха получает имя.
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Имя"
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: драббл, 621 слово
Персонажи: ирхи
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: юный иртха получает имя.
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Имя"
Ритм барабанов, пьянящий дым и запахи весны — заволакивают сознание, замутняют взор. Всё плывёт. Хорошо, что лежишь, чувствуешь спиной надёжную, холодную землю. Лежи, волчонок — кажется, говорят барабаны, — готовься, готовься, сейчас и к тебе подойдут, сейчас и к тебе подойдёт Мать Дочерей, вот она уже здесь...
Опускается рядом, какой длинный, острый нож тускло поблескивает в её руке. Сухой перестук сердоликовых бус в косах.
Холодное прикосновение острия ножа к коже груди, по центру. "Тише", — беззвучно шепчет себе юный ирха, — "тише..."
Длинный разрез сверху вниз, и рядом с ним — ещё один, а затем лезкие ножа проникает под кожу, вспарывает, отделяя кожу от мышц. Огонь боли прошивает тело, и Третий дышит часто-часто, хватает ртом воздух, который в одно мгновение перестал быть холодным.
А Мать Дочерей пропускает под узкой лентой кожи верёвку — чёрную, прочную, из волос женщин сплетённую, покрытую кровью всех тех, кто раньше танцевал у столба, страстно желая своё настоящее имя услышать... Вся в крови верёвка — а всё такая же гибкая, прочная.
— Вставай, Третий, — тихо произносит Мать Дочерей и уходит к столбу, протягивая верёвку насквозь, поддергивая её, чтобы не застревала, выравнивая концы. Сейчас привяжет. Всё.
Третий упирается локтями в землю, поднимается медленно. Каждое движение — волны огня, чернота в глазах. Старается выровнять дыхание — как учили. Как учила Мать Трав. Тише, тише... Удаётся встать, но так трудно — кажется, что земля покачивается под ногами.
А Мать Дочерей возвращается, но не к нему, рядом, левее, опускается на колени — там лежит Рыжий. Его черёд.
Третий скашивает глаза вправо: другие подростки уже поднялись, бледные, упрямые. Вот стоит, чуть пошатываясь, Терпи, рядом с ним — Без-Пальца, дальше — Белка...
Вот и Рыжий на ногах.
Мать Дочерей возвращается к столбу, проверяет узлы. Всё прочно. Поднимает руку. Смолкают барабаны.
— Это будет — сейчас! Эта ночь — для имён, эта ночь — для правды! Правда тела, правда крови!
И с новой силой обрушивается лавина барабанного рокота.
Третий подбирается — и подпрыгивает.
"Имя моё..."
Танцуют юные иртха, подпрыгивают на месте, взмахивают руками, качаются из стороны в сторону. Рокот, рокот, и сладкий дым мешается с горьким, и нет больше холода весны, есть только огонь по всему телу и танец, танец...
"Имя моё... Где ты? Где я?"
Туман. Из тумана всплывает — смех, громкий, нервный.
— Белка будет Великим Волком! — это произнёс сам Белка, самый шустрый, лучше всех умеющий взбираться на деревья. Сказал — и смутился, но вскинулся тут же:
— А Рыжий — Великим Огнём!
— Как же! А — Великим Чёрным Волком? Улахх заберёт Белку к себе?
— Терпи будет — Острое Копьё!
— Нееет, Тупое!
— Сломанное!
— А Без-Пальца... — и жест, всем понятный жест, и как все захохотали снова — но беззлобно...
Последняя ночь перед ритуалом, когда юные ирхи еще зовут друг друга детскими прозвищами. И он — Третий, третий ребенок в тройне, первые две-то — девочки, а он — третий, мальчик, вот удивлялись тогда матери, до сих пор об этом говорят, головами качают, слыханное ли дело...
"Имя моё..."
Ещё прыжок, натягивается кожа, ходит под окровавленной лентой чёрная верёвка, кровь стекает по телу и уходит в землю.
Летняя поляна меж двух ручьёв, остановились там, далеко еще до места охоты. Один ручей — с гор течёт, вода ледяная, зубы ломит, а второй — откуда только берётся? Тёплый и тихий. Соединяются они где-то дальше, одним становятся, а пока — их два, хорошая поляна.
Возня — не возня, драка — не драка, повалил Рыжий Третьего, навалился сверху, засмеялся. За щёку укусил.
"Имя моё..."
Окровавленные тряпки, искаженное, изжелта-бледное лицо под ярко-рыжими волосами, а рука — красное месиво с белой, остро торчащей костью.
И Мать Трав молча подтолкнула Третьего вперёд, и стало ясно — он будет лечить Рыжего, впервые — сам. Холодом омыло изнутри, и дрожь ушла, осталась только ясность. Движения уверенные были, точные, не имело значения, что причиняет ещё больше боли, без этого не вылечить, на стоны внимания не обращал, губы жёстко сжал. А потом горькими травами поил из чаши — ласково, бережно поддерживал голову больного, осторожно укладывал...
"Имя моё... Я."
— Два Ручья! — хрипло выкрикнул он и рванулся.
Кожа лопнула.
16.02.2014 в 20:15
Пишет WTF ChKA 2014:WTF ChKA 2014. Level 3: Тексты R — NC-21. Драбблы и мини. Часть 2
URL записиWTF ChKA 2014
"Искаженные" миди
"Возвращение" мини
"Радуйся" мини
"Время защищать" драббл
"Брат и сестры" мини
"Имя" драббл
"Испытание" мини
"Тот, кто идёт рядом" мини
"Нерассказанное" драббл
"Искаженные" миди
"Возвращение" мини
"Радуйся" мини
"Время защищать" драббл
"Брат и сестры" мини
"Имя" драббл
"Испытание" мини
"Тот, кто идёт рядом" мини
"Нерассказанное" драббл
Название: Испытание
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: мини, 1590 слов
Пейринг/Персонажи: оригинальные
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: о начале пути Видящей
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Испытание"
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: мини, 1590 слов
Пейринг/Персонажи: оригинальные
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: о начале пути Видящей
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Испытание"
Нет, не была она похожа на Видящую.
Видящих Тиллэ себе представляла совсем по-другому.
Хрупкими и прекрасными должны они быть, с сияющими глазами и прозрачными пальцами... А эта тётушка, наверное, жеребёнка поднимет и не крякнет. Высокая, крепкая, полноватая. Даже отцу не верилось, что это и есть она, прославленная Ца’ан.
Имя тоже какое-то... неправильное.
«Говорят, Видящие живут мало, — думал отец. — Дар их сжигает. Но ученики Ца’ан не таковы... Если моей дочке суждено ступить на этот Путь... Владыка! Сделай так, чтобы Ца’ан приняла её!»
Почувствовав взгляд Тиллэ, отец обернулся к ней:
— Что, милая?
— Ничего, — Тиллэ потупилась, стараясь выглядеть спокойной.
Она так и не нашла в себе сил признаться отцу, что слышит его мысли.
Ца’ан спешилась и отдала повод одному из своих спутников. Конь у неё был правильный — огромный, вороной, с роскошными хвостом и гривой. Тиллэ пригляделась: ещё кое-что оказалось правильным. Седые волосы были у Ца’ан и молодое лицо. Но не оттого, что она поседела рано, а оттого, что и в старости оставалась весёлой и сильной.
Она приблизилась быстрым шагом и широко улыбнулась Тиллэ. Глаза у неё были чёрные, яркие. Отец поклонился, и она ответила ему кивком.
— Что ж, Тиллэ, — сказала она, сощурившись, теребя кисти расшитого пояса. — Мне рассказали о тебе, и я проделала долгий путь. Не станем терять времени.
И Ца’ан опустила ладонь на рукоять меча. Меч был у неё на поясе. У Видящей!..
По спине Тиллэ пробежал холодок.
Сердце её сильно колотилось, когда они с Ца’ан сели за стол в большой горнице. Трепеща от волнения, Тиллэ разглядывала вышивку на праздничной скатерти, мяла в пальцах подол. И отец, и мать, и все родичи ждали снаружи, притихнув как мышки.
Ца’ан усмехнулась.
— Ну, рассказывай.
Тиллэ набрала воздуху в грудь. Эти слова она придумала давно.
— Сначала я лучше всех искала грибы. Потом поняла, что всегда знаю, куда пропала игла или ножницы. Не только в нашем доме — в любом. Потом я стала знать другие разные вещи. Я слышу мысли. Угадываю будущее, — Тиллэ подняла глаза, охваченная внезапной дерзостью: — Я могу доказать!
Ца’ан кивнула.
— Хорошо. Оставайся дома. Разыскивай для людей ножницы и иглы. Так будет лучше.
Тиллэ опешила.
Тотчас она поняла, что не верит в искренность Ца’ан. Не стала бы Видящая ехать так далеко, чтобы просто отпихнуть её! Но трудно было столь же быстро найти слова для ответа.
— Я... я же... — выговорила она, — если мне дано, я что-то могу... я должна помогать другим!
— Оставайся дома и помогай здесь.
— Почему вы так говорите?!
Ца’ан склонила седую голову. Её взгляд исподлобья словно пробил Тиллэ насквозь. Тиллэ хватанула ртом воздух.
— Я вижу тебя, — медленно произнесла Ца’ан. — Ты готова к суровым испытаниям и всеобщему уважению. Готова ли ты к скуке и ненависти?
— Что?..
— Видящая, — Ца’ан понизила голос. На губах её бродила усмешка. — Видящая. Большую часть времени тебе придётся определять, кто последним прикасался к межевому камню. Пускай речь пойдёт о клочке земли, но виновный возненавидит тебя и проклянёт. Ты станешь отвечать, кто украл седло или пряжку. Да, несколько раз ты найдёшь заблудившегося ребёнка. Но куда чаще будешь указывать на разбойника или убийцу — и они пожелают тебе смерти. Может быть, однажды ты принесёшь старым родителям рассказ о том, как погиб их сын или дочь, воин Твердыни. Они поклонятся тебе и поблагодарят. Сейчас тебе кажется, что это так достойно и возвышенно. Но когда этот час настанет — ты проклянёшь себя, горевестницу.
Тиллэ сглотнула.
Она не могла слышать мысли Ца’ан, но чувствовала их. И это вселяло в неё уверенность.
— Я знаю, госпожа Ца’ан, — тихо и твёрдо отвечала она. — И ещё я знаю, что эти слова — не то испытание, которое вы... для меня приготовили.
Ца’ан улыбнулась без радости.
— Твой дар очень силён. Он сделает тебя несчастной.
— Если это неизбежно, то и в несчастье лучше помогать другим.
Брови Ца’ан приподнялись.
— Сколько тебе лет?
— Двенадцать, — Тиллэ удивилась вопросу. Ца’ан прекрасно видела, сколько ей.
Ца’ан вздохнула. Помолчав, она уже совсем по-иному сказала:
— Деревенская ведунья — не то же самое, что Видящая Твердыни. Понимаешь ли ты разницу?
Тиллэ напряглась. Ей хотелось ответить «да», но она чувствовала... Ца’ан говорила вовсе не о долге и достоинстве. Не о гордости.
— Н-не знаю...
— Хорошо, — Ца’ан кивнула. — Готова узнать?
— Да.
Ца’ан встала и выхватила из ножен клинок.
Дрожь охватила Тиллэ.
Меч был... правильный. Древний. Исполненный памяти. Точно такой, как в сказках. Тиллэ ощущала дыхание этой памяти, даже не прикасаясь к клинку. Словно запёкшаяся кровь покрывала лезвие — но эта кровь сверкала ярче золота, лучилась подобно солнцу... Тиллэ закусила губу. Она глядела на меч как завороженная.
Ца’ан положила его на стол.
— Ты умеешь читать вещи, — сказала она уверенно. — Но такой вещи ты ещё не читала. Тебе будет очень плохо. А потом я стану задавать вопросы. Понятно?
Во рту у Тиллэ пересохло.
— Да.
— Одну руку на лезвие, — приказала Ца’ан, — другую на рукоять.
И стоило Тиллэ прикоснуться к мечу, как Ца’ан резко подалась вперёд, и пальцы её сжали запястья Тиллэ, не позволяя отнять ладони.
...руки скручены за спиной и вывернуты из плеч, вздёрнуты наверх. Верёвка перекинута через сук и закреплена. Ноги едва достают до земли. Одежду содрали до последней тряпки. Очень холодно. В десяти шагах потрескивает костёр.
Боли нет.
Боли нет.
Нет боли.
Отрешённый разум перебирает ветви сосудов и нервов, узлы суставов, мышечные волокна. Ещё возможно спасти руки. Ещё несколько часов будет возможно. Властный разум сокращает и расслабляет мышцы, гонит по жилам кровь, преграждает путь боли. Но он не настолько силён, чтобы одновременно бороться с болью и холодом, нет, не настолько... Если бы только холод. Если бы только боль.
«О, где ты, друг, неужели оставил нас? О, как я не хочу умирать...»
Взгляд мутнеет. Бессмысленно тратить силы на ясность зрения. Тех, кто сидит вокруг костра, почти не видно. Видно только костёр и ещё одно существо подле. В бурой мгле оно похоже на язык серебристого пламени, на светлое лезвие, вонзённое в ил и тину.
— А что, может, яйца ему подпалить? — говорит мгла.
— Отрезать к хренам, зажарить и скормить...
— Оставьте так. Пусть дохнет помедленнее.
— Нет, я ему кишки-то выпущу... за брата!
— Не давайте воли тёмным побуждениям, — ясным голосом говорит эльф. — Это раб Моргота. Он только внешне подобен человеку. Ничего человеческого в нём нет. Он не чувствует боли. Бессмысленно истязать его. Убейте быстро.
«Где же ты, друг? Ты клялся, что не покинешь...»
— Подобие... А красивый, тварь. Красивенький... Вот я его... попорчу...
— Разве вы не видите? — голос эльфа становится гневным, резким. — Его скверна уже распространяется на вас! Убейте его!
— Убьём, господин. Скоренько убьём... Что пялишься, красивенький? Вот я зенки-то твои...
Светлое лезвие, серебряный язык касается века.
То липкое, сохнущее и остывающее на твоей щеке — это твоё глазное яблоко. Ты никогда не будешь видеть слева от себя. Больше никогда не будешь красив.
Заточенный металл разрезает плоть и скрежещет о кость скулы. С каплями крови уходят последние капли тепла.
Боли нет. Но скоро появится и она. Рвётся сердце: друг покинул тебя. Друг не придёт на помощь.
...очень, очень далеко бьётся в припадке девочка — изуродованная, преданная, отчаявшаяся.
Но на миг бурая мгла становится чёрной.
Тень накрывает лагерь.
Свистит ветер. Визжат лошади. Орут люди. Эльф издаёт высокий пронзительный вопль.
«О друг мой, ты пришёл, ты не предал!»
Дракон невелик ростом и с трудом держится в воздухе — перепонки крыльев изорваны в клочья. Рана на груди затянулась, но чешуя изрублена, содрана, и видна бледная кожа.
— Я не подниму тебя, о Дарца Прекрасный, — говорит дракон. — Я себя-то едва поднимаю. Но я останусь с тобой.
Боль обрушивается огненным потоком. Надежда совершила то, что было не под силу отчаянию: уничтожила силу отрешённого разума. Сознание гаснет.
Тиллэ рыдала — от счастья. Ца’ан отпустила её, и она сползла на пол, больно стукнувшись лбом об угол стола. Больно? Разве это боль? Невозможно, стыдно замечать собственную боль, зная... видя... Он пришёл, друг! Он не бросил, не оставил, не предал! Сам израненный, он примчался на помощь!..
Ца’ан за косу оттащила Тиллэ от ножки стола, которую та обнимала, и отвесила размашистую оплеуху. Тиллэ до крови прикусила язык, закашлялась и попыталась вытереть рукавом слёзы и сопли. Ца’ан вылила ей на голову кружку воды и вытерла Тиллэ лицо полотенцем, насильно высморкав ей нос, будто годовалой. Потом подняла её за плечи и посадила на лавку.
— Попей воды, — ровно сказала Ца’ан. — И отвечай: почему его не допрашивали? Почему пытали, но не допрашивали?
Тиллэ задыхалась. Её колотило так, что она едва сидела. Зубы лязгали друг о друга. Ца’ан сунула кружку ей в руки, придержала сама, помогла донести воду до рта.
— Потому что... — прохрипела Тиллэ, — потому что прежде того допросили другого... младше... он не умел отрешаться от боли... он всё сказал...
С удивлением она ощутила, как руки Ца’ан сделались осторожными.
— О... — прошептала Ца’ан. — Сразу. Так быстро дать ответ... Поистине. Поистине. Тиллэ...
— А?..
— Прости, что сомневалась в тебе.
— Но вы же не сомневались на самом деле... — пробормотала Тиллэ, едва понимая, о чём говорит.
Ца’ан улыбнулась и огладила её щеку ладонью. Сев рядом и крепко обняв Тиллэ за плечи, она сказала:
— Это странствие нужно завершить. Я бы не стала давать тебе вещь, где всё кончилось плохо, но странствие нужно завершить.
— Что?..
— Слушай. Дарца Прекрасный и его друг остались живы и вернулись домой. Через три года Дарца женился, а ещё через три — стал моим отцом. И друг его не раз поднимал его в небо, а когда Дарца ушёл в небо навсегда, дракон улетел в Дхэннар-ат-Ана. И в памяти его Дарца живёт вечно, потому что драконы бессмертны.
— О-о-ох... — со стоном выдохнула Тиллэ. Руки её уже почти не дрожали, и она смогла сама налить себе ещё воды.
— Можно ещё спросить? — сказала она, выхлебав кружку.
— Конечно.
— Почему... эти... они... Почему они так злились из-за того, что Дарца — красивый? Не из-за того, что он воин Твердыни, или вроде... убил одного из этих... только из-за красоты...
Ца’ан глубоко вздохнула. Поднявшись, она убрала в ножны древний меч и прошла на середину горницы. Пригладила седые волосы, потёрла в задумчивости губы.
— Тиллэ...
— Да?
— Ты поймёшь это потом, — сказала Ца’ан. — Сама. И когда ты поймёшь — твоё обучение мы будем считать законченным.
Видящих Тиллэ себе представляла совсем по-другому.
Хрупкими и прекрасными должны они быть, с сияющими глазами и прозрачными пальцами... А эта тётушка, наверное, жеребёнка поднимет и не крякнет. Высокая, крепкая, полноватая. Даже отцу не верилось, что это и есть она, прославленная Ца’ан.
Имя тоже какое-то... неправильное.
«Говорят, Видящие живут мало, — думал отец. — Дар их сжигает. Но ученики Ца’ан не таковы... Если моей дочке суждено ступить на этот Путь... Владыка! Сделай так, чтобы Ца’ан приняла её!»
Почувствовав взгляд Тиллэ, отец обернулся к ней:
— Что, милая?
— Ничего, — Тиллэ потупилась, стараясь выглядеть спокойной.
Она так и не нашла в себе сил признаться отцу, что слышит его мысли.
Ца’ан спешилась и отдала повод одному из своих спутников. Конь у неё был правильный — огромный, вороной, с роскошными хвостом и гривой. Тиллэ пригляделась: ещё кое-что оказалось правильным. Седые волосы были у Ца’ан и молодое лицо. Но не оттого, что она поседела рано, а оттого, что и в старости оставалась весёлой и сильной.
Она приблизилась быстрым шагом и широко улыбнулась Тиллэ. Глаза у неё были чёрные, яркие. Отец поклонился, и она ответила ему кивком.
— Что ж, Тиллэ, — сказала она, сощурившись, теребя кисти расшитого пояса. — Мне рассказали о тебе, и я проделала долгий путь. Не станем терять времени.
И Ца’ан опустила ладонь на рукоять меча. Меч был у неё на поясе. У Видящей!..
По спине Тиллэ пробежал холодок.
Сердце её сильно колотилось, когда они с Ца’ан сели за стол в большой горнице. Трепеща от волнения, Тиллэ разглядывала вышивку на праздничной скатерти, мяла в пальцах подол. И отец, и мать, и все родичи ждали снаружи, притихнув как мышки.
Ца’ан усмехнулась.
— Ну, рассказывай.
Тиллэ набрала воздуху в грудь. Эти слова она придумала давно.
— Сначала я лучше всех искала грибы. Потом поняла, что всегда знаю, куда пропала игла или ножницы. Не только в нашем доме — в любом. Потом я стала знать другие разные вещи. Я слышу мысли. Угадываю будущее, — Тиллэ подняла глаза, охваченная внезапной дерзостью: — Я могу доказать!
Ца’ан кивнула.
— Хорошо. Оставайся дома. Разыскивай для людей ножницы и иглы. Так будет лучше.
Тиллэ опешила.
Тотчас она поняла, что не верит в искренность Ца’ан. Не стала бы Видящая ехать так далеко, чтобы просто отпихнуть её! Но трудно было столь же быстро найти слова для ответа.
— Я... я же... — выговорила она, — если мне дано, я что-то могу... я должна помогать другим!
— Оставайся дома и помогай здесь.
— Почему вы так говорите?!
Ца’ан склонила седую голову. Её взгляд исподлобья словно пробил Тиллэ насквозь. Тиллэ хватанула ртом воздух.
— Я вижу тебя, — медленно произнесла Ца’ан. — Ты готова к суровым испытаниям и всеобщему уважению. Готова ли ты к скуке и ненависти?
— Что?..
— Видящая, — Ца’ан понизила голос. На губах её бродила усмешка. — Видящая. Большую часть времени тебе придётся определять, кто последним прикасался к межевому камню. Пускай речь пойдёт о клочке земли, но виновный возненавидит тебя и проклянёт. Ты станешь отвечать, кто украл седло или пряжку. Да, несколько раз ты найдёшь заблудившегося ребёнка. Но куда чаще будешь указывать на разбойника или убийцу — и они пожелают тебе смерти. Может быть, однажды ты принесёшь старым родителям рассказ о том, как погиб их сын или дочь, воин Твердыни. Они поклонятся тебе и поблагодарят. Сейчас тебе кажется, что это так достойно и возвышенно. Но когда этот час настанет — ты проклянёшь себя, горевестницу.
Тиллэ сглотнула.
Она не могла слышать мысли Ца’ан, но чувствовала их. И это вселяло в неё уверенность.
— Я знаю, госпожа Ца’ан, — тихо и твёрдо отвечала она. — И ещё я знаю, что эти слова — не то испытание, которое вы... для меня приготовили.
Ца’ан улыбнулась без радости.
— Твой дар очень силён. Он сделает тебя несчастной.
— Если это неизбежно, то и в несчастье лучше помогать другим.
Брови Ца’ан приподнялись.
— Сколько тебе лет?
— Двенадцать, — Тиллэ удивилась вопросу. Ца’ан прекрасно видела, сколько ей.
Ца’ан вздохнула. Помолчав, она уже совсем по-иному сказала:
— Деревенская ведунья — не то же самое, что Видящая Твердыни. Понимаешь ли ты разницу?
Тиллэ напряглась. Ей хотелось ответить «да», но она чувствовала... Ца’ан говорила вовсе не о долге и достоинстве. Не о гордости.
— Н-не знаю...
— Хорошо, — Ца’ан кивнула. — Готова узнать?
— Да.
Ца’ан встала и выхватила из ножен клинок.
Дрожь охватила Тиллэ.
Меч был... правильный. Древний. Исполненный памяти. Точно такой, как в сказках. Тиллэ ощущала дыхание этой памяти, даже не прикасаясь к клинку. Словно запёкшаяся кровь покрывала лезвие — но эта кровь сверкала ярче золота, лучилась подобно солнцу... Тиллэ закусила губу. Она глядела на меч как завороженная.
Ца’ан положила его на стол.
— Ты умеешь читать вещи, — сказала она уверенно. — Но такой вещи ты ещё не читала. Тебе будет очень плохо. А потом я стану задавать вопросы. Понятно?
Во рту у Тиллэ пересохло.
— Да.
— Одну руку на лезвие, — приказала Ца’ан, — другую на рукоять.
И стоило Тиллэ прикоснуться к мечу, как Ца’ан резко подалась вперёд, и пальцы её сжали запястья Тиллэ, не позволяя отнять ладони.
...руки скручены за спиной и вывернуты из плеч, вздёрнуты наверх. Верёвка перекинута через сук и закреплена. Ноги едва достают до земли. Одежду содрали до последней тряпки. Очень холодно. В десяти шагах потрескивает костёр.
Боли нет.
Боли нет.
Нет боли.
Отрешённый разум перебирает ветви сосудов и нервов, узлы суставов, мышечные волокна. Ещё возможно спасти руки. Ещё несколько часов будет возможно. Властный разум сокращает и расслабляет мышцы, гонит по жилам кровь, преграждает путь боли. Но он не настолько силён, чтобы одновременно бороться с болью и холодом, нет, не настолько... Если бы только холод. Если бы только боль.
«О, где ты, друг, неужели оставил нас? О, как я не хочу умирать...»
Взгляд мутнеет. Бессмысленно тратить силы на ясность зрения. Тех, кто сидит вокруг костра, почти не видно. Видно только костёр и ещё одно существо подле. В бурой мгле оно похоже на язык серебристого пламени, на светлое лезвие, вонзённое в ил и тину.
— А что, может, яйца ему подпалить? — говорит мгла.
— Отрезать к хренам, зажарить и скормить...
— Оставьте так. Пусть дохнет помедленнее.
— Нет, я ему кишки-то выпущу... за брата!
— Не давайте воли тёмным побуждениям, — ясным голосом говорит эльф. — Это раб Моргота. Он только внешне подобен человеку. Ничего человеческого в нём нет. Он не чувствует боли. Бессмысленно истязать его. Убейте быстро.
«Где же ты, друг? Ты клялся, что не покинешь...»
— Подобие... А красивый, тварь. Красивенький... Вот я его... попорчу...
— Разве вы не видите? — голос эльфа становится гневным, резким. — Его скверна уже распространяется на вас! Убейте его!
— Убьём, господин. Скоренько убьём... Что пялишься, красивенький? Вот я зенки-то твои...
Светлое лезвие, серебряный язык касается века.
То липкое, сохнущее и остывающее на твоей щеке — это твоё глазное яблоко. Ты никогда не будешь видеть слева от себя. Больше никогда не будешь красив.
Заточенный металл разрезает плоть и скрежещет о кость скулы. С каплями крови уходят последние капли тепла.
Боли нет. Но скоро появится и она. Рвётся сердце: друг покинул тебя. Друг не придёт на помощь.
...очень, очень далеко бьётся в припадке девочка — изуродованная, преданная, отчаявшаяся.
Но на миг бурая мгла становится чёрной.
Тень накрывает лагерь.
Свистит ветер. Визжат лошади. Орут люди. Эльф издаёт высокий пронзительный вопль.
«О друг мой, ты пришёл, ты не предал!»
Дракон невелик ростом и с трудом держится в воздухе — перепонки крыльев изорваны в клочья. Рана на груди затянулась, но чешуя изрублена, содрана, и видна бледная кожа.
— Я не подниму тебя, о Дарца Прекрасный, — говорит дракон. — Я себя-то едва поднимаю. Но я останусь с тобой.
Боль обрушивается огненным потоком. Надежда совершила то, что было не под силу отчаянию: уничтожила силу отрешённого разума. Сознание гаснет.
Тиллэ рыдала — от счастья. Ца’ан отпустила её, и она сползла на пол, больно стукнувшись лбом об угол стола. Больно? Разве это боль? Невозможно, стыдно замечать собственную боль, зная... видя... Он пришёл, друг! Он не бросил, не оставил, не предал! Сам израненный, он примчался на помощь!..
Ца’ан за косу оттащила Тиллэ от ножки стола, которую та обнимала, и отвесила размашистую оплеуху. Тиллэ до крови прикусила язык, закашлялась и попыталась вытереть рукавом слёзы и сопли. Ца’ан вылила ей на голову кружку воды и вытерла Тиллэ лицо полотенцем, насильно высморкав ей нос, будто годовалой. Потом подняла её за плечи и посадила на лавку.
— Попей воды, — ровно сказала Ца’ан. — И отвечай: почему его не допрашивали? Почему пытали, но не допрашивали?
Тиллэ задыхалась. Её колотило так, что она едва сидела. Зубы лязгали друг о друга. Ца’ан сунула кружку ей в руки, придержала сама, помогла донести воду до рта.
— Потому что... — прохрипела Тиллэ, — потому что прежде того допросили другого... младше... он не умел отрешаться от боли... он всё сказал...
С удивлением она ощутила, как руки Ца’ан сделались осторожными.
— О... — прошептала Ца’ан. — Сразу. Так быстро дать ответ... Поистине. Поистине. Тиллэ...
— А?..
— Прости, что сомневалась в тебе.
— Но вы же не сомневались на самом деле... — пробормотала Тиллэ, едва понимая, о чём говорит.
Ца’ан улыбнулась и огладила её щеку ладонью. Сев рядом и крепко обняв Тиллэ за плечи, она сказала:
— Это странствие нужно завершить. Я бы не стала давать тебе вещь, где всё кончилось плохо, но странствие нужно завершить.
— Что?..
— Слушай. Дарца Прекрасный и его друг остались живы и вернулись домой. Через три года Дарца женился, а ещё через три — стал моим отцом. И друг его не раз поднимал его в небо, а когда Дарца ушёл в небо навсегда, дракон улетел в Дхэннар-ат-Ана. И в памяти его Дарца живёт вечно, потому что драконы бессмертны.
— О-о-ох... — со стоном выдохнула Тиллэ. Руки её уже почти не дрожали, и она смогла сама налить себе ещё воды.
— Можно ещё спросить? — сказала она, выхлебав кружку.
— Конечно.
— Почему... эти... они... Почему они так злились из-за того, что Дарца — красивый? Не из-за того, что он воин Твердыни, или вроде... убил одного из этих... только из-за красоты...
Ца’ан глубоко вздохнула. Поднявшись, она убрала в ножны древний меч и прошла на середину горницы. Пригладила седые волосы, потёрла в задумчивости губы.
— Тиллэ...
— Да?
— Ты поймёшь это потом, — сказала Ца’ан. — Сама. И когда ты поймёшь — твоё обучение мы будем считать законченным.
Название: Тот, кто идёт рядом
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: мини, 2865 слов
Персонажи: Эрион Целитель, Саурон
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: маленький город посреди нигде. Чума.
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Тот, кто идёт рядом"
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: мини, 2865 слов
Персонажи: Эрион Целитель, Саурон
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: маленький город посреди нигде. Чума.
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Тот, кто идёт рядом"
— Можешь стоять? — спросил Эрион, разворачиваясь. И сам себе ответил:
— Можешь даже ходить. Да тебя просто ниспослали мне свыше!
Бесцеремонно схватил чужака за запястье. Вскинул голову.
— Не щурься, — недовольно сказал целитель. — Вот же оглобля. Наклонись немного, дай посмотреть, что с глазами. Я лекарь. Лекарь! Знак Королевской Академии! Не понимаешь?.. Я сам уже ничего не понимаю… Что у тебя с пульсом? Кожа холодная, но мышцы в тонусе. Если ты и болен, то не чёрной лихорадкой. Скоро будешь. Зрачки в порядке. Интересная реакция на свет. Ты, случаем, не эльф? Не важно.
Отвернулся потерянно.
— Если ты не эльф, — сказал Эрион, — то отсюда все равно своими ногами не уйдёшь.
Чужак пожал плечами, наклонился и снова подхватил волокушу. Жестом показал — веди, мол.
— Но это хорошо, — Эрион шёл рядом и тихо бормотал. — Это хорошо, помощник мне не помешает. Тем более пока ты можешь ходить и таскать грузы. Через три дня ты упадёшь, но до той поры… Хорошо. Старуха свалилась только вчера — трехжильная старая кобыла, у неё не лихорадка, ей просто восьмой десяток пошел. На ногах восьмой… день? Десяток? Который нынче день вообще? Небось, уже Середина Лета пролетела, а я и не отпраздновал…
Чужак покосился на лекаря, но промолчал. Эрион захихикал.
— Я не псих, — сказал Эрион, — пока еще нет. Нет-нет-нет.
Остановился, опёрся о низкую стену.
— Наблюдение: излишняя болтливость. Испарина. Утомление от простейших действий. Видения — у тебя, приятель, даже губы не шевельнулись, но мне только что показалось, что ты меня о чем-то спросил. Выводы: четвертый день без сна. Решение: отсутствует. Больным надо что-то жрать и как-то гадить, желательно, не под себя. Ах да, да, надо идти вперёд, можешь не молчать так громко, мой воображаемый друг. Хотя, с другой стороны, кто-то же тащит волокушу? Может быть, это я сам тащу, а здорового мужика в чёрном я выдумал? Но зачем, Эрион, друг мой, почему бы тебе было не придумать, допустим, весёлую госпожу Мэриль, скрасить, так сказать, последние деньки? С другой стороны, смогла бы госпожа Мэриль, даже воображаемая, тянуть два трупа по песку… Кидай их сюда. Хоронить нет уже сил. Поэтому я скидываю их к прибрежным дюнам. Ну и вонь. В деревне, впрочем, не лучше. Да, я вижу, что один ещё живой. Уверяю тебя, это ненадолго, ему осталось часа два. Последняя стадия. Зря ты свернул в этот городишко, друг. Да и я тоже.
Он плохо помнил дорогу обратно. В окнах чистых белёных домов стыл вечерний холод. Ни огонька, ни звука, нет даже криков голодной скотины — подъели, когда прервалась торговля на пути, а рыбаки трижды не смогли выйти в море. Позвякивают на ветру колокольчики на дверях домов и садовых калитках.
— Здесь у меня лечебница. Караван-сарай. Бывший. Хорошо хоть почти все сами сползлись, обход по селу я сейчас не осилю, — хриплый голос лекаря сорвался в монотонное перечисление. — Лекарств, впрочем, не осталось. Бинтов тоже. Да и живых, по правде, уже всего сорок три человека. Было. Утром. Я с Острова, я кончусь позже. Если досюда не дойдет кордон. Благие, да был ли где этот Остров? Сорок лет на Юге, костьми уже в него пророс. Откуда вообще эта лихорадка? Наслали харадцы, ха-ха. Шутка. У них тоже всё плохо, я знаю. Ну… просто знаю. Ты вот тоже — знаешь. Я видел в предыдущем селении, дальше на юг, там было двое больных, я задержался с ними. Не понял сразу. Подай скальпель. Вырежу эту дрянь, может, парень проживет на пару часов побольше. Нет, опия у меня больше нет. Как? Смотри. Только не говори никому. Убрать боль — это просто…
Вечер и ночь слились для него в один привычный кошмар. Он едва обошел три комнаты первого этажа. Стоны, крики, у большей части людей — просто беспамятный тяжелый обморок, за которым скоро смерть. Где-то на втором этаже плакал ребенок. Надо было пойти проверить, жива ли ещё его мать. У Эриона не было сил.
Он скорчился у большого очага — кто-то его разжёг, удивился целитель тускло. Смотри-ка, и котел кипит. Бездумно листал дневник с заметками, пока сверху не спустился бродяга и не кивнул — дескать, новых мертвых пока нет. Разобрать буквы Эрион уже не мог. Бродяга молча отобрал у Эриона бесценный дневник, а взамен сунул чашку с чаем и сухарь.
— Понимаешь, — сказал Эрион, торопливо жуя и плюясь крошками, — это неестественно. Болезнь необычно быстра и поражает даже здоровых. Не отступает, не убив всех заразившихся. Здесь есть старуха… знахарка. Жрица какого-то местного божка. Жрица. Ха. Так вот, ее, по слухам, вырезали из чрева мертвой матери. Варвары. Хотя интересно, как это было сделано? А мать у неё умирала от черной лихорадки. Но умерла вот так, в родах. Или до того. А старуха… то есть, ребенок… не заразился. И не заразилась сейчас. Вон она лежит. Спит. Дура суеверная. Уникальный случай. Проснется — может и я посплю. Хотя мне что-то полегче. Вон, даже сушёная рыба в меня полезла. А больше ничего уже почти и нет. Ума не приложу, где ты добыл чёрствый хлеб. Подай-ка ещё воды. Как тебя звать? А то командую тут тобой… Ладно, придумаю сам, если не говоришь. Будешь… Хорна. Это “бродяга” на местном. Что улыбаешься? Орочье слово? Старое? Хм. Не знал. Интересно, а орки болеют лихорадкой? Да я что-то совсем ожил. Это все ты, друг мой. Пойдем, пройдёмся по оставшимся.
— Чувствую себя коновалом, — с тоской сказал Эрион и склонился над очередным телом. — Это Иманна, дочь хозяина. Была красоткой. Смотри, какие язвы. Я вскрывал и чистил два дня назад, но толку нет. Мне всё кажется, я вот-вот пойму. Всё, что создано природой — разумно и имеет как цель, так и противовес этой цели. Сколько наш мир создал болезней, столько он создал и лекарств, чтобы лечить эти болезни. Должно быть что-то… Я гоняюсь за этой лихорадкой который год. Не верю, что с ней невозможно бороться!
Мир перед глазами привычно исказился. Почудилось странное, комната на мгновение истаяла в глухом тумане, откуда-то потянуло болотной зыбью.
Он закашлялся.
— Проклятье, — прошептал Эрион и сплюнул кровью. — Похоже, я её таки догнал.
— Ты очень много отдал людям, — сказал чужак тихо и протянул Эриону чашку с горячей водой и свежевыстиранное полотенце.
Эриону показалось, что бродяга из пустыни говорит с ним на высоком наречии. Но ему вообще много чего казалось в последние дни. Поэтому целитель отхлебнул из чашки, вытер руки полотенцем, и только тогда ответил.
— Ну что же. Я хотя бы буду знать, отчего умер. Хотел бы я знать это точно! Если ты меня переживешь — будь добр, брось труп в море, тут есть прекрасный утёс. Не хочу гнить в дюнах.
— Послушай, Эрион Целитель, — серьёзно сказал чужак. — Я привел тебя в чувство, насколько можно, но долго я тебя не удержу, очень уж щедро ты распорядился своими силами. Просто поверь, не ты один гонишь эту проклятую лихорадку по всем дорогам. А уж как было сложно догнать даже тебя! Я впервые чую человека, настолько подчинившего себя преследованию. Ты одной ногой уже стоишь на пороге, там, куда мне трудно даже заглянуть.
— А, — Эрион махнул рукой. Ему стало легко. Что уж теперь было думать, скрывать, таиться. — Старая песня. Местная ведьма тоже всё хватала меня за руки, кричала, что меня даже к воротам деревни пускать нельзя. Видения. М-магия. Запретные знания. Поздно! Не нашлось для меня мудрого эльфа в учителя, да и не припомню я из истории людей-инголемо. Ханаттцы правда… звали. Я тогда не пошёл. Сейчас жалею. Хотел бы — взмахнуть рукой и исцелить. Всех. Разом.
— Ну так, положим, не бывает. — задумчиво ответил чужак.
— А как — бывает? — тяжело спросил Эрион и взглянул собеседнику прямо в глаза. — Если бывает хоть как-то — я согласен. Обойдемся без прелюдий.
Чужак кивнул и протянул ему что-то. Тонкое простое кольцо с красным камнем.
— Моя сила, — шепнул бродяга беззвучно. — Твоя воля.
Эрион взял протянутое кольцо и отвернулся. Ему было стыдно. Волшебные кольца. Конечно. Как же надо отчаяться, чтобы поверить в такое… да примерно как ты, Эрион.
Он не видел, как чужак за спиной закрыл глаза, будто в молитве. Да и в молитве кому?..
Эрион сжал ладонь в кулак, полюбовался на узкий обод на безымянном пальце. И что теперь? Дать этой самой рукой шарлатану в морду?
Он поднял взгляд.
Вокруг тяжело колыхнулась кисея серебряного тумана. Холод, стылый и недвижимый. Безвременье. Хуже, рассогласованность времён. Дурман, пустота, ничто.
Ни стен, ни пола, ни потолка. Казалось, над головой должны были гореть звёзды — но там тоже висела только завеса небытия.
Эрион закусил губу и огляделся. Струи мутного пыльного тумана текли сквозь него.
Я умираю, — понял целитель. Пустота откликнулась голодным тысячегласым стоном. Равнодушным, вечно равнодушным. Скрежетом стали, хрустом стекла.
Он видел — как столкновение материков в предначальные дни, отголоски, всего лишь отголоски песни.
Он был — лекарь. Он видел — прорехи в ярком гобелене. Раны. Язвы на ткани мира.
Спущенные, перепутанные нити, боль и безумие, вечер, туман, туман.
Вырванный у мира голос, отнятый у радуги цвет. Где каждую попытку восполнить потерю неизбежно перекрывали — иные силы. И каждый раз делали только хуже.
Он застонал. Показалось — в ответ на стон кто-то обнял его за плечи, накрыл его ладонь — своей.
“Мне нет смерти”, — шепнул прямо в ухо голос бродяги. “Я не могу встретить её лицом к лицу. Но есть… другие способы.”
Винный всполох вспорол туман. Камень в кольце горел непереносимо алым, насквозь, до костей, просвечивая ладонь.
“Свет — только во Тьме”, — иронично отозвался кто-то юный. “Где есть свет — там есть тени. Где есть тень — там есть место для нас.”
“Думать о вечном будем в вечности”, — устало и прямо сказал кто-то с другой стороны. “Прикончи пока что эту тварь. А с радугой разберемся.”
Кто-то третий молча вложил ему в руку — меч.
А кто-то неизмеримо более умелый подсказал нужные слова.
Взмахом меча Эрион рассек туманную завесу на две половины.
— Теперь я точно знаю, от чего умру, — сказал он и взглянул в зеркало. — Это было моё последнее желание.
Непереносимо стойкая, цепкая чума. Абсолютно неестественная. Чутко спящая в детях Острова. Обычно безвредная для них.
Смертоносная для прочих.
Чудовищный, искуственный недуг, порождение воли — там, где воли быть было не должно.
Но где есть воля — есть жизнь. То, в чем есть жизнь, можно убить.
Целитель закричал — и рванул едва появившееся отражение на себя.
И тут же — ударил мечом, который держала не только его рука.
Эрион проснулся внезапно, посреди ночи. Молча и целеустремленно, не открывая глаз, перебрал в памяти кошмарные видения последней недели. Вздохнул неслышно. Пора было соотнести всё это с реальностью. Запах трав и душистого ладана. Дом старухи знахарки. Как она только согласилась запакостить свое холодное ложе островитянином? Тусклый свет, скрип пера, шелест страниц. Успокаивающие, знакомые звуки. Холод металла на левой ладони. Незнакомый… и тоже успокаивающий.
Эрион повернулся от стены и открыл глаза.
За столом, небрежно сдвинув в сторону камни и кости, сидел чёрный чужак из особо причудливого сна и при свете единственной свечи дописывал что-то в эрионовский журнал наблюдений. Он поднял на Эриона усталые глаза.
— Воды? — спросил чужак, которого Эрион, помнится, в бреду нарек Хорной. Имя к нему не липло. — Мешает свет? Вывести тебя во двор?
Синдарин у видения был академически строгий. Эрион немо покачал головой. В голове воцарилась благословенная тишина.
— Тогда, — сказал чужак, и нацелил на Эриона перо, — самочувствие?
— Я жив, здоров, хотя и истощён, и думаю, что в своем уме, — удивлённо ответил Эрион. — Это несколько… хм-м… противоречит прежним событиям. Как… нет, это я спрошу потом. Есть ли другие выжившие?
— Лихорадка пошла на убыль, — тихо ответил чужак. — Люди всё ещё очень слабы. Кто-то умрет. Большая часть — поправится. С ними местная знахарка, а я сторожу пока здесь. Спи. Поговорим позже.
Темнота вокруг сомкнулась уютным коконом, в котором не было места для снов.
Эрион снова очнулся рывком, на этот раз — от чужого прикосновения. Показалось — его душат, на горле сомкнулись цепкие паучьи лапы, сосновые корни тянут вниз, под землю. Он забился, вскрикнул, откинув женщину от лежака. Старая Алима упала неловко, не не проронила ни звука. Обеими руками отчаянно показала — “Молчи!”.
Поздно Эрион понял, что она пыталась зажать ему рот. Снаружи раздался выкрик на адунаик, послышались шаги. Дверь ударом копья распахнул солдат в нелепой, неуместной броне. Отступил насторожено, поднял наперевес копье. Эрион пошатнулся, но встал и даже вышел на крыльцо. Перед домом, на площади у колодца, стояли солдаты.
— Еще одна мёртвая деревня, — буднично сказал командир отряда, разворачивая коня. — Пошевеливайтесь, тащите оставшийся плавник, пускайте пал.
— Вы не понимаете, — сказал Эрион, — здесь пережили болезнь. Здесь три десятка выживших, они уже не заразны.
Он стоял, вцепившись в косяк, пытаясь не упасть, чёрный, заросший, страшный. Подслеповато щурился на солдат. Свет жёг глаза.
— Пристрелите безумца, — в голосе командира звучала скука. В глазах — отражалось южное солнце. Безжалостное, беспощадное пламя, белые вымершие деревни, чёрные, корчащиеся от лихорадки и огня люди.
Мимо рванулась Алима, заслонив нелюбимого чужеземца. Эрион услышал только гудение тетивы и чавкающий звук нашедших цель стрел. Увидел вышедшее из спины ведуньи черное острие. Успел подхватить тело. Целитель медленно поднял мертвую старуху на руки — и обвел двор непонимающим взглядом. Показалось — белая чайка на знамени отряда плещет крыльями на ветру.
Когда из-за угла дальнего дома показался Хорна. Эрион открыл рот — крикнуть “Беги!” и ему вновь показалось, что мир движется невыносимо медленно.
Он помнил происходящее отдельными мазками на холсте. Вот его не от мира сего помощник поднимает голову и бросается вперед. Вот он уже с мечом, под его ногами труп с размозжённой головой. Лучники спускают тетивы, всё так же медленно, не успевают, не успевают и люди с копьями. Страшно, пронзительно визжат лошади. И люди. Лошади громче.
Вот бродяга просто идет по двору. Просто — идет, опустив до земли меч. Не глядя, отирает рукавом лицо, как кузнец после наковальни. Как пахарь после плуга. Косарь после тяжелого дня. Кажется, Хорна не замечает, что он в крови целиком. След рукава на лице — цельная, блестящая свежим кармином полоса. С волос капает.
В человеческом теле, знал Эрион, девять-десять пинт крови. В песок двора ушло значительно больше.
Перед чужаком, захлебываясь от крика, полз к Эриону безымянный капитан переставшего быть за дюжину биений сердца отряда. Хорна улыбнулся — сверкающий белизной оскал на фоне бурого и ярко-алого и не глядя — даже не нанёс удар — воткнул в человека отвесно меч. И ещё один раз. И ещё.
— Хватит, — простонал Эрион умоляюще. — Хватит. Он мёртв. Они все мертвы. Они… всё. Хорна. Хватит.
— Я… — сказал Хорна и выпустил меч, кажется, моментально забыв и о нём, и о развороченных трупах на песке. — Потерялся я с тобой, целитель. Ушел за рыбой, а надо было — подымать вас всех и гнать прятаться. Или — мне не уходить. Но кто бы тогда добыл еды?..
Последние слова — шёпотом.
Эрион не прислушивался. Опустил тело, погладил Алиму по волосам — эх, старуха, дважды пережить чёрную лихорадку и так глупо… Где ж он был, твой бог, Тот-Кто-Идёт-Рядом? Оглянулся вокруг.
— А где? — вдруг спросил он. — Где все?
Показалось, что кроме тяжёлого медного запаха крови и близкой вони свежих нечистот, над селом плывет сладковатый, знакомый чад. Рядом помощник втянул ртом воздух, подхватил одной рукой меч, другой — Эриона и потянул за собой. Руки у Хорны были ледяные.
Стальная хватка на запястье частично возвратила Эриону осознание происходящего. Босые ноги ожёг песок, но эта боль была хотя бы настоящей, а не призрачной, как запах. Воздух горел в лёгких. Эрион бежал так быстро, как не бегал никогда в жизни.
Им было недалеко. Караван-сарай горел неохотно, но занялся уже весь, вместе с пристройками. Двери оказались наскоро забиты досками. Окна наружу — бойницы, прыгать — так только во внутренний двор. В прорези окна второго этажа мелькнуло лицо. Послышался слабый крик.
— Нет. — сказал Эрион. Взгляд его заметался вокруг. — Так нельзя, — выдохнул он.
“Слушай огонь,” — шепнул внутри голос из сна. “Смотри, я покажу тебе, брат.”
Он поднял руку с кольцом и тронул струны. Мир вокруг преобразился, расцвёл глубоким алым и белым, невозможным тягучим чёрным, охрой и серебром, цветами, слишком яркими для человеческих глаз. Показалось, его ладони невесомо коснулась другая рука, помогая, указывая — как тогда, во сне, когда ему помогли удержать оружие.
Он заговорил — и нужные слова сами легли на язык. С треском рухнули двери. Пламя послушным зверем сползло с крыши, опало, трепеща, свернулось у самой земли, потом поползло вперед, ткнулось носом в ладонь Эриону, вскарабкалось по рукавам и затаилось внутри. Ему казалось — он горит весь, горит, но не сгорает, пока держит этот невесёлый, голодный огонь.
Вокруг начали появляться люди, их выносил одного за другим мрачный Хорна. Он же притащил огромное ведро воды и сначала напоил всех, потом долго пил сам. Эрион вскинул на него глаза в молчаливой просьбе о помощи и чуть не застонал вслух. Пламя внутри загудело лесным пожаром от одного взгляда на тёмного чужака.
Тот, кого Эрион назвал Хорной, пожал плечами и выплеснул на несчастного мага оставшуюся половину ведра.
Камень в кольце полыхнул огненной искрой, а караван-сарай дрогнул и обрушился весь — прогоревшими, чёрными головешками.
— Тот, Кто Идёт Рядом, — сказала сипло Иманна, дочь трактирщика. Внучка старой ведьмы Алимы. Язвы на шее и руках успели покрыться коркой. Она была необыкновенно красива в этот момент. Юная. Прекрасная, несмотря на свалявшиеся волосы, следы чумы и застарелую трупную вонь… Живая. Однозначно и без вопросов.
Иманна поднесла к сердцу руку и поклонилась Эриону земно.
Люди вокруг загудели согласно. Кто-то заплакал.
— Это не я, — попытался сказать Эрион, утирая с лица воду обеими руками. Но его не услышали. — Не мне…
Он заплакал сам, незаметно и тихо. Поискал взглядом Хорну. Чужак смотрел на него от колодца. В его взгляде было — понимание.
* * *
Солнце палило нещадно. Внизу, далеко под скалами, шумел прибой.
— И все же, — громко сказал Эрион, опираясь на свежесрубленый посох и стараясь дышать помедленнее. — Ты, значит, майа. Тёмный. Гортхауэр, значит. Читал я эти эльфийские сказки, читал… А в этих странах, и вовсе — Саурианна. Ну и имя. Оно тебе нигде не жмет?.. Врут про тебя кто во что горазд. Тот, Кто Идёт Рядом. Ну-ну. Но я не об этом. А я-то теперь кто?..
Ушедший далеко вперед Гортхауэр обернулся через плечо и — показалось — ухмыльнулся.
— Ну нет! — сказал Эрион, — это несерьезно! Что значит “Придумай сам”? А вдруг меня тоже назовут Проклятым и Ужасным?
Бродяга в чёрном бурнусе скрылся за поворотом прибрежной тропы, и Эрион, подхватив посох, со всех ног бросился догонять.
— Что значит — “В крайнем случае — Эрион Болтун”?! Эй!
— Можешь даже ходить. Да тебя просто ниспослали мне свыше!
Бесцеремонно схватил чужака за запястье. Вскинул голову.
— Не щурься, — недовольно сказал целитель. — Вот же оглобля. Наклонись немного, дай посмотреть, что с глазами. Я лекарь. Лекарь! Знак Королевской Академии! Не понимаешь?.. Я сам уже ничего не понимаю… Что у тебя с пульсом? Кожа холодная, но мышцы в тонусе. Если ты и болен, то не чёрной лихорадкой. Скоро будешь. Зрачки в порядке. Интересная реакция на свет. Ты, случаем, не эльф? Не важно.
Отвернулся потерянно.
— Если ты не эльф, — сказал Эрион, — то отсюда все равно своими ногами не уйдёшь.
Чужак пожал плечами, наклонился и снова подхватил волокушу. Жестом показал — веди, мол.
— Но это хорошо, — Эрион шёл рядом и тихо бормотал. — Это хорошо, помощник мне не помешает. Тем более пока ты можешь ходить и таскать грузы. Через три дня ты упадёшь, но до той поры… Хорошо. Старуха свалилась только вчера — трехжильная старая кобыла, у неё не лихорадка, ей просто восьмой десяток пошел. На ногах восьмой… день? Десяток? Который нынче день вообще? Небось, уже Середина Лета пролетела, а я и не отпраздновал…
Чужак покосился на лекаря, но промолчал. Эрион захихикал.
— Я не псих, — сказал Эрион, — пока еще нет. Нет-нет-нет.
Остановился, опёрся о низкую стену.
— Наблюдение: излишняя болтливость. Испарина. Утомление от простейших действий. Видения — у тебя, приятель, даже губы не шевельнулись, но мне только что показалось, что ты меня о чем-то спросил. Выводы: четвертый день без сна. Решение: отсутствует. Больным надо что-то жрать и как-то гадить, желательно, не под себя. Ах да, да, надо идти вперёд, можешь не молчать так громко, мой воображаемый друг. Хотя, с другой стороны, кто-то же тащит волокушу? Может быть, это я сам тащу, а здорового мужика в чёрном я выдумал? Но зачем, Эрион, друг мой, почему бы тебе было не придумать, допустим, весёлую госпожу Мэриль, скрасить, так сказать, последние деньки? С другой стороны, смогла бы госпожа Мэриль, даже воображаемая, тянуть два трупа по песку… Кидай их сюда. Хоронить нет уже сил. Поэтому я скидываю их к прибрежным дюнам. Ну и вонь. В деревне, впрочем, не лучше. Да, я вижу, что один ещё живой. Уверяю тебя, это ненадолго, ему осталось часа два. Последняя стадия. Зря ты свернул в этот городишко, друг. Да и я тоже.
Он плохо помнил дорогу обратно. В окнах чистых белёных домов стыл вечерний холод. Ни огонька, ни звука, нет даже криков голодной скотины — подъели, когда прервалась торговля на пути, а рыбаки трижды не смогли выйти в море. Позвякивают на ветру колокольчики на дверях домов и садовых калитках.
— Здесь у меня лечебница. Караван-сарай. Бывший. Хорошо хоть почти все сами сползлись, обход по селу я сейчас не осилю, — хриплый голос лекаря сорвался в монотонное перечисление. — Лекарств, впрочем, не осталось. Бинтов тоже. Да и живых, по правде, уже всего сорок три человека. Было. Утром. Я с Острова, я кончусь позже. Если досюда не дойдет кордон. Благие, да был ли где этот Остров? Сорок лет на Юге, костьми уже в него пророс. Откуда вообще эта лихорадка? Наслали харадцы, ха-ха. Шутка. У них тоже всё плохо, я знаю. Ну… просто знаю. Ты вот тоже — знаешь. Я видел в предыдущем селении, дальше на юг, там было двое больных, я задержался с ними. Не понял сразу. Подай скальпель. Вырежу эту дрянь, может, парень проживет на пару часов побольше. Нет, опия у меня больше нет. Как? Смотри. Только не говори никому. Убрать боль — это просто…
Вечер и ночь слились для него в один привычный кошмар. Он едва обошел три комнаты первого этажа. Стоны, крики, у большей части людей — просто беспамятный тяжелый обморок, за которым скоро смерть. Где-то на втором этаже плакал ребенок. Надо было пойти проверить, жива ли ещё его мать. У Эриона не было сил.
Он скорчился у большого очага — кто-то его разжёг, удивился целитель тускло. Смотри-ка, и котел кипит. Бездумно листал дневник с заметками, пока сверху не спустился бродяга и не кивнул — дескать, новых мертвых пока нет. Разобрать буквы Эрион уже не мог. Бродяга молча отобрал у Эриона бесценный дневник, а взамен сунул чашку с чаем и сухарь.
— Понимаешь, — сказал Эрион, торопливо жуя и плюясь крошками, — это неестественно. Болезнь необычно быстра и поражает даже здоровых. Не отступает, не убив всех заразившихся. Здесь есть старуха… знахарка. Жрица какого-то местного божка. Жрица. Ха. Так вот, ее, по слухам, вырезали из чрева мертвой матери. Варвары. Хотя интересно, как это было сделано? А мать у неё умирала от черной лихорадки. Но умерла вот так, в родах. Или до того. А старуха… то есть, ребенок… не заразился. И не заразилась сейчас. Вон она лежит. Спит. Дура суеверная. Уникальный случай. Проснется — может и я посплю. Хотя мне что-то полегче. Вон, даже сушёная рыба в меня полезла. А больше ничего уже почти и нет. Ума не приложу, где ты добыл чёрствый хлеб. Подай-ка ещё воды. Как тебя звать? А то командую тут тобой… Ладно, придумаю сам, если не говоришь. Будешь… Хорна. Это “бродяга” на местном. Что улыбаешься? Орочье слово? Старое? Хм. Не знал. Интересно, а орки болеют лихорадкой? Да я что-то совсем ожил. Это все ты, друг мой. Пойдем, пройдёмся по оставшимся.
— Чувствую себя коновалом, — с тоской сказал Эрион и склонился над очередным телом. — Это Иманна, дочь хозяина. Была красоткой. Смотри, какие язвы. Я вскрывал и чистил два дня назад, но толку нет. Мне всё кажется, я вот-вот пойму. Всё, что создано природой — разумно и имеет как цель, так и противовес этой цели. Сколько наш мир создал болезней, столько он создал и лекарств, чтобы лечить эти болезни. Должно быть что-то… Я гоняюсь за этой лихорадкой который год. Не верю, что с ней невозможно бороться!
Мир перед глазами привычно исказился. Почудилось странное, комната на мгновение истаяла в глухом тумане, откуда-то потянуло болотной зыбью.
Он закашлялся.
— Проклятье, — прошептал Эрион и сплюнул кровью. — Похоже, я её таки догнал.
— Ты очень много отдал людям, — сказал чужак тихо и протянул Эриону чашку с горячей водой и свежевыстиранное полотенце.
Эриону показалось, что бродяга из пустыни говорит с ним на высоком наречии. Но ему вообще много чего казалось в последние дни. Поэтому целитель отхлебнул из чашки, вытер руки полотенцем, и только тогда ответил.
— Ну что же. Я хотя бы буду знать, отчего умер. Хотел бы я знать это точно! Если ты меня переживешь — будь добр, брось труп в море, тут есть прекрасный утёс. Не хочу гнить в дюнах.
— Послушай, Эрион Целитель, — серьёзно сказал чужак. — Я привел тебя в чувство, насколько можно, но долго я тебя не удержу, очень уж щедро ты распорядился своими силами. Просто поверь, не ты один гонишь эту проклятую лихорадку по всем дорогам. А уж как было сложно догнать даже тебя! Я впервые чую человека, настолько подчинившего себя преследованию. Ты одной ногой уже стоишь на пороге, там, куда мне трудно даже заглянуть.
— А, — Эрион махнул рукой. Ему стало легко. Что уж теперь было думать, скрывать, таиться. — Старая песня. Местная ведьма тоже всё хватала меня за руки, кричала, что меня даже к воротам деревни пускать нельзя. Видения. М-магия. Запретные знания. Поздно! Не нашлось для меня мудрого эльфа в учителя, да и не припомню я из истории людей-инголемо. Ханаттцы правда… звали. Я тогда не пошёл. Сейчас жалею. Хотел бы — взмахнуть рукой и исцелить. Всех. Разом.
— Ну так, положим, не бывает. — задумчиво ответил чужак.
— А как — бывает? — тяжело спросил Эрион и взглянул собеседнику прямо в глаза. — Если бывает хоть как-то — я согласен. Обойдемся без прелюдий.
Чужак кивнул и протянул ему что-то. Тонкое простое кольцо с красным камнем.
— Моя сила, — шепнул бродяга беззвучно. — Твоя воля.
Эрион взял протянутое кольцо и отвернулся. Ему было стыдно. Волшебные кольца. Конечно. Как же надо отчаяться, чтобы поверить в такое… да примерно как ты, Эрион.
Он не видел, как чужак за спиной закрыл глаза, будто в молитве. Да и в молитве кому?..
Эрион сжал ладонь в кулак, полюбовался на узкий обод на безымянном пальце. И что теперь? Дать этой самой рукой шарлатану в морду?
Он поднял взгляд.
Вокруг тяжело колыхнулась кисея серебряного тумана. Холод, стылый и недвижимый. Безвременье. Хуже, рассогласованность времён. Дурман, пустота, ничто.
Ни стен, ни пола, ни потолка. Казалось, над головой должны были гореть звёзды — но там тоже висела только завеса небытия.
Эрион закусил губу и огляделся. Струи мутного пыльного тумана текли сквозь него.
Я умираю, — понял целитель. Пустота откликнулась голодным тысячегласым стоном. Равнодушным, вечно равнодушным. Скрежетом стали, хрустом стекла.
Он видел — как столкновение материков в предначальные дни, отголоски, всего лишь отголоски песни.
Он был — лекарь. Он видел — прорехи в ярком гобелене. Раны. Язвы на ткани мира.
Спущенные, перепутанные нити, боль и безумие, вечер, туман, туман.
Вырванный у мира голос, отнятый у радуги цвет. Где каждую попытку восполнить потерю неизбежно перекрывали — иные силы. И каждый раз делали только хуже.
Он застонал. Показалось — в ответ на стон кто-то обнял его за плечи, накрыл его ладонь — своей.
“Мне нет смерти”, — шепнул прямо в ухо голос бродяги. “Я не могу встретить её лицом к лицу. Но есть… другие способы.”
Винный всполох вспорол туман. Камень в кольце горел непереносимо алым, насквозь, до костей, просвечивая ладонь.
“Свет — только во Тьме”, — иронично отозвался кто-то юный. “Где есть свет — там есть тени. Где есть тень — там есть место для нас.”
“Думать о вечном будем в вечности”, — устало и прямо сказал кто-то с другой стороны. “Прикончи пока что эту тварь. А с радугой разберемся.”
Кто-то третий молча вложил ему в руку — меч.
А кто-то неизмеримо более умелый подсказал нужные слова.
Взмахом меча Эрион рассек туманную завесу на две половины.
— Теперь я точно знаю, от чего умру, — сказал он и взглянул в зеркало. — Это было моё последнее желание.
Непереносимо стойкая, цепкая чума. Абсолютно неестественная. Чутко спящая в детях Острова. Обычно безвредная для них.
Смертоносная для прочих.
Чудовищный, искуственный недуг, порождение воли — там, где воли быть было не должно.
Но где есть воля — есть жизнь. То, в чем есть жизнь, можно убить.
Целитель закричал — и рванул едва появившееся отражение на себя.
И тут же — ударил мечом, который держала не только его рука.
Эрион проснулся внезапно, посреди ночи. Молча и целеустремленно, не открывая глаз, перебрал в памяти кошмарные видения последней недели. Вздохнул неслышно. Пора было соотнести всё это с реальностью. Запах трав и душистого ладана. Дом старухи знахарки. Как она только согласилась запакостить свое холодное ложе островитянином? Тусклый свет, скрип пера, шелест страниц. Успокаивающие, знакомые звуки. Холод металла на левой ладони. Незнакомый… и тоже успокаивающий.
Эрион повернулся от стены и открыл глаза.
За столом, небрежно сдвинув в сторону камни и кости, сидел чёрный чужак из особо причудливого сна и при свете единственной свечи дописывал что-то в эрионовский журнал наблюдений. Он поднял на Эриона усталые глаза.
— Воды? — спросил чужак, которого Эрион, помнится, в бреду нарек Хорной. Имя к нему не липло. — Мешает свет? Вывести тебя во двор?
Синдарин у видения был академически строгий. Эрион немо покачал головой. В голове воцарилась благословенная тишина.
— Тогда, — сказал чужак, и нацелил на Эриона перо, — самочувствие?
— Я жив, здоров, хотя и истощён, и думаю, что в своем уме, — удивлённо ответил Эрион. — Это несколько… хм-м… противоречит прежним событиям. Как… нет, это я спрошу потом. Есть ли другие выжившие?
— Лихорадка пошла на убыль, — тихо ответил чужак. — Люди всё ещё очень слабы. Кто-то умрет. Большая часть — поправится. С ними местная знахарка, а я сторожу пока здесь. Спи. Поговорим позже.
Темнота вокруг сомкнулась уютным коконом, в котором не было места для снов.
Эрион снова очнулся рывком, на этот раз — от чужого прикосновения. Показалось — его душат, на горле сомкнулись цепкие паучьи лапы, сосновые корни тянут вниз, под землю. Он забился, вскрикнул, откинув женщину от лежака. Старая Алима упала неловко, не не проронила ни звука. Обеими руками отчаянно показала — “Молчи!”.
Поздно Эрион понял, что она пыталась зажать ему рот. Снаружи раздался выкрик на адунаик, послышались шаги. Дверь ударом копья распахнул солдат в нелепой, неуместной броне. Отступил насторожено, поднял наперевес копье. Эрион пошатнулся, но встал и даже вышел на крыльцо. Перед домом, на площади у колодца, стояли солдаты.
— Еще одна мёртвая деревня, — буднично сказал командир отряда, разворачивая коня. — Пошевеливайтесь, тащите оставшийся плавник, пускайте пал.
— Вы не понимаете, — сказал Эрион, — здесь пережили болезнь. Здесь три десятка выживших, они уже не заразны.
Он стоял, вцепившись в косяк, пытаясь не упасть, чёрный, заросший, страшный. Подслеповато щурился на солдат. Свет жёг глаза.
— Пристрелите безумца, — в голосе командира звучала скука. В глазах — отражалось южное солнце. Безжалостное, беспощадное пламя, белые вымершие деревни, чёрные, корчащиеся от лихорадки и огня люди.
Мимо рванулась Алима, заслонив нелюбимого чужеземца. Эрион услышал только гудение тетивы и чавкающий звук нашедших цель стрел. Увидел вышедшее из спины ведуньи черное острие. Успел подхватить тело. Целитель медленно поднял мертвую старуху на руки — и обвел двор непонимающим взглядом. Показалось — белая чайка на знамени отряда плещет крыльями на ветру.
Когда из-за угла дальнего дома показался Хорна. Эрион открыл рот — крикнуть “Беги!” и ему вновь показалось, что мир движется невыносимо медленно.
Он помнил происходящее отдельными мазками на холсте. Вот его не от мира сего помощник поднимает голову и бросается вперед. Вот он уже с мечом, под его ногами труп с размозжённой головой. Лучники спускают тетивы, всё так же медленно, не успевают, не успевают и люди с копьями. Страшно, пронзительно визжат лошади. И люди. Лошади громче.
Вот бродяга просто идет по двору. Просто — идет, опустив до земли меч. Не глядя, отирает рукавом лицо, как кузнец после наковальни. Как пахарь после плуга. Косарь после тяжелого дня. Кажется, Хорна не замечает, что он в крови целиком. След рукава на лице — цельная, блестящая свежим кармином полоса. С волос капает.
В человеческом теле, знал Эрион, девять-десять пинт крови. В песок двора ушло значительно больше.
Перед чужаком, захлебываясь от крика, полз к Эриону безымянный капитан переставшего быть за дюжину биений сердца отряда. Хорна улыбнулся — сверкающий белизной оскал на фоне бурого и ярко-алого и не глядя — даже не нанёс удар — воткнул в человека отвесно меч. И ещё один раз. И ещё.
— Хватит, — простонал Эрион умоляюще. — Хватит. Он мёртв. Они все мертвы. Они… всё. Хорна. Хватит.
— Я… — сказал Хорна и выпустил меч, кажется, моментально забыв и о нём, и о развороченных трупах на песке. — Потерялся я с тобой, целитель. Ушел за рыбой, а надо было — подымать вас всех и гнать прятаться. Или — мне не уходить. Но кто бы тогда добыл еды?..
Последние слова — шёпотом.
Эрион не прислушивался. Опустил тело, погладил Алиму по волосам — эх, старуха, дважды пережить чёрную лихорадку и так глупо… Где ж он был, твой бог, Тот-Кто-Идёт-Рядом? Оглянулся вокруг.
— А где? — вдруг спросил он. — Где все?
Показалось, что кроме тяжёлого медного запаха крови и близкой вони свежих нечистот, над селом плывет сладковатый, знакомый чад. Рядом помощник втянул ртом воздух, подхватил одной рукой меч, другой — Эриона и потянул за собой. Руки у Хорны были ледяные.
Стальная хватка на запястье частично возвратила Эриону осознание происходящего. Босые ноги ожёг песок, но эта боль была хотя бы настоящей, а не призрачной, как запах. Воздух горел в лёгких. Эрион бежал так быстро, как не бегал никогда в жизни.
Им было недалеко. Караван-сарай горел неохотно, но занялся уже весь, вместе с пристройками. Двери оказались наскоро забиты досками. Окна наружу — бойницы, прыгать — так только во внутренний двор. В прорези окна второго этажа мелькнуло лицо. Послышался слабый крик.
— Нет. — сказал Эрион. Взгляд его заметался вокруг. — Так нельзя, — выдохнул он.
“Слушай огонь,” — шепнул внутри голос из сна. “Смотри, я покажу тебе, брат.”
Он поднял руку с кольцом и тронул струны. Мир вокруг преобразился, расцвёл глубоким алым и белым, невозможным тягучим чёрным, охрой и серебром, цветами, слишком яркими для человеческих глаз. Показалось, его ладони невесомо коснулась другая рука, помогая, указывая — как тогда, во сне, когда ему помогли удержать оружие.
Он заговорил — и нужные слова сами легли на язык. С треском рухнули двери. Пламя послушным зверем сползло с крыши, опало, трепеща, свернулось у самой земли, потом поползло вперед, ткнулось носом в ладонь Эриону, вскарабкалось по рукавам и затаилось внутри. Ему казалось — он горит весь, горит, но не сгорает, пока держит этот невесёлый, голодный огонь.
Вокруг начали появляться люди, их выносил одного за другим мрачный Хорна. Он же притащил огромное ведро воды и сначала напоил всех, потом долго пил сам. Эрион вскинул на него глаза в молчаливой просьбе о помощи и чуть не застонал вслух. Пламя внутри загудело лесным пожаром от одного взгляда на тёмного чужака.
Тот, кого Эрион назвал Хорной, пожал плечами и выплеснул на несчастного мага оставшуюся половину ведра.
Камень в кольце полыхнул огненной искрой, а караван-сарай дрогнул и обрушился весь — прогоревшими, чёрными головешками.
— Тот, Кто Идёт Рядом, — сказала сипло Иманна, дочь трактирщика. Внучка старой ведьмы Алимы. Язвы на шее и руках успели покрыться коркой. Она была необыкновенно красива в этот момент. Юная. Прекрасная, несмотря на свалявшиеся волосы, следы чумы и застарелую трупную вонь… Живая. Однозначно и без вопросов.
Иманна поднесла к сердцу руку и поклонилась Эриону земно.
Люди вокруг загудели согласно. Кто-то заплакал.
— Это не я, — попытался сказать Эрион, утирая с лица воду обеими руками. Но его не услышали. — Не мне…
Он заплакал сам, незаметно и тихо. Поискал взглядом Хорну. Чужак смотрел на него от колодца. В его взгляде было — понимание.
* * *
Солнце палило нещадно. Внизу, далеко под скалами, шумел прибой.
— И все же, — громко сказал Эрион, опираясь на свежесрубленый посох и стараясь дышать помедленнее. — Ты, значит, майа. Тёмный. Гортхауэр, значит. Читал я эти эльфийские сказки, читал… А в этих странах, и вовсе — Саурианна. Ну и имя. Оно тебе нигде не жмет?.. Врут про тебя кто во что горазд. Тот, Кто Идёт Рядом. Ну-ну. Но я не об этом. А я-то теперь кто?..
Ушедший далеко вперед Гортхауэр обернулся через плечо и — показалось — ухмыльнулся.
— Ну нет! — сказал Эрион, — это несерьезно! Что значит “Придумай сам”? А вдруг меня тоже назовут Проклятым и Ужасным?
Бродяга в чёрном бурнусе скрылся за поворотом прибрежной тропы, и Эрион, подхватив посох, со всех ног бросился догонять.
— Что значит — “В крайнем случае — Эрион Болтун”?! Эй!
Название: Нерассказанное
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: драббл, 997 слов
Пейринг/Персонажи: Ар-Фаразон/Саурон
Категория: слэш
Жанр: ангст
Рейтинг: R
Предупреждения: UST
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Нерассказанное"
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: драббл, 997 слов
Пейринг/Персонажи: Ар-Фаразон/Саурон
Категория: слэш
Жанр: ангст
Рейтинг: R
Предупреждения: UST
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Нерассказанное"
***
В руке у него плеть.
Он редко пускает её в ход и столь же редко с ней расстаётся. Она как... скипетр? игрушка?
...Во рту становится сухо. Тело движется помимо воли, помимо разума: на колени! голову ниже! зубы разжать! — мало что приводит Государя в такую ярость, как попытки сохранять достоинство перед его лицом...
Он говорит тихо. Он никогда не повышает голос. Вельможи и полководцы сереют от ужаса, слыша эту размеренную бесстрастную речь. У слуг подламываются ноги. Многим нуменорцам прислуживают рабы из Низших, но во дворце их нет. Низшие просто не выдерживают, не могут продолжать труд в присутствии Золотого Государя.
Гортхауэр не сразу понял, кого же так остро напоминает ему Государь Тар-Калион, а поняв, изумился: Берена Беоринга. Один из благороднейших противников прошлого вновь представал перед ним, отражённый в кошмарном зеркале Пустоты.
В тот, первый раз, когда Государь явился взглянуть на поверженного Врага — закованного в цепи, продрогшего в сыром мраке каземата — его сопровождали псы. Огромные серые твари валинорских кровей. Взглянув на них, Гортхауэр невольно притронулся к шее: ясно стало, откуда взялся золотой ошейник. Псы носили такие же. Свора оскалилась разом, будто единое существо, узкие морды просунулись сквозь решётку. Собаки глухо и злобно рычали, чуя Врага, чуя Тьму, и Государь взирал на них благосклонно...
Не все.
Один пёс сел, фыркая, другой следом... Зачем рычать, зачем угрожать добыче, которая уже поймана? Уже вручена возлюбленному Хозяину, не способна причинить вред?
Этих двух Государь немедля прирезал. Спокойно достал кинжал, спокойно вспорол серые шеи, и собаки так же спокойно отдали жизни... без мысли о сопротивлении.
— Зачем нужны псы, утратившие чутьё? — сказал Ар-Фаразон.
Стражник, доселе словно окаменевший с фонарём в руке, вдруг подался вперёд. Какой-то миг казалось, что Государь сейчас прикажет отпереть темницу, и с прежним спокойствием — без гнева, без спешки — перережет горло Врагу.
И Враг, как те собаки, не посмеет сопротивляться.
Разумеется, этого не случилось.
В тот, первый раз Золотой Государь всего лишь смерил его долгим взглядом, кивнул каким-то собственным мыслям и удалился. Но прошло всего несколько дней, и он велел вывести пленника наверх, в озарённые огнями покои, где душно было от позолоты и тончайшей резьбы. Эльфийские светильники слепили глаза. Гортхауэр болезненно щурился. За цепь дёрнули с силой, швырнули его к ногам Государя, восседавшего в простом кресле...
Отдышавшись и оглядевшись, Гортхауэр едва сдержал смех.
Всё было так просто.
Испуганные взгляды вельмож метались вверх-вниз — то к бесстрастному лику Короля Людей, то к сгорбленной фигуре майа на цепи у его колен. Кто-то, впрочем, даже в такой обстановке умудрялся с аппетитом есть. Пир для ближних, для своих... для тех, кому прежде всего хочется похвалиться. Похвастаться.
...Следует почитать Эльдар. Следует поклоняться Валар, а также Майар, посланникам и слугам их. Но можно, можно ведь сделать своим рабом, своим псом одного из этих возвышенных, бессмертных отродий, пускай порченого и проклятого, но такого же, как они...
Настолько просто.
***
— Эрион!
— Что?
— Это было... крайне непочтительно.
— Зато действенно, — улыбаясь, назгул предусмотрительно отступил на шаг.
Приводя Саурона в чувство, Целитель выкрутил ему ухо — словно нерадивому ученику, уснувшему в классе.
Фаэрни провёл по лицу ладонью.
Утренний свет дробился в витраже: полуптица-полудракон, чёрное железо переплёта, а стекло не имело цвета, и рисунок был словно начертан на облаках. Забавно — насколько тихой и безмятежной кажется никогда не спящая Тай-арн Орэ после этих... снов? Он по-прежнему не умеет спать. Воспоминаний, слишком ярких и болезненных? Иногда ему даже хотелось разделить видения с нуменорцами, снова узреть Волну, сметающую всё это...
Нет. Волну он видел единственный раз.
Воочию.
Скрипнул стул: Эрион пододвинул его и уселся напротив.
— Если бы кое-кто рассказал мне, что его беспокоит, возможно, мне удалось бы кое-кому помочь.
Саурон ответил не сразу.
— Не все недуги можно излечить, друг мой. И не все — нужно. Можешь ли ты избавить Хэлкара от тоски по Эленне? Можешь ли сделать душу Элвира невосприимчивой к чужой боли?
Эрион поразмыслил.
— Что до Элвира, то я не решусь ответить. Но если говорить о Хэлкаре, то нестерпимой его тоску делает другое. Он полагает, что его чувства считают неискренними.
— Кто? — удивился фаэрни.
— Неважно, — Эрион неопределённо поводил пальцами в воздухе. — Некто вымышленный ни за что не поверит, будто чёрные нуменорцы видят те же сны о Волне и так же горюют по Эленне.
— Вот как.
— Но тебе не удастся перевести разговор на Хэлкара, — Эрион улыбнулся снова. — Сознавайся... Повелитель.
***
— На колени.
Разжать зубы. Следить за лицом. Только страх, беспомощность, уязвимость — только то, что Государь хочет видеть. Иначе... Он знает, как причинить боль.
— Смотреть в глаза, — Ар-Фаразон приподнял ему подбородок рукоятью плети.
Плеть? Игрушка. В прошлый раз, желая наказать «Зигура», он запретил вольнонаёмный труд в серебряных рудниках и распорядился захватить рабов в деревнях Ханнатты. Нужно быть очень... одарённым, чтобы понять, чем правитель из майар отличается от короля-человека...
— Я хорошо тебя воспитал, не правда ли?
Сказав это, Государь улыбнулся.
«Его улыбка страшнее гнева, ибо нельзя предсказать, что последует за ней», — так говорили.
Мысли... нет, мысли Государя оставались темны. Но чувства его были просты и понятны. О, как ему хотелось довести воспитание до конца! Растоптать. Поработить. Овладеть. Опрокинуть на каменный пол, истерзать, довести до непритворных слёз, до крика... Но этого, последнего шага он сделать не мог. Он по-прежнему чувствовал робость перед бессмертным, высшим. Ар-Фаразон мог пролить моря крови, жечь людей заживо, вынимать из вспоротых грудных клеток ещё бьющиеся живые сердца — но не мог унизить майа плотским насилием.
Как ни странно, Государь понимал себя — и это понимание держало его в непреходящем бешенстве.
...возможно, если бы он однажды решился — много невинных дожили бы до старости, счастливо избегнув рудников, костра, жертвенного стола.
Если бы Саурон однажды осмелился немного распалить его гнев.
Подтолкнуть... немного.
***
— Нет. Прости, Эрион. Я не хочу говорить об этом.
— Не поможет.
— Что?
Эрион сощурился.
— «То, о чём ты молчишь, не покидает тебя» — так устроен человеческий разум. Но... почему бы и тебе не попытаться? Возможно, станет легче. Будь уверен, я останусь нем как могила.
Саурон собрался было возразить, но Целитель перебил:
— Не хочешь думать о себе, подумай о деле. После подобных... э-э-э... размышлений ты ещё добрые сутки находишься... не здесь.
— Хорошо, — сдался фаэрни. — Возможно, ты прав.
Эрион многозначительно поднял палец.
— Целитель всегда прав. Итак, я слушаю.
Саурон глубоко вздохнул.
— Я боялся его.
Повисло молчание.
— Продолжай.
— Я не боюсь гнева Единого, — усмехнулся Саурон. — Но гнева короля Фаразона я боялся.
В руке у него плеть.
Он редко пускает её в ход и столь же редко с ней расстаётся. Она как... скипетр? игрушка?
...Во рту становится сухо. Тело движется помимо воли, помимо разума: на колени! голову ниже! зубы разжать! — мало что приводит Государя в такую ярость, как попытки сохранять достоинство перед его лицом...
Он говорит тихо. Он никогда не повышает голос. Вельможи и полководцы сереют от ужаса, слыша эту размеренную бесстрастную речь. У слуг подламываются ноги. Многим нуменорцам прислуживают рабы из Низших, но во дворце их нет. Низшие просто не выдерживают, не могут продолжать труд в присутствии Золотого Государя.
Гортхауэр не сразу понял, кого же так остро напоминает ему Государь Тар-Калион, а поняв, изумился: Берена Беоринга. Один из благороднейших противников прошлого вновь представал перед ним, отражённый в кошмарном зеркале Пустоты.
В тот, первый раз, когда Государь явился взглянуть на поверженного Врага — закованного в цепи, продрогшего в сыром мраке каземата — его сопровождали псы. Огромные серые твари валинорских кровей. Взглянув на них, Гортхауэр невольно притронулся к шее: ясно стало, откуда взялся золотой ошейник. Псы носили такие же. Свора оскалилась разом, будто единое существо, узкие морды просунулись сквозь решётку. Собаки глухо и злобно рычали, чуя Врага, чуя Тьму, и Государь взирал на них благосклонно...
Не все.
Один пёс сел, фыркая, другой следом... Зачем рычать, зачем угрожать добыче, которая уже поймана? Уже вручена возлюбленному Хозяину, не способна причинить вред?
Этих двух Государь немедля прирезал. Спокойно достал кинжал, спокойно вспорол серые шеи, и собаки так же спокойно отдали жизни... без мысли о сопротивлении.
— Зачем нужны псы, утратившие чутьё? — сказал Ар-Фаразон.
Стражник, доселе словно окаменевший с фонарём в руке, вдруг подался вперёд. Какой-то миг казалось, что Государь сейчас прикажет отпереть темницу, и с прежним спокойствием — без гнева, без спешки — перережет горло Врагу.
И Враг, как те собаки, не посмеет сопротивляться.
Разумеется, этого не случилось.
В тот, первый раз Золотой Государь всего лишь смерил его долгим взглядом, кивнул каким-то собственным мыслям и удалился. Но прошло всего несколько дней, и он велел вывести пленника наверх, в озарённые огнями покои, где душно было от позолоты и тончайшей резьбы. Эльфийские светильники слепили глаза. Гортхауэр болезненно щурился. За цепь дёрнули с силой, швырнули его к ногам Государя, восседавшего в простом кресле...
Отдышавшись и оглядевшись, Гортхауэр едва сдержал смех.
Всё было так просто.
Испуганные взгляды вельмож метались вверх-вниз — то к бесстрастному лику Короля Людей, то к сгорбленной фигуре майа на цепи у его колен. Кто-то, впрочем, даже в такой обстановке умудрялся с аппетитом есть. Пир для ближних, для своих... для тех, кому прежде всего хочется похвалиться. Похвастаться.
...Следует почитать Эльдар. Следует поклоняться Валар, а также Майар, посланникам и слугам их. Но можно, можно ведь сделать своим рабом, своим псом одного из этих возвышенных, бессмертных отродий, пускай порченого и проклятого, но такого же, как они...
Настолько просто.
***
— Эрион!
— Что?
— Это было... крайне непочтительно.
— Зато действенно, — улыбаясь, назгул предусмотрительно отступил на шаг.
Приводя Саурона в чувство, Целитель выкрутил ему ухо — словно нерадивому ученику, уснувшему в классе.
Фаэрни провёл по лицу ладонью.
Утренний свет дробился в витраже: полуптица-полудракон, чёрное железо переплёта, а стекло не имело цвета, и рисунок был словно начертан на облаках. Забавно — насколько тихой и безмятежной кажется никогда не спящая Тай-арн Орэ после этих... снов? Он по-прежнему не умеет спать. Воспоминаний, слишком ярких и болезненных? Иногда ему даже хотелось разделить видения с нуменорцами, снова узреть Волну, сметающую всё это...
Нет. Волну он видел единственный раз.
Воочию.
Скрипнул стул: Эрион пододвинул его и уселся напротив.
— Если бы кое-кто рассказал мне, что его беспокоит, возможно, мне удалось бы кое-кому помочь.
Саурон ответил не сразу.
— Не все недуги можно излечить, друг мой. И не все — нужно. Можешь ли ты избавить Хэлкара от тоски по Эленне? Можешь ли сделать душу Элвира невосприимчивой к чужой боли?
Эрион поразмыслил.
— Что до Элвира, то я не решусь ответить. Но если говорить о Хэлкаре, то нестерпимой его тоску делает другое. Он полагает, что его чувства считают неискренними.
— Кто? — удивился фаэрни.
— Неважно, — Эрион неопределённо поводил пальцами в воздухе. — Некто вымышленный ни за что не поверит, будто чёрные нуменорцы видят те же сны о Волне и так же горюют по Эленне.
— Вот как.
— Но тебе не удастся перевести разговор на Хэлкара, — Эрион улыбнулся снова. — Сознавайся... Повелитель.
***
— На колени.
Разжать зубы. Следить за лицом. Только страх, беспомощность, уязвимость — только то, что Государь хочет видеть. Иначе... Он знает, как причинить боль.
— Смотреть в глаза, — Ар-Фаразон приподнял ему подбородок рукоятью плети.
Плеть? Игрушка. В прошлый раз, желая наказать «Зигура», он запретил вольнонаёмный труд в серебряных рудниках и распорядился захватить рабов в деревнях Ханнатты. Нужно быть очень... одарённым, чтобы понять, чем правитель из майар отличается от короля-человека...
— Я хорошо тебя воспитал, не правда ли?
Сказав это, Государь улыбнулся.
«Его улыбка страшнее гнева, ибо нельзя предсказать, что последует за ней», — так говорили.
Мысли... нет, мысли Государя оставались темны. Но чувства его были просты и понятны. О, как ему хотелось довести воспитание до конца! Растоптать. Поработить. Овладеть. Опрокинуть на каменный пол, истерзать, довести до непритворных слёз, до крика... Но этого, последнего шага он сделать не мог. Он по-прежнему чувствовал робость перед бессмертным, высшим. Ар-Фаразон мог пролить моря крови, жечь людей заживо, вынимать из вспоротых грудных клеток ещё бьющиеся живые сердца — но не мог унизить майа плотским насилием.
Как ни странно, Государь понимал себя — и это понимание держало его в непреходящем бешенстве.
...возможно, если бы он однажды решился — много невинных дожили бы до старости, счастливо избегнув рудников, костра, жертвенного стола.
Если бы Саурон однажды осмелился немного распалить его гнев.
Подтолкнуть... немного.
***
— Нет. Прости, Эрион. Я не хочу говорить об этом.
— Не поможет.
— Что?
Эрион сощурился.
— «То, о чём ты молчишь, не покидает тебя» — так устроен человеческий разум. Но... почему бы и тебе не попытаться? Возможно, станет легче. Будь уверен, я останусь нем как могила.
Саурон собрался было возразить, но Целитель перебил:
— Не хочешь думать о себе, подумай о деле. После подобных... э-э-э... размышлений ты ещё добрые сутки находишься... не здесь.
— Хорошо, — сдался фаэрни. — Возможно, ты прав.
Эрион многозначительно поднял палец.
— Целитель всегда прав. Итак, я слушаю.
Саурон глубоко вздохнул.
— Я боялся его.
Повисло молчание.
— Продолжай.
— Я не боюсь гнева Единого, — усмехнулся Саурон. — Но гнева короля Фаразона я боялся.
21.02.2014 в 23:33
Пишет WTF ChKA 2014:WTF ChKA 2014. Level 3. Арты R — NC-21
URL записиWTF ChKA 2014
"Пустота творит орков" арт
"Похищение Сильмариллов" арт
"Маленькая голодная Пустота" арт
"Здесь был..." арт
"Пустота творит орков" арт
"Похищение Сильмариллов" арт
"Маленькая голодная Пустота" арт
"Здесь был..." арт
Название: Пустота творит орков
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Пустота, орки
Категория: джен
Жанр: Орочий эпос; наскальная живопись.
Рейтинг: R
Размер: 664 х 1000, 366Кb (откроется в новом окне)
Примечание: "Ранняя живопись орков (датировано прим. Первой Эпохой) выражала сакральные представления этого народа о мироздании и легендарных событиях." Из записок Кхамула
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Пустота творит орков"
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Пустота, орки
Категория: джен
Жанр: Орочий эпос; наскальная живопись.
Рейтинг: R
Размер: 664 х 1000, 366Кb (откроется в новом окне)
Примечание: "Ранняя живопись орков (датировано прим. Первой Эпохой) выражала сакральные представления этого народа о мироздании и легендарных событиях." Из записок Кхамула
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Пустота творит орков"
Название: Похищение Сильмариллов
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Мелькор, Сильмариллы, Унголианта, Валар
Категория: джен
Жанр: Орочий эпос; наскальная живопись.
Рейтинг: R
Размер: 1045 х 681, 424Кb (откроется в новом окне)
Примечание: "В ней сочетаются абстрактность изображения, стремление к естественности и традиционный культ мужественности/мужской силы, выраженный нетипичным образом." Из записок Кхамула
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Похищение Сильмариллов"
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Мелькор, Сильмариллы, Унголианта, Валар
Категория: джен
Жанр: Орочий эпос; наскальная живопись.
Рейтинг: R
Размер: 1045 х 681, 424Кb (откроется в новом окне)
Примечание: "В ней сочетаются абстрактность изображения, стремление к естественности и традиционный культ мужественности/мужской силы, выраженный нетипичным образом." Из записок Кхамула
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Похищение Сильмариллов"
Название: Маленькая голодная Пустота
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Пустота
Категория: джен
Жанр: Орочий эпос; наскальная живопись.
Рейтинг: R
Размер: 517 x 352, 118Кb
Примечание: "Рисунки поражают самобытностью и игрой цвета." Из записок Кхамула
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Маленькая голодная Пустота"
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Пустота
Категория: джен
Жанр: Орочий эпос; наскальная живопись.
Рейтинг: R
Размер: 517 x 352, 118Кb
Примечание: "Рисунки поражают самобытностью и игрой цвета." Из записок Кхамула
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Маленькая голодная Пустота"
Название: Здесь был...
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Мелькор
Категория: джен
Рейтинг: R
Размер: 2000 х 1245, 1,6Мb (откроется в новом окне)
Предупреждение: вандализм
Примечание: отмытый вариант будет показан во внеконкурсной выкладке
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Здесь был..."
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Мелькор
Категория: джен
Рейтинг: R
Размер: 2000 х 1245, 1,6Мb (откроется в новом окне)
Предупреждение: вандализм
Примечание: отмытый вариант будет показан во внеконкурсной выкладке
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Здесь был..."
26.02.2014 в 23:05
Пишет WTF ChKA 2014:WTF ChKA 2014: Спецквест
Харад, Четвертая эпоха.
«Я спою вам о Фродо Девятипалом и Кольце Всевластия», — вспомнилась старая строчка из книг. И Раэн решилась.
— Я спою вам о Девяти кольценосцах и их Властелине.
Раэн не любила петь. Голосом не вышла — низкий, с хрипотцой, особенно заметной после долгого путешествия. Но сейчас это было неважно, ей надо было расположить к себе людей. Главное, не ошибиться и не перегнуть палку.
Худшая публика, какую она могла представить — «темные» харадрим, вернее, ханаттцы. Из тех, что покорились Элессару, но до сих пор помнили о Владыке Мордора. Смуглые, настороженные, грязные и оборванные, говорящие на ломаном вестроне. Большинство — старики, несколько женщин, и очень много детей. На ее счастье — тихих, молчаливых. Беженцы.
В Хараде — Ханатте, надо привыкнуть к местному названию — снова разгоралась война. Кто, с кем, зачем — кто ж их разберет? За этим Раэн и приехала — разобраться. Они бежали от войны, Раэн хотела подобраться к ней поближе. А потом еще как-то вернуться, но это будет потом. Пока они у самой границы, это почти Умбар. А Умбар — это почти Гондор. Бояться нечего. Просто надо показать, что она на их стороне.
Ханаттцы понемногу успокаивались, присматривались к чужачке. Значит, все пока правильно. Не так уж Раэн от них и отличается, коротко остриженная, в мужской одежде. Потом она раздаст детям остатки прихваченных еще в Умбаре сладостей, и будет снова петь вольнодумные песни, развеивая недоверие этих странных людей. Потом выслушивать их, и ахать в нужных местах, и только потом достанет чистые листы и чернильницу-непроливайку. Здесь знали, кто такой бродячий певец и сказитель, а странного словечка «корреспондент» просто не понимали.
«Вестник Итилиэна» был третьей газетой Воссоединенного королевства, и по праву считался самым независмым. Независимым от Минас-Тирита. Итилиэн учился показывать зубы.
Раэн поискала глазами своего проводника, нанятого уже здесь, в лагере. С тем, кто довел ее сюда, пришлось распрощаться, нагловатый умбарец не хотел туда, где идут бои. Этот — не то ханаттец, не то вовсе гондорец, из-за загара и надвинутого капюшона не разберешь — как раз туда и направлялся. Когда непонятный тип спросил, зачем она туда рвется, Раэн сказала: «Я — корреспондент «Вестника Итилиэна», заранее смирившись с тем, что объяснить понятнее все равно не получится. Но тот кивнул и предложил отправляться наутро, если она не передумает.
Сейчас проводник помогал женщинам с дровами, на нее не смотрел, но, кажется, не собирался сбегать с небольшим задатком. По возвращению ему обещали намного больше. Раэн не допускала... нет, гнала мысли, что идет почти в стан врага и может не вернуться. Она — корреспондент «Вестника».
Лагерь устраивался на ночь. Но это не было полусонной возней, просто становилось тише и строже. Женщины и подростки вместо стражей — от этого становилось как-то неуютно. Одна из старух позвала ее в покосившуюся палатку, Раэн вежливо отказалась, и женщина ушла. Но не успела корреспондентка залезть в сумку за бумагой, как ханаттка снова вернулась, принеся с собой два колючих верблюжьих одеяла.
— Возьми, внучка. Холодно будет.
Раэн с трудом поблагодарила на языке Ханатты. Это все, что она могла сказать.
Закутавшись плотнее в одеяло, Раэн вытащила бумагу из плотной кожаной папки, подвинулась к костру. Пролистнула описание Умбара, невольно выхватив взглядом кусок текста «Здесь, в Гавани, чувствуется древность, какая не снилась светлому Эмин Арнен. Но и лихость тоже. Даже через сотни лет под властью Воссоединенного королевства, жители кажутся настоящими пиратами. Особенно пограничники.» Последняя фраза была тщательно замазана.
Нет, вот это никуда не годится — да и опубликовать не разрешат. Когда она вернется домой, с победой, то есть с репортажем из самой гущи боевых действий, в Эмин Арнен ее будут узнавать на улице. А может быть, даже пригласят на аудиенцию к князю. Говорят, он лично читает «Вестник». Говорят, он и купил у гномов дорогую машину для печати.
Но для начала она должна вернуться с репортажем, а его пока нет.
«В лагерь ханаттцев... — Нет, зачеркнуть... — харадцев мы прибыли только к вечеру. Люди казались закономерно напуганными и сторонились незнакомцев. Меня поразила их ужасающая нищета...»
Так, где-то можно ввернуть про чумазых детишек... Некоторые строки она сочиняла еще в пути. Читатели, а особенно читательницы, такое любят. Сочувствовать тем, кто слабее — и знать, что сами живут намного лучше.
На бумагу упала тень — проводник встал прямо перед ней и рассматривал в упор. Интересно, он грамотный? Не улыбаться, еще неправильно поймет. Раэн упорно казалось, что так выглядели следопыты Юга, пока еще не были парадной княжеской гвардией.
— Зачем было петь о том, во что не веришь?
Она пожала правым плечом. Какая разница? Главное, что верят здесь, значит, сработает.
— Почему ты думаешь, что не верю?
— Так не рассказывают правду. Так рассказывают страшную сказку. Про страшных-страшных назгулов.
— Я не боюсь назгулов, — вот теперь Раэн улыбнулась. — Сейчас надо бояться живых людей, а не страшных сказок о давно покойных королях. Или не только королях? Я... немного интересовалась вопросом. Я даже развалины Минас Итиля, который Минас Моргул, обшарила. Ну, куда пустили, — уточнила она. — И смогла восстановить некоторые имена.
Легкое вольнодумство ныне было в моде. Особенно для корреспондента.
А ведь она сейчас могла быть в Эмин Арнен. В Шире, как она давно мечтала. Или даже в Минас Моргуле, если б смогла снова достать разрешение.
— В Ханатте я нужнее, — задумавшись, она сказала это вслух.
— Тебе не говорили, что это не женское дело?
Риан фыркнула. Как его хоть зовут, вроде говорил же?
— Я с детства считаю своим кумиром Эовин, Белую деву Итилиэна.
— Так ты тоже сбежала?
— Почему? Меня отпустили. Почти.
Ведь фразу «Иди куда хочешь» можно считать позволением?
Сюда ехал Гилморн, она просто увязалась с коллегой. Его не интересовал фронт, ведь все нужные слухи можно и в порту собрать. А как отличить, что из этого правда? Не все ли равно, главное — что звучит красивее.
Харадрим напали на мирное посольство.
Дикие кочевники разоряют и жгут деревни.
Умбарская гавань в опасности.
Куда смотрит метрополия?
Тогда Раэн взбеленилась. Она напишет лучше. Она все увидит! Даже лучше, выслушает вторую сторону! Гилморн от одной мысли пришел в ужас.
— И тоже мечтаешь о подвигах?
— Нет. Она воевала, а у меня вот — только чернильница.
— Это тоже оружие.
— Смотря как швырнуть, — отшутилась девушка. И запоздало поняла, что проводник имел в виду иное.
Раэн опустила глаза и уставилась в свои же строчки. Что она пишет? Все тоже самое можно было писать и не вылезая из гаваней. «Чумазые ребятишки» — уж не чумазее роханских. Ужасающая нищета? Их же только что из дома выгнали! Она провела рукавом по лицу и посмотрела на оставшиеся следы угля. С водой в лагере было неважно, а ханаттцы ничем, по сути, не отличались от роханцев. Она смяла первый лист.
«В степи ночью на удивление холодно. Почти настолько же, насколько жарко днем. И звезды россыпью, близкие, каких никогда не увидеть из Минас-Тирита. Это край ковыля, колючек и суровых людей. Я задавала вопрос: «Что там случилось?» И получала один и тот же ответ: «Там — война».
Непокорные. Раэн слышала, здесь до сих пор считают, что при черном властелине было лучше. Они в действительности так и не покорились Гондору. С одной стороны, это вызывало злорадство. С другой — если бы они усерднее платили, Гондор меньше требовал бы с Итилиэна.
Странный тип наблюдал, как она поправляет описку на листе.
— Зачем тебе рисковать?
— Я хочу знать, что там происходит! Я должна!
— Зачем?
Раэн пожала плечами.
— Я — корреспондент «Вестника Итилиэна», — привычная фраза, привычное дело. — Ты знаешь, что там было?
Она не ждала, что проводник ответит. Но он ответил:
— Там были Гондорские амбиции. И Гондорские наемники. И еще много всего невеселого.
— Говорят, Гондору не дает покоя слава Нуменорэ.
Гондор нарочно держит эти земли отсталыми. Им не нужна сильная Ханатта.
— А еще им не дает покоя то, что в Ханатте зовут «черным золотом земли». Но нужен повод пройтись по территории Ханатты. У корреспондента есть еще вопросы?
— Да, — она поколебалась. Ведь сама же яростно отрицала глупые страхи... — Ходят странные слухи, а Гондорские газеты наперебой рассказывают небылицы. Тени удлинились и все такое. Говорят, в Хараде некие мятежники приносят кровавые жертвы?
— Да, это любимая страшилка Верных еще с Третьей эпохи.
— Подходы к Мордору закрыты. Говорят, погасшие вулканы снова дымят. А на землях Зеленолесья...
— Так ты за этим сюда приехала? Назгулов ловить?
Раэн усмехнулась.
— Это старые сказки. Если кому-то и нужен Мордор... — на миг замолчала и уже увереннее продолжила: — Если кому-то и нужен такой — внушающий ужас — Мордор, то только Гондору. Напуганные люди покорнее. Кто, кроме потомков Элессара, сможет противостоять новой «тени»?
Проводник некоторое время помолчал, затем спросил:
— Значит, ты ищешь...
— Правду.
— Чтобы рассказать своему князю?
И князю тоже. Говорят, он читает «Вестник». И Итилиэну. И Воссоединенному королевству Гондора и Арнора. И... Жаль, что в Ханатте нет своей газеты.
— Князю. И всем. У нас же тираж. Понимаете, всем вокруг!
— Ложись спать, — он поднялся, и Раэн сообразила, что так и не переспросила имя. — Мы выходим завтра на рассвете.
Раэн оглядела молчаливый — не спящий — лагерь. Как смешно это — песни, сказки, истории. А жизнь идет здесь и сейчас.
И правда нужна не только в Эмин Арнене.
— Я расскажу вам, — прошептала она беззвучно. — Уже не сегодня, но все равно. Как цветет белое древо Гондора. Как проходили скачки. Как пуст и страшен опустевший Лотлориэн. Как подавили мятеж в Рохане. Как в Минас-Тирите открылся «веселый дом». Как горели наши леса, как штормом разворотило Умбарские крыши. Как просыпаются вулканы, а армия гоняет пауков по Зеленолесью. Я расскажу вам то, что знаю. Я расскажу.
Восьмая эпоха.
РОЛИК-АНОНС : Он был звездой. Да-да, в прямом смысле! Кое-кто из наших предков верил, что вторая планета — это сердце древнего бога. Он был звездой — у него были фанаты и фанатки в разные эпохи мира. За него умирали Эллери в Предначальную, люди в Первую, а в Седьмую даже выбрасывались из окон! Его возлюбленная приходила в Арту бессчетное число раз! Ему писали стихи, посвящали песни, из-за него ссорились с лучшими друзьями. Согласно предсказанию, его появления в Арте означает Дагор Дагорат. Скептики скажут: мы пережили конец света по календарю майа, не заметили его по Нострадамусу, так может хватит мусолить это «мы все умрем»? Отвечаю: локальный Рагнарек этот древний бог устраивал для своих сторонников дважды, поэтому я бы не стал пускать ситуацию на самотек. Смотрите только на нашем канале в ток-шоу «Звезды третьей величины»: Мелькор, создатель Тьмы.
(ви-ряд: безграничный космос, сталкивающиеся армии, худенькая девушка с мечом, худенькая девушка с блокнотом, кладбище, снова безграничный космос. Затем вид студии: на парящем облаке сидит, скрестив ноги, ведущий. Напротив него стоит черный стул-трон с подлокотниками и высокой спинкой. На стуле сидит седой человек с повязкой на глазах, на человеке роба из черной ткани, рисунок на которой изображает звездное небо. На голове у человека массивный серебряный венец с крупной пятиконечной звездой по центру. В то время, как ведущий отчаянно жестикулирует в такт музыке, гость студии сидит неподвижно)
ВЕДУЩИЙ: Добрый день, дорогие ви-зрители! Как мы все помним, не столь давно сборщики космического мусора обнаружили труп человека с выжженными глазами и в странных одеждах. Каково же было удивление, когда труп, доставленный на Землю для опознания и расследования убийства, внезапно ожил. О происшествии писали первые полосы ведущих изданий, и несколько недель лучшие ученые пытались понять, как удалось человеку выжить в космосе несколько тысячелетий (а он утверждает, что именно столько времени он провел на околоземной орбите). Кстати, Мелькор, расскажите нашим ви-зрителям, как вам удалось вырваться из цепких лап правительства и научных институтов.
МЕЛЬКОР: Я... не вырывался. У меня взяли анализы, провели ряд исследований... а потом я спросил, для того ли меня вернули из забытья, чтоб посадить в клетку. И освободившись от смерти ценой чьего-то рабства, не надеваешь ли другие оковы, оковы на душу?
ВЕДУЩИЙ: Всего пара фраз? Вы чего-то недоговариваете. По моим данным, вы периодически возвращаетесь в НИИ, который занимался исследованием вашего организма. Вас точно отпустили? Вы не обнаруживали новых, едва заметных шрамов, которые могли появиться после вживления датчиков? Не чувствуете порой легкую тошноту, что может быть вызвано оральным введением раствора для слежения?
МЕЛЬКОР: Нет-нет, они точно отпустили меня. Я прихожу туда абсолютно добровольно. Там прекрасные люди. Они чем-то похожи на нолдор в Амане — обманутые, но беспредельно любознательные, увлеченные своим делом. Нужно было просто открыть им глаза на некоторые вещи. А у меня... (тихо смеется) у меня такой опыт... (резко замолкает). Нет, в этот раз не будет как раньше. Не позволю.
ВЕДУЩИЙ: А что правительство? Их наверняка заинтересовало такое попустительство
МЕЛЬКОР: Я говорил с Канцлером. Она не против. Хорошая, в сущности, женщина. Сильная. Я знал одну майа, подобную ей. Не желающую мириться с несправедливостью…
ВЕДУЩИЙ: стоп-стоп, у нас на ток-шоу правило: никакой политической пропаганды. Прошу отнестись с пониманием.
МЕЛЬКОР: Это не пропаганда, это правда.
ВЕДУЩИЙ: У нас есть вопрос из зрительного зала. Активируйте фонодатчик девушки с двадцать пятого места.
ПЕРВАЯ ДЕВУШКА: Как долго вы адаптировались к современным техническим реалиям? Что вы думаете о прогрессе, которого достигло человечество? Насколько мы отличаемся от людей вашего времени в нравственном…
ВЕДУЩИЙ (перебивая): Простите, техническая неувязка. Не ту зрительницу подключили. Не переключайте канал, мы все еще развлекательное, а не философское ток-шоу. Подключаем правильно.
ВТОРАЯ ДЕВУШКА (мечтательно): Вы уже пытались найти... ее? Будете ли пытаться в будущем?
МЕЛЬКОР: Я... удивлен. Вы — моя песнь, я создал вас стремящимися к познанию, но мог ли я в своей песне предугадать, как далеко вы зайдете? Это касается прогресса технического — я все еще знаю слишком мало о ваших достижениях. Ну и нравственность (тихо смеется) тоже определяется этим «хочу все знать». Кто кого любит, кому пишет, с кем поссорился... Но я отвечу второй спрашивающей. Если она искала меня, не имея надежды найти, то что остается мне?
ВЕДУЩИЙ: Вау! Вы слышали? (фраза тонет в восторженном визге и аплодисментах) А вы не думали, что можете найти ее при помощи этого шоу?
МЕЛЬКОР (пожимая плечами): Не думаю.
(зал разочарованно вздыхает и свистит)
ВЕДУЩИЙ: Мы еще вернемся к важнейшему аспекту жизни — постельному аспекту, а сейчас поднимем второй вопрос, который всех интересует. Итак, зритель с места сорок восемь.
ЮНОША (очень быстро): Когда нам ждать Дагор Дагорат? Имеет ли смысл запасаться батареями для бластера, или вы создадите принципиально другое оружие? Известно ли вам, чем будут против нас сражаться Валар? Не боитесь ли вы, что Канцлер, которую вы хвалите, выдаст вас при первой же угро…
ВЕДУЩИЙ (перебивая): Мы вернемся после рекламной паузы.
ВЕДУЩИЙ: Мы на шоу «Звезды третьей величины», в гостях у нас Мелькор, герой самых что ни на есть противоречивых легенд прошлого. В этих легендах наш гость предстает богом и творцом богов, бунтарем, первым в мире похитителем девичьих сердец в промышленных масштабах... а только ли девичьих? Итак, я задам вопрос... да-да, я задам тот самый вопрос!
(в зале вздохи предвкушения)
ВЕДУЩИЙ: Что связывает учителя и учеников? И что особенного в отношениях первейшего из учителей Гэлломэ, а после — Аст Ахэ, и его самого первого ученика?
МЕЛЬКОР: Надежда.
ВЕДУЩИЙ: О? Мы не ослышались?
МЕЛЬКОР: Нет-нет. Я много думаю о нем, и я верю, что он тоже вернется. Он (тихо смеется) был самым изобретательным из моих учеников, поэтому придумает, как преодолеть пространственно-временной...
(ведущий покашливает)
МЕЛЬКОР: Ладно, не буду вдаваться в подробности. Повторюсь. Я жду его, знаю, что он придет, и надеюсь, что это произойдет очень скоро.
ВЕДУЩИЙ: А не опасаетесь, что собственные ученики для него станут важнее? Сами понимаете, скорбь нужно чем-то утешить... или кем-то. А может и не одним, все-таки у Ортхэннэра кровь горячая.
(зал хихикает)
МЕЛЬКОР: Да, он горяч.
(зал вздыхает еще громче, заглушая дальнейшие слова Мелькора; тот ждет, когда наступит тишина)
МЕЛЬКОР: И этой горячностью, этой страстью привлекает с полуслова. Меня любили, за меня умирали... к моему сожалению — умирали. Но его — его обожали. Со мной делились болью и сомнениями, с ним — планами. Я оставался в тылу — он вел вперед. И если его Девятка для него важнее, я буду счастлив.
(зал разочарованно вздыхает)
ВЕДУЩИЙ (залу): Вот она — позиция зрелого человека. То есть, бога. Отпустить и пожелать счастья. (поворачивается к Мелькору) Но на главный вопрос вы не ответили. Мне придется задать его прямо. Если ученица может любить учителя, да так, что ухитряется раз за разом возвращаться в наш мир, то может ли испытывать те же чувства ученик? Иными словами...
МЕЛЬКОР: Я понял вопрос. Я передам его Ортхэннэру, когда он вернется в этот мир.
ВЕДУЩИЙ: Но...
МЕЛЬКОР: Вы спрашиваете меня о чувствах моего ученика. Я говорю, что логичнее спрашивать у него. А вдруг я слеп и ничего не знаю?
ВЕДУЩИЙ (с трудом сдерживая раздражение): Рекламная пауза.
ВЕДУЩИЙ: Вот мы и добрались до третьей части нашей программы, и она будет посвящена серьезным вопросам. Да-да милые девочки, о делах сердечных мы больше говорить не будем. Молодой человек с вопросом про Дагор Дагорат, очень жаль, что вы задали его раньше времени.
(На сцену выбегает зритель, охрана пытается его убрать, вскакивают еще несколько зрителей и пытаются оттащить уже охрану.)
ЗРИТЕЛЬ (вырываясь): Люди! Одумайтесь! Верните его туда, откуда взяли! Сколько пройдет до того момента, когда о нем узнают его сородичи? День, неделя, месяц? В лучшем случае, у нас год. Но расплата придет. Вы хотите, чтоб по нашим улицам разгуливали гигантские роботы? Надеетесь, что беспилотники справятся с бессмертными птицами Манвэ? Здесь камня на камне не останется... в лучшем случае — пояс астероидов.
(охрана наконец выводит зрителя из зала)
ВЕДУЩИЙ (с завидным самообладанием): И у нас для вас есть сюрприз! Итак, встречаем! Его кости лежали в земле десятки тысяч лет. Еще сотню лет археологи спорили об их подлинности. Ради этого человека была принята поправка в закон о недопущении клонирования людей. Человек-провокация. Ведомый судьбой и регулярно от нее удирающий. Турин Турамбар. Тот, кому предсказано стать победителем древнего зла! Проклятие против проклятия, лузер против лузера... ну, в определенном смысле, конечно...
(вбегает ассистент, шепотом сообщает что-то ведущему)
ВЕДУЩИЙ (забыв выключить фонодатчик): Ясно. Ясно. Надеюсь, кто-то снял, как он срывал стразы и рвал трико?
(обращаясь к залу) Мы встретимся с Турамбаром в следующем выпуске нашего ток-шоу «Звезды третьей величины», а сегодня в гостях у нас, напоминаю, Тано Мелькор, в прямом смысле спустившийся к нам с небес, чтобы ... а, в самом деле, для чего? Есть ли у вас далекоидущие планы и чем собираетесь заниматься уже в ближайшем будущем?
МЕЛЬКОР: Планирую заниматься тем же, что и сейчас. Изучать человеческую природу и гулять в парке. Разбираться в вашей цивилизации и науке. Играть на лютне и рисовать рассветы.
ВЕДУЩИЙ: Может, учить?
МЕЛЬКОР (дергается): Нет. Исключено.
ВЕДУЩИЙ: А если к вам придут и скажут: расскажи, объясни, научи? Если кто-то явится с просьбой о помощи? Если вы узнаете о чудовищной несправедливости, пройдете мимо?
МЕЛЬКОР: Поступлю как человек.
ВЕДУЩИЙ: То есть все же будете учить и защищать?
МЕЛЬКОР (после паузы): Да.
ВЕДУЩИЙ (залу): Да, да, да! Может, мы ошиблись, считая его судьбу малозначительной? Может, пройдет год или два, и мы услышим о правозащитнике Т. Мелькоре? О министре образования? О директоре благотворительного фонда? Может, однажды он возглавит оппозицию и приведет ее к победе?
(Мелькор отчаянно качает головой)
ВЕДУЩИЙ (продолжает): Не победе? Ах да, у вас же такой опыт поражений! Так что скорее однажды мы увидим на первых полосах что-то вроде «После продолжительных уличных боев схвачен лидер экологов-повстанцев и двести его сторонников». Ведь признайтесь, Мелькор, обещая остаться в стороне вы лжете нам и себе. Проблемы экологии, социума...(ведущий запинается)
МЕЛЬКОР (улыбается): Продолжайте.
ВЕДУЩИЙ (неуверенно): Проблемы, о которых все знают, но устали обсуждать. Кто-то смотрит дурацкие ви-шоу, чтоб не видеть реальности, которую отчаялся изменить, а кто-то ожиданием Дагор Дагорат лечит обострение чувства справедливости. Пустота пронизывает нас насквозь, мы заедаем ее антидепрессантами и гамбургерами, заговариваем на форумах, прикрываемся от нее репостами в соцсетях, но если ее вдруг не станет, мы просто схлопнемся, исчезнем. Ненавидим и держимся за нее...
(на сцену выбегает ассистент, что-то шепчет ведущему и убегает)
ВЕДУЩИЙ: Мне... есть... только что... новость. Только что мне сообщили, что возле студии приземлился неопознанный объект внеземного происхождения. И мы все-таки... встретимся с вами на Дагор Дагорат... после рекламной паузы.
URL записиWTF ChKA 2014
"Вещание" арт
"Я расскажу" мини
"Последний виток" мини
"Вещание" арт
"Я расскажу" мини
"Последний виток" мини
Название: Вещание
Задание: Медиа
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Валар
Категория: джен
Жанр: карикатура
Рейтинг: G
Размер: 741 x 530 рх, 118.7 KB
Примечание: не претендуем, не извлекаем.
Размещение: только после деанона
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Вещание"
Задание: Медиа
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Валар
Категория: джен
Жанр: карикатура
Рейтинг: G
Размер: 741 x 530 рх, 118.7 KB
Примечание: не претендуем, не извлекаем.
Размещение: только после деанона
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Вещание"
Название: Я расскажу
Задание: Медиа
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: мини, 1477 слов
Пейринг/Персонажи: авторские
Категория: джен
Жанр: рабочие будни
Рейтинг: G
Предупреждения: пафос
Краткое содержание: неспокойный Харад, 4 Эпоха. Что увидит корреспондент итилиэнской газеты — и о чем решится рассказать?
Размещение: только после деанона
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Я расскажу"
Задание: Медиа
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: мини, 1477 слов
Пейринг/Персонажи: авторские
Категория: джен
Жанр: рабочие будни
Рейтинг: G
Предупреждения: пафос
Краткое содержание: неспокойный Харад, 4 Эпоха. Что увидит корреспондент итилиэнской газеты — и о чем решится рассказать?
Размещение: только после деанона
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Я расскажу"
Харад, Четвертая эпоха.
«Я спою вам о Фродо Девятипалом и Кольце Всевластия», — вспомнилась старая строчка из книг. И Раэн решилась.
— Я спою вам о Девяти кольценосцах и их Властелине.
Раэн не любила петь. Голосом не вышла — низкий, с хрипотцой, особенно заметной после долгого путешествия. Но сейчас это было неважно, ей надо было расположить к себе людей. Главное, не ошибиться и не перегнуть палку.
Худшая публика, какую она могла представить — «темные» харадрим, вернее, ханаттцы. Из тех, что покорились Элессару, но до сих пор помнили о Владыке Мордора. Смуглые, настороженные, грязные и оборванные, говорящие на ломаном вестроне. Большинство — старики, несколько женщин, и очень много детей. На ее счастье — тихих, молчаливых. Беженцы.
В Хараде — Ханатте, надо привыкнуть к местному названию — снова разгоралась война. Кто, с кем, зачем — кто ж их разберет? За этим Раэн и приехала — разобраться. Они бежали от войны, Раэн хотела подобраться к ней поближе. А потом еще как-то вернуться, но это будет потом. Пока они у самой границы, это почти Умбар. А Умбар — это почти Гондор. Бояться нечего. Просто надо показать, что она на их стороне.
Ханаттцы понемногу успокаивались, присматривались к чужачке. Значит, все пока правильно. Не так уж Раэн от них и отличается, коротко остриженная, в мужской одежде. Потом она раздаст детям остатки прихваченных еще в Умбаре сладостей, и будет снова петь вольнодумные песни, развеивая недоверие этих странных людей. Потом выслушивать их, и ахать в нужных местах, и только потом достанет чистые листы и чернильницу-непроливайку. Здесь знали, кто такой бродячий певец и сказитель, а странного словечка «корреспондент» просто не понимали.
«Вестник Итилиэна» был третьей газетой Воссоединенного королевства, и по праву считался самым независмым. Независимым от Минас-Тирита. Итилиэн учился показывать зубы.
Раэн поискала глазами своего проводника, нанятого уже здесь, в лагере. С тем, кто довел ее сюда, пришлось распрощаться, нагловатый умбарец не хотел туда, где идут бои. Этот — не то ханаттец, не то вовсе гондорец, из-за загара и надвинутого капюшона не разберешь — как раз туда и направлялся. Когда непонятный тип спросил, зачем она туда рвется, Раэн сказала: «Я — корреспондент «Вестника Итилиэна», заранее смирившись с тем, что объяснить понятнее все равно не получится. Но тот кивнул и предложил отправляться наутро, если она не передумает.
Сейчас проводник помогал женщинам с дровами, на нее не смотрел, но, кажется, не собирался сбегать с небольшим задатком. По возвращению ему обещали намного больше. Раэн не допускала... нет, гнала мысли, что идет почти в стан врага и может не вернуться. Она — корреспондент «Вестника».
Лагерь устраивался на ночь. Но это не было полусонной возней, просто становилось тише и строже. Женщины и подростки вместо стражей — от этого становилось как-то неуютно. Одна из старух позвала ее в покосившуюся палатку, Раэн вежливо отказалась, и женщина ушла. Но не успела корреспондентка залезть в сумку за бумагой, как ханаттка снова вернулась, принеся с собой два колючих верблюжьих одеяла.
— Возьми, внучка. Холодно будет.
Раэн с трудом поблагодарила на языке Ханатты. Это все, что она могла сказать.
Закутавшись плотнее в одеяло, Раэн вытащила бумагу из плотной кожаной папки, подвинулась к костру. Пролистнула описание Умбара, невольно выхватив взглядом кусок текста «Здесь, в Гавани, чувствуется древность, какая не снилась светлому Эмин Арнен. Но и лихость тоже. Даже через сотни лет под властью Воссоединенного королевства, жители кажутся настоящими пиратами. Особенно пограничники.» Последняя фраза была тщательно замазана.
Нет, вот это никуда не годится — да и опубликовать не разрешат. Когда она вернется домой, с победой, то есть с репортажем из самой гущи боевых действий, в Эмин Арнен ее будут узнавать на улице. А может быть, даже пригласят на аудиенцию к князю. Говорят, он лично читает «Вестник». Говорят, он и купил у гномов дорогую машину для печати.
Но для начала она должна вернуться с репортажем, а его пока нет.
«В лагерь ханаттцев... — Нет, зачеркнуть... — харадцев мы прибыли только к вечеру. Люди казались закономерно напуганными и сторонились незнакомцев. Меня поразила их ужасающая нищета...»
Так, где-то можно ввернуть про чумазых детишек... Некоторые строки она сочиняла еще в пути. Читатели, а особенно читательницы, такое любят. Сочувствовать тем, кто слабее — и знать, что сами живут намного лучше.
На бумагу упала тень — проводник встал прямо перед ней и рассматривал в упор. Интересно, он грамотный? Не улыбаться, еще неправильно поймет. Раэн упорно казалось, что так выглядели следопыты Юга, пока еще не были парадной княжеской гвардией.
— Зачем было петь о том, во что не веришь?
Она пожала правым плечом. Какая разница? Главное, что верят здесь, значит, сработает.
— Почему ты думаешь, что не верю?
— Так не рассказывают правду. Так рассказывают страшную сказку. Про страшных-страшных назгулов.
— Я не боюсь назгулов, — вот теперь Раэн улыбнулась. — Сейчас надо бояться живых людей, а не страшных сказок о давно покойных королях. Или не только королях? Я... немного интересовалась вопросом. Я даже развалины Минас Итиля, который Минас Моргул, обшарила. Ну, куда пустили, — уточнила она. — И смогла восстановить некоторые имена.
Легкое вольнодумство ныне было в моде. Особенно для корреспондента.
А ведь она сейчас могла быть в Эмин Арнен. В Шире, как она давно мечтала. Или даже в Минас Моргуле, если б смогла снова достать разрешение.
— В Ханатте я нужнее, — задумавшись, она сказала это вслух.
— Тебе не говорили, что это не женское дело?
Риан фыркнула. Как его хоть зовут, вроде говорил же?
— Я с детства считаю своим кумиром Эовин, Белую деву Итилиэна.
— Так ты тоже сбежала?
— Почему? Меня отпустили. Почти.
Ведь фразу «Иди куда хочешь» можно считать позволением?
Сюда ехал Гилморн, она просто увязалась с коллегой. Его не интересовал фронт, ведь все нужные слухи можно и в порту собрать. А как отличить, что из этого правда? Не все ли равно, главное — что звучит красивее.
Харадрим напали на мирное посольство.
Дикие кочевники разоряют и жгут деревни.
Умбарская гавань в опасности.
Куда смотрит метрополия?
Тогда Раэн взбеленилась. Она напишет лучше. Она все увидит! Даже лучше, выслушает вторую сторону! Гилморн от одной мысли пришел в ужас.
— И тоже мечтаешь о подвигах?
— Нет. Она воевала, а у меня вот — только чернильница.
— Это тоже оружие.
— Смотря как швырнуть, — отшутилась девушка. И запоздало поняла, что проводник имел в виду иное.
Раэн опустила глаза и уставилась в свои же строчки. Что она пишет? Все тоже самое можно было писать и не вылезая из гаваней. «Чумазые ребятишки» — уж не чумазее роханских. Ужасающая нищета? Их же только что из дома выгнали! Она провела рукавом по лицу и посмотрела на оставшиеся следы угля. С водой в лагере было неважно, а ханаттцы ничем, по сути, не отличались от роханцев. Она смяла первый лист.
«В степи ночью на удивление холодно. Почти настолько же, насколько жарко днем. И звезды россыпью, близкие, каких никогда не увидеть из Минас-Тирита. Это край ковыля, колючек и суровых людей. Я задавала вопрос: «Что там случилось?» И получала один и тот же ответ: «Там — война».
Непокорные. Раэн слышала, здесь до сих пор считают, что при черном властелине было лучше. Они в действительности так и не покорились Гондору. С одной стороны, это вызывало злорадство. С другой — если бы они усерднее платили, Гондор меньше требовал бы с Итилиэна.
Странный тип наблюдал, как она поправляет описку на листе.
— Зачем тебе рисковать?
— Я хочу знать, что там происходит! Я должна!
— Зачем?
Раэн пожала плечами.
— Я — корреспондент «Вестника Итилиэна», — привычная фраза, привычное дело. — Ты знаешь, что там было?
Она не ждала, что проводник ответит. Но он ответил:
— Там были Гондорские амбиции. И Гондорские наемники. И еще много всего невеселого.
— Говорят, Гондору не дает покоя слава Нуменорэ.
Гондор нарочно держит эти земли отсталыми. Им не нужна сильная Ханатта.
— А еще им не дает покоя то, что в Ханатте зовут «черным золотом земли». Но нужен повод пройтись по территории Ханатты. У корреспондента есть еще вопросы?
— Да, — она поколебалась. Ведь сама же яростно отрицала глупые страхи... — Ходят странные слухи, а Гондорские газеты наперебой рассказывают небылицы. Тени удлинились и все такое. Говорят, в Хараде некие мятежники приносят кровавые жертвы?
— Да, это любимая страшилка Верных еще с Третьей эпохи.
— Подходы к Мордору закрыты. Говорят, погасшие вулканы снова дымят. А на землях Зеленолесья...
— Так ты за этим сюда приехала? Назгулов ловить?
Раэн усмехнулась.
— Это старые сказки. Если кому-то и нужен Мордор... — на миг замолчала и уже увереннее продолжила: — Если кому-то и нужен такой — внушающий ужас — Мордор, то только Гондору. Напуганные люди покорнее. Кто, кроме потомков Элессара, сможет противостоять новой «тени»?
Проводник некоторое время помолчал, затем спросил:
— Значит, ты ищешь...
— Правду.
— Чтобы рассказать своему князю?
И князю тоже. Говорят, он читает «Вестник». И Итилиэну. И Воссоединенному королевству Гондора и Арнора. И... Жаль, что в Ханатте нет своей газеты.
— Князю. И всем. У нас же тираж. Понимаете, всем вокруг!
— Ложись спать, — он поднялся, и Раэн сообразила, что так и не переспросила имя. — Мы выходим завтра на рассвете.
Раэн оглядела молчаливый — не спящий — лагерь. Как смешно это — песни, сказки, истории. А жизнь идет здесь и сейчас.
И правда нужна не только в Эмин Арнене.
— Я расскажу вам, — прошептала она беззвучно. — Уже не сегодня, но все равно. Как цветет белое древо Гондора. Как проходили скачки. Как пуст и страшен опустевший Лотлориэн. Как подавили мятеж в Рохане. Как в Минас-Тирите открылся «веселый дом». Как горели наши леса, как штормом разворотило Умбарские крыши. Как просыпаются вулканы, а армия гоняет пауков по Зеленолесью. Я расскажу вам то, что знаю. Я расскажу.
Название: Последний виток
Задание: Медиа
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: мини, 1660 слов
Персонажи: Мелькор, ведущий ток-шоу, зрители.
Категория: джен
Жанр: трагифарс
Рейтинг: G
Предупреждения: ток-шоу
Краткое содержание: Восьмая эпоха, Мелькор, ток-шоу. Это не может закончиться хорошо.
Примечание: не претендуем.
Размещение: только после деанона
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Последний виток"
Задание: Медиа
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: мини, 1660 слов
Персонажи: Мелькор, ведущий ток-шоу, зрители.
Категория: джен
Жанр: трагифарс
Рейтинг: G
Предупреждения: ток-шоу
Краткое содержание: Восьмая эпоха, Мелькор, ток-шоу. Это не может закончиться хорошо.
Примечание: не претендуем.
Размещение: только после деанона
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Последний виток"
Восьмая эпоха.
РОЛИК-АНОНС : Он был звездой. Да-да, в прямом смысле! Кое-кто из наших предков верил, что вторая планета — это сердце древнего бога. Он был звездой — у него были фанаты и фанатки в разные эпохи мира. За него умирали Эллери в Предначальную, люди в Первую, а в Седьмую даже выбрасывались из окон! Его возлюбленная приходила в Арту бессчетное число раз! Ему писали стихи, посвящали песни, из-за него ссорились с лучшими друзьями. Согласно предсказанию, его появления в Арте означает Дагор Дагорат. Скептики скажут: мы пережили конец света по календарю майа, не заметили его по Нострадамусу, так может хватит мусолить это «мы все умрем»? Отвечаю: локальный Рагнарек этот древний бог устраивал для своих сторонников дважды, поэтому я бы не стал пускать ситуацию на самотек. Смотрите только на нашем канале в ток-шоу «Звезды третьей величины»: Мелькор, создатель Тьмы.
(ви-ряд: безграничный космос, сталкивающиеся армии, худенькая девушка с мечом, худенькая девушка с блокнотом, кладбище, снова безграничный космос. Затем вид студии: на парящем облаке сидит, скрестив ноги, ведущий. Напротив него стоит черный стул-трон с подлокотниками и высокой спинкой. На стуле сидит седой человек с повязкой на глазах, на человеке роба из черной ткани, рисунок на которой изображает звездное небо. На голове у человека массивный серебряный венец с крупной пятиконечной звездой по центру. В то время, как ведущий отчаянно жестикулирует в такт музыке, гость студии сидит неподвижно)
ВЕДУЩИЙ: Добрый день, дорогие ви-зрители! Как мы все помним, не столь давно сборщики космического мусора обнаружили труп человека с выжженными глазами и в странных одеждах. Каково же было удивление, когда труп, доставленный на Землю для опознания и расследования убийства, внезапно ожил. О происшествии писали первые полосы ведущих изданий, и несколько недель лучшие ученые пытались понять, как удалось человеку выжить в космосе несколько тысячелетий (а он утверждает, что именно столько времени он провел на околоземной орбите). Кстати, Мелькор, расскажите нашим ви-зрителям, как вам удалось вырваться из цепких лап правительства и научных институтов.
МЕЛЬКОР: Я... не вырывался. У меня взяли анализы, провели ряд исследований... а потом я спросил, для того ли меня вернули из забытья, чтоб посадить в клетку. И освободившись от смерти ценой чьего-то рабства, не надеваешь ли другие оковы, оковы на душу?
ВЕДУЩИЙ: Всего пара фраз? Вы чего-то недоговариваете. По моим данным, вы периодически возвращаетесь в НИИ, который занимался исследованием вашего организма. Вас точно отпустили? Вы не обнаруживали новых, едва заметных шрамов, которые могли появиться после вживления датчиков? Не чувствуете порой легкую тошноту, что может быть вызвано оральным введением раствора для слежения?
МЕЛЬКОР: Нет-нет, они точно отпустили меня. Я прихожу туда абсолютно добровольно. Там прекрасные люди. Они чем-то похожи на нолдор в Амане — обманутые, но беспредельно любознательные, увлеченные своим делом. Нужно было просто открыть им глаза на некоторые вещи. А у меня... (тихо смеется) у меня такой опыт... (резко замолкает). Нет, в этот раз не будет как раньше. Не позволю.
ВЕДУЩИЙ: А что правительство? Их наверняка заинтересовало такое попустительство
МЕЛЬКОР: Я говорил с Канцлером. Она не против. Хорошая, в сущности, женщина. Сильная. Я знал одну майа, подобную ей. Не желающую мириться с несправедливостью…
ВЕДУЩИЙ: стоп-стоп, у нас на ток-шоу правило: никакой политической пропаганды. Прошу отнестись с пониманием.
МЕЛЬКОР: Это не пропаганда, это правда.
ВЕДУЩИЙ: У нас есть вопрос из зрительного зала. Активируйте фонодатчик девушки с двадцать пятого места.
ПЕРВАЯ ДЕВУШКА: Как долго вы адаптировались к современным техническим реалиям? Что вы думаете о прогрессе, которого достигло человечество? Насколько мы отличаемся от людей вашего времени в нравственном…
ВЕДУЩИЙ (перебивая): Простите, техническая неувязка. Не ту зрительницу подключили. Не переключайте канал, мы все еще развлекательное, а не философское ток-шоу. Подключаем правильно.
ВТОРАЯ ДЕВУШКА (мечтательно): Вы уже пытались найти... ее? Будете ли пытаться в будущем?
МЕЛЬКОР: Я... удивлен. Вы — моя песнь, я создал вас стремящимися к познанию, но мог ли я в своей песне предугадать, как далеко вы зайдете? Это касается прогресса технического — я все еще знаю слишком мало о ваших достижениях. Ну и нравственность (тихо смеется) тоже определяется этим «хочу все знать». Кто кого любит, кому пишет, с кем поссорился... Но я отвечу второй спрашивающей. Если она искала меня, не имея надежды найти, то что остается мне?
ВЕДУЩИЙ: Вау! Вы слышали? (фраза тонет в восторженном визге и аплодисментах) А вы не думали, что можете найти ее при помощи этого шоу?
МЕЛЬКОР (пожимая плечами): Не думаю.
(зал разочарованно вздыхает и свистит)
ВЕДУЩИЙ: Мы еще вернемся к важнейшему аспекту жизни — постельному аспекту, а сейчас поднимем второй вопрос, который всех интересует. Итак, зритель с места сорок восемь.
ЮНОША (очень быстро): Когда нам ждать Дагор Дагорат? Имеет ли смысл запасаться батареями для бластера, или вы создадите принципиально другое оружие? Известно ли вам, чем будут против нас сражаться Валар? Не боитесь ли вы, что Канцлер, которую вы хвалите, выдаст вас при первой же угро…
ВЕДУЩИЙ (перебивая): Мы вернемся после рекламной паузы.
* * *
ВЕДУЩИЙ: Мы на шоу «Звезды третьей величины», в гостях у нас Мелькор, герой самых что ни на есть противоречивых легенд прошлого. В этих легендах наш гость предстает богом и творцом богов, бунтарем, первым в мире похитителем девичьих сердец в промышленных масштабах... а только ли девичьих? Итак, я задам вопрос... да-да, я задам тот самый вопрос!
(в зале вздохи предвкушения)
ВЕДУЩИЙ: Что связывает учителя и учеников? И что особенного в отношениях первейшего из учителей Гэлломэ, а после — Аст Ахэ, и его самого первого ученика?
МЕЛЬКОР: Надежда.
ВЕДУЩИЙ: О? Мы не ослышались?
МЕЛЬКОР: Нет-нет. Я много думаю о нем, и я верю, что он тоже вернется. Он (тихо смеется) был самым изобретательным из моих учеников, поэтому придумает, как преодолеть пространственно-временной...
(ведущий покашливает)
МЕЛЬКОР: Ладно, не буду вдаваться в подробности. Повторюсь. Я жду его, знаю, что он придет, и надеюсь, что это произойдет очень скоро.
ВЕДУЩИЙ: А не опасаетесь, что собственные ученики для него станут важнее? Сами понимаете, скорбь нужно чем-то утешить... или кем-то. А может и не одним, все-таки у Ортхэннэра кровь горячая.
(зал хихикает)
МЕЛЬКОР: Да, он горяч.
(зал вздыхает еще громче, заглушая дальнейшие слова Мелькора; тот ждет, когда наступит тишина)
МЕЛЬКОР: И этой горячностью, этой страстью привлекает с полуслова. Меня любили, за меня умирали... к моему сожалению — умирали. Но его — его обожали. Со мной делились болью и сомнениями, с ним — планами. Я оставался в тылу — он вел вперед. И если его Девятка для него важнее, я буду счастлив.
(зал разочарованно вздыхает)
ВЕДУЩИЙ (залу): Вот она — позиция зрелого человека. То есть, бога. Отпустить и пожелать счастья. (поворачивается к Мелькору) Но на главный вопрос вы не ответили. Мне придется задать его прямо. Если ученица может любить учителя, да так, что ухитряется раз за разом возвращаться в наш мир, то может ли испытывать те же чувства ученик? Иными словами...
МЕЛЬКОР: Я понял вопрос. Я передам его Ортхэннэру, когда он вернется в этот мир.
ВЕДУЩИЙ: Но...
МЕЛЬКОР: Вы спрашиваете меня о чувствах моего ученика. Я говорю, что логичнее спрашивать у него. А вдруг я слеп и ничего не знаю?
ВЕДУЩИЙ (с трудом сдерживая раздражение): Рекламная пауза.
* * *
ВЕДУЩИЙ: Вот мы и добрались до третьей части нашей программы, и она будет посвящена серьезным вопросам. Да-да милые девочки, о делах сердечных мы больше говорить не будем. Молодой человек с вопросом про Дагор Дагорат, очень жаль, что вы задали его раньше времени.
(На сцену выбегает зритель, охрана пытается его убрать, вскакивают еще несколько зрителей и пытаются оттащить уже охрану.)
ЗРИТЕЛЬ (вырываясь): Люди! Одумайтесь! Верните его туда, откуда взяли! Сколько пройдет до того момента, когда о нем узнают его сородичи? День, неделя, месяц? В лучшем случае, у нас год. Но расплата придет. Вы хотите, чтоб по нашим улицам разгуливали гигантские роботы? Надеетесь, что беспилотники справятся с бессмертными птицами Манвэ? Здесь камня на камне не останется... в лучшем случае — пояс астероидов.
(охрана наконец выводит зрителя из зала)
ВЕДУЩИЙ (с завидным самообладанием): И у нас для вас есть сюрприз! Итак, встречаем! Его кости лежали в земле десятки тысяч лет. Еще сотню лет археологи спорили об их подлинности. Ради этого человека была принята поправка в закон о недопущении клонирования людей. Человек-провокация. Ведомый судьбой и регулярно от нее удирающий. Турин Турамбар. Тот, кому предсказано стать победителем древнего зла! Проклятие против проклятия, лузер против лузера... ну, в определенном смысле, конечно...
(вбегает ассистент, шепотом сообщает что-то ведущему)
ВЕДУЩИЙ (забыв выключить фонодатчик): Ясно. Ясно. Надеюсь, кто-то снял, как он срывал стразы и рвал трико?
(обращаясь к залу) Мы встретимся с Турамбаром в следующем выпуске нашего ток-шоу «Звезды третьей величины», а сегодня в гостях у нас, напоминаю, Тано Мелькор, в прямом смысле спустившийся к нам с небес, чтобы ... а, в самом деле, для чего? Есть ли у вас далекоидущие планы и чем собираетесь заниматься уже в ближайшем будущем?
МЕЛЬКОР: Планирую заниматься тем же, что и сейчас. Изучать человеческую природу и гулять в парке. Разбираться в вашей цивилизации и науке. Играть на лютне и рисовать рассветы.
ВЕДУЩИЙ: Может, учить?
МЕЛЬКОР (дергается): Нет. Исключено.
ВЕДУЩИЙ: А если к вам придут и скажут: расскажи, объясни, научи? Если кто-то явится с просьбой о помощи? Если вы узнаете о чудовищной несправедливости, пройдете мимо?
МЕЛЬКОР: Поступлю как человек.
ВЕДУЩИЙ: То есть все же будете учить и защищать?
МЕЛЬКОР (после паузы): Да.
ВЕДУЩИЙ (залу): Да, да, да! Может, мы ошиблись, считая его судьбу малозначительной? Может, пройдет год или два, и мы услышим о правозащитнике Т. Мелькоре? О министре образования? О директоре благотворительного фонда? Может, однажды он возглавит оппозицию и приведет ее к победе?
(Мелькор отчаянно качает головой)
ВЕДУЩИЙ (продолжает): Не победе? Ах да, у вас же такой опыт поражений! Так что скорее однажды мы увидим на первых полосах что-то вроде «После продолжительных уличных боев схвачен лидер экологов-повстанцев и двести его сторонников». Ведь признайтесь, Мелькор, обещая остаться в стороне вы лжете нам и себе. Проблемы экологии, социума...(ведущий запинается)
МЕЛЬКОР (улыбается): Продолжайте.
ВЕДУЩИЙ (неуверенно): Проблемы, о которых все знают, но устали обсуждать. Кто-то смотрит дурацкие ви-шоу, чтоб не видеть реальности, которую отчаялся изменить, а кто-то ожиданием Дагор Дагорат лечит обострение чувства справедливости. Пустота пронизывает нас насквозь, мы заедаем ее антидепрессантами и гамбургерами, заговариваем на форумах, прикрываемся от нее репостами в соцсетях, но если ее вдруг не станет, мы просто схлопнемся, исчезнем. Ненавидим и держимся за нее...
(на сцену выбегает ассистент, что-то шепчет ведущему и убегает)
ВЕДУЩИЙ: Мне... есть... только что... новость. Только что мне сообщили, что возле студии приземлился неопознанный объект внеземного происхождения. И мы все-таки... встретимся с вами на Дагор Дагорат... после рекламной паузы.
01.03.2014 в 22:54
Пишет WTF ChKA 2014:WTF ChKA 2014: Бонус (18 шт.)
URL записиНазвание: Моргульский университет
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: излавки
Рейтинг: G
Количество: 6 штук
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: излавки
Рейтинг: G
Количество: 6 штук
Название: Да, и утконоса тоже ОН
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: демотиваторы
Рейтинг: G
Количество: 6 штук
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: демотиваторы
Рейтинг: G
Количество: 6 штук
Название: В любой непонятной ситуации...
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: плакат
Рейтинг: G
Количество: 3 штуки
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: плакат
Рейтинг: G
Количество: 3 штуки
Название: Потому что...
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: плакат
Рейтинг: G
Количество: 3 штуки
Примечание: полный размер (700х1000) откроется в новом окне
Автор: WTF ChKA 2014
Форма: плакат
Рейтинг: G
Количество: 3 штуки
Примечание: полный размер (700х1000) откроется в новом окне