16.02.2014 в 20:15
Пишет WTF ChKA 2014:WTF ChKA 2014. Level 3: Тексты R — NC-21. Миди: Начало
URL записиНазвание: Искаженные
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: миди, 23000 слов
Пейринг/Персонажи: Ар-Фаразон, Ар-Зимрафэль, Саурон, Девять
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: Времена последнего короля Нуменора. На что можно пойти, чтобы защитить свой народ?
Примечание: AU
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Искаженные"
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: миди, 23000 слов
Пейринг/Персонажи: Ар-Фаразон, Ар-Зимрафэль, Саурон, Девять
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: Времена последнего короля Нуменора. На что можно пойти, чтобы защитить свой народ?
Примечание: AU
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 - работа "Искаженные"
3189 год Второй Эпохи,
Земли к востоку от Умбара
Поднять руку на потомка королевского рода Нуменора — верное проклятие.
Благословенный род.
Недопустимо тихо удушить благородного сына Эленны, ведь воздух — это дыхание Повелителя Ветра.
Недопустимо также осквернить кровью воду, ведь вода менее всего подвержена тьме Моргота, в воде — музыка и голоса подлинных богов. Но если вода сама убьет человека — это лишь воля светлых господ мира, не так ли? Это не рука людей, но воля богов… сама судьба, можно сказать.
Родной племянник государя Нуменора стоял по грудь в трижды благословенной Валар ледяной воде и вслух проклинал отнюдь не судьбу, а изуверов, испугавшихся ножа и яда, но не испугавшихся задвинуть каменную крышку колодца.
Адресное поздравление на юбилей восшествия короля на престол. Лично от Государя, надо полагать.
«Не паникуй, парень! — велел он себе. — Тебя еще могут вытащить!»
Не очень-то помогло.
Годы на флоте не проходят даром. Он знал: холодная вода страшнее сабель, холодная вода убивает быстро, незаметно и неотвратимо. Страх убивает еще быстрее.
«Теперь я точно знаю, что значит «круглый дурак», — всплыла в голове медленная, тягучая мысль. Просто дурак сорвется из лагеря по малейшему намеку на долгожданное письмо с Острова. Ничто не напряжет такого дурака, даже предполагаемое место встречи — вполне разумно, другого такого места, чтоб и пустынно и на полпути от гавани к лагерю и не найти. Старая сторожевая башня на холме, полуразрушенная, с очень нехорошей славой. На предмет этой самой славы патрули трясли ее раза три, и не найдя ни следов бандитского лагеря, ни стоянки диких уруков, ни склада контрабанды — успокоились. Но народ все равно шептался про синий огонь и сторонился холма. Очень удобно. Не напряжет дурака и условие прибыть одному — опять же ничего нового, вестник из Верных всегда очень боялся, что кто-то прознает, какую почту он доставляет одному особенному командующему гарнизоном. Но только круглый дурак еще и никого не предупредит о своей отлучке!
«Отец может не пережить», — привычным рефреном.
«Зимрафэль, — подумалось тут же. — Серебро мое».
Он закружился на месте, затоптался нелепо, сердце забилось чаще, кровь застучала в ушах.
«Клянусь, дядя, мое посмертное проклятие будет гнать тебя до самого погребального саркофага и за ним! И Валар тебя не спасут».
Фаразон сжал зубы и попытался напрячь мышцы, разорвать ремень на руках, сделать хоть что-нибудь. С размаху влетел плечом в стенку колодца. Удар ощущался тупо, отдаленно. Хотя бы плеск воды в этой тишине.
— Ублюдки, — прошептал Фаразон. Хотел крикнуть, но губы плохо слушались.
Он привалился спиной к стене. Показалось — стена холоднее, чем еще пять минут назад.
«Меня никогда не найдут», — отчетливо понял он. Не будет солнца и морского ветра, не будет смолистого запаха, огня и заздравных песен. Только старый колодец в разрушенной башне посреди нигде, только плеск воды и непроглядная темень — сейчас и в посмертии.
Его била крупная дрожь. Он знал — это скоро пройдет. Потом он очень быстро отдаст воде оставшееся тепло, и, скорее всего, уйдет под воду без сознания раньше, чем погибнет от холода — колени подогнутся.
Когда крышка колодца со скрежетом поехала в сторону, Фаразон понял, что больше никогда в жизни не назовет просто ночь — темной. В образовавшуюся щель ворвался не только отблеск лунного света, но и звуки — громкий спор на южном наречии.
— Я говорю, там внутри что-то есть! И не дергай меня под локоть!
— Это может быть неразумно…
— Там человек!
— Так вытащи его, не стой столбом. — Новый голос, тихий, но на удивление отчетливый. — Моро, помоги ему.
— Это может быть очень неразумно!
— Что, опять? Да сколько ж можно! Держи меня, капитан, видишь, у мудрого опять проблемы. Надо вниз, а двое там вширь не поместятся.
Крышку отодвинули совсем и благословенную не-темноту наверху перегородила еще более плотная темнота склонившегося над краем человека.
— Проклятье, тесно! И веревки нет… Эй, там внизу, голос подай, ты там вообще живой?
Фаразон сумел прохрипеть что-то бесконечно счастливое.
— Моро, если желаешь полноценно воспрепятствовать происходящему, тебе нужно что-то большее, чем вежливо тронуть меня за рукав, — в спокойном голосе было больше задумчивости, чем веселья. — Сайта… еще один пинок — и полетишь вниз.
— Прости, капитан, — прохрипел здоровяк, который под мышки тащил нуменорца из колодца. — Ай, падаю…
Неожиданно сильный рывок прервал падение.
— У него еще и руки связаны, гадство. Ну, повезло тебе, парень! Заново родился!..
— Еще не повезло, — резко оборвал спасителя тот, с командным голосом. — Очумел, мореход? Он же только что из воды.
Когда Сайта охнул и, сорвав с третьего спутника плащ, кинулся раздевать и растирать спасенного, Фаразон позволил себе поверить, что он, возможно, будет жить.
Он так и не потерял сознание. Из чистого несгибаемого упрямства.
Лежал у костра под двумя плащами, постепенно согревался. Сил двигаться не было. Никаких.
— Я опять случайно спас нуменорца, — весело сказал рыжий, называвшийся Сайтой.
Их старший, не назвавшийся никак, но очень похожий на нуменорца сам, мотнул головой.
— Со всеми случается.
Южное наречие у них было очень чистое… и с очень характерным произношением. Для одного такого своеобразного края на Востоке характерным. Фаразон прикинул расстояние до ближайшего оружия — им оказался меч на бедре у старшего — но поднял глаза от меча и наткнулся на скептическую улыбку.
Фаразон поежился под двумя плащами и поближе придвинулся к костру. К Валар контрабандистов. Или кто они там. Вражеские лазутчики? Определенно, теперь понятно, что за огни видали тут местные охотники, но он не будет первым нападать на тех, кто только что его спас.
— Это король Нуменора, — мертвым голосом сказал неприветливый Моро.
— Связанный, полумертвый, в колодце посреди руин, — охотно откликнулся светлоглазый. — Именно так я его себе всегда и представлял.
— Будущий король, разумеется. Когда его люди протащат тебя скованным через ряды островитян, — сказал похожий на колодезного журавля Моро, склонившись над костром, — я посмотрю, как ты будешь смеяться.
Сайта со стуком поставил флягу на камень. Глаза его тревожно перебегали с нуменорца на вожака и обратно.
Фаразон собрал невеликие оставшиеся силы и сел. Темные глаза безумного… такого ли безумного?.. Моро до дурноты напоминали взгляд дядюшки, когда на того накатывало.
«Король Нуменора», — шелестом прибоя отдалось в голове.
— Мое имя Фаразон, — сказал Фаразон устало. — Я действительно племянник государя. Но это мало что значит. У Короля уже есть наследница. Вы можете убить меня или взять в плен — уж не знаю, как вы потащите пленника из центра колоний. Большого выкупа не получите и большой выгоды тоже.
— Экое самоуничижение, — пробормотал главный.
Фаразон сжал зубы.
— Я клянусь, — сказал он так ровно, как мог, — что даже если однажды мы столкнемся при иных обстоятельствах, я не причиню никому из вас вреда и, уж конечно, не буду никого брать в плен или казнить. Даже если вдруг на то будет моя власть.
Светлоглазый молчал и смотрел внимательно. Задумчиво потирал большим пальцем кольцо на указательном.
— Терпеть не могу предсказания, — сказал он наконец. — А того больше не терплю, когда ими меня пытаются запугать.
— Прости, — тихо сказал Моро и опустил взгляд.
— Нас ждут, — сказал светлоглазый и поднялся. — Прощай, Фаразон, сын Гимильхада. В краях, где тебе еще доведется оказаться, меня называют — Саурианна. Надеюсь, ты не забудешь про свое обещание, коли нам случится свидеться еще раз.
Он усмехнулся и вышел из круга света.
В темноте хрустнуло, шелохнулся кто-то большой, звякнула конская сбруя. Провидец исчез, стоило отвести глаза. Рыжий стоял за спиной и молчал.
— Твоя лошадь бродит ниже по склону, — нарушил молчание здоровяк. — У этого костра тебя не тронут звери и не найдут люди. Дождешься утра, отогреешься, и поедешь.
Помолчал, подобрал флягу и убрел туда же, в темноту, грустно опустив голову.
И только через пару минут до окаменевшего Фаразона дошло. Он вскочил — откуда силы взялись — и заорал в темноту:
— Эй! Стой! Да кто вы такие?!
Порыв ветра и далекий смех стал ему ответом. А после — только ночь и тишина.
***
— Знаешь, друг Моро, — огорченно сказал Сайта, — иногда я тебя совсем не понимаю.
Моро обтер бок коня тряпкой и вопросительно обернулся.
— Ты же нас туда специально затащил? — спросил Сайта тихо. — Эти совпадения… То, что ты задержался и пришлось выбираться из города днем, а потом еще и ждать темноты…
Моро пожал плечами и перешел к другому боку.
— Ты у нас, конечно, умный, — в голосе рыжего прорезалась неожиданная ирония. — А я, как известно, нет. Но давай я тебе расскажу, эту, как ее, аллегорию.
Конь посмотрел на Моро терпеливо и, в отличие от Сайты, понимающе.
— Приходит как-то Элвир к Саурону, — начал Сайта с безошибочно узнаваемыми интонациями, — И говорит: ты так долго среди людей, ах, Учитель! Вот, дескать, мой первый наставник всегда говорил, что бесконечно много узнал от тех, кто жил с ним рядом. А ты, Учитель, как считаешь, какое самое ценное качество ты перенял от людей? И глазами хлопает.
Моро сложил крыло коня и прислушался. Эту историю он не знал. По канонам цитадели, дальше с Элвиром должно было случиться что-то неожиданное.
— А Саурон ему говорит, — продолжил Сайта, — ласково так: «От людей, Элвир, действительно можно многому научиться. Я, например, научился — лгать».
Моро поперхнулся и чуть не обронил тряпку.
— Так вот, — сказал Сайта. — Может, тебе не стоит… настолько шустро перенимать ценные качества?
— Сказанное не было ложью, — ответил Моро и снова задумался.
Сайта внезапно выбросил руку в сторону и принял — влет — в ладонь яблоко.
— Оу, — уныло сказал рыжий. — Я опять позабыл, что ты настолько хорошо слышишь.
— Да уж, — хмыкнул Саурон от входа в небольшую пещерку, где с конями пережидали жару и полдень. — Сайта, друг мой, я попрошу тебя хотя бы произошедшую нынче ночью историю не превращать в анекдот для всех окружающих. Я понимаю, это тяжело…
Сайта жизнерадостно ухмыльнулся и подмигнул Моро.
— Это был выбор, — сказал Саурон и с хрустом разломил в пальцах еще одно яблоко. Предложил половинку собственному коню, бездумно слизнул с ладони кисло-сладкий сок. — Пророчество. Замысел. И я еще пойму, как этот выбор… переврать.
3241 год Второй Эпохи,
Умбар
Корабли встали на рейд в умбарской гавани всего неделю назад.
К исходу третьего дня командующий флотом принц Фаразон, сын Гимильхада, сына Ар-Гимильзора, знал, что наместник Умбара ухитрился рассориться со всей провинцией, от изгоев Острова до купцов из морэдайн. Но предан Королю. Наверняка. Скорее всего. Ну то есть, должна же быть хоть одна причина, по которой он до сих пор занимает свое место?
Через пять дней Фаразон перестал читать письма.
А доносы продолжали нести.
Город единодушно и за одну декаду поверил, что Король лично прислал племянника с единственной целью — судить и сместить наместника. А дальше принц или наградит жезлом кого-то самого преданного или, чем Благие не шутят, сам на какое-то время сядет в Умбаре.
— И я очень хочу знать, — медленно сказал Фаразон и подлил себе еще немного вина, — какая крыса распустила этот прекрасный слух по всему умбарскому побережью. Мы должны были пополнить запасы, взять на борт войска, и по возможности не медля выдвинуться дальше на юг.
Собеседник кивнул. Стальное перо в его руках неторопливыми штрихами плыло над листом. Была у капитана Хортумара такая привычка — рисовать во время тайных совещаний. Аллегорические эти рисунки он потом развешивал по собственной каюте. Если бы Вопрошающие Черной Стражи обладали тонким художественным вкусом, галерея работ Хортумара вместе со всеми маргиналиями потянула бы на три изгнания с Острова да на две почетных казни.
— Вместо этого, — продолжил командующий, — я не могу даже встретиться с умбарским наместником. Он прячется от меня! Наместник болен, наместник в отъезде с инспекцией, старшие после наместника не имеют права решать за него, нет-нет, конечно, вы, скорее всего, можете пополнить запасы, но…
Фаразон подошел к большому окну каюты и замолчал, глядя наружу. Огни, огни, огни. Самая крупная гавань за пределами Острова. Большой город. Древний. Многажды переходивший из рук в руки. Опасный… но не опаснее Арминалэт.
— Твоих побед боятся во дворце, адмирал. И радуются на флоте.
Невысказанное наполнилось сотнями смыслов, из которых почти все кричали — «Измена!». Такие разговоры лучше было вести только вдвоем, только с теми, кто верен и на эту жизнь и на следующую.
— Тогда я знаю, зачем меня отправили в Умбар. — отозвался, наконец, Фаразон. — Они ждут… ждут, когда я ошибусь. Одна ошибка, одно поражение — и государь призовет меня к ответу. За все грехи, как истинные, так и надуманные.
— Нельзя же побеждать всегда, — капитан положил перо и тревожно взглянул на принца.
Фаразон сжал в руке кубок и отпил еще немного, не чувствуя вкуса.
— Придется, Хортумар. Придется. Король велел дойти до Раннаста.
— Есть ведь еще вариант, командующий. Коли говорить о вредных грызунах…
Хортумар повернул свой рисунок к Фаразону. С листа ехидно таращилась черная тощая крыса. Единственный глаз у крысы был предельно стилизован — ромб в ромбе, в центре — капля красного сургуча, трещина в сургуче — вертикальный змеиный зрачок.
Фаразон задумчиво постучал пальцем по сургучу и безрадостно откликнулся.
— Веришь, Хортумар, будь эта сплетня делом людей врага, я обрадовался бы. Там, где Восток начинает дело словами и золотом, там им явно не хватает мечей, а значит можно ждать легкой кампании. Но пока что — больше похоже на Стражу.
— В Страже нет единства, — заметил Хортумар. — Иначе я бы тут не сидел.
Послышался плеск весел, на палубе закричали, с воды раздался ответный крик.
— А вот и неприятности, — пробормотал Фаразон и отвернулся от стола. — Ну-ка, Хортумар, выйдем на воздух. Чую, накрылся мой здоровый сон.
Капитан молча встал. Он знал — от караульных и стражей каюты принца, да видывал и сам — здоровым сном там даже не пахло. Командующий Фаразон всегда рано вставал и ложился очень поздно, непременно выпивал кубок вина перед сном — уж не боялся ли кошмаров?
В дневное же время принц был безупречен. Умен, красив, холоден. С врагами — беспощаден, со своими людьми — щедр. Перевалив за вековой юбилей, Фаразон выглядел едва за тридцать. Несложно было поверить, что благословение рода Элроса с новой силой возродилось в нем. Вот кому быть Наследником Мореходов, эх… Шепотки эти неизбежно возникали вокруг Фаразона даже там, где принц, казалось, не подавал к тому никаких оснований. Бывал на Острове он хорошо если раз в десять лет и подчеркнуто не искал иной славы, кроме воинской.
Хортумар служил под его началом уже четверть века, и давно знал, что Фаразон сын Гимильхада не так уж наивен в плане политических игр. В конце концов, принц прожил последние семьдесят лет под самым пристальным вниманием своего благословенного дяди, Государя Тар-Палантира Провидца… и все еще был жив.
Успевший раньше Хортумар пресек суматоху в зародыше.
Фаразон помедлил у выхода на палубу, плотнее закутался в форменный плащ черной шерсти. Его знобило. Итак, два тела на палубе, шесть не очень трезвых, но и не сказать, чтобы сильно перебравших матросов Королевского Флота, не очень счастливый капитан Хортумар, мизансцена ясна. Что в ней делать принцу рода Элроса — другой вопрос.
Показалось — на темном холме над бухтой вспыхнула искра и тут же исчезла. Костер? Факел? Потайной фонарь?
— Что там, на холме? — Фаразон указал рукой.
— Это усыпальницы знати, господин, — подошедший второй помощник Нуфарат явно тоже еще не ложился.
В груди кольнуло. Показалось — или свет мелькнул еще раз?..
Фаразон поджал губы и отвел взгляд от холма. Дела этой ночи были важнее смутных предчувствий.
***
— Есть силы старше людей. Есть силы старше меня. И есть сила, которой нельзя касаться, голодная и равнодушная, она вечно взыскует крови и жизни, сама оставаясь мертвой. Чуждой. — Саурон сидел в проеме между высоких колонн и смотрел в темноту. На его ладони билось бледное пламя. — Чуешь? Слышишь их? Слышишь это?
— С того момента, как взошел на холм, — тихо ответил Хэлкар, подходя. — Я подумал бы — мне почудилось. Только ведь себя не обманешь, нам это теперь не дано.
— Я провел в городе весь первый месяц осени. Тоже не мог поверить. Смотрел на людей. Слушал. Жил на роскошных постоялых дворах и под мостами, перезнакомился с местными музыкантами, нищими и торговцами, с рабами и чиновниками Острова… Меня даже пару раз ограбили в подворотне. И случайно пригласили на пир к наместнику. Кажется, я его изрядно напугал — он ведь родич короля не только по имени. Впрочем, я думаю, он принял меня за собственный запойный бред. Что-то не так с их поколением, столько безумных Видящих — не к добру.
Хэлкар кивнул. Саурон это умел: быть среди людей так, как не мог пока никто из принявших кольца. Он был одновременно внутри и извне, молчаливым свидетелем быстрого потока человеческих жизней — и деятельным участником. Иногда на него находило и он пропадал надолго. Легенды о черном страннике, взыскательном мудреце с ледяными светлыми глазами и сильной проседью в длинных черных волосах, бытовали, пожалуй, от Моря Востока до Мглистых Гор. Не все из легенд были добрыми.
Порой вслед за легендами приходили люди. Кое-кто — навсегда.
— Значит, теперь — Умбар? Мне, Повелитель, не хочется даже думать о том, чтобы спуститься в город. Щедрую жатву же оно собирает этой ночью...
— Не первый, увы, и не последний раз, — ответил Саурон задумчиво. — Но оно все ближе к людям. Мир меняется, становится сложнее и многообразнее. А я ищу. Я должен понять, иначе эта война рискует обернуться проигрышем. Чего оно ищет? Почему приходит? Как его уничтожить? Я понял одно, — он обернулся к Хэлкару. — Оно идет за Людьми Запада.
Хэлкар взглянул ему прямо в глаза. Среди теней и холода, там была — надежда?..
Саурон поднял вторую руку и замер так, опустив голову. Хэлкар невольно вздохнул и забыл выдохнуть, увидев — тонкое кольцо вороненой стали в центре узкой ладони.
— Девять, — сказал Хэлкар. Собственный голос показался ему чужим.
— Девять, — согласно кивнул Саурон. — Три сотни лет назад пришел Хонахт. А я, признаться, не ждал никого с Севера. Вычеркнул из памяти, забыл, отказался от них. А он пришел. И с тех пор — никого. Я жду, — в голосе Саурона мелькнула неуверенность. — Сегодня… здесь… есть возможность.
— Что ты будешь делать, — шепот жег Хэлкару горло, — когда замкнешь круг?
Саурон поднял голову и внезапно улыбнулся — той самой, невозможно редкой, яркой улыбкой.
— Что вы девятеро будете делать, — поправил он.
***
— Что в городе? — спросил Фаразон. Чем дольше он всматривался с борта в близкий берег, тем больше ему становилось не по себе. Где же все люди? Огни портовых фонарей гасли, а дальше к северу занимался пожар. Но где крики? Где звон пожарных колоколов? Почему так тихо? Так холодно?
— Они не знают, — сказал Хортумар, подходя. — Были в таверне дальше от гавани. Говорят, — в голосе капитана звучало тяжелое сомнение, — какой-то бродяга перепугал всех до смерти. Встал, перевернул стол и вылетел из кабака. В дверях обернулся и сказал, что всем, кто хочет пережить эту ночь, лучше покинуть город прямо сейчас. Парни бежали до порта прямо оттуда.
— Бежали? — протянул Фаразон. — Мои матросы?
Хортумар кивнул.
— Говорят, как помрачение нашло. Подобрали по пути еще троих. С кем-то дрались у входа в порт — несут бред про людей из тумана и болотный огонь.
— Господин! — крикнул второй помощник от дальнего борта. — С берега сигналят! В городе бои!
Фаразон молчал.
— Командующий? — тревожно спросил Хортумар.
— Что-то я не думаю, что это южане, — сказал Фаразон зло. — Трубите тревогу. Спускайте лодки. Доспех мне!
***
Саурон внезапно сжал искру в ладони, приглушая свет.
— Зажги фонарь, — попросил он, резко переходя на адунаик. — У тебя был.
— Сейчас, Повелитель. У нас гости?
— Скоро будут. Кто-то решился — не знаю еще, кто именно.
***
Врагов отбросили в самый конец улицы. Передняя линия солдат уперла щиты в землю, остальные тоже поспешили воспользоваться недолгой передышкой. Поначалу противника рассеяли легко, но чем дальше отряд продвигался вглубь города, тем яростнее сражались странные люди — кто в цветах наместника, кто — не разобрать в чем.
Не разобрать?
Лиц не рассмотреть, людей не сосчитать…
Да и, в конце концов, сколько времени должен был занять путь до основного гарнизона? Фаразон давно не бывал в Умбаре, но…
Фаразон оглянулся — высокие белые стены вдоль улицы, почти одинаковые дома, чуть дальше маячит какой-то купол, но сориентироваться не выходит — если это Храм Валар, то рядом должна быть громада городского арсенала и дом наместника, а этих крыш не видать.
— Командующий Фаразон, — неуверенно сказал офицер-кавалерист с южных рубежей. Его подобрали в порту вместе с кучкой перепуганной портовой стражи. — Никто из местных не помнит этого квартала.
— Ломузир!
Второй помощник обернулся стремительно, продолжая краем глаза отслеживать противников.
— Да, командующий!
— Где люди Хортумара?
— Должны быть впереди на две улицы, командующий. Если они сохраняют тот же порядок движения.
Фаразон моргнул.
Показалось — или очертания домов на мгновение расплылись? Он резко обернулся — так и есть. Переулок, из которого они с отрядом вышли, уже скрылся в наползающем тумане.
Фаразон потянулся — привычным жестом — растереть виски. Металл латной перчатки лязгнул о шлем — и этот звук оказался неожиданно тихим, будто уши заложило.
— Так, — сказал Фаразон, оглядывая людей. Почти четыре десятка — но должно было быть больше, верно? Должны были быть еще четыре группы, так? И это только в его отряде.
Фаразон снял шлем, закрыл глаза и прислушался. Бархатная, плотная тишина — ни единого звука, даже самого незаметного. Как будто нет рядом людей, никто не переминается с ноги на ногу, никто не дышит, не позвякивают кольчужные кольца чуть слышно.
Полно, дышит ли он сам?..
И воздух совсем сухой. А ведь море рядом — руку протяни, да и туман… но морем не пахнет. Пахнет — свечной гарью, и, почему-то, благовониями.
Как в домах ушедших.
Фаразон открыл глаза.
— Командующий? — спросил его Ломузир. Голос доносился так же приглушенно.
Вот что было неправильно. Ломузир сын Нитильруба погиб полгода тому назад, глупо погиб, нехорошо — тело нашли у подножия террас Замка Королей, похоже было, что прыгнул с одной из верхних галерей… или его выбросили. Сам Король выразил неудовольствие тогда — неудовольствие от того, что изволил из окна заметить суету слуг возле трупа. Виноват, как водится, оказался Фаразон — в том, что не проследил за дальним родичем и подчиненным.
А на смену Ломузиру пришел… как же было его имя?..
— Где Нуфарат? — спросил Фаразон, оглядываясь, чувствуя, как внутри закипает ярость.
Ломузир улыбнулся.
— Кажется, отстал, — сказал он. — Ничего, командующий, до рассвета он нас еще нагонит.
— Вас нет, — сказал Фаразон ровно. — Вы — дети Арминалэт, духи Острова… не более, чем память…
— Мы приходим, если нас позвать, — виновато сказал из-за спины Гимильнар, погибщий за полвека до Ломузира. Под его началом Фаразон когда-то учился корабельному делу. — Прости, принц. Твое золото в ночи сверкает ярко.
Туман вокруг оскалился десятками знакомых лиц.
Фаразон усмехнулся в ответ.
— Мертвые или живые, — громко сказал он, указывая мечом на противника, — я ваш командир. Не стоим на месте, солдаты Нуменора! Вперед!
***
— Не надо вам тут быть.
Хальдор шагнул на дорожку и поудобнее перехватил свою нетяжелую ношу. Двое чужаков, расположившихся на мраморной балюстраде, казалось, совсем не удивились его появлению. Хальдор чуял, что ночной туман напрочь вымыл из него тоже способность удивляться. Этой ночью. Этим днем. Этой эпохой.
— Здесь опасно, — продолжил Хальдор и пошатнулся. Оперся плечом о дерево. Жесткая кора под спиной на миг придала уверенности.
— Опасно, — согласился один из незнакомцев, тот, что помоложе, внимательно глядя на Хальдора. — И мы — немалая из этих опасностей. И ты — не меньшая. Все вокруг, — он сопроводил свои слова скупым, но выразительным жестом, — опасно. Особенно этой ночью.
Хальдор прислушался внимательнее. На зрение в свете единственного фонаря полагаться было глупо… но голос… безупречное произношение. Тогда он говорил на нижнем всеобщем, сейчас — на Верхнем адунаик. И оба раза речь лилась как родная. И еще… еще один раз…
— Что случилось с тобой? — тихо спросил чужак. — Что ты делаешь на погребальном холме в глухой час? От тебя пахнет сгоревшим страхом, а еще кровью. Чье тело несешь на руках, бережно, как дитя?
— Я знаю тебя, — сказал Хальдор внезапно. — Странник. Это с тебя все началось.
— Тогда иди сюда и мы поговорим о том, как все закончится, — усмехнулся чужак и встал. — Двое — плохая компания для ночного огня. Даже если это огонь фонаря. А вот трое — совсем другое дело. Правда… Даур?
Названный «Мрачным» пожал плечами и отошел к самому краю балюстрады. Прозвище ему подходило. Старик, совсем седой… но очень прямой и высокий, и при оружии отнюдь не для парада, стоит лишь посмотреть, как уверенно придерживает тяжелые ножны.
Хальдор сделал шаг, другой. Всегда он верил в судьбу и провидение, но представить — что судьба вела его к этой ночи, к лестнице в темноте?
Он вспоминал.
***
Звук и голос, и прикосновение.
Когда шла она — спокойная и отрешенная — в своем темно-вишневом бархатном платье, расшитом по плечам черным стеклярусом, все говорили: «Вот идет Исилхэрин прекрасная, холодная, как осенняя луна». Говорили, она в родстве с королевским домом Нуменора. Может, и не врали.
Хальдор, сын неизвестного отца и умершей родами матери, лучший выпускник Королевской Академии, бежал от нее, ушел на флот, уехал в колонии, потому что не решился подойти.
Когда он сошел с корабля семь лет спустя, на полголовы седой и со свежими шрамами на руках, она вышла навстречу. Неведомо как отыскала в толпе.
Хальдор закружил Исилхэрин в воздухе — скрипнул под пальцами плотный бархат платья, а она удивленно шепнула: «Ты изменился».
— А ты — нет, моя прекрасная госпожа, — ответил он, улыбаясь.
А ты — нет…
Ему было душно на Острове. Он бежал снова, едва прошло полгода.
Исилхэрин провожала его до пирса, и в ее взгляде стыло — сожаление и покой.
Стража предложила — и он не отказался, ходил по южным землям, записывал — обычаи, порядки, расположение крепостей… Его заносило даже на дальний Юго-Восток, туда, где пески превращаются в черные скалы, а солнце способно высушить путника за день.
Он уходил — и возвращался. Стража ценила его и не давала кровавых заданий — Хальдор любил людей и люди его любили, он приносил столько сведений, сколько хватило бы десятку других дальних прознатчиков.
Когда он снова вернулся, он нашел Остров пугающе неизменным. И страшным.
Кровь всегда легко лилась на Острове, но в этом году, казалось — люди царственных братьев режут друг друга не в темных подворотнях, а, порой, чуть ли не на площадях.
Старые знакомые не узнавали Хальдора, а те, кто узнавал — с теми он теперь сам не решился бы даже начать беседу.
Исилхэрин же завела привычку навещать усопшую матушку раз в неделю и рассказывать последние новости — сидя на ступенях у запечатанных ниш в стене.
Стража предлагала ему остаться на Острове — он отказался и отказался еще раз, когда предложили снова уйти на Юг. Во-первых — жена… во-вторых — боялся, что не вернется. Слишком много он видел в Средиземье, слишком много у него было вопросов.
Он сам не знал, как ему удалось уговорить жену. Через три месяца — они уплывали вместе. Он обещал — на пару лет, показать тебе другие земли, другие города… Оказалось — навсегда.
— Там люди больше гордятся предками, чем любят живых, — пытался он объяснить бродяге в умбарской таверне. — Я забываю там, ночь на дворе или день, весна или осень, просто — не живу, а существую! И когда просыпаюсь — не могу понять, закончился ли сон…
Бродяга пил с ним на равных, не пьянея, смотрел, казалось, прямо в душу, и — ни о чем не спрашивал. Сказал на прощание, что Хальдору лучше бы убраться из города, потому что наместник не в себе. Но Хальдор не понял и не переспросил.
Через восемь дней, когда Хальдор был в пригороде, его жену схватили прямо на базарной площади. Приказ Наместника.
Измена. Темные ритуалы.
Он слушал глашатая из толпы. Не понимал, что происходит, но привычно — спрятался. Обычный потрепанный плащ, чужая хибара, приготовленная когда-то на всякий случай. Немного грязи, угля и мела, и его не узнала бы даже родная мать, если б была жива.
Он пришел в местный дом Стражи. Его выслушали, но развели руками — да, Наместник и впрямь… был недосягаем. Все ждали принца Фаразона — но флот принца стоял в гавани и тоже чего-то ждал.
Позже Хальдор понял — глава Стражи был в восторге от происходящего. Ему было все равно, пока жгли низших — но благородная женщина с Острова… но кто-то из рода Элроса — о да, с этим он мог пойти к медлящему Фаразону!
Ее не судили. Хальдор никуда не успел за отпущенные ему два дня.
Когда на площадь у дома Наместника вывели еретиков, он стоял во втором ряду.
Костер полыхнул так ярко, что стало ясно — дрова полили маслом.
Хальдор не мог поверить до последнего момента.
Первыми вспыхнули длинные волосы.
Потом она закричала, срывая голос. Забилась, как пришпиленная иглой бабочка.
Он видел — сквозь огонь, невозможно четко — как покрывается трещинами кожа, как пламя лижет оголившуюся плоть, как вздуваются пузыри ожогов на таком красивом лице — и тут же лопаются, как отслаивается хлопьями плоть.
И этот запах — сладкий, забивающий ноздри.
Ему показалось — душа его умерла там, на площади.
А рядом — руку протянуть — колыхалось серое ждущее марево, пустое, холодное, безмятежное.
И так просто оказалось — позвать. Будто они все время были рядом — те, кто помогут.
Он не помнил как шел к костру, как шел обратно.
Помнил кровь и разводы сажи, помнил отдельные лица тех, кто пытался встать против него. Помнил, как волнами расходится тишина, как распускаются чудовищным цветком полотнища тумана, как встают из песка белые стены нездешнего города, как небо заволакивает гарь.
Не видел, как замирают на месте, а потом падают люди.
Он знал только — что вот она, любовь моя, душа моя, Исилхэрин, моя луна на ночном небе… Гаснущим сознание помнил, что она, наверное, мертва — но не верил, но все равно… если так, то нужно положить ее, положить в покое и должном месте...
***
Сверток в руках шевельнулся и Хальдор поспешно опустил его на ступени лестницы.
— Ее звали — Исилхэрин, — сказал он. И от нежности в его голосе даже Хэлкар вздрогнул. — Я не мог видеть, как она горит, не мог знать, что ничем не могу помочь, только — умереть рядом... — Хальдор склонился, протянул руку, но замер в дюйме от страшного свертка.
Саурон закрыл глаза, прислушиваясь. Лицо его на миг дрогнуло, будто от непереносимой боли. Когда он повернулся к Хальдору, в голосе Саурона Хэлкар расслышал смерть.
— Что ты призвал, дурак… — сказал Саурон и повел плечом, отбрасывая назад полу плаща. — Сколько сил, сколько собственной жизни пережег в шлак? Она… живет. До сих пор. Искалеченная, с выжженными глазами, сгоревшая до костей — твоя Исилхэрин живет. Ее будто впечатало в тело, обезумевшая от боли душа мечется и не находит выхода, потому что ты — ты, человек! — отдал себя пустой силе и этой же силой сделал так, что твоя Исилхэрин — живет. За ее жизнь отдал — десятки чужих, нараспашку оставил открытой дверь.
Под взглядом Саурона Хальдор отступил, сгорбился, спрятал лицо в ладонях. И тут от лестницы донесся нечленораздельный — даже не крик, стон. Хальдор вздрогнул всем телом, отнял ладони от лица и выпрямился. В его глазах не было страха — одно иссушающее самой своей сутью понимание.
Хэлкар понял, почему Саурон убрал от меча руку. Невозможно было — этот человек уже убивал себя сам.
— Я ошибся, — прошептал Хальдор. Повторил громче. — Ошибся…
Ему казалось — его душа умерла там, на площади. И это тоже была ошибка.
— Такого не должно быть, — сказал Хальдор, подымая голову. — Ни с кем такого не должно быть. А я помню тебя… я говорил тебе об Острове. И наконец, вспомнил — где видел раньше. Рядом с царицей Ханатты, посреди Раннаста, на Копейном Холме, ты стоял впереди и у тебя не было знаменосца. Люди говорят, что не помнят твоего лица… Саурон. Грязь, уголь и мел… тебе даже этого не нужно. Ты поможешь мне? Южане говорят, ты не берешь за помощь платы — потому что тому, кто ищет твоей помощи, уже нечем расплачиваться ни с людьми, ни с богами.
Показалось — Саурон смотрел на него бесконечно долго и, наконец, кивнул.
Без раздумий Хальдор принял тонкое холодное кольцо и так же без раздумий опустился на колени рядом с той, что была — Исилхэрин.
— Люблю тебя, — сказал он тихо, и Саурон отвел взгляд, а Хэлкар замер, боясь повернуться. — Иди, Исилхэрин, смотри — там звезды.
Мир дрогнул под его рукой. Стих хриплый, на пределе слышимости, стон.
— Последний Дар, — шепнул Саурон и ладонью прикрыл лицо. — Не мой, не мой, я не умею — убивать с любовью…
Как будто в штормовую ночь вспыхнул, наконец, путеводный маяк, как будто распахнулась ржавая, давно замурованная дверь — и там был день, и солнце — и дорога вперед. Для всех.
Ураганный порыв ветра развеял туман и тишину над передумавшим умирать городом.
***
В груди внезапно захолонуло, он схватился за сердце, согнулся — показалось, все. Отпустило моментально, рывком, и сквозь тишину, наконец, пробился гулкий набат, крики и звон оружия, резкие вопли городских чаек.
— Стрела?! — рявкнул подбежавший Хортумар. — Откуда?
— Я в порядке, — сквозь зубы сказал Фаразон, широко раскрытыми от боли глазами рассматривая площадь вокруг. Немногочисленные люди наместника опускали оружие. Кто-то упал будто ему подрубили колени — с размаху на булыжники.
— Живые так не падают, — лицо у кавалерийского офицера было белое-белое. Как и волосы.
— Что за черные чары, — выдохнул рядом Хортумар. — Мне показалось на миг, что...
— Не думайте об этом, — холодно сказал Фаразон, поворачиваясь к офицерам. — Забудьте эту ночь, будто страшный сон. Мало ли их было, много ли еще будет... Хортумар, иди прими сдачу, да не забудь выяснить, они вообще хоть как-то понимали, с кем сражаются? Если да — повешу за измену, если совсем безумные — пойдут с нами на Раннаст в первом ряду солдат.
***
Хальдор пришел в себя от того, что его сдержанно и даже в чем-то дружелюбно потыкали под ребра сапогом.
— Вставай, — голос был смутно знакомым. — Вставай, Орхальдор.
Хальдор открыл глаза и бездумно посмотрел вверх, в дымное серое небо. Седой спутник того бродяги… Саурона… склонился над Хальдором. Хальдор ухватился за протянутую руку и сел. Прикосновение обожгло нездешней холодной ясностью, показалось — еще мгновение, и все станет понятно и просто.
— Саурон забрал мою лошадь, — с досадой сказал седой, разрушая смутную надежду. — А я недосмотрел. Все как всегда. Так что приходи в себя. Нам нужно побыстрее покинуть город. Надеюсь, тут еще остались не разграбленные конюшни.
***
Кто-то расторопный успел набросить на тяжелое кресло сорванный со стены гобелен. Командующий Фаразон сидел в полном доспехе, разве что без шлема и перчаток, недвижимый, будто парадное изваяние.
У него люто болела голова.
Колокол стих совсем недавно, когда с башни сняли рехнувшегося за ночь служителя Великих. Занимался рассвет. На дальней улице орали на адунаик и невозможно мусорном местном наречии. Кажется, разбирали тела.
— Южная кампания началась хорошо. — Фаразон обвел площадь рукой. — Умбар мы взяли с лету. За ночь. Невиданный успех, прежде не встречавшийся в хрониках. Самый близкий к нашему результат — семь недель. — В немалой степени, — голос у принца был хриплым, красные от дыма глаза смотрели устало и недобро, — подобной удаче способствовало то, что Умбар и так был нашим.
Трое ближних капитанов привычно внимали. Кавалерист, которому Фаразон успел сходу вручить командование городским гарнизоном, слушал, сощурив глаза, и что-то уже прикидывал. Советник Сайбезан, третий в умбарской Страже и единственный, кажется, из Стражи выживший, стоял прямо и не осмеливался даже моргнуть.
— И я хочу знать, — тяжело сказал Фаразон, глядя прямо на советника, — Чем думала Стража, позволив наместнику зайти так далеко?
Сайбезан клонился под взглядом принца, как ковыль под ветром, но нашел достаточно храбрости, чтоб хотя бы начать ответ.
— Мой господин, — начал он глухо, — я не знаю, казните меня — если это поможет. Чернейшее, злое волшебство этой ночью царило в городе, должно быть, владыкам, рожденным на Острове... — советник сбился, пояснил торопливо, — Я чистокровный нуменорец, господин! Но рожден в Сирых Землях и не бывал на родине никогда. Я хотел сказать — должно быть вам, благородным господам из светлой Арминалэт, особенно непредставимы, дики должны были быть эти злые чары...
Сайбезан невольно отшатнулся.
Командующий Фаразон, сын Гимильхада, сына Ар-Гимильзора, с размаху уронил голову в ладони и непредставимо, дико расхохотался.
3255 год Второй Эпохи,
Нуменор, Арменелос
Слухи ползли по неспящему городу. Арминалэт, Тысячеглазая Небесная Цитадель, гудела: возвращается из двадцатилетнего отсутствия королевский племянник. А, значит, скоро встанут в гавани Роменны груженые золотом и пряностями, шелком и драгоценностями, рабами и сталью корабли. Фаразон Золотой, Фаразон Победоносный! Слава и гордость Рода Элроса! Вот только… вот только этот неловкий слух… ну да что уж там, не стоит повторять эту сплетню.
Но пока — пока — двери дома Гимильхада оставались затворены. Белый траурный шелк лентами свисал с ограды, и тихо было внутри. Фаразон не зажигал огней. Он обогнал основной флот на курьерском клипере и не желал, чтобы кто-то знал доподлинно о его возвращении.
Этим вечером он получил послание. Юнга рискнул промчаться по сумеркам через весь внутренний город, чтобы доставить пакет от капитана Хортумара. Фаразон одним движением вскрыл конверт, полюбовался на свежий, со смазанной тушью пейзаж Роменнской Гавани и смял рисунок в ладони. Он был готов.
Стража у ворот встретила его неверящими взглядами, когда он назвался, — будто призрака увидали. Никто не попытался преградить ему путь, но Фаразон не сомневался — едва он скрылся за поворотом, как тут же к центральным вратам Замка полетел гонец. Это было — уже неважно. Перед задуманным делом он должен был проведать отца. И так промедлил почти неделю.
Отдельный проход к дальним, но все еще королевским усыпальницам был чисто выметен. Лампы заправлены горючим маслом. Служитель Дома Мертвых склонился перед Фаразоном — узнал. Фаразон скользнул по сородичу взглядом и вздрогнул — показалось, что чуть ли не того же служителя он видел полторы сотни лет тому, на погребении матери.
Путь к саркофагу оказался неожиданно долгим, тропа вела чуть ли не к сердцу Замка.
Круглые белые своды сходились точно над темным постаментом в центре.
— Прощай, отец. — Фаразон склонил голову перед саркофагом, провел рукой по золотой насечке на тяжелой черной плите. Звезды и причудливые узоры древнего — еще эльфийского — герба.
Будь счастлив, Гимильхад, сын Ар-Гимильзора! Твой король щедро разрешил тебе лежать под фамильным гербом рода Элроса, золотом и бриллиантами велел выстлать твое последнее обиталище. Ужели пытался задобрить?
Последнее письмо. Намеки посланника из Стражи. Молчание Амандиля, тайно встречавшего его в порту.
Отец… сколько ты ждал? Верил, что родная кровь сильнее безумия.
Рука Фаразона сжалась в кулак над крышкой саркофага.
Шепот за поворотом коридора на мгновение стал громче. Пламя в лампах плеснуло волной. Показалось — тени в углах шевельнулись, показалось — за спиной стоят те, кого давно утратил, только так холодны их взгляды, так беззвучны голоса…
— Нет, — сказал Фаразон и развернулся, отбрасывая смертоносную нежность видений. Он так надеялся, что хотя бы отца минет эта участь. Двадцать лет! Последний раз ему было так холодно тогда, умбарской ночью, когда город горел с трех сторон. — Хватит. Больше я не жду на корабле до последнего.
Словно сквозь толщу воды Фаразон подымался к дневному свету по коридорам, где больше не было живых, а окончательная смерть стала редкой роскошью.
Когда отряд Стражи подъехал к гробницам, Фаразон стоял и смотрел высоко вверх. На вечерний свет, стекающий по шпилям Замка Королей. Светящаяся белизна стен, золото крыш, радужные всполохи бесчисленных окон. Тысячелетиями Замок повергал в прах мечты зодчих, недостижимым, чуждым совершенством утверждая: то, что мыслью и волей когда-то вырвали из недр земли посланники благих Стихий, никогда не превзойти смертным архитекторам!
Фаразон перевел взгляд на Новый Дворец и улыбнулся. Отнюдь не такие белые башни уже вплотную подобрались к заветной высоте. А еще — туда никогда не пытались залетать эти чудовищные орлы.
Такой же задумчивой улыбкой он встретил повеление немедленно прибыть в присутствие Короля.
Прошедшие годы не были милостивы к Королю Тар-Палантиру. Он совершенно поседел и не мог ходить без трости. Но в его взгляде плыла все та же черная потаенная ярость безумца. Фаразон знал — так бывают яростны те, кто испугался когда-то. Кого… чего… боялся Государь Провидец? Фаразон был готов поклясться, что знает ответ.
— А теперь ты послушай меня, — сказал Фаразон и сжал руку на подлокотнике кресла.
Тар-Палантир замер на полувздохе и скользнул по племяннику неверящим взглядом. Будто не узнавая. Давно с ним не говорили — так.
— Ты давно — видел город? — с тихой тяжелой злобой спросил Фаразон. Встал. Глухонемой страж в комнате предостерегающе коснулся рукояти меча, но Фаразон стремительно подошел к дальнему окну и одним рывком раздвинул занавеси. — Смотри… Государь! Смотри!
Тяжелая река огней текла от Замка, дрожал и плавился летний воздух благословенного Острова. В центре золотого моря — непроглядное темное пятно. Пятно туши на бумаге, грозящее залить весь лист.
— Город все больше, — сказал Фаразон. — Живых все меньше. Кем ты будешь править? Видениями? Тварями, обретающими плоть? Отравленным воздухом и снами? О, мне ты можешь не лгать, неужели ты думаешь, ты один стоишь перед ними? Думаешь, один ночь за ночью ведешь беседу с тем, что нельзя увидеть?
Тар-Палантир осел в кресле.
— Я ухожу, — сказал Фаразон и скривил губы. — Ты не сумел, значит придется мне. Завтра днем я буду ждать твоего ответа. Или ты оставишь Скипетр… или я возьму его сам. Время вышло. Наша дарованная земля больше не может ждать милости от горе-дарителей.
— Великие Валар, — зло выдохнул Тар-Палантир и подался вперед. — Ты совсем рехнулся?
— Я? — глумливо отозвался Фаразон. Ему стало легко. Он не боялся Короля. Король был — всего лишь человек. — Нет… пока что, пожалуй, нет. А вот про тебя этого не скажешь. Благодаря тебе у нас, конечно, теперь больше топят, чем жгут, да большая часть тех, кто легок на подъем, бежала на флот и в колонии… но это еще ничего. А вот сотню лет биться с бедой и не понять, что там, где ты ищешь помощи — всем плевать на тебя и твои мольбы? И ты называешь себя — властителем? Мне придется искать другой путь.
— Только Запад может помочь нам! — истово сказал Тар-Палантир. В глазах короля смешалось прошлое и будущее, он не различал, кто стоит перед ним. Казалось, в ночи сквозь мерцание свечей он спорит с братом, снова, как когда-то, пытается убедить, объяснить, рассказать про беду, от которой избавят только боги… — Послушай, брат…
— Теперь — ты вспомнил про родство? — Фаразон сухо и страшно засмеялся. — Почему не сотню лет назад… когда ты отказал мне в руке дочери? Не семьдесят шесть лет тому, когда твои люди заживо похоронили меня в колодце? Не тогда, когда отправил в восточные колонии с горсткой людей?
Огонь плясал на границе взгляда и город за окнами слушал, внимательно и равнодушно, жадно тянулся вместе с ночным воздухом, обнимал, как обнимает мать, как обнимает тяжелая огромная змея, хищная лиана в восточных джунглях.
— Почему, — почти шепотом сказал Фаразон, и сам замер, — не вспомнил о родстве и долге полгода назад? Когда приказал мне — умереть? Бриллианты, золото, белый мрамор… думаешь, мне этого хватит? Нет, Инзиладун, нет, я жду тебя, брат!
Лицо государя Нуменора скривилось в гримасе потрясения.
Фаразон вздрогнул и отшатнулся.
— Нет, — повторил Фаразон с яростью, и дернул плечом, будто отбрасывая чужую руку. — Нет! Договоришь с ним сам! Я Фаразон, сын Гимильхада, я помню своих предков — но я — не они! Уходи, отец!
— Гимильхад… — прошептал Тар-Палантир. — Я знал, мне приснилось… Я знал, ты здесь.
— Нет, — сказал Фаразон. И отвернулся к дверям, оставляя Тар-Палантира его собственным призракам.
Страж с тревогой воззрился на Короля, ожидая знака, но Тар-Палантир терзал застежку воротника и молчал, бледнея на глазах, а потом яростно взмахнул рукой, дескать, пусть уходит, да убирайся сам!
Мириэль нашла отца только вечером, пройдя потайным коридором.
В первый момент она не поняла, что видит.
Ворох темного золота и белых кудрей, отлетевшая в дальний угол трость, расплывшееся по роскошному белому ковру пятно, там, где упала чернильница. Судорогой сведенное лицо.
Мириэль закрыла ему глаза и поцеловала в лоб. Подобрала пергамент, развернула. В глаза бросились отдельные слова, тяжело выдавленные пером.
«Схватить… измена… Фаразон… запереть порт».
Мириэль смотрела на законченный, подписанный указ долгую долю времени, прежде чем убрать его в рукав и открыть, наконец, дверь для ожидающих в тревоге придворных и слуг.
3255 год Второй Эпохи,
Нуменор, Арменелос
— В Последний День правления Государя Тар-Палантира, двадцать четвертого Государя Нуменора, я, Мириэль, первая и единственная Дочь-Наследница Государя Тар-Палантира, двадцать четвертого Государя Нуменора, принимаю Скипетр Владык Нуменора. Перед морем и небом, перед землей моей крови и перед кровью моей земли, я клянусь править Островом и всем, что принадлежит Острову, пока буду на то способна, и клянусь оставить Наследника, который по крови и праву примет Скипетр из моих рук. Перед морем и небом, перед землей моей крови и кровью моей земли — принимаю тронное имя Ар-Зимрафэль. Хранитель Списка Королей, как всегда — в порядке исключения, может внести Четвертую Королеву-Правительницу — Тар-Мириэлью.
Шепот и восклицания на галереях.
«Прости, отец, — думает Мириэль. — Ты пытался, но все мы видим, к чему привела эта попытка. Прости, Амандиль. Ты был верным другом и надежным стражем, но эта ноша будет для тебя слишком тяжела».
— Три приказа, три слова перед Советом Скипетра и самим Островом есть у меня. Вот первый.
Мириэль… нет, отныне — и навеки Ар-Зимрафэль поднимает голову и смотрит на Совет.
Сколь многим оказывается незнаком тяжелый, пристальный взгляд ее голубых глаз. Хрупкая, честная, добрая Мириэль. Единственная отрада Короля. Тишайшая Мириэль, нежная, все понимающая Мириэль.
Все понимающая Мириэль.
— В Первый День правления Государыни Ар-Зимрафэль, двадцать пятой Государыни Нуменора, я, Государыня Ар-Зимрафэль, даю своим именем разрешение на брак этому человеку.
Скипетр безошибочно указывает на темную фигуру на средней галерее — там по Закону находятся наследники Совета Скипетра и ближние родичи Короля. Фаразон — в парадных доспехах, черных с золотой филигранью, на бедре — пустые ножны. Наглец, посмел явиться в Совет с боевым оружием. Явиться. Посмел — явиться. Какое счастье, что он — посмел.
— Спустись вниз, Фаразон, сын Гимильхада, сына Ар-Гимильзора, двадцать третьего Государя Нуменора.
Сухие, тысячелетиями утвержденные формулы звучат в устах Ар-Зимрафэль — песней. Тяжелый скипетр недвижим. Кажется, что тонкой женской руке теперь без разницы — держать веер или пудовый золотой жезл. Государыня ждет, пока родич спустится с галереи. Совет — безмолвствует. Почти в обмороке от происходящего, вестимо.
— Ныне твоя Королева своим словом разрешает тебя от Закона Элроса. Ответствуй, Фаразон, сын Гимильхада, сына Ар-Гимильзора, согласен ли ты взять в жены меня, Ар-Зимрафэль, дочь Тар-Палантира, сына Ар-Гимильзора?
— Согласен!
Фаразон смотрит только на Королеву. В его глазах — сотня лет ожидания, сотня лет игры со смертью, пламя под пеплом, сухой жар лесного пала, возрождающийся от мелкого костерка.
— Да будет.
Ритуальный ответ эхом звучит в затихшем огромном зале, бьется под потолком, набатом отдается в ушах собравшихся.
— С этой минуты — ты муж мой, я жена тебе. Вторым моим приказом, в Первый День правления Государыни Ар-Зимрафэль, двадцать пятой Государыни Нуменора, я, Государыня Ар-Зимрафэль, объявляю своим Наследником своего супруга, Фаразона.
Тонкая женщина в белом платье — встает. Обеими руками протягивает Скипетр. Ему. Единственному. Выкрикивает, хорошо поставленным голосом, так, что слышно во всей Зале Совета и вокруг. Ее голос легко перекрывает нарастающий ропот и возгласы тех, кто уже понял, что происходит, заглушает даже перекликающихся стражей, от восторга забывших свой долг и распахнувших двери наружу,
— Третьим и последним моим приказом, в Первый и Последний День правления Ар-Зимрафэль, двадцать пятой Государыни Нуменора, я, Ар-Зимрафэль, передаю Скипетр своему Наследнику! Фаразону, мужу моему, сыну Гимильхада, сына Ар-Гимильзора! Слава двадцать шестому Королю!
И все замолкает, когда Фаразон принимает из рук бывшей Королевы — Скипетр. Вместе они смотрят на толпу, утратившую последние признаки благородного Совета.
Командующий Фаразон хохочет. Поворачивается к хранителям законов и Списка Королей. На лице — улыбка, глаза горят, интонация не допускает двойного толкования.
— Так и пишите — Ар-Фаразон.
Земли к востоку от Умбара
Поднять руку на потомка королевского рода Нуменора — верное проклятие.
Благословенный род.
Недопустимо тихо удушить благородного сына Эленны, ведь воздух — это дыхание Повелителя Ветра.
Недопустимо также осквернить кровью воду, ведь вода менее всего подвержена тьме Моргота, в воде — музыка и голоса подлинных богов. Но если вода сама убьет человека — это лишь воля светлых господ мира, не так ли? Это не рука людей, но воля богов… сама судьба, можно сказать.
Родной племянник государя Нуменора стоял по грудь в трижды благословенной Валар ледяной воде и вслух проклинал отнюдь не судьбу, а изуверов, испугавшихся ножа и яда, но не испугавшихся задвинуть каменную крышку колодца.
Адресное поздравление на юбилей восшествия короля на престол. Лично от Государя, надо полагать.
«Не паникуй, парень! — велел он себе. — Тебя еще могут вытащить!»
Не очень-то помогло.
Годы на флоте не проходят даром. Он знал: холодная вода страшнее сабель, холодная вода убивает быстро, незаметно и неотвратимо. Страх убивает еще быстрее.
«Теперь я точно знаю, что значит «круглый дурак», — всплыла в голове медленная, тягучая мысль. Просто дурак сорвется из лагеря по малейшему намеку на долгожданное письмо с Острова. Ничто не напряжет такого дурака, даже предполагаемое место встречи — вполне разумно, другого такого места, чтоб и пустынно и на полпути от гавани к лагерю и не найти. Старая сторожевая башня на холме, полуразрушенная, с очень нехорошей славой. На предмет этой самой славы патрули трясли ее раза три, и не найдя ни следов бандитского лагеря, ни стоянки диких уруков, ни склада контрабанды — успокоились. Но народ все равно шептался про синий огонь и сторонился холма. Очень удобно. Не напряжет дурака и условие прибыть одному — опять же ничего нового, вестник из Верных всегда очень боялся, что кто-то прознает, какую почту он доставляет одному особенному командующему гарнизоном. Но только круглый дурак еще и никого не предупредит о своей отлучке!
«Отец может не пережить», — привычным рефреном.
«Зимрафэль, — подумалось тут же. — Серебро мое».
Он закружился на месте, затоптался нелепо, сердце забилось чаще, кровь застучала в ушах.
«Клянусь, дядя, мое посмертное проклятие будет гнать тебя до самого погребального саркофага и за ним! И Валар тебя не спасут».
Фаразон сжал зубы и попытался напрячь мышцы, разорвать ремень на руках, сделать хоть что-нибудь. С размаху влетел плечом в стенку колодца. Удар ощущался тупо, отдаленно. Хотя бы плеск воды в этой тишине.
— Ублюдки, — прошептал Фаразон. Хотел крикнуть, но губы плохо слушались.
Он привалился спиной к стене. Показалось — стена холоднее, чем еще пять минут назад.
«Меня никогда не найдут», — отчетливо понял он. Не будет солнца и морского ветра, не будет смолистого запаха, огня и заздравных песен. Только старый колодец в разрушенной башне посреди нигде, только плеск воды и непроглядная темень — сейчас и в посмертии.
Его била крупная дрожь. Он знал — это скоро пройдет. Потом он очень быстро отдаст воде оставшееся тепло, и, скорее всего, уйдет под воду без сознания раньше, чем погибнет от холода — колени подогнутся.
Когда крышка колодца со скрежетом поехала в сторону, Фаразон понял, что больше никогда в жизни не назовет просто ночь — темной. В образовавшуюся щель ворвался не только отблеск лунного света, но и звуки — громкий спор на южном наречии.
— Я говорю, там внутри что-то есть! И не дергай меня под локоть!
— Это может быть неразумно…
— Там человек!
— Так вытащи его, не стой столбом. — Новый голос, тихий, но на удивление отчетливый. — Моро, помоги ему.
— Это может быть очень неразумно!
— Что, опять? Да сколько ж можно! Держи меня, капитан, видишь, у мудрого опять проблемы. Надо вниз, а двое там вширь не поместятся.
Крышку отодвинули совсем и благословенную не-темноту наверху перегородила еще более плотная темнота склонившегося над краем человека.
— Проклятье, тесно! И веревки нет… Эй, там внизу, голос подай, ты там вообще живой?
Фаразон сумел прохрипеть что-то бесконечно счастливое.
— Моро, если желаешь полноценно воспрепятствовать происходящему, тебе нужно что-то большее, чем вежливо тронуть меня за рукав, — в спокойном голосе было больше задумчивости, чем веселья. — Сайта… еще один пинок — и полетишь вниз.
— Прости, капитан, — прохрипел здоровяк, который под мышки тащил нуменорца из колодца. — Ай, падаю…
Неожиданно сильный рывок прервал падение.
— У него еще и руки связаны, гадство. Ну, повезло тебе, парень! Заново родился!..
— Еще не повезло, — резко оборвал спасителя тот, с командным голосом. — Очумел, мореход? Он же только что из воды.
Когда Сайта охнул и, сорвав с третьего спутника плащ, кинулся раздевать и растирать спасенного, Фаразон позволил себе поверить, что он, возможно, будет жить.
Он так и не потерял сознание. Из чистого несгибаемого упрямства.
Лежал у костра под двумя плащами, постепенно согревался. Сил двигаться не было. Никаких.
— Я опять случайно спас нуменорца, — весело сказал рыжий, называвшийся Сайтой.
Их старший, не назвавшийся никак, но очень похожий на нуменорца сам, мотнул головой.
— Со всеми случается.
Южное наречие у них было очень чистое… и с очень характерным произношением. Для одного такого своеобразного края на Востоке характерным. Фаразон прикинул расстояние до ближайшего оружия — им оказался меч на бедре у старшего — но поднял глаза от меча и наткнулся на скептическую улыбку.
Фаразон поежился под двумя плащами и поближе придвинулся к костру. К Валар контрабандистов. Или кто они там. Вражеские лазутчики? Определенно, теперь понятно, что за огни видали тут местные охотники, но он не будет первым нападать на тех, кто только что его спас.
— Это король Нуменора, — мертвым голосом сказал неприветливый Моро.
— Связанный, полумертвый, в колодце посреди руин, — охотно откликнулся светлоглазый. — Именно так я его себе всегда и представлял.
— Будущий король, разумеется. Когда его люди протащат тебя скованным через ряды островитян, — сказал похожий на колодезного журавля Моро, склонившись над костром, — я посмотрю, как ты будешь смеяться.
Сайта со стуком поставил флягу на камень. Глаза его тревожно перебегали с нуменорца на вожака и обратно.
Фаразон собрал невеликие оставшиеся силы и сел. Темные глаза безумного… такого ли безумного?.. Моро до дурноты напоминали взгляд дядюшки, когда на того накатывало.
«Король Нуменора», — шелестом прибоя отдалось в голове.
— Мое имя Фаразон, — сказал Фаразон устало. — Я действительно племянник государя. Но это мало что значит. У Короля уже есть наследница. Вы можете убить меня или взять в плен — уж не знаю, как вы потащите пленника из центра колоний. Большого выкупа не получите и большой выгоды тоже.
— Экое самоуничижение, — пробормотал главный.
Фаразон сжал зубы.
— Я клянусь, — сказал он так ровно, как мог, — что даже если однажды мы столкнемся при иных обстоятельствах, я не причиню никому из вас вреда и, уж конечно, не буду никого брать в плен или казнить. Даже если вдруг на то будет моя власть.
Светлоглазый молчал и смотрел внимательно. Задумчиво потирал большим пальцем кольцо на указательном.
— Терпеть не могу предсказания, — сказал он наконец. — А того больше не терплю, когда ими меня пытаются запугать.
— Прости, — тихо сказал Моро и опустил взгляд.
— Нас ждут, — сказал светлоглазый и поднялся. — Прощай, Фаразон, сын Гимильхада. В краях, где тебе еще доведется оказаться, меня называют — Саурианна. Надеюсь, ты не забудешь про свое обещание, коли нам случится свидеться еще раз.
Он усмехнулся и вышел из круга света.
В темноте хрустнуло, шелохнулся кто-то большой, звякнула конская сбруя. Провидец исчез, стоило отвести глаза. Рыжий стоял за спиной и молчал.
— Твоя лошадь бродит ниже по склону, — нарушил молчание здоровяк. — У этого костра тебя не тронут звери и не найдут люди. Дождешься утра, отогреешься, и поедешь.
Помолчал, подобрал флягу и убрел туда же, в темноту, грустно опустив голову.
И только через пару минут до окаменевшего Фаразона дошло. Он вскочил — откуда силы взялись — и заорал в темноту:
— Эй! Стой! Да кто вы такие?!
Порыв ветра и далекий смех стал ему ответом. А после — только ночь и тишина.
***
— Знаешь, друг Моро, — огорченно сказал Сайта, — иногда я тебя совсем не понимаю.
Моро обтер бок коня тряпкой и вопросительно обернулся.
— Ты же нас туда специально затащил? — спросил Сайта тихо. — Эти совпадения… То, что ты задержался и пришлось выбираться из города днем, а потом еще и ждать темноты…
Моро пожал плечами и перешел к другому боку.
— Ты у нас, конечно, умный, — в голосе рыжего прорезалась неожиданная ирония. — А я, как известно, нет. Но давай я тебе расскажу, эту, как ее, аллегорию.
Конь посмотрел на Моро терпеливо и, в отличие от Сайты, понимающе.
— Приходит как-то Элвир к Саурону, — начал Сайта с безошибочно узнаваемыми интонациями, — И говорит: ты так долго среди людей, ах, Учитель! Вот, дескать, мой первый наставник всегда говорил, что бесконечно много узнал от тех, кто жил с ним рядом. А ты, Учитель, как считаешь, какое самое ценное качество ты перенял от людей? И глазами хлопает.
Моро сложил крыло коня и прислушался. Эту историю он не знал. По канонам цитадели, дальше с Элвиром должно было случиться что-то неожиданное.
— А Саурон ему говорит, — продолжил Сайта, — ласково так: «От людей, Элвир, действительно можно многому научиться. Я, например, научился — лгать».
Моро поперхнулся и чуть не обронил тряпку.
— Так вот, — сказал Сайта. — Может, тебе не стоит… настолько шустро перенимать ценные качества?
— Сказанное не было ложью, — ответил Моро и снова задумался.
Сайта внезапно выбросил руку в сторону и принял — влет — в ладонь яблоко.
— Оу, — уныло сказал рыжий. — Я опять позабыл, что ты настолько хорошо слышишь.
— Да уж, — хмыкнул Саурон от входа в небольшую пещерку, где с конями пережидали жару и полдень. — Сайта, друг мой, я попрошу тебя хотя бы произошедшую нынче ночью историю не превращать в анекдот для всех окружающих. Я понимаю, это тяжело…
Сайта жизнерадостно ухмыльнулся и подмигнул Моро.
— Это был выбор, — сказал Саурон и с хрустом разломил в пальцах еще одно яблоко. Предложил половинку собственному коню, бездумно слизнул с ладони кисло-сладкий сок. — Пророчество. Замысел. И я еще пойму, как этот выбор… переврать.
3241 год Второй Эпохи,
Умбар
Корабли встали на рейд в умбарской гавани всего неделю назад.
К исходу третьего дня командующий флотом принц Фаразон, сын Гимильхада, сына Ар-Гимильзора, знал, что наместник Умбара ухитрился рассориться со всей провинцией, от изгоев Острова до купцов из морэдайн. Но предан Королю. Наверняка. Скорее всего. Ну то есть, должна же быть хоть одна причина, по которой он до сих пор занимает свое место?
Через пять дней Фаразон перестал читать письма.
А доносы продолжали нести.
Город единодушно и за одну декаду поверил, что Король лично прислал племянника с единственной целью — судить и сместить наместника. А дальше принц или наградит жезлом кого-то самого преданного или, чем Благие не шутят, сам на какое-то время сядет в Умбаре.
— И я очень хочу знать, — медленно сказал Фаразон и подлил себе еще немного вина, — какая крыса распустила этот прекрасный слух по всему умбарскому побережью. Мы должны были пополнить запасы, взять на борт войска, и по возможности не медля выдвинуться дальше на юг.
Собеседник кивнул. Стальное перо в его руках неторопливыми штрихами плыло над листом. Была у капитана Хортумара такая привычка — рисовать во время тайных совещаний. Аллегорические эти рисунки он потом развешивал по собственной каюте. Если бы Вопрошающие Черной Стражи обладали тонким художественным вкусом, галерея работ Хортумара вместе со всеми маргиналиями потянула бы на три изгнания с Острова да на две почетных казни.
— Вместо этого, — продолжил командующий, — я не могу даже встретиться с умбарским наместником. Он прячется от меня! Наместник болен, наместник в отъезде с инспекцией, старшие после наместника не имеют права решать за него, нет-нет, конечно, вы, скорее всего, можете пополнить запасы, но…
Фаразон подошел к большому окну каюты и замолчал, глядя наружу. Огни, огни, огни. Самая крупная гавань за пределами Острова. Большой город. Древний. Многажды переходивший из рук в руки. Опасный… но не опаснее Арминалэт.
— Твоих побед боятся во дворце, адмирал. И радуются на флоте.
Невысказанное наполнилось сотнями смыслов, из которых почти все кричали — «Измена!». Такие разговоры лучше было вести только вдвоем, только с теми, кто верен и на эту жизнь и на следующую.
— Тогда я знаю, зачем меня отправили в Умбар. — отозвался, наконец, Фаразон. — Они ждут… ждут, когда я ошибусь. Одна ошибка, одно поражение — и государь призовет меня к ответу. За все грехи, как истинные, так и надуманные.
— Нельзя же побеждать всегда, — капитан положил перо и тревожно взглянул на принца.
Фаразон сжал в руке кубок и отпил еще немного, не чувствуя вкуса.
— Придется, Хортумар. Придется. Король велел дойти до Раннаста.
— Есть ведь еще вариант, командующий. Коли говорить о вредных грызунах…
Хортумар повернул свой рисунок к Фаразону. С листа ехидно таращилась черная тощая крыса. Единственный глаз у крысы был предельно стилизован — ромб в ромбе, в центре — капля красного сургуча, трещина в сургуче — вертикальный змеиный зрачок.
Фаразон задумчиво постучал пальцем по сургучу и безрадостно откликнулся.
— Веришь, Хортумар, будь эта сплетня делом людей врага, я обрадовался бы. Там, где Восток начинает дело словами и золотом, там им явно не хватает мечей, а значит можно ждать легкой кампании. Но пока что — больше похоже на Стражу.
— В Страже нет единства, — заметил Хортумар. — Иначе я бы тут не сидел.
Послышался плеск весел, на палубе закричали, с воды раздался ответный крик.
— А вот и неприятности, — пробормотал Фаразон и отвернулся от стола. — Ну-ка, Хортумар, выйдем на воздух. Чую, накрылся мой здоровый сон.
Капитан молча встал. Он знал — от караульных и стражей каюты принца, да видывал и сам — здоровым сном там даже не пахло. Командующий Фаразон всегда рано вставал и ложился очень поздно, непременно выпивал кубок вина перед сном — уж не боялся ли кошмаров?
В дневное же время принц был безупречен. Умен, красив, холоден. С врагами — беспощаден, со своими людьми — щедр. Перевалив за вековой юбилей, Фаразон выглядел едва за тридцать. Несложно было поверить, что благословение рода Элроса с новой силой возродилось в нем. Вот кому быть Наследником Мореходов, эх… Шепотки эти неизбежно возникали вокруг Фаразона даже там, где принц, казалось, не подавал к тому никаких оснований. Бывал на Острове он хорошо если раз в десять лет и подчеркнуто не искал иной славы, кроме воинской.
Хортумар служил под его началом уже четверть века, и давно знал, что Фаразон сын Гимильхада не так уж наивен в плане политических игр. В конце концов, принц прожил последние семьдесят лет под самым пристальным вниманием своего благословенного дяди, Государя Тар-Палантира Провидца… и все еще был жив.
Успевший раньше Хортумар пресек суматоху в зародыше.
Фаразон помедлил у выхода на палубу, плотнее закутался в форменный плащ черной шерсти. Его знобило. Итак, два тела на палубе, шесть не очень трезвых, но и не сказать, чтобы сильно перебравших матросов Королевского Флота, не очень счастливый капитан Хортумар, мизансцена ясна. Что в ней делать принцу рода Элроса — другой вопрос.
Показалось — на темном холме над бухтой вспыхнула искра и тут же исчезла. Костер? Факел? Потайной фонарь?
— Что там, на холме? — Фаразон указал рукой.
— Это усыпальницы знати, господин, — подошедший второй помощник Нуфарат явно тоже еще не ложился.
В груди кольнуло. Показалось — или свет мелькнул еще раз?..
Фаразон поджал губы и отвел взгляд от холма. Дела этой ночи были важнее смутных предчувствий.
***
— Есть силы старше людей. Есть силы старше меня. И есть сила, которой нельзя касаться, голодная и равнодушная, она вечно взыскует крови и жизни, сама оставаясь мертвой. Чуждой. — Саурон сидел в проеме между высоких колонн и смотрел в темноту. На его ладони билось бледное пламя. — Чуешь? Слышишь их? Слышишь это?
— С того момента, как взошел на холм, — тихо ответил Хэлкар, подходя. — Я подумал бы — мне почудилось. Только ведь себя не обманешь, нам это теперь не дано.
— Я провел в городе весь первый месяц осени. Тоже не мог поверить. Смотрел на людей. Слушал. Жил на роскошных постоялых дворах и под мостами, перезнакомился с местными музыкантами, нищими и торговцами, с рабами и чиновниками Острова… Меня даже пару раз ограбили в подворотне. И случайно пригласили на пир к наместнику. Кажется, я его изрядно напугал — он ведь родич короля не только по имени. Впрочем, я думаю, он принял меня за собственный запойный бред. Что-то не так с их поколением, столько безумных Видящих — не к добру.
Хэлкар кивнул. Саурон это умел: быть среди людей так, как не мог пока никто из принявших кольца. Он был одновременно внутри и извне, молчаливым свидетелем быстрого потока человеческих жизней — и деятельным участником. Иногда на него находило и он пропадал надолго. Легенды о черном страннике, взыскательном мудреце с ледяными светлыми глазами и сильной проседью в длинных черных волосах, бытовали, пожалуй, от Моря Востока до Мглистых Гор. Не все из легенд были добрыми.
Порой вслед за легендами приходили люди. Кое-кто — навсегда.
— Значит, теперь — Умбар? Мне, Повелитель, не хочется даже думать о том, чтобы спуститься в город. Щедрую жатву же оно собирает этой ночью...
— Не первый, увы, и не последний раз, — ответил Саурон задумчиво. — Но оно все ближе к людям. Мир меняется, становится сложнее и многообразнее. А я ищу. Я должен понять, иначе эта война рискует обернуться проигрышем. Чего оно ищет? Почему приходит? Как его уничтожить? Я понял одно, — он обернулся к Хэлкару. — Оно идет за Людьми Запада.
Хэлкар взглянул ему прямо в глаза. Среди теней и холода, там была — надежда?..
Саурон поднял вторую руку и замер так, опустив голову. Хэлкар невольно вздохнул и забыл выдохнуть, увидев — тонкое кольцо вороненой стали в центре узкой ладони.
— Девять, — сказал Хэлкар. Собственный голос показался ему чужим.
— Девять, — согласно кивнул Саурон. — Три сотни лет назад пришел Хонахт. А я, признаться, не ждал никого с Севера. Вычеркнул из памяти, забыл, отказался от них. А он пришел. И с тех пор — никого. Я жду, — в голосе Саурона мелькнула неуверенность. — Сегодня… здесь… есть возможность.
— Что ты будешь делать, — шепот жег Хэлкару горло, — когда замкнешь круг?
Саурон поднял голову и внезапно улыбнулся — той самой, невозможно редкой, яркой улыбкой.
— Что вы девятеро будете делать, — поправил он.
***
— Что в городе? — спросил Фаразон. Чем дольше он всматривался с борта в близкий берег, тем больше ему становилось не по себе. Где же все люди? Огни портовых фонарей гасли, а дальше к северу занимался пожар. Но где крики? Где звон пожарных колоколов? Почему так тихо? Так холодно?
— Они не знают, — сказал Хортумар, подходя. — Были в таверне дальше от гавани. Говорят, — в голосе капитана звучало тяжелое сомнение, — какой-то бродяга перепугал всех до смерти. Встал, перевернул стол и вылетел из кабака. В дверях обернулся и сказал, что всем, кто хочет пережить эту ночь, лучше покинуть город прямо сейчас. Парни бежали до порта прямо оттуда.
— Бежали? — протянул Фаразон. — Мои матросы?
Хортумар кивнул.
— Говорят, как помрачение нашло. Подобрали по пути еще троих. С кем-то дрались у входа в порт — несут бред про людей из тумана и болотный огонь.
— Господин! — крикнул второй помощник от дальнего борта. — С берега сигналят! В городе бои!
Фаразон молчал.
— Командующий? — тревожно спросил Хортумар.
— Что-то я не думаю, что это южане, — сказал Фаразон зло. — Трубите тревогу. Спускайте лодки. Доспех мне!
***
Саурон внезапно сжал искру в ладони, приглушая свет.
— Зажги фонарь, — попросил он, резко переходя на адунаик. — У тебя был.
— Сейчас, Повелитель. У нас гости?
— Скоро будут. Кто-то решился — не знаю еще, кто именно.
***
Врагов отбросили в самый конец улицы. Передняя линия солдат уперла щиты в землю, остальные тоже поспешили воспользоваться недолгой передышкой. Поначалу противника рассеяли легко, но чем дальше отряд продвигался вглубь города, тем яростнее сражались странные люди — кто в цветах наместника, кто — не разобрать в чем.
Не разобрать?
Лиц не рассмотреть, людей не сосчитать…
Да и, в конце концов, сколько времени должен был занять путь до основного гарнизона? Фаразон давно не бывал в Умбаре, но…
Фаразон оглянулся — высокие белые стены вдоль улицы, почти одинаковые дома, чуть дальше маячит какой-то купол, но сориентироваться не выходит — если это Храм Валар, то рядом должна быть громада городского арсенала и дом наместника, а этих крыш не видать.
— Командующий Фаразон, — неуверенно сказал офицер-кавалерист с южных рубежей. Его подобрали в порту вместе с кучкой перепуганной портовой стражи. — Никто из местных не помнит этого квартала.
— Ломузир!
Второй помощник обернулся стремительно, продолжая краем глаза отслеживать противников.
— Да, командующий!
— Где люди Хортумара?
— Должны быть впереди на две улицы, командующий. Если они сохраняют тот же порядок движения.
Фаразон моргнул.
Показалось — или очертания домов на мгновение расплылись? Он резко обернулся — так и есть. Переулок, из которого они с отрядом вышли, уже скрылся в наползающем тумане.
Фаразон потянулся — привычным жестом — растереть виски. Металл латной перчатки лязгнул о шлем — и этот звук оказался неожиданно тихим, будто уши заложило.
— Так, — сказал Фаразон, оглядывая людей. Почти четыре десятка — но должно было быть больше, верно? Должны были быть еще четыре группы, так? И это только в его отряде.
Фаразон снял шлем, закрыл глаза и прислушался. Бархатная, плотная тишина — ни единого звука, даже самого незаметного. Как будто нет рядом людей, никто не переминается с ноги на ногу, никто не дышит, не позвякивают кольчужные кольца чуть слышно.
Полно, дышит ли он сам?..
И воздух совсем сухой. А ведь море рядом — руку протяни, да и туман… но морем не пахнет. Пахнет — свечной гарью, и, почему-то, благовониями.
Как в домах ушедших.
Фаразон открыл глаза.
— Командующий? — спросил его Ломузир. Голос доносился так же приглушенно.
Вот что было неправильно. Ломузир сын Нитильруба погиб полгода тому назад, глупо погиб, нехорошо — тело нашли у подножия террас Замка Королей, похоже было, что прыгнул с одной из верхних галерей… или его выбросили. Сам Король выразил неудовольствие тогда — неудовольствие от того, что изволил из окна заметить суету слуг возле трупа. Виноват, как водится, оказался Фаразон — в том, что не проследил за дальним родичем и подчиненным.
А на смену Ломузиру пришел… как же было его имя?..
— Где Нуфарат? — спросил Фаразон, оглядываясь, чувствуя, как внутри закипает ярость.
Ломузир улыбнулся.
— Кажется, отстал, — сказал он. — Ничего, командующий, до рассвета он нас еще нагонит.
— Вас нет, — сказал Фаразон ровно. — Вы — дети Арминалэт, духи Острова… не более, чем память…
— Мы приходим, если нас позвать, — виновато сказал из-за спины Гимильнар, погибщий за полвека до Ломузира. Под его началом Фаразон когда-то учился корабельному делу. — Прости, принц. Твое золото в ночи сверкает ярко.
Туман вокруг оскалился десятками знакомых лиц.
Фаразон усмехнулся в ответ.
— Мертвые или живые, — громко сказал он, указывая мечом на противника, — я ваш командир. Не стоим на месте, солдаты Нуменора! Вперед!
***
— Не надо вам тут быть.
Хальдор шагнул на дорожку и поудобнее перехватил свою нетяжелую ношу. Двое чужаков, расположившихся на мраморной балюстраде, казалось, совсем не удивились его появлению. Хальдор чуял, что ночной туман напрочь вымыл из него тоже способность удивляться. Этой ночью. Этим днем. Этой эпохой.
— Здесь опасно, — продолжил Хальдор и пошатнулся. Оперся плечом о дерево. Жесткая кора под спиной на миг придала уверенности.
— Опасно, — согласился один из незнакомцев, тот, что помоложе, внимательно глядя на Хальдора. — И мы — немалая из этих опасностей. И ты — не меньшая. Все вокруг, — он сопроводил свои слова скупым, но выразительным жестом, — опасно. Особенно этой ночью.
Хальдор прислушался внимательнее. На зрение в свете единственного фонаря полагаться было глупо… но голос… безупречное произношение. Тогда он говорил на нижнем всеобщем, сейчас — на Верхнем адунаик. И оба раза речь лилась как родная. И еще… еще один раз…
— Что случилось с тобой? — тихо спросил чужак. — Что ты делаешь на погребальном холме в глухой час? От тебя пахнет сгоревшим страхом, а еще кровью. Чье тело несешь на руках, бережно, как дитя?
— Я знаю тебя, — сказал Хальдор внезапно. — Странник. Это с тебя все началось.
— Тогда иди сюда и мы поговорим о том, как все закончится, — усмехнулся чужак и встал. — Двое — плохая компания для ночного огня. Даже если это огонь фонаря. А вот трое — совсем другое дело. Правда… Даур?
Названный «Мрачным» пожал плечами и отошел к самому краю балюстрады. Прозвище ему подходило. Старик, совсем седой… но очень прямой и высокий, и при оружии отнюдь не для парада, стоит лишь посмотреть, как уверенно придерживает тяжелые ножны.
Хальдор сделал шаг, другой. Всегда он верил в судьбу и провидение, но представить — что судьба вела его к этой ночи, к лестнице в темноте?
Он вспоминал.
***
Звук и голос, и прикосновение.
Когда шла она — спокойная и отрешенная — в своем темно-вишневом бархатном платье, расшитом по плечам черным стеклярусом, все говорили: «Вот идет Исилхэрин прекрасная, холодная, как осенняя луна». Говорили, она в родстве с королевским домом Нуменора. Может, и не врали.
Хальдор, сын неизвестного отца и умершей родами матери, лучший выпускник Королевской Академии, бежал от нее, ушел на флот, уехал в колонии, потому что не решился подойти.
Когда он сошел с корабля семь лет спустя, на полголовы седой и со свежими шрамами на руках, она вышла навстречу. Неведомо как отыскала в толпе.
Хальдор закружил Исилхэрин в воздухе — скрипнул под пальцами плотный бархат платья, а она удивленно шепнула: «Ты изменился».
— А ты — нет, моя прекрасная госпожа, — ответил он, улыбаясь.
А ты — нет…
Ему было душно на Острове. Он бежал снова, едва прошло полгода.
Исилхэрин провожала его до пирса, и в ее взгляде стыло — сожаление и покой.
Стража предложила — и он не отказался, ходил по южным землям, записывал — обычаи, порядки, расположение крепостей… Его заносило даже на дальний Юго-Восток, туда, где пески превращаются в черные скалы, а солнце способно высушить путника за день.
Он уходил — и возвращался. Стража ценила его и не давала кровавых заданий — Хальдор любил людей и люди его любили, он приносил столько сведений, сколько хватило бы десятку других дальних прознатчиков.
Когда он снова вернулся, он нашел Остров пугающе неизменным. И страшным.
Кровь всегда легко лилась на Острове, но в этом году, казалось — люди царственных братьев режут друг друга не в темных подворотнях, а, порой, чуть ли не на площадях.
Старые знакомые не узнавали Хальдора, а те, кто узнавал — с теми он теперь сам не решился бы даже начать беседу.
Исилхэрин же завела привычку навещать усопшую матушку раз в неделю и рассказывать последние новости — сидя на ступенях у запечатанных ниш в стене.
Стража предлагала ему остаться на Острове — он отказался и отказался еще раз, когда предложили снова уйти на Юг. Во-первых — жена… во-вторых — боялся, что не вернется. Слишком много он видел в Средиземье, слишком много у него было вопросов.
Он сам не знал, как ему удалось уговорить жену. Через три месяца — они уплывали вместе. Он обещал — на пару лет, показать тебе другие земли, другие города… Оказалось — навсегда.
— Там люди больше гордятся предками, чем любят живых, — пытался он объяснить бродяге в умбарской таверне. — Я забываю там, ночь на дворе или день, весна или осень, просто — не живу, а существую! И когда просыпаюсь — не могу понять, закончился ли сон…
Бродяга пил с ним на равных, не пьянея, смотрел, казалось, прямо в душу, и — ни о чем не спрашивал. Сказал на прощание, что Хальдору лучше бы убраться из города, потому что наместник не в себе. Но Хальдор не понял и не переспросил.
Через восемь дней, когда Хальдор был в пригороде, его жену схватили прямо на базарной площади. Приказ Наместника.
Измена. Темные ритуалы.
Он слушал глашатая из толпы. Не понимал, что происходит, но привычно — спрятался. Обычный потрепанный плащ, чужая хибара, приготовленная когда-то на всякий случай. Немного грязи, угля и мела, и его не узнала бы даже родная мать, если б была жива.
Он пришел в местный дом Стражи. Его выслушали, но развели руками — да, Наместник и впрямь… был недосягаем. Все ждали принца Фаразона — но флот принца стоял в гавани и тоже чего-то ждал.
Позже Хальдор понял — глава Стражи был в восторге от происходящего. Ему было все равно, пока жгли низших — но благородная женщина с Острова… но кто-то из рода Элроса — о да, с этим он мог пойти к медлящему Фаразону!
Ее не судили. Хальдор никуда не успел за отпущенные ему два дня.
Когда на площадь у дома Наместника вывели еретиков, он стоял во втором ряду.
Костер полыхнул так ярко, что стало ясно — дрова полили маслом.
Хальдор не мог поверить до последнего момента.
Первыми вспыхнули длинные волосы.
Потом она закричала, срывая голос. Забилась, как пришпиленная иглой бабочка.
Он видел — сквозь огонь, невозможно четко — как покрывается трещинами кожа, как пламя лижет оголившуюся плоть, как вздуваются пузыри ожогов на таком красивом лице — и тут же лопаются, как отслаивается хлопьями плоть.
И этот запах — сладкий, забивающий ноздри.
Ему показалось — душа его умерла там, на площади.
А рядом — руку протянуть — колыхалось серое ждущее марево, пустое, холодное, безмятежное.
И так просто оказалось — позвать. Будто они все время были рядом — те, кто помогут.
Он не помнил как шел к костру, как шел обратно.
Помнил кровь и разводы сажи, помнил отдельные лица тех, кто пытался встать против него. Помнил, как волнами расходится тишина, как распускаются чудовищным цветком полотнища тумана, как встают из песка белые стены нездешнего города, как небо заволакивает гарь.
Не видел, как замирают на месте, а потом падают люди.
Он знал только — что вот она, любовь моя, душа моя, Исилхэрин, моя луна на ночном небе… Гаснущим сознание помнил, что она, наверное, мертва — но не верил, но все равно… если так, то нужно положить ее, положить в покое и должном месте...
***
Сверток в руках шевельнулся и Хальдор поспешно опустил его на ступени лестницы.
— Ее звали — Исилхэрин, — сказал он. И от нежности в его голосе даже Хэлкар вздрогнул. — Я не мог видеть, как она горит, не мог знать, что ничем не могу помочь, только — умереть рядом... — Хальдор склонился, протянул руку, но замер в дюйме от страшного свертка.
Саурон закрыл глаза, прислушиваясь. Лицо его на миг дрогнуло, будто от непереносимой боли. Когда он повернулся к Хальдору, в голосе Саурона Хэлкар расслышал смерть.
— Что ты призвал, дурак… — сказал Саурон и повел плечом, отбрасывая назад полу плаща. — Сколько сил, сколько собственной жизни пережег в шлак? Она… живет. До сих пор. Искалеченная, с выжженными глазами, сгоревшая до костей — твоя Исилхэрин живет. Ее будто впечатало в тело, обезумевшая от боли душа мечется и не находит выхода, потому что ты — ты, человек! — отдал себя пустой силе и этой же силой сделал так, что твоя Исилхэрин — живет. За ее жизнь отдал — десятки чужих, нараспашку оставил открытой дверь.
Под взглядом Саурона Хальдор отступил, сгорбился, спрятал лицо в ладонях. И тут от лестницы донесся нечленораздельный — даже не крик, стон. Хальдор вздрогнул всем телом, отнял ладони от лица и выпрямился. В его глазах не было страха — одно иссушающее самой своей сутью понимание.
Хэлкар понял, почему Саурон убрал от меча руку. Невозможно было — этот человек уже убивал себя сам.
— Я ошибся, — прошептал Хальдор. Повторил громче. — Ошибся…
Ему казалось — его душа умерла там, на площади. И это тоже была ошибка.
— Такого не должно быть, — сказал Хальдор, подымая голову. — Ни с кем такого не должно быть. А я помню тебя… я говорил тебе об Острове. И наконец, вспомнил — где видел раньше. Рядом с царицей Ханатты, посреди Раннаста, на Копейном Холме, ты стоял впереди и у тебя не было знаменосца. Люди говорят, что не помнят твоего лица… Саурон. Грязь, уголь и мел… тебе даже этого не нужно. Ты поможешь мне? Южане говорят, ты не берешь за помощь платы — потому что тому, кто ищет твоей помощи, уже нечем расплачиваться ни с людьми, ни с богами.
Показалось — Саурон смотрел на него бесконечно долго и, наконец, кивнул.
Без раздумий Хальдор принял тонкое холодное кольцо и так же без раздумий опустился на колени рядом с той, что была — Исилхэрин.
— Люблю тебя, — сказал он тихо, и Саурон отвел взгляд, а Хэлкар замер, боясь повернуться. — Иди, Исилхэрин, смотри — там звезды.
Мир дрогнул под его рукой. Стих хриплый, на пределе слышимости, стон.
— Последний Дар, — шепнул Саурон и ладонью прикрыл лицо. — Не мой, не мой, я не умею — убивать с любовью…
Как будто в штормовую ночь вспыхнул, наконец, путеводный маяк, как будто распахнулась ржавая, давно замурованная дверь — и там был день, и солнце — и дорога вперед. Для всех.
Ураганный порыв ветра развеял туман и тишину над передумавшим умирать городом.
***
В груди внезапно захолонуло, он схватился за сердце, согнулся — показалось, все. Отпустило моментально, рывком, и сквозь тишину, наконец, пробился гулкий набат, крики и звон оружия, резкие вопли городских чаек.
— Стрела?! — рявкнул подбежавший Хортумар. — Откуда?
— Я в порядке, — сквозь зубы сказал Фаразон, широко раскрытыми от боли глазами рассматривая площадь вокруг. Немногочисленные люди наместника опускали оружие. Кто-то упал будто ему подрубили колени — с размаху на булыжники.
— Живые так не падают, — лицо у кавалерийского офицера было белое-белое. Как и волосы.
— Что за черные чары, — выдохнул рядом Хортумар. — Мне показалось на миг, что...
— Не думайте об этом, — холодно сказал Фаразон, поворачиваясь к офицерам. — Забудьте эту ночь, будто страшный сон. Мало ли их было, много ли еще будет... Хортумар, иди прими сдачу, да не забудь выяснить, они вообще хоть как-то понимали, с кем сражаются? Если да — повешу за измену, если совсем безумные — пойдут с нами на Раннаст в первом ряду солдат.
***
Хальдор пришел в себя от того, что его сдержанно и даже в чем-то дружелюбно потыкали под ребра сапогом.
— Вставай, — голос был смутно знакомым. — Вставай, Орхальдор.
Хальдор открыл глаза и бездумно посмотрел вверх, в дымное серое небо. Седой спутник того бродяги… Саурона… склонился над Хальдором. Хальдор ухватился за протянутую руку и сел. Прикосновение обожгло нездешней холодной ясностью, показалось — еще мгновение, и все станет понятно и просто.
— Саурон забрал мою лошадь, — с досадой сказал седой, разрушая смутную надежду. — А я недосмотрел. Все как всегда. Так что приходи в себя. Нам нужно побыстрее покинуть город. Надеюсь, тут еще остались не разграбленные конюшни.
***
Кто-то расторопный успел набросить на тяжелое кресло сорванный со стены гобелен. Командующий Фаразон сидел в полном доспехе, разве что без шлема и перчаток, недвижимый, будто парадное изваяние.
У него люто болела голова.
Колокол стих совсем недавно, когда с башни сняли рехнувшегося за ночь служителя Великих. Занимался рассвет. На дальней улице орали на адунаик и невозможно мусорном местном наречии. Кажется, разбирали тела.
— Южная кампания началась хорошо. — Фаразон обвел площадь рукой. — Умбар мы взяли с лету. За ночь. Невиданный успех, прежде не встречавшийся в хрониках. Самый близкий к нашему результат — семь недель. — В немалой степени, — голос у принца был хриплым, красные от дыма глаза смотрели устало и недобро, — подобной удаче способствовало то, что Умбар и так был нашим.
Трое ближних капитанов привычно внимали. Кавалерист, которому Фаразон успел сходу вручить командование городским гарнизоном, слушал, сощурив глаза, и что-то уже прикидывал. Советник Сайбезан, третий в умбарской Страже и единственный, кажется, из Стражи выживший, стоял прямо и не осмеливался даже моргнуть.
— И я хочу знать, — тяжело сказал Фаразон, глядя прямо на советника, — Чем думала Стража, позволив наместнику зайти так далеко?
Сайбезан клонился под взглядом принца, как ковыль под ветром, но нашел достаточно храбрости, чтоб хотя бы начать ответ.
— Мой господин, — начал он глухо, — я не знаю, казните меня — если это поможет. Чернейшее, злое волшебство этой ночью царило в городе, должно быть, владыкам, рожденным на Острове... — советник сбился, пояснил торопливо, — Я чистокровный нуменорец, господин! Но рожден в Сирых Землях и не бывал на родине никогда. Я хотел сказать — должно быть вам, благородным господам из светлой Арминалэт, особенно непредставимы, дики должны были быть эти злые чары...
Сайбезан невольно отшатнулся.
Командующий Фаразон, сын Гимильхада, сына Ар-Гимильзора, с размаху уронил голову в ладони и непредставимо, дико расхохотался.
3255 год Второй Эпохи,
Нуменор, Арменелос
Слухи ползли по неспящему городу. Арминалэт, Тысячеглазая Небесная Цитадель, гудела: возвращается из двадцатилетнего отсутствия королевский племянник. А, значит, скоро встанут в гавани Роменны груженые золотом и пряностями, шелком и драгоценностями, рабами и сталью корабли. Фаразон Золотой, Фаразон Победоносный! Слава и гордость Рода Элроса! Вот только… вот только этот неловкий слух… ну да что уж там, не стоит повторять эту сплетню.
Но пока — пока — двери дома Гимильхада оставались затворены. Белый траурный шелк лентами свисал с ограды, и тихо было внутри. Фаразон не зажигал огней. Он обогнал основной флот на курьерском клипере и не желал, чтобы кто-то знал доподлинно о его возвращении.
Этим вечером он получил послание. Юнга рискнул промчаться по сумеркам через весь внутренний город, чтобы доставить пакет от капитана Хортумара. Фаразон одним движением вскрыл конверт, полюбовался на свежий, со смазанной тушью пейзаж Роменнской Гавани и смял рисунок в ладони. Он был готов.
Стража у ворот встретила его неверящими взглядами, когда он назвался, — будто призрака увидали. Никто не попытался преградить ему путь, но Фаразон не сомневался — едва он скрылся за поворотом, как тут же к центральным вратам Замка полетел гонец. Это было — уже неважно. Перед задуманным делом он должен был проведать отца. И так промедлил почти неделю.
Отдельный проход к дальним, но все еще королевским усыпальницам был чисто выметен. Лампы заправлены горючим маслом. Служитель Дома Мертвых склонился перед Фаразоном — узнал. Фаразон скользнул по сородичу взглядом и вздрогнул — показалось, что чуть ли не того же служителя он видел полторы сотни лет тому, на погребении матери.
Путь к саркофагу оказался неожиданно долгим, тропа вела чуть ли не к сердцу Замка.
Круглые белые своды сходились точно над темным постаментом в центре.
— Прощай, отец. — Фаразон склонил голову перед саркофагом, провел рукой по золотой насечке на тяжелой черной плите. Звезды и причудливые узоры древнего — еще эльфийского — герба.
Будь счастлив, Гимильхад, сын Ар-Гимильзора! Твой король щедро разрешил тебе лежать под фамильным гербом рода Элроса, золотом и бриллиантами велел выстлать твое последнее обиталище. Ужели пытался задобрить?
Последнее письмо. Намеки посланника из Стражи. Молчание Амандиля, тайно встречавшего его в порту.
Отец… сколько ты ждал? Верил, что родная кровь сильнее безумия.
Рука Фаразона сжалась в кулак над крышкой саркофага.
Шепот за поворотом коридора на мгновение стал громче. Пламя в лампах плеснуло волной. Показалось — тени в углах шевельнулись, показалось — за спиной стоят те, кого давно утратил, только так холодны их взгляды, так беззвучны голоса…
— Нет, — сказал Фаразон и развернулся, отбрасывая смертоносную нежность видений. Он так надеялся, что хотя бы отца минет эта участь. Двадцать лет! Последний раз ему было так холодно тогда, умбарской ночью, когда город горел с трех сторон. — Хватит. Больше я не жду на корабле до последнего.
Словно сквозь толщу воды Фаразон подымался к дневному свету по коридорам, где больше не было живых, а окончательная смерть стала редкой роскошью.
Когда отряд Стражи подъехал к гробницам, Фаразон стоял и смотрел высоко вверх. На вечерний свет, стекающий по шпилям Замка Королей. Светящаяся белизна стен, золото крыш, радужные всполохи бесчисленных окон. Тысячелетиями Замок повергал в прах мечты зодчих, недостижимым, чуждым совершенством утверждая: то, что мыслью и волей когда-то вырвали из недр земли посланники благих Стихий, никогда не превзойти смертным архитекторам!
Фаразон перевел взгляд на Новый Дворец и улыбнулся. Отнюдь не такие белые башни уже вплотную подобрались к заветной высоте. А еще — туда никогда не пытались залетать эти чудовищные орлы.
Такой же задумчивой улыбкой он встретил повеление немедленно прибыть в присутствие Короля.
Прошедшие годы не были милостивы к Королю Тар-Палантиру. Он совершенно поседел и не мог ходить без трости. Но в его взгляде плыла все та же черная потаенная ярость безумца. Фаразон знал — так бывают яростны те, кто испугался когда-то. Кого… чего… боялся Государь Провидец? Фаразон был готов поклясться, что знает ответ.
— А теперь ты послушай меня, — сказал Фаразон и сжал руку на подлокотнике кресла.
Тар-Палантир замер на полувздохе и скользнул по племяннику неверящим взглядом. Будто не узнавая. Давно с ним не говорили — так.
— Ты давно — видел город? — с тихой тяжелой злобой спросил Фаразон. Встал. Глухонемой страж в комнате предостерегающе коснулся рукояти меча, но Фаразон стремительно подошел к дальнему окну и одним рывком раздвинул занавеси. — Смотри… Государь! Смотри!
Тяжелая река огней текла от Замка, дрожал и плавился летний воздух благословенного Острова. В центре золотого моря — непроглядное темное пятно. Пятно туши на бумаге, грозящее залить весь лист.
— Город все больше, — сказал Фаразон. — Живых все меньше. Кем ты будешь править? Видениями? Тварями, обретающими плоть? Отравленным воздухом и снами? О, мне ты можешь не лгать, неужели ты думаешь, ты один стоишь перед ними? Думаешь, один ночь за ночью ведешь беседу с тем, что нельзя увидеть?
Тар-Палантир осел в кресле.
— Я ухожу, — сказал Фаразон и скривил губы. — Ты не сумел, значит придется мне. Завтра днем я буду ждать твоего ответа. Или ты оставишь Скипетр… или я возьму его сам. Время вышло. Наша дарованная земля больше не может ждать милости от горе-дарителей.
— Великие Валар, — зло выдохнул Тар-Палантир и подался вперед. — Ты совсем рехнулся?
— Я? — глумливо отозвался Фаразон. Ему стало легко. Он не боялся Короля. Король был — всего лишь человек. — Нет… пока что, пожалуй, нет. А вот про тебя этого не скажешь. Благодаря тебе у нас, конечно, теперь больше топят, чем жгут, да большая часть тех, кто легок на подъем, бежала на флот и в колонии… но это еще ничего. А вот сотню лет биться с бедой и не понять, что там, где ты ищешь помощи — всем плевать на тебя и твои мольбы? И ты называешь себя — властителем? Мне придется искать другой путь.
— Только Запад может помочь нам! — истово сказал Тар-Палантир. В глазах короля смешалось прошлое и будущее, он не различал, кто стоит перед ним. Казалось, в ночи сквозь мерцание свечей он спорит с братом, снова, как когда-то, пытается убедить, объяснить, рассказать про беду, от которой избавят только боги… — Послушай, брат…
— Теперь — ты вспомнил про родство? — Фаразон сухо и страшно засмеялся. — Почему не сотню лет назад… когда ты отказал мне в руке дочери? Не семьдесят шесть лет тому, когда твои люди заживо похоронили меня в колодце? Не тогда, когда отправил в восточные колонии с горсткой людей?
Огонь плясал на границе взгляда и город за окнами слушал, внимательно и равнодушно, жадно тянулся вместе с ночным воздухом, обнимал, как обнимает мать, как обнимает тяжелая огромная змея, хищная лиана в восточных джунглях.
— Почему, — почти шепотом сказал Фаразон, и сам замер, — не вспомнил о родстве и долге полгода назад? Когда приказал мне — умереть? Бриллианты, золото, белый мрамор… думаешь, мне этого хватит? Нет, Инзиладун, нет, я жду тебя, брат!
Лицо государя Нуменора скривилось в гримасе потрясения.
Фаразон вздрогнул и отшатнулся.
— Нет, — повторил Фаразон с яростью, и дернул плечом, будто отбрасывая чужую руку. — Нет! Договоришь с ним сам! Я Фаразон, сын Гимильхада, я помню своих предков — но я — не они! Уходи, отец!
— Гимильхад… — прошептал Тар-Палантир. — Я знал, мне приснилось… Я знал, ты здесь.
— Нет, — сказал Фаразон. И отвернулся к дверям, оставляя Тар-Палантира его собственным призракам.
Страж с тревогой воззрился на Короля, ожидая знака, но Тар-Палантир терзал застежку воротника и молчал, бледнея на глазах, а потом яростно взмахнул рукой, дескать, пусть уходит, да убирайся сам!
Мириэль нашла отца только вечером, пройдя потайным коридором.
В первый момент она не поняла, что видит.
Ворох темного золота и белых кудрей, отлетевшая в дальний угол трость, расплывшееся по роскошному белому ковру пятно, там, где упала чернильница. Судорогой сведенное лицо.
Мириэль закрыла ему глаза и поцеловала в лоб. Подобрала пергамент, развернула. В глаза бросились отдельные слова, тяжело выдавленные пером.
«Схватить… измена… Фаразон… запереть порт».
Мириэль смотрела на законченный, подписанный указ долгую долю времени, прежде чем убрать его в рукав и открыть, наконец, дверь для ожидающих в тревоге придворных и слуг.
3255 год Второй Эпохи,
Нуменор, Арменелос
— В Последний День правления Государя Тар-Палантира, двадцать четвертого Государя Нуменора, я, Мириэль, первая и единственная Дочь-Наследница Государя Тар-Палантира, двадцать четвертого Государя Нуменора, принимаю Скипетр Владык Нуменора. Перед морем и небом, перед землей моей крови и перед кровью моей земли, я клянусь править Островом и всем, что принадлежит Острову, пока буду на то способна, и клянусь оставить Наследника, который по крови и праву примет Скипетр из моих рук. Перед морем и небом, перед землей моей крови и кровью моей земли — принимаю тронное имя Ар-Зимрафэль. Хранитель Списка Королей, как всегда — в порядке исключения, может внести Четвертую Королеву-Правительницу — Тар-Мириэлью.
Шепот и восклицания на галереях.
«Прости, отец, — думает Мириэль. — Ты пытался, но все мы видим, к чему привела эта попытка. Прости, Амандиль. Ты был верным другом и надежным стражем, но эта ноша будет для тебя слишком тяжела».
— Три приказа, три слова перед Советом Скипетра и самим Островом есть у меня. Вот первый.
Мириэль… нет, отныне — и навеки Ар-Зимрафэль поднимает голову и смотрит на Совет.
Сколь многим оказывается незнаком тяжелый, пристальный взгляд ее голубых глаз. Хрупкая, честная, добрая Мириэль. Единственная отрада Короля. Тишайшая Мириэль, нежная, все понимающая Мириэль.
Все понимающая Мириэль.
— В Первый День правления Государыни Ар-Зимрафэль, двадцать пятой Государыни Нуменора, я, Государыня Ар-Зимрафэль, даю своим именем разрешение на брак этому человеку.
Скипетр безошибочно указывает на темную фигуру на средней галерее — там по Закону находятся наследники Совета Скипетра и ближние родичи Короля. Фаразон — в парадных доспехах, черных с золотой филигранью, на бедре — пустые ножны. Наглец, посмел явиться в Совет с боевым оружием. Явиться. Посмел — явиться. Какое счастье, что он — посмел.
— Спустись вниз, Фаразон, сын Гимильхада, сына Ар-Гимильзора, двадцать третьего Государя Нуменора.
Сухие, тысячелетиями утвержденные формулы звучат в устах Ар-Зимрафэль — песней. Тяжелый скипетр недвижим. Кажется, что тонкой женской руке теперь без разницы — держать веер или пудовый золотой жезл. Государыня ждет, пока родич спустится с галереи. Совет — безмолвствует. Почти в обмороке от происходящего, вестимо.
— Ныне твоя Королева своим словом разрешает тебя от Закона Элроса. Ответствуй, Фаразон, сын Гимильхада, сына Ар-Гимильзора, согласен ли ты взять в жены меня, Ар-Зимрафэль, дочь Тар-Палантира, сына Ар-Гимильзора?
— Согласен!
Фаразон смотрит только на Королеву. В его глазах — сотня лет ожидания, сотня лет игры со смертью, пламя под пеплом, сухой жар лесного пала, возрождающийся от мелкого костерка.
— Да будет.
Ритуальный ответ эхом звучит в затихшем огромном зале, бьется под потолком, набатом отдается в ушах собравшихся.
— С этой минуты — ты муж мой, я жена тебе. Вторым моим приказом, в Первый День правления Государыни Ар-Зимрафэль, двадцать пятой Государыни Нуменора, я, Государыня Ар-Зимрафэль, объявляю своим Наследником своего супруга, Фаразона.
Тонкая женщина в белом платье — встает. Обеими руками протягивает Скипетр. Ему. Единственному. Выкрикивает, хорошо поставленным голосом, так, что слышно во всей Зале Совета и вокруг. Ее голос легко перекрывает нарастающий ропот и возгласы тех, кто уже понял, что происходит, заглушает даже перекликающихся стражей, от восторга забывших свой долг и распахнувших двери наружу,
— Третьим и последним моим приказом, в Первый и Последний День правления Ар-Зимрафэль, двадцать пятой Государыни Нуменора, я, Ар-Зимрафэль, передаю Скипетр своему Наследнику! Фаразону, мужу моему, сыну Гимильхада, сына Ар-Гимильзора! Слава двадцать шестому Королю!
И все замолкает, когда Фаразон принимает из рук бывшей Королевы — Скипетр. Вместе они смотрят на толпу, утратившую последние признаки благородного Совета.
Командующий Фаразон хохочет. Поворачивается к хранителям законов и Списка Королей. На лице — улыбка, глаза горят, интонация не допускает двойного толкования.
— Так и пишите — Ар-Фаразон.