16.02.2014 в 20:15
Пишет WTF ChKA 2014:WTF ChKA 2014. Level 3: Тексты R — NC-21. Миди: Продолжение-2
URL записиНазвание: Искаженные (продолжение)
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: миди, 23000 слов
Пейринг/Персонажи: Ар-Фаразон, Ар-Зимрафэль, Саурон, Девять
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: Времена последнего короля Нуменора. На что можно пойти, чтобы защитить свой народ?
Примечание: AU
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 — работа "Искаженные"
Автор: WTF ChKA 2014
Бета: WTF ChKA 2014
Размер: миди, 23000 слов
Пейринг/Персонажи: Ар-Фаразон, Ар-Зимрафэль, Саурон, Девять
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: Времена последнего короля Нуменора. На что можно пойти, чтобы защитить свой народ?
Примечание: AU
Для голосования: #. WTF ChKA 2014 — работа "Искаженные"
3269 год Второй Эпохи
Арминалэт, Замок Королей
Если не уверены, что именно занимает мысли Короля, можно попробовать послушать их беседу с Князем Андуниэ. А лучше — посмотреть издали. Важно не то, о чем они говорят. Важно — как.
Афанузир сын Адунузира… или, как он с облегчением стал открыто называться во времена Короля Тар-Палантира — Амандиль, сын Нумендиля.
Старый друг… Такой старый, что уже даже непонятно, друг ли.
Жестом указав стражнице, где остановиться, королева Мириэль приблизилась к ограждению верхней террасы. Супруг улыбнулся ей одними глазами, а стоящий спиной Амандиль взмахнул рукой и продолжил, не замечая.
— Чьи, думаешь, люди, сожгли пол-яруса в Городе Мертвых? Если ничего не предпринимать, люди начнут думать, что король — одобряет! Народ начинает отворачиваться от предков! Что дальше — вытаскивать отцов и дедов из гробниц и сжигать посреди центральной площади?
Фаразон протянул руку и Амандиль не стал продолжать, заметив королеву.
«Чьи, думаешь, люди…» — устало подумала Мириэль, улыбнувшись обоим.
Солнце уже село, но Замок весь светился огнями.
Разговоры сливались в жужжащий гул, пахло цветами и немного — дымом от фейерверка. Мириэль отстраненно понадеялась, что хотя бы этой ночью не будет поединков — вельможи уже прознали, что государь Ар-Фаразон подумывает о том, чтобы выживших сразу отправлять в колонии. Сражаться не стали меньше, но тела прятали теперь лучше и опасались свидетелей.
Молчание было неожиданно дружелюбным — по сравнению с недавней беседой. Показалось, будто ненадолго расступились воды памяти, и перед внутренним взором встал совсем другой весенний праздник — вот высокая зала в Малом Дворце, вот спутник Мириэль — молодой князь в серебристом плаще и жемчужных браслетах приветственно машет кому-то — и поворачивается к ней — говорят, вы до сих пор не знакомы? беда, когда из-за разногласий отцов страдают дети… смотри, Мириэль, это друг мой Фаразон, твой двоюродный брат!
— Помните, — тихо спросила Мириэль, — тот май? Охоту и праздник в Малом Дворце?..
Амандиль улыбнулся задумчиво.
— Да, — так же тихо сказал Фаразон. — До того, как.
И воспоминание хрустнуло, как ветка под каблуком.
До того, как отец стал Королем.
До того, как из всех близких остались только эти двое.
До того, как.
Над гамом толпы взвился неприятный насмешливый голос, разбивая чары. Люди внизу откликнулись хохотом, кто-то еще оскорбленно закричал в ответ.
— Госпожа моя, — со вздохом сказал Фаразон, — будь добра, посмотри, кого — там, на нижней террасе — сегодня собрался сожрать мой советник. Не хочу посылать стражу распугивать придворных без повода.
— Я бы сказала, — сухо ответила королева, придерживая вскинувшегося Амандиля под локоть, — что юному Исильдуру надо поучиться внимательнее выбирать противников. А тебе, мой король, неуместно так откровенно наслаждаться неудачным положением древнего Дома. Убери с лица это выражение.
— Ах, — сказал Фаразон. — Я пристыжен. Амандиль, друг мой, ты же прощаешь меня?
Амандиль дернул головой устало. Видно было, что происходящее вокруг занимает его достаточно мало.
— Государь знает, мой внук горяч сердцем, но не имел в виду дурного. Не знаю, как он ввязался в спор… но уверен, он покажет себя достойно. Юность — не порок.
— О, — с интересом спросила Мириэль, — а он всерьез — достает меч?..
Мужчины обернулись одновременно.
А ведь начиналось все безобидно.
— А что здесь делает раб? — звонкий девичий голос прозвучал с таким недоумением, что Налмек сразу понял: будут бить. И зачем он полез на этот этаж? Подождало бы письмо пол-ночи…
Голос красивый — значит, молодая госпожа точно не одна, а с молодым господином. И хорошо, если с одним.
Налмек обернулся, склонился почтительно — ну конечно, его всегдашнее везение — девица не просто с молодыми господами. С молодыми господами в черном и серебре.
— Благородная госпожа, — очень ровно сказал Налмек, не распрямляясь — может изволить заметить, что недостойный — не раб, а вольноотпущенный. Здесь недостойный ожидает с прочими вестниками возможности передать послание своему господину…
Жемчуг и бриллианты, с тоской подумал Налмек. И меч на поясе у парня — а это только для высших вельмож. Точно будут бить. А отбиваться — нельзя.
Высокий юнец с вышитым на груди Древом ухватил его за подбородок, вздернул лицо вверх. Засмеялся.
— Вы только посмотрите! Рыжий, смуглый, да весь в пятнах, будто дикий кот!
— Не болен ли он, — опасливо сказала девочка.
Юноша прищурился.
— Болезни низших нам не страшны. Э, а что это у тебя на лбу, червь? Ройкас, гляди-ка, может и впрямь?
— Это не болезнь, — усмехнувшись, сказал второй, постарше, в более скромной одежде и без меча — это, княжич, клеймо сводили. И весьма искусно — смотри, верхние линии уже не различить. Еще полгода-год — и вовсе чисто будет. Чей это раб, интересно, что может позволить такого дорогого лекаря?
— Ты слышал вопрос? — недовольно сказал юнец с мечом.
Шея уже затекла от неудобного положения, но Налмек не решался пошевелиться. Андунийский княжич… это будет похуже кусающегося угря из низовьев реки.
— Недостойный — из людей господина королевского советника Зигура…
И страха надо показать побольше. Дескать, я человек маленький, какой с меня спрос. Все позабыл, дурень Налмек, надо еще в голос вот так дрожи подпустить. Как же господин тогда выразился?..
— Господин королевский советник… не одобряет изуродованные лица у ближних слуг. Велел недостойному свести клеймо.
На самом деле — просто накрыл лицо Налмека ладонью, так же бесцеремонно, как этот мальчишка. Хмыкнул, потом сказал, что быстро такой ожог не убрать, но быстро и не надо — может вызвать подозрение. Велел купить по списку трав, а через пару дней выдал склянку с серой тягучей мазью. Прошло меньше года, а различить шрамы уже можно было только вот так, вблизи.
Андуниец быстро убрал руку, сорвал и отбросил перчатку.
— Ты служишь черному колдуну? — девочка распахнула глаза, отступила на полшага.
«Совсем ведь маленькая», — с тоской подумал Налмек. Лет пятнадцать высокой госпоже, не больше. Обрядили в шелка, вытащили на празднество. Невеста? Или сестра какая-нибудь… но парень рад стараться, распускает перья.
— Не бойся, госпожа Нари, — княжич картинно положил руку на меч. — Исильдур, сын Элендиля, сына Амандиля, Князя Андуниэ, не даст тебя в обиду. Впрочем, этот человечек способен только пресмыкаться… как и его господин.
Налмек не удержал лицо.
— Что такое? — насмешливо спросил княжич, — неприятно слышать правду, раб?
Слова пришли сами.
— Недостойный думает, — робким голосом сказал Налмек и сделал лицо поглупее, — что если бы господин королевский советник был здесь, разговор бы, наверное повернулся по-другому. Ой, благородный господин перчатку уронил… Или господин это специально? Господин боится прикасаться к недостойному, теперь, когда господин знает, кому недостойный служит?
— Что ты только что сказал сыну наследника Западного Дома? — после недолгого молчания ошеломленно осведомился названный Ройкасом.
Рядом кто-то засмеялся. Налмек скосил глаза — вокруг уже не было вестовых и слуг, зато подтягивались другие гости. Разодетые, уже изрядно навеселе. Кажется, они ждали, что именно теперь сделает андуниец.
Княжич Исильдур моргнул и ошеломленно потянулся к Налмеку.
— Да я тебя, червь, — прошептал он хрипло. — Своими руками.
В глазах у него было — совсем несмешное. Налмеку показалось, что отсветы цветных фонарей моргнули красным, потянулся откуда-то факельный чад, тень за спиной княжича раздалась в плечах.
— Если раб забыл свое место, — низким, не своим голосом сказал Исильдур, — нужно ему напомнить. Держи его, Ройкас.
Налмек попробовал увернуться, но княжич отвесил ему оплеуху и бросил прямо в гостеприимные объятия Ройкаса.
— Вырежем тебе новый знак. — тем же голосом продолжил Исильдур, потянувшись за кинжалом. — Какое право Зигур имел разрешать или не разрешать стереть клеймо? Раб ведь не может объявить другого раба свободным!
— Интересная трактовка древней вассальной клятвы, — насмешливо сказали из-за спин. — Как я понимаю, княжич Исильдур, чьи предки приносили Королю такую же, — себя тоже назвал рабом?..
Зигур прошел сквозь толпу так, будто вокруг вообще никого не было.
Ухватил Налмека за шиворот, развернул к себе. Внезапно получилось, что Налмек с одной стороны, а андунийцы — с другой. А между ними — господин королевский советник.
— Мое письмо, — сказал он. — Тебя только за смертью посылать, слуга.
В голове у Налмека прозвучало огорченное:
Не ожидал от тебя такой глупости.
Налмек понял.
Поклонился, протянул вчетверо сложенный лист.
Зигур не глядя убрал письмо в рукав, после чего с силой толкнул Налмека в толпу.
— Пошел вон, — так же сухо сказал он и обернулся к княжичу Исильдуру.
Налмек нырнул за первый ряд людей и обернулся тревожно.
Дожидайся у моей башни. Постарайся не дерзить никому из островитян хотя бы до утра.
Княжич Исильдур выхватил меч и заслонил девицу Нари.
Зигур навис над ними огромной черной тенью, но никто не спешил на помощь — люди смеялись, перебрасывались обидными шутками, до Исильдура долетело ленивое: «Верные опять… ну да чего вы хотите…» «Слышали? Нимрузир уплыл к эльфам. Зачем? Ну, видимо, в соответствии с именем, вот сын и бесится…»
— Я… — сказал Исильдур отчаянно, и ему показалось, что тридцать поколений предков одобрительно кивают ему, — Я вызываю тебя на поединок, Саурон!
— Это похвально, — лениво сказал колдун. Лениво-то лениво, но глаза у него были внимательные, злые. — Однако, есть несколько препятствий. Во-первых, если мне не изменяет память… сколько тебе лет, княжич?
Разговаривать с колдуном было мучительно. А ведь дед, помнится, предупреждал.
— Допустим, шестнадцать, — буркнул Исильдур.
— Не дерусь с детьми, — сказал Зигур. — Скучно.
Исильдур крепче сжал меч. Он был потомок высокого рода… формально колдун был прав — взрослым княжич будет считаться только через восемь лет.
— Однако, — продолжил колдун, — на будущее: что именно я успел тебе сделать, потомок князей Андуниэ?
— Ты — враг, — сказал Исильдур. — Ты портишь все, к чему прикасаешься.
— Я вижу, — улыбнулся Зигур, — княжич предпочитает всему остальному — чтение старых, плесневелых книг. Печально… а я-то думал, Западный Дом — воины и мореходы.
— Я — воин, — сказал Исильдур.
— Тогда, — заметил Зигур, — скажи мне, воин, если бы мы и впрямь сошлись в бою — что стало бы для тебя основной сложностью?
Исильдур сам не заметил, как начала отступать ярость. С каждым словом мир будто становился холодней, дышать тоже стало легче и ответ — ответ было просто найти.
— То, что ты — злой колдун и своими чарами можешь слишком много, — мрачно сказал Исильдур. — Значит, атаковать надо внезапно. И колдуешь — словами, значит, бить — в горло.
С каменным выражением лица Зигур выбросил вперед руку и похлопал княжича по макушке. Исильдур не успел не то, что увернуться, заметить движение.
— Теперь ты тоже испорчен, — заметил колдун. Толпа вокруг взорвалась хохотом.
Исильдур стиснул зубы.
— Нет, сын Элендиля Высокого, — сказал Зигур, покачав головой. — Неожиданная сложность в том, что я выше. На два фута. Крупнее. Сильнее. У меня руки длинные, наконец.
И снова движение вышло незаметным. Исильдур отшатнулся, но колдун уже стоял у него за спиной.
— Смотри, — сказал Зигур, наклоняясь. Одну руку положил Исильдуру на плечо, другой плотно обхватил запястье. — Вот так.
Исильдур сам не понял, что произошло — просто показалось невозможным двинуться как-то по другому. Он почти упал на одно колено в выпаде, тут же ударил еще раз — никогда он не был так быстр в бою.
— Бить надо в ноги, — прошептал колдун. — По руке, держащей оружие. В щели доспеха. Ну а если вы вдруг сражаетесь на ступенях лестницы или на склоне, и тебе повезло оказаться выше — тогда можно и в горло.
С последними словами Исильдур чуть не упал, так точно и далеко пришелся удар, выворачивая в неестественном напряжении все тело.
Зигур одним движением сместился в сторону, отпуская Исильдура. Покосился на завороженную, молчащую толпу. Протянул руку требовательным жестом и Исильдур почему-то отдал ему меч. Зигур повертел в руках прадедовский клинок и усмехнулся. Согнул слегка.
— Но, конечно, — добавил он буднично, — в том числе я — «злой колдун и многое могу».
Меч задрожал в его пальцах, треснул у рукояти.
Зигур швырнул к ногам Исильдура обломки оружия и издевательски поклонился.
— А теперь, — сказал он, разворачиваясь, — прошу меня извинить. Судя по вон тем решительным стражам, пробирающимся сквозь толпу, Король призывает меня к себе.
***
— Князь Амандиль оскорблен твоим обращением с его внуком, — улыбаясь, сказала королева Мириэль.
Зигур пожал плечами.
— Учитывая, что он чуть ли не бросился на меня сам… думаю, теперь он будет сначала думать, а потом тянуться к мечу. Особенно посреди многолюдного праздника.
— Я соглашусь, — сказал король. — Оружие князьям и их потомкам даровано не для пустых драк. Наследник древнего Дома должен быть более осмотрителен.
Князь Амандиль неохотно кивнул.
— Я думаю, — сказал Зигур, — княжич Исильдур проведет следующие несколько лет среди воинов своего отца, и, возможно, научится жить своей головой, а не эльфийскими сказаниями.
— Это доблестное прошлое наших предков, — холодно сказал, не сдержавшись, Амандиль. — Ты, колдун, принижаешь летописи только потому, что о тебе там тоже есть упоминания — и отнюдь не самые лестные.
— Я вообще не люблю, когда молодые люди чрезмерно цепляются за предания о прошлом, — отрезал Зигур. — Безотносительно моей в них роли.
— Проиллюстрируй свою точку зрения, — сказал Фаразон.
— Если король желает, — неохотно сказал колдун.
Король желал.
— У меня, пожалуй, есть одна схожая история…
Зигур невежливо подпер голову рукой и изучал серебряную тарелку. Кажется, чеканка интересовала его больше еды.
— Надеюсь, — сухо спросил Фаразон, — она подходит для застольной беседы… а не как в прошлый раз?
— О, — Зигур улыбнулся без тени веселья, — там даже никто не умрет. Всего лишь небольшое... столкновение взглядов на мир.
— Зигур, — произнесла королева Мириэль, — мне интересно, когда-нибудь ты не найдешься, что ответить?
— И эту редкую ситуацию, моя королева, данная история раскрывает тоже.
Колдун выпрямился в кресле.
— Это история о героическом прошлом, — начал Зигур и дружески кивнул князю Амандилу, который с трудом удержался от того, чтобы не скрипнуть зубами. — Представьте себе благородного юношу без средств к существованию. У него есть меч — оставшийся от предков, но довольно неплохой, у него есть конь — так себе, есть книга преданий и голова — довольно светлая, кстати, голова — которая набита тысячью героических легенд. Сражения… доблестные воины, идеалы, за которые стоило умирать, сказки — и правдивые былины — о волшебстве и пророчествах, о великой любви и о том, что превыше смерти. Одна проблема — его страна не вела больших войн уже больше двух тысяч лет… и не очень-то интересуется делами соседей.
Фаразон поднял одну бровь и посмотрел на колдуна. Зигур взглянул в его сторону и продолжил.
— Наш герой никому не нужен. Он может стать — да кем только не, все пути открыты перед ним. Он может продать свой меч и получить столько денег, что хватит трем поколениям его детей. Может стать художником, кузнецом, ткачом или ювелиром, ученым, сказителем или земледельцем. Но мы помним — в его голове тысяча героических легенд, а древняя книга и меч, конечно, при нем. Что же он делает?
Зигур выдержал паузу.
— Он выбирает самую смутную и не очень-то радостную главу в книге, сверяется с ней, и отправляется в большой мир. Он ищет — одного из тех, кто когда-то, согласно преданиям, стоял у истоков этой замечательной страны. Кого-то, кому, конечно, нравится думать, что там, наверное, все довольно неплохо, но у кого есть и другие дела. И, между прочим, кого-то, про кого в этой книге написаны не очень-то приятные вещи. Героические… возможно. Но не приятные.
— Под рукой Тени нет и не было процветающих стран, — тихо сказал Амандиль.
— Можете представлять нашего благородного юношу орком из дикого племени, князь, — легко отозвался Зигур. — Вы все равно их в жизни не видели. Таким… зеленым. С клыками. Но непременно — с книгой!
Королева, не сдержавшись, улыбнулась.
— Продолжай, — велел Фаразон заинтересованно. — Этот кто-то, кого ищет рыцарь — это ты?
Зигур кивнул.
— Жизнь полна совпадений, — легко продолжил он, и описал в воздухе круг бокалом. — Наш рыцарь, после долгих скитаний, находит объект своих поисков, этого… легендарного героя. Волшебное существо… — Зигур хмыкнул. — В совершенно неподходящем месте.
— Над трупами в какой-нибудь сожженной деревне? — предположил Амандиль сухо.
— Я не жгу деревни, — сказал Зигур и посмотрел на князя Андуниэ тяжело.
— Исключительно города, — сказал король. — Но кто без греха.
Колдун опустил взгляд в тарелку.
— Он находит меня в довольно неприятной и скучной таверне неподалеку от большого рынка, в одном из городов, чье название ничего не скажет просвещенным жителям Острова. Там, где я, признаться, сижу и жду определенного события, с которого минуло уже столько лет, что это тоже не заслуживает внимания. И наш герой ухитряется — меня узнать. В драном плаще, запыленного, подозрительного чужака за пустым столом в углу — он узнает меня моментально и безошибочно по иллюстрации в книге. Что я могу сказать… хорошие тогда были художники. Наш герой кидается ко мне и, конечно же, вываливает всю свою историю поисков, размахивает мечом, книгой, и готов, так сказать, на все. Отвечаю на вопрос — да, госпожа королева, именно тогда я сидел и не мог — от всей души не мог понять, что вообще происходит. Не смейтесь!
— Ты взял его на службу, как он хотел? — спросил Фаразон. — Нет, нет… подожди…
— Я вывел его на задний двор, — сухо сказал Зигур и поставил бокал, так и не сделав ни одного глотка. — И предложил забыть, что он меня видел. Когда мальчик отказался, я сломал ему левую руку, бросил пару монет на лекаря и ушел.
— Но почему? — спросила Королева удивленно. — Зигур… ведь он был готов стать твоим слугой добровольно и служил бы, наверняка, преданно?
— Мне? — Зигур засмеялся. — Я — был ему не нужен. Он шел за рисунком в книге, за легендой, про которую он даже не был уверен, правдива ли она. Его голова была забита фантазиями, к которым я имел самое отдаленное отношение. Если это утешит Королеву, через дюжину лет он пришел ко мне снова. Ко мне! И до сих пор — один из лучших воинов под моей рукой. Хонахт из рода Совы…
При последних словах колдун повернул голову и снова взглянул на князя Амандиля. Колдун не улыбался.
— Героическое прошлое, — тихо закончил Зигур, — это прекрасно. Но тот, кто живет только прошлым, не имеет надежды на будущее. Впрочем, я полагаю, князь Андуниэ это прекрасно понимает.
— Почему было не сломать меч? — спросил Фаразон позже. — У тебя весьма убедительно выходит.
— Я же его и ковал, — буркнул Саурон. — Свои вещи ломать — ненавижу.
3290 год Второй Эпохи,
Арминалэт, Замок Королей.
Если не знаете, где ваш царственный супруг проводит ночь — ищите Зигура.
Если не уверены, в каком углу огромного дворца у вас нынче предпочитает обитать господин королевский советник — спросите старшую служанку, куда последний раз относили красный харадский кофе. Эту дрянь король пьет исключительно во время разговоров с колдуном. Как говорит сам король — «Горький до изумления. Замечательно прочищает мозги».
Если вы отчаялись на четвертом кабинете, проверили верхнюю галерею и даже крышу Зеленой Башни — и у вас уже отваливаются ноги, потому что не поручать же слугам посреди ночи искать короля — пока слуги вернутся обратно, короля уже нужно будет искать заново… что же, у вас всегда остается одна из фамильных реликвий.
Правда, Мириэль иногда испытывала смутное сомнение, используя Зрячие Камни таким образом — но что поделать, если вы с детства знаете — да, темный хрусталь опасен, но все в Арминалэт опасно для тех, кто не умеет — велеть, для тех, кто твердо не знает, что именно — желает найти. Мириэль умела. И знала.
Она вздохнула и распахнула узкую дверь — тайный коридор был короче и удобнее долгого охраняемого подъема.
И замерла, разглядывая комнату с высоким потолком и встрепенувшегося человека в кресле.
— Драгоценный муж мой, — выдохнула она и набрала воздуха в грудь. — Для того ли я показывала тебе, как обращаться с Камнями, чтобы ты и день и ночь проводил здесь?..
Голос ее упал, когда она заметила третьего в комнате.
На узком неудобном табурете — Мириэль помнила, как легко с него упасть — у высокого постамента — застыл, опустив голову, Зигур. В ладонях он сжимал каменный шар — в его руках тот казался маленьким.
— Ты, — сказала Мириэль. — Доверил Зигуру — палантир?
Из-под пальцев Зигура полыхнул слабый отсвет пламени и колдун склонился еще ниже, не замечая происходящего вокруг.
Государь Ар-Фаразон покосился на разъяренную государыню Ар-Зимрафэль и молча плеснул себе немного остывшего кофе. Выпил залпом, встал, учтиво указал на освободившееся кресло, и обреченно произнес.
— Садись, госпожа моя, и давай поговорим…
***
— Представим сцену.
Глубокий, безупречно поставленный голос вспорол тишину.
Как кистью по ткани — метнулась мысль. Намечая углы и плоскости, задавая — пространство.
Встали высокие арки белого свода. Колонны — идеальный, до блеска отшлифованный мрамор, под ногами — гладкие плиты, беспросветная мгла между колонн.
— Да будут действующие лица, — с тихой иронией продолжил тот же самый голос.
Ступил в круг света — высокий, прекрасный собой юноша. Узорный бриллиантовый обруч в темных волосах. Белые, шитые золотом, драгоценностями украшенные одежды тянутся по полу. Тяжелые перстни — филигрань и невероятно чистые камни.
Но — холодный и строгий взгляд. Но — сильные, умелые руки, уверенные движения, гордый разворот плеч.
Дрогнули брови, мелькнула — легкая улыбка.
— Не хочешь сам? — спросил безмятежно. — Тогда не обессудь.
Из мглы между колонн как щипцами — проволоку — подхватил, вытянул, мгновенно сцепил в каркас, оплел темнотой и пламенем — и вот встал, опершись плечом о колонну — второй.
Искаженное, неправильное отражение. Непроглядно черные одежды — ни пылинки, ни волоска, мерцает серебряное шитье, тяжелый темный плащ на плечах закреплен фибулами с волчьими головами. Без отпечатка возраста лицо, резкие, острые черты — если присмотреться, очень схожие с тем, кто в белом. Серебряный обруч, на поясе — кинжал. Глаза закрыты, лицо спокойно, как у спящего.
Юный, безупречный. Фальшивый, как и все вокруг.
— Мой драгоценный брат, — с улыбкой продолжил тот, что в белом, — конечно, знает, насколько сложны Зрячие Камни, как опасны — для живущих, и непредсказуемы — для нас. Как мала вероятность случайно столкнуться с чужим сознанием… и как просто, владея одним из Камней — перехватить внимание другого.
— Курумо, — сказал тот, что у колонны, не открывая глаз.
Курумо нахмурился.
Голос — не подходил. Ровный. Тихий. Равнодушный.
— Ты — трепло.
— Артано, — любезно откликнулся Курумо, — а ты грубияном как был, так и остался. Теперь давай оставим эпитеты для личной встречи и побеседуем.
— Я не люблю это имя, — заметил второй.
— Я знаю, — нежность в голосе Курумо была почти искренней. — Как тебе пространство вокруг? Я долго учился создавать правдоподобные видения внутри Камня. Ну же, взгляни! Неужели не любопытно?
— Взглянуть — и вложить собственное понимание? Нет, и не благодарю за предложение. Где ты раздобыл Камень?
— Много их сотворил Феанаро, — рассеянно ответил Курумо, не отрывая от брата внимательного взгляда. — Но не следил, кому отдает несовершенные образцы. Да и взял с собой отнюдь не все. А ты?..
— Воспользовался предложением нуменорского государя.
Курумо вскинул голову — отбросив и ласковый тон и иронию — спросил серьезно и холодно:
— Потому я искал встречи. Ты обезумел, Артано? Что ты делаешь на Острове? Хочешь увидеть Валинор до срока? Избегнув приговора один раз — зачем сам обращаешь на себя взоры?
— А, — сказал второй, — больше ничего не привлекало внимания… Великих до того? Только лишь милый их сердцу Аман? Все прочее же — недостойно их беспокойства? Что же, они не разглядели тварь, свившую гнездо в самом сердце созданного ими же Острова, но мгновенно увидели здесь — меня?
— Много труда они вложили в Андор…
— И сотворили — что именно? Что сломали, что оно смогло войти — и остаться?
Глаза Курумо чуть заметно расширились.
— Вот что ты ищешь, — чуть удивленно заметил он. — Раз за разом заглядываешь в Камень, пытаешься спуститься к границе времен… Я думал…
Невысказанное повисло в воздухе.
— Нет, — ответил второй так же тихо. — Я не искал того видения на стыке эпох, о котором ты подумал вначале. Что мне в нем? Ни пользы, ни радости, ни знания. Оставь, Курумо, не поминай ушедших. Расскажи мне о творении Андора, расскажи о тенях в тумане, Курумо, если и впрямь желаешь помочь — или промолчи и забудь, что встретил меня.
Без единого звука — ни шелеста ткани, ни тихого перезвона украшений — Курумо скользнул ближе, вглядываясь — до рези в глазах — в опостылевший за века, застывший когда-то в памяти образ.
Хотел — сказать иное. Ко всему готов был — к презрению, к гневу, может, даже к радости. Но от равнодушия в голосе брата слова — хлынули сами.
— Что я слышу! — почти пропел он. — Фаэрни Ортхэннэру не важен драгоценный Учитель! Нет от его последнего часа фаэрни Ортхэннэру ни пользы, ни радости, ни знания. Ну кто бы посмел подумать! Воистину, дитя духа — старший, самый преданный ученик!… Неужели ты меняешься, Артано? Или нет, не меняешься, и тебе все так же нужен король — и даже король Острова сгодился?..
— А майа Курумо, — тяжело сказал Ортхэннэр, отступая от колонны и открывая глаза, — что, собрался судить о преданности? Ну надо же.
— Ах, — ответил Курумо, растянув губы в улыбке — а вот, наконец, я вижу — правду.
Безвременье задрожало под взглядом Ортхэннэра.
Осыпалось серебряное шитье, поблекла чернота одежд, погрубела, постарела ткань. В длинных волосах блеснула седина, лицо расчертили незаметные морщины.
Огляделся неторопливо — пополз трещинками мрамор колонн, пол под ногами стал не просто гладким — скользким. И даже тьма несозданного заколыхалась от сквозняка, будто занавесь в дверном проеме.
Двое — такие схожие, такие разные — сдвинулись одновременно в сторону, медленно — будто в начале поединка. Шаг по кругу, другой — снова замерли, не отводя взгляда.
Порывом ветра, холодом нездешней метели рванулась мысль, точная, как стрела.
Раскаленным песком, жаром пустыни дохнуло — вспыхнули глаза второго, ударил в ответ, вступил в беседу, от которой отказался в начале.
Отозвалось под сводами эхо. Разлетелись по углам осколки смыслов, задребезжали об пол разбитым стеклом.
Ненависть? Жалость? Что? Что?! Отвечай!
Ненавидел. Было. Прошло.
Твоя вина, моя вина, вина — того, другого…
Предопределено.
Замысел.
Не было бы тебя, было б что-то еще.
Он простил тебе, значит и я… мог бы.
Попробовать.
Какое благородство… какое всепрощение! Не было б меня… вот как?
Сам-то себе — простил?
Курумо вздрогнул, отшатнулся, пропустив удар.
Повел плечами, опустил руки, вытянулся весь — как змея перед броском.
Не принял обратно. Всем дал выбор — и только мне — нет!
Выбор есть всегда.
Не дают — бери сам.
В глазах Ортхэннэра — сияющая сталь. В глазах Курумо — ночной лед.
Уже нет! Если нет — Ушедшего, то не узнать, не выбрать, не понять, чего хотел, каким — мог стать. Как можешь — ты, какое имеешь право — говорить так — говорить вместо Него? Если Его — нет? Если Он покинул тебя точно так же!
— Но он никогда меня по-настоящему не покидал, — произнес вслух Ортхэннэр со странной, горькой улыбкой.
Черная ярость поднялась внутри, рванулась наружу, обрушилась — волной.
…сияющее марево в воздухе, медный вкус крови на губах, перед глазами пляшут радужные всполохи — черная фигура медленно, не оборачиваясь, шагает в — никуда, в серую пелену, без света, без тьмы, за порог…
Лицо исказилось от непереносимой горечи, но он не прекратил говорить.
— Шагни за порог, взгляни — вот мир, безграничный и цельный, наполненный его музыкой, и нет вещей великих и малых — каждая песчинка — и его творение тоже…
…налипший песок сверкает на солнце, дробится алмазными отсветами, превращая в царские облачения — окровавленные лохмотья. Оковы — будто драгоценные браслеты, кровь — рубиново-яркая, живая — сочится из свежих и старых ран, стекает с пальцев, пропитывает одежду…
Почему же второй никак не может замолчать!
Оперся спиной о колонну, склонился под тяжестью чужого воспоминания — так легко становящегося — своим.
— Зимний ветер поет его голосом, из-за его дара — сменяются сезоны, везде и вокруг — не затихает его песня, его волей — горит огонь и идет время, по его видению — живет Арта…
И Курумо шагнул еще дальше, еще ближе, пытаясь объяснить этому глупцу.
…в пальцах — длинный острый шип, раскаленный докрасна, в ушах — голос Владыки Мира — да будет ослеплен и ввергнут во внешнюю тьму!
Перед тобой — на коленях, голова запрокинута на наковальню — двое удерживают за плечи и волосы. Так ли ты представлял вашу встречу?.. Помни теперь, помни до последнего дня, до мельчайшей детали — кровь и тихое шипение металла, переливы цвета, запах горящей кожи, окровавленные провалы глазниц, прокушенные губы, внутри — бьется крик, не разобрать, кто палач, а кто жертва, шепот — «Ирни…»
Ортхэннэр побледнел еще сильнее, пошатнулся, тьма плеснула из-за колонн — и он рассыпался ворохом углей в ночном костре…
Погасли во мраке белые своды, распался на блики и пятна света блистающий образ Курумо.
И на самом краю Курумо замер, услышав — задыхающийся, непреклонный голос.
— Никогда. Не покидал. Смотри!
Река образов смела последние барьеры между двумя сознаниями.
Незнакомые, непривычные…
Люди. Мужчины и женщины, старики и дети, воины, крестьяне, вожди и рабы — подлые, добрые, яростные, отстраненные и счастливые, сражающиеся до последнего и бегущие от опасности… Вечное противоречие, неизбывная загадка, мятущийся дух и скорая смерть, непередаваемо яркая, прекрасная — жизнь.
До последнего кусочка знакомые — и чужие, величайшее из творений Ушедшего, воплощение его, последняя — и самая первая — песня его. В каждом…
В каждом человеке — всегда, неизбежно!..
Курумо открыл глаза посреди мастерской. Уронил руку с Камня. Вышел на балкон башни, огляделся слепо. Недвижимый, благословенный Валмар, земля, менее всего тронутая скверной…
— Средиземье, — с сомнением попробовал Курумо на вкус слово, могущее стать ответом. На мгновение спрятал лицо в ладонях — бессмысленный, алогичный жест. Глаза у него были сухие.
Саурон пришел в себя от крика.
— Восемнадцать часов! — лицо у Фаразона было — непередаваемая смесь облегчения и ярости. — Я не подпущу тебя больше к палантиру, глупец! Что, если бы ты не сумел вернуться? Думаешь, если не человек — так тебе ничего не грозит? Да ты на труп похож!
— Люди… — прошептал Саурон. — Конечно. Люди. Смерть. Да, да — они должны были попытаться это исправить…
Саурон протянул руку, схватил нуменорского короля за запястье, бесцеремонно притянул ближе — всмотрелся — будто в первый раз увидел.
Фаразон от неожиданности затих. Но руки не отнял — Саурон и вправду выглядел как оживший труп: скулы заострились, глаза запали, на лбу — испарина. Ладони холодные и влажные, как у жабы, глаза блестят лихорадочно. Не дашь такому руку — с плечевым суставом оторвет.
— Конечно, — снова повторил Саурон. — Конечно, они попытались вас — исцелить.
Неловко поднялся с табурета, прошелся по комнате — шаг, другой, поворот…
— Что ты видел? — жадно спросил Фаразон.
Саурон резко развернулся, и в кои-то веки позабыл об окружающих предметах — зацепил полой накидки стакан на нижней полке.
— Много всего, — ответил Саурон медленно, глядя на осколки. — Много всего, чего видеть бы не хотел. Неудачно как-то вышло… впрочем, как всегда.
— Рассказывай. Не медли, пока память не поблекла.
— Моя память устроена по-другому, — Саурон присел и руками сгреб стекла в кучку.
— Ну уж нет, — усмехнулся Фаразон, — говори сейчас. Мы ведь не знаем, что будет потом — может быть, ты успокоишься и придумаешь для меня полуправду покрасивей. Зря я, что ли, как дурак, стерег тебя у Камня? Выдержал бой с Королевой — знаешь ли, таких баталий не давали мне даже твои люди…
Саурон молча поднялся и высыпал перед Фаразоном горсть битого стекла. Отряхнул ладони. Постучал ногтем по каменной столешнице. С тихим шорохом осколки потянулись друг к другу, сползлись воедино — почти как раньше, только — паутина трещин и несколько отсутствующих частей.
— Такова человеческая жизнь, — тихо сказал Саурон. — Разбитая, собранная по кусочкам. Уж как получилось.
Он глянул вокруг, отломил лепесток с уродливого оловянного подсвечника, сжал в руке.
— Знаешь ведь, — спросил, — как совершают самые ужасные ошибки?
— Конечно, — хмыкнул Фаразон, — с искренней уверенностью в собственной правоте.
Саурон кивнул.
— Стоит неверно что-то понять в самом начале, — продолжил он, — и потом очень сложно остановиться и подумать. Люди смертны — что же, такова воля Творца, но жизнь людей коротка и печальна, потому что против Творца они восстали и за это Творец сократил срок их жизни… так?
Фаразон нахмурился. Он слышал эту легенду. Собственно, ее многие находили, если начинали задумываться — почему различен уклад жизни высших и низших народов. Сам Фаразон провел в Средиземье сотню с лишним лет и давно не задавался глупыми вопросами.
— А потом, — продолжил Саурон ровно, — избранная часть людей помогла богам повергнуть Врага и за это была одарена.
Он резко выдохнул в кулак и протянул руку к стакану. Из ладони потекло по стеклу, заполняя трещины, расплавленное олово.
— Ведь все можно улучшить, — воскликнул Саурон, — ведь за эту помощь люди теперь благословлены творцом, и если боги не могут изменить душу — то могут помочь телу — дому души — стать крепче! Изменить землю, изменить тело, убрать людей подальше от скверны и тлена, сделать их сильнее, совершеннее, сделать подобными Первым Детям… А ведь Первые Дети не уходят на неведомые пути, о нет...
Фаразон молчал и глядел на сияющий мозаичный сосуд, несущий в себе мало сходства со старым стаканом.
Саурон скользнул по прожилкам металла пальцем. Олово посерело — как от холода — и начало осыпаться хлопьями. С легким звоном выпал кусочек стекла.
— Вот только что, если благие боги ошиблись в самом-самом начале?.. — устало закончил Саурон.
— Подробнее, — велел Фаразон после паузы. — Кто, говоришь, во всем виноват?
Арминалэт, Замок Королей
Если не уверены, что именно занимает мысли Короля, можно попробовать послушать их беседу с Князем Андуниэ. А лучше — посмотреть издали. Важно не то, о чем они говорят. Важно — как.
Афанузир сын Адунузира… или, как он с облегчением стал открыто называться во времена Короля Тар-Палантира — Амандиль, сын Нумендиля.
Старый друг… Такой старый, что уже даже непонятно, друг ли.
Жестом указав стражнице, где остановиться, королева Мириэль приблизилась к ограждению верхней террасы. Супруг улыбнулся ей одними глазами, а стоящий спиной Амандиль взмахнул рукой и продолжил, не замечая.
— Чьи, думаешь, люди, сожгли пол-яруса в Городе Мертвых? Если ничего не предпринимать, люди начнут думать, что король — одобряет! Народ начинает отворачиваться от предков! Что дальше — вытаскивать отцов и дедов из гробниц и сжигать посреди центральной площади?
Фаразон протянул руку и Амандиль не стал продолжать, заметив королеву.
«Чьи, думаешь, люди…» — устало подумала Мириэль, улыбнувшись обоим.
Солнце уже село, но Замок весь светился огнями.
Разговоры сливались в жужжащий гул, пахло цветами и немного — дымом от фейерверка. Мириэль отстраненно понадеялась, что хотя бы этой ночью не будет поединков — вельможи уже прознали, что государь Ар-Фаразон подумывает о том, чтобы выживших сразу отправлять в колонии. Сражаться не стали меньше, но тела прятали теперь лучше и опасались свидетелей.
Молчание было неожиданно дружелюбным — по сравнению с недавней беседой. Показалось, будто ненадолго расступились воды памяти, и перед внутренним взором встал совсем другой весенний праздник — вот высокая зала в Малом Дворце, вот спутник Мириэль — молодой князь в серебристом плаще и жемчужных браслетах приветственно машет кому-то — и поворачивается к ней — говорят, вы до сих пор не знакомы? беда, когда из-за разногласий отцов страдают дети… смотри, Мириэль, это друг мой Фаразон, твой двоюродный брат!
— Помните, — тихо спросила Мириэль, — тот май? Охоту и праздник в Малом Дворце?..
Амандиль улыбнулся задумчиво.
— Да, — так же тихо сказал Фаразон. — До того, как.
И воспоминание хрустнуло, как ветка под каблуком.
До того, как отец стал Королем.
До того, как из всех близких остались только эти двое.
До того, как.
Над гамом толпы взвился неприятный насмешливый голос, разбивая чары. Люди внизу откликнулись хохотом, кто-то еще оскорбленно закричал в ответ.
— Госпожа моя, — со вздохом сказал Фаразон, — будь добра, посмотри, кого — там, на нижней террасе — сегодня собрался сожрать мой советник. Не хочу посылать стражу распугивать придворных без повода.
— Я бы сказала, — сухо ответила королева, придерживая вскинувшегося Амандиля под локоть, — что юному Исильдуру надо поучиться внимательнее выбирать противников. А тебе, мой король, неуместно так откровенно наслаждаться неудачным положением древнего Дома. Убери с лица это выражение.
— Ах, — сказал Фаразон. — Я пристыжен. Амандиль, друг мой, ты же прощаешь меня?
Амандиль дернул головой устало. Видно было, что происходящее вокруг занимает его достаточно мало.
— Государь знает, мой внук горяч сердцем, но не имел в виду дурного. Не знаю, как он ввязался в спор… но уверен, он покажет себя достойно. Юность — не порок.
— О, — с интересом спросила Мириэль, — а он всерьез — достает меч?..
Мужчины обернулись одновременно.
А ведь начиналось все безобидно.
— А что здесь делает раб? — звонкий девичий голос прозвучал с таким недоумением, что Налмек сразу понял: будут бить. И зачем он полез на этот этаж? Подождало бы письмо пол-ночи…
Голос красивый — значит, молодая госпожа точно не одна, а с молодым господином. И хорошо, если с одним.
Налмек обернулся, склонился почтительно — ну конечно, его всегдашнее везение — девица не просто с молодыми господами. С молодыми господами в черном и серебре.
— Благородная госпожа, — очень ровно сказал Налмек, не распрямляясь — может изволить заметить, что недостойный — не раб, а вольноотпущенный. Здесь недостойный ожидает с прочими вестниками возможности передать послание своему господину…
Жемчуг и бриллианты, с тоской подумал Налмек. И меч на поясе у парня — а это только для высших вельмож. Точно будут бить. А отбиваться — нельзя.
Высокий юнец с вышитым на груди Древом ухватил его за подбородок, вздернул лицо вверх. Засмеялся.
— Вы только посмотрите! Рыжий, смуглый, да весь в пятнах, будто дикий кот!
— Не болен ли он, — опасливо сказала девочка.
Юноша прищурился.
— Болезни низших нам не страшны. Э, а что это у тебя на лбу, червь? Ройкас, гляди-ка, может и впрямь?
— Это не болезнь, — усмехнувшись, сказал второй, постарше, в более скромной одежде и без меча — это, княжич, клеймо сводили. И весьма искусно — смотри, верхние линии уже не различить. Еще полгода-год — и вовсе чисто будет. Чей это раб, интересно, что может позволить такого дорогого лекаря?
— Ты слышал вопрос? — недовольно сказал юнец с мечом.
Шея уже затекла от неудобного положения, но Налмек не решался пошевелиться. Андунийский княжич… это будет похуже кусающегося угря из низовьев реки.
— Недостойный — из людей господина королевского советника Зигура…
И страха надо показать побольше. Дескать, я человек маленький, какой с меня спрос. Все позабыл, дурень Налмек, надо еще в голос вот так дрожи подпустить. Как же господин тогда выразился?..
— Господин королевский советник… не одобряет изуродованные лица у ближних слуг. Велел недостойному свести клеймо.
На самом деле — просто накрыл лицо Налмека ладонью, так же бесцеремонно, как этот мальчишка. Хмыкнул, потом сказал, что быстро такой ожог не убрать, но быстро и не надо — может вызвать подозрение. Велел купить по списку трав, а через пару дней выдал склянку с серой тягучей мазью. Прошло меньше года, а различить шрамы уже можно было только вот так, вблизи.
Андуниец быстро убрал руку, сорвал и отбросил перчатку.
— Ты служишь черному колдуну? — девочка распахнула глаза, отступила на полшага.
«Совсем ведь маленькая», — с тоской подумал Налмек. Лет пятнадцать высокой госпоже, не больше. Обрядили в шелка, вытащили на празднество. Невеста? Или сестра какая-нибудь… но парень рад стараться, распускает перья.
— Не бойся, госпожа Нари, — княжич картинно положил руку на меч. — Исильдур, сын Элендиля, сына Амандиля, Князя Андуниэ, не даст тебя в обиду. Впрочем, этот человечек способен только пресмыкаться… как и его господин.
Налмек не удержал лицо.
— Что такое? — насмешливо спросил княжич, — неприятно слышать правду, раб?
Слова пришли сами.
— Недостойный думает, — робким голосом сказал Налмек и сделал лицо поглупее, — что если бы господин королевский советник был здесь, разговор бы, наверное повернулся по-другому. Ой, благородный господин перчатку уронил… Или господин это специально? Господин боится прикасаться к недостойному, теперь, когда господин знает, кому недостойный служит?
— Что ты только что сказал сыну наследника Западного Дома? — после недолгого молчания ошеломленно осведомился названный Ройкасом.
Рядом кто-то засмеялся. Налмек скосил глаза — вокруг уже не было вестовых и слуг, зато подтягивались другие гости. Разодетые, уже изрядно навеселе. Кажется, они ждали, что именно теперь сделает андуниец.
Княжич Исильдур моргнул и ошеломленно потянулся к Налмеку.
— Да я тебя, червь, — прошептал он хрипло. — Своими руками.
В глазах у него было — совсем несмешное. Налмеку показалось, что отсветы цветных фонарей моргнули красным, потянулся откуда-то факельный чад, тень за спиной княжича раздалась в плечах.
— Если раб забыл свое место, — низким, не своим голосом сказал Исильдур, — нужно ему напомнить. Держи его, Ройкас.
Налмек попробовал увернуться, но княжич отвесил ему оплеуху и бросил прямо в гостеприимные объятия Ройкаса.
— Вырежем тебе новый знак. — тем же голосом продолжил Исильдур, потянувшись за кинжалом. — Какое право Зигур имел разрешать или не разрешать стереть клеймо? Раб ведь не может объявить другого раба свободным!
— Интересная трактовка древней вассальной клятвы, — насмешливо сказали из-за спин. — Как я понимаю, княжич Исильдур, чьи предки приносили Королю такую же, — себя тоже назвал рабом?..
Зигур прошел сквозь толпу так, будто вокруг вообще никого не было.
Ухватил Налмека за шиворот, развернул к себе. Внезапно получилось, что Налмек с одной стороны, а андунийцы — с другой. А между ними — господин королевский советник.
— Мое письмо, — сказал он. — Тебя только за смертью посылать, слуга.
В голове у Налмека прозвучало огорченное:
Не ожидал от тебя такой глупости.
Налмек понял.
Поклонился, протянул вчетверо сложенный лист.
Зигур не глядя убрал письмо в рукав, после чего с силой толкнул Налмека в толпу.
— Пошел вон, — так же сухо сказал он и обернулся к княжичу Исильдуру.
Налмек нырнул за первый ряд людей и обернулся тревожно.
Дожидайся у моей башни. Постарайся не дерзить никому из островитян хотя бы до утра.
Княжич Исильдур выхватил меч и заслонил девицу Нари.
Зигур навис над ними огромной черной тенью, но никто не спешил на помощь — люди смеялись, перебрасывались обидными шутками, до Исильдура долетело ленивое: «Верные опять… ну да чего вы хотите…» «Слышали? Нимрузир уплыл к эльфам. Зачем? Ну, видимо, в соответствии с именем, вот сын и бесится…»
— Я… — сказал Исильдур отчаянно, и ему показалось, что тридцать поколений предков одобрительно кивают ему, — Я вызываю тебя на поединок, Саурон!
— Это похвально, — лениво сказал колдун. Лениво-то лениво, но глаза у него были внимательные, злые. — Однако, есть несколько препятствий. Во-первых, если мне не изменяет память… сколько тебе лет, княжич?
Разговаривать с колдуном было мучительно. А ведь дед, помнится, предупреждал.
— Допустим, шестнадцать, — буркнул Исильдур.
— Не дерусь с детьми, — сказал Зигур. — Скучно.
Исильдур крепче сжал меч. Он был потомок высокого рода… формально колдун был прав — взрослым княжич будет считаться только через восемь лет.
— Однако, — продолжил колдун, — на будущее: что именно я успел тебе сделать, потомок князей Андуниэ?
— Ты — враг, — сказал Исильдур. — Ты портишь все, к чему прикасаешься.
— Я вижу, — улыбнулся Зигур, — княжич предпочитает всему остальному — чтение старых, плесневелых книг. Печально… а я-то думал, Западный Дом — воины и мореходы.
— Я — воин, — сказал Исильдур.
— Тогда, — заметил Зигур, — скажи мне, воин, если бы мы и впрямь сошлись в бою — что стало бы для тебя основной сложностью?
Исильдур сам не заметил, как начала отступать ярость. С каждым словом мир будто становился холодней, дышать тоже стало легче и ответ — ответ было просто найти.
— То, что ты — злой колдун и своими чарами можешь слишком много, — мрачно сказал Исильдур. — Значит, атаковать надо внезапно. И колдуешь — словами, значит, бить — в горло.
С каменным выражением лица Зигур выбросил вперед руку и похлопал княжича по макушке. Исильдур не успел не то, что увернуться, заметить движение.
— Теперь ты тоже испорчен, — заметил колдун. Толпа вокруг взорвалась хохотом.
Исильдур стиснул зубы.
— Нет, сын Элендиля Высокого, — сказал Зигур, покачав головой. — Неожиданная сложность в том, что я выше. На два фута. Крупнее. Сильнее. У меня руки длинные, наконец.
И снова движение вышло незаметным. Исильдур отшатнулся, но колдун уже стоял у него за спиной.
— Смотри, — сказал Зигур, наклоняясь. Одну руку положил Исильдуру на плечо, другой плотно обхватил запястье. — Вот так.
Исильдур сам не понял, что произошло — просто показалось невозможным двинуться как-то по другому. Он почти упал на одно колено в выпаде, тут же ударил еще раз — никогда он не был так быстр в бою.
— Бить надо в ноги, — прошептал колдун. — По руке, держащей оружие. В щели доспеха. Ну а если вы вдруг сражаетесь на ступенях лестницы или на склоне, и тебе повезло оказаться выше — тогда можно и в горло.
С последними словами Исильдур чуть не упал, так точно и далеко пришелся удар, выворачивая в неестественном напряжении все тело.
Зигур одним движением сместился в сторону, отпуская Исильдура. Покосился на завороженную, молчащую толпу. Протянул руку требовательным жестом и Исильдур почему-то отдал ему меч. Зигур повертел в руках прадедовский клинок и усмехнулся. Согнул слегка.
— Но, конечно, — добавил он буднично, — в том числе я — «злой колдун и многое могу».
Меч задрожал в его пальцах, треснул у рукояти.
Зигур швырнул к ногам Исильдура обломки оружия и издевательски поклонился.
— А теперь, — сказал он, разворачиваясь, — прошу меня извинить. Судя по вон тем решительным стражам, пробирающимся сквозь толпу, Король призывает меня к себе.
***
— Князь Амандиль оскорблен твоим обращением с его внуком, — улыбаясь, сказала королева Мириэль.
Зигур пожал плечами.
— Учитывая, что он чуть ли не бросился на меня сам… думаю, теперь он будет сначала думать, а потом тянуться к мечу. Особенно посреди многолюдного праздника.
— Я соглашусь, — сказал король. — Оружие князьям и их потомкам даровано не для пустых драк. Наследник древнего Дома должен быть более осмотрителен.
Князь Амандиль неохотно кивнул.
— Я думаю, — сказал Зигур, — княжич Исильдур проведет следующие несколько лет среди воинов своего отца, и, возможно, научится жить своей головой, а не эльфийскими сказаниями.
— Это доблестное прошлое наших предков, — холодно сказал, не сдержавшись, Амандиль. — Ты, колдун, принижаешь летописи только потому, что о тебе там тоже есть упоминания — и отнюдь не самые лестные.
— Я вообще не люблю, когда молодые люди чрезмерно цепляются за предания о прошлом, — отрезал Зигур. — Безотносительно моей в них роли.
— Проиллюстрируй свою точку зрения, — сказал Фаразон.
— Если король желает, — неохотно сказал колдун.
Король желал.
— У меня, пожалуй, есть одна схожая история…
Зигур невежливо подпер голову рукой и изучал серебряную тарелку. Кажется, чеканка интересовала его больше еды.
— Надеюсь, — сухо спросил Фаразон, — она подходит для застольной беседы… а не как в прошлый раз?
— О, — Зигур улыбнулся без тени веселья, — там даже никто не умрет. Всего лишь небольшое... столкновение взглядов на мир.
— Зигур, — произнесла королева Мириэль, — мне интересно, когда-нибудь ты не найдешься, что ответить?
— И эту редкую ситуацию, моя королева, данная история раскрывает тоже.
Колдун выпрямился в кресле.
— Это история о героическом прошлом, — начал Зигур и дружески кивнул князю Амандилу, который с трудом удержался от того, чтобы не скрипнуть зубами. — Представьте себе благородного юношу без средств к существованию. У него есть меч — оставшийся от предков, но довольно неплохой, у него есть конь — так себе, есть книга преданий и голова — довольно светлая, кстати, голова — которая набита тысячью героических легенд. Сражения… доблестные воины, идеалы, за которые стоило умирать, сказки — и правдивые былины — о волшебстве и пророчествах, о великой любви и о том, что превыше смерти. Одна проблема — его страна не вела больших войн уже больше двух тысяч лет… и не очень-то интересуется делами соседей.
Фаразон поднял одну бровь и посмотрел на колдуна. Зигур взглянул в его сторону и продолжил.
— Наш герой никому не нужен. Он может стать — да кем только не, все пути открыты перед ним. Он может продать свой меч и получить столько денег, что хватит трем поколениям его детей. Может стать художником, кузнецом, ткачом или ювелиром, ученым, сказителем или земледельцем. Но мы помним — в его голове тысяча героических легенд, а древняя книга и меч, конечно, при нем. Что же он делает?
Зигур выдержал паузу.
— Он выбирает самую смутную и не очень-то радостную главу в книге, сверяется с ней, и отправляется в большой мир. Он ищет — одного из тех, кто когда-то, согласно преданиям, стоял у истоков этой замечательной страны. Кого-то, кому, конечно, нравится думать, что там, наверное, все довольно неплохо, но у кого есть и другие дела. И, между прочим, кого-то, про кого в этой книге написаны не очень-то приятные вещи. Героические… возможно. Но не приятные.
— Под рукой Тени нет и не было процветающих стран, — тихо сказал Амандиль.
— Можете представлять нашего благородного юношу орком из дикого племени, князь, — легко отозвался Зигур. — Вы все равно их в жизни не видели. Таким… зеленым. С клыками. Но непременно — с книгой!
Королева, не сдержавшись, улыбнулась.
— Продолжай, — велел Фаразон заинтересованно. — Этот кто-то, кого ищет рыцарь — это ты?
Зигур кивнул.
— Жизнь полна совпадений, — легко продолжил он, и описал в воздухе круг бокалом. — Наш рыцарь, после долгих скитаний, находит объект своих поисков, этого… легендарного героя. Волшебное существо… — Зигур хмыкнул. — В совершенно неподходящем месте.
— Над трупами в какой-нибудь сожженной деревне? — предположил Амандиль сухо.
— Я не жгу деревни, — сказал Зигур и посмотрел на князя Андуниэ тяжело.
— Исключительно города, — сказал король. — Но кто без греха.
Колдун опустил взгляд в тарелку.
— Он находит меня в довольно неприятной и скучной таверне неподалеку от большого рынка, в одном из городов, чье название ничего не скажет просвещенным жителям Острова. Там, где я, признаться, сижу и жду определенного события, с которого минуло уже столько лет, что это тоже не заслуживает внимания. И наш герой ухитряется — меня узнать. В драном плаще, запыленного, подозрительного чужака за пустым столом в углу — он узнает меня моментально и безошибочно по иллюстрации в книге. Что я могу сказать… хорошие тогда были художники. Наш герой кидается ко мне и, конечно же, вываливает всю свою историю поисков, размахивает мечом, книгой, и готов, так сказать, на все. Отвечаю на вопрос — да, госпожа королева, именно тогда я сидел и не мог — от всей души не мог понять, что вообще происходит. Не смейтесь!
— Ты взял его на службу, как он хотел? — спросил Фаразон. — Нет, нет… подожди…
— Я вывел его на задний двор, — сухо сказал Зигур и поставил бокал, так и не сделав ни одного глотка. — И предложил забыть, что он меня видел. Когда мальчик отказался, я сломал ему левую руку, бросил пару монет на лекаря и ушел.
— Но почему? — спросила Королева удивленно. — Зигур… ведь он был готов стать твоим слугой добровольно и служил бы, наверняка, преданно?
— Мне? — Зигур засмеялся. — Я — был ему не нужен. Он шел за рисунком в книге, за легендой, про которую он даже не был уверен, правдива ли она. Его голова была забита фантазиями, к которым я имел самое отдаленное отношение. Если это утешит Королеву, через дюжину лет он пришел ко мне снова. Ко мне! И до сих пор — один из лучших воинов под моей рукой. Хонахт из рода Совы…
При последних словах колдун повернул голову и снова взглянул на князя Амандиля. Колдун не улыбался.
— Героическое прошлое, — тихо закончил Зигур, — это прекрасно. Но тот, кто живет только прошлым, не имеет надежды на будущее. Впрочем, я полагаю, князь Андуниэ это прекрасно понимает.
— Почему было не сломать меч? — спросил Фаразон позже. — У тебя весьма убедительно выходит.
— Я же его и ковал, — буркнул Саурон. — Свои вещи ломать — ненавижу.
3290 год Второй Эпохи,
Арминалэт, Замок Королей.
Если не знаете, где ваш царственный супруг проводит ночь — ищите Зигура.
Если не уверены, в каком углу огромного дворца у вас нынче предпочитает обитать господин королевский советник — спросите старшую служанку, куда последний раз относили красный харадский кофе. Эту дрянь король пьет исключительно во время разговоров с колдуном. Как говорит сам король — «Горький до изумления. Замечательно прочищает мозги».
Если вы отчаялись на четвертом кабинете, проверили верхнюю галерею и даже крышу Зеленой Башни — и у вас уже отваливаются ноги, потому что не поручать же слугам посреди ночи искать короля — пока слуги вернутся обратно, короля уже нужно будет искать заново… что же, у вас всегда остается одна из фамильных реликвий.
Правда, Мириэль иногда испытывала смутное сомнение, используя Зрячие Камни таким образом — но что поделать, если вы с детства знаете — да, темный хрусталь опасен, но все в Арминалэт опасно для тех, кто не умеет — велеть, для тех, кто твердо не знает, что именно — желает найти. Мириэль умела. И знала.
Она вздохнула и распахнула узкую дверь — тайный коридор был короче и удобнее долгого охраняемого подъема.
И замерла, разглядывая комнату с высоким потолком и встрепенувшегося человека в кресле.
— Драгоценный муж мой, — выдохнула она и набрала воздуха в грудь. — Для того ли я показывала тебе, как обращаться с Камнями, чтобы ты и день и ночь проводил здесь?..
Голос ее упал, когда она заметила третьего в комнате.
На узком неудобном табурете — Мириэль помнила, как легко с него упасть — у высокого постамента — застыл, опустив голову, Зигур. В ладонях он сжимал каменный шар — в его руках тот казался маленьким.
— Ты, — сказала Мириэль. — Доверил Зигуру — палантир?
Из-под пальцев Зигура полыхнул слабый отсвет пламени и колдун склонился еще ниже, не замечая происходящего вокруг.
Государь Ар-Фаразон покосился на разъяренную государыню Ар-Зимрафэль и молча плеснул себе немного остывшего кофе. Выпил залпом, встал, учтиво указал на освободившееся кресло, и обреченно произнес.
— Садись, госпожа моя, и давай поговорим…
***
— Представим сцену.
Глубокий, безупречно поставленный голос вспорол тишину.
Как кистью по ткани — метнулась мысль. Намечая углы и плоскости, задавая — пространство.
Встали высокие арки белого свода. Колонны — идеальный, до блеска отшлифованный мрамор, под ногами — гладкие плиты, беспросветная мгла между колонн.
— Да будут действующие лица, — с тихой иронией продолжил тот же самый голос.
Ступил в круг света — высокий, прекрасный собой юноша. Узорный бриллиантовый обруч в темных волосах. Белые, шитые золотом, драгоценностями украшенные одежды тянутся по полу. Тяжелые перстни — филигрань и невероятно чистые камни.
Но — холодный и строгий взгляд. Но — сильные, умелые руки, уверенные движения, гордый разворот плеч.
Дрогнули брови, мелькнула — легкая улыбка.
— Не хочешь сам? — спросил безмятежно. — Тогда не обессудь.
Из мглы между колонн как щипцами — проволоку — подхватил, вытянул, мгновенно сцепил в каркас, оплел темнотой и пламенем — и вот встал, опершись плечом о колонну — второй.
Искаженное, неправильное отражение. Непроглядно черные одежды — ни пылинки, ни волоска, мерцает серебряное шитье, тяжелый темный плащ на плечах закреплен фибулами с волчьими головами. Без отпечатка возраста лицо, резкие, острые черты — если присмотреться, очень схожие с тем, кто в белом. Серебряный обруч, на поясе — кинжал. Глаза закрыты, лицо спокойно, как у спящего.
Юный, безупречный. Фальшивый, как и все вокруг.
— Мой драгоценный брат, — с улыбкой продолжил тот, что в белом, — конечно, знает, насколько сложны Зрячие Камни, как опасны — для живущих, и непредсказуемы — для нас. Как мала вероятность случайно столкнуться с чужим сознанием… и как просто, владея одним из Камней — перехватить внимание другого.
— Курумо, — сказал тот, что у колонны, не открывая глаз.
Курумо нахмурился.
Голос — не подходил. Ровный. Тихий. Равнодушный.
— Ты — трепло.
— Артано, — любезно откликнулся Курумо, — а ты грубияном как был, так и остался. Теперь давай оставим эпитеты для личной встречи и побеседуем.
— Я не люблю это имя, — заметил второй.
— Я знаю, — нежность в голосе Курумо была почти искренней. — Как тебе пространство вокруг? Я долго учился создавать правдоподобные видения внутри Камня. Ну же, взгляни! Неужели не любопытно?
— Взглянуть — и вложить собственное понимание? Нет, и не благодарю за предложение. Где ты раздобыл Камень?
— Много их сотворил Феанаро, — рассеянно ответил Курумо, не отрывая от брата внимательного взгляда. — Но не следил, кому отдает несовершенные образцы. Да и взял с собой отнюдь не все. А ты?..
— Воспользовался предложением нуменорского государя.
Курумо вскинул голову — отбросив и ласковый тон и иронию — спросил серьезно и холодно:
— Потому я искал встречи. Ты обезумел, Артано? Что ты делаешь на Острове? Хочешь увидеть Валинор до срока? Избегнув приговора один раз — зачем сам обращаешь на себя взоры?
— А, — сказал второй, — больше ничего не привлекало внимания… Великих до того? Только лишь милый их сердцу Аман? Все прочее же — недостойно их беспокойства? Что же, они не разглядели тварь, свившую гнездо в самом сердце созданного ими же Острова, но мгновенно увидели здесь — меня?
— Много труда они вложили в Андор…
— И сотворили — что именно? Что сломали, что оно смогло войти — и остаться?
Глаза Курумо чуть заметно расширились.
— Вот что ты ищешь, — чуть удивленно заметил он. — Раз за разом заглядываешь в Камень, пытаешься спуститься к границе времен… Я думал…
Невысказанное повисло в воздухе.
— Нет, — ответил второй так же тихо. — Я не искал того видения на стыке эпох, о котором ты подумал вначале. Что мне в нем? Ни пользы, ни радости, ни знания. Оставь, Курумо, не поминай ушедших. Расскажи мне о творении Андора, расскажи о тенях в тумане, Курумо, если и впрямь желаешь помочь — или промолчи и забудь, что встретил меня.
Без единого звука — ни шелеста ткани, ни тихого перезвона украшений — Курумо скользнул ближе, вглядываясь — до рези в глазах — в опостылевший за века, застывший когда-то в памяти образ.
Хотел — сказать иное. Ко всему готов был — к презрению, к гневу, может, даже к радости. Но от равнодушия в голосе брата слова — хлынули сами.
— Что я слышу! — почти пропел он. — Фаэрни Ортхэннэру не важен драгоценный Учитель! Нет от его последнего часа фаэрни Ортхэннэру ни пользы, ни радости, ни знания. Ну кто бы посмел подумать! Воистину, дитя духа — старший, самый преданный ученик!… Неужели ты меняешься, Артано? Или нет, не меняешься, и тебе все так же нужен король — и даже король Острова сгодился?..
— А майа Курумо, — тяжело сказал Ортхэннэр, отступая от колонны и открывая глаза, — что, собрался судить о преданности? Ну надо же.
— Ах, — ответил Курумо, растянув губы в улыбке — а вот, наконец, я вижу — правду.
Безвременье задрожало под взглядом Ортхэннэра.
Осыпалось серебряное шитье, поблекла чернота одежд, погрубела, постарела ткань. В длинных волосах блеснула седина, лицо расчертили незаметные морщины.
Огляделся неторопливо — пополз трещинками мрамор колонн, пол под ногами стал не просто гладким — скользким. И даже тьма несозданного заколыхалась от сквозняка, будто занавесь в дверном проеме.
Двое — такие схожие, такие разные — сдвинулись одновременно в сторону, медленно — будто в начале поединка. Шаг по кругу, другой — снова замерли, не отводя взгляда.
Порывом ветра, холодом нездешней метели рванулась мысль, точная, как стрела.
Раскаленным песком, жаром пустыни дохнуло — вспыхнули глаза второго, ударил в ответ, вступил в беседу, от которой отказался в начале.
Отозвалось под сводами эхо. Разлетелись по углам осколки смыслов, задребезжали об пол разбитым стеклом.
Ненависть? Жалость? Что? Что?! Отвечай!
Ненавидел. Было. Прошло.
Твоя вина, моя вина, вина — того, другого…
Предопределено.
Замысел.
Не было бы тебя, было б что-то еще.
Он простил тебе, значит и я… мог бы.
Попробовать.
Какое благородство… какое всепрощение! Не было б меня… вот как?
Сам-то себе — простил?
Курумо вздрогнул, отшатнулся, пропустив удар.
Повел плечами, опустил руки, вытянулся весь — как змея перед броском.
Не принял обратно. Всем дал выбор — и только мне — нет!
Выбор есть всегда.
Не дают — бери сам.
В глазах Ортхэннэра — сияющая сталь. В глазах Курумо — ночной лед.
Уже нет! Если нет — Ушедшего, то не узнать, не выбрать, не понять, чего хотел, каким — мог стать. Как можешь — ты, какое имеешь право — говорить так — говорить вместо Него? Если Его — нет? Если Он покинул тебя точно так же!
— Но он никогда меня по-настоящему не покидал, — произнес вслух Ортхэннэр со странной, горькой улыбкой.
Черная ярость поднялась внутри, рванулась наружу, обрушилась — волной.
…сияющее марево в воздухе, медный вкус крови на губах, перед глазами пляшут радужные всполохи — черная фигура медленно, не оборачиваясь, шагает в — никуда, в серую пелену, без света, без тьмы, за порог…
Лицо исказилось от непереносимой горечи, но он не прекратил говорить.
— Шагни за порог, взгляни — вот мир, безграничный и цельный, наполненный его музыкой, и нет вещей великих и малых — каждая песчинка — и его творение тоже…
…налипший песок сверкает на солнце, дробится алмазными отсветами, превращая в царские облачения — окровавленные лохмотья. Оковы — будто драгоценные браслеты, кровь — рубиново-яркая, живая — сочится из свежих и старых ран, стекает с пальцев, пропитывает одежду…
Почему же второй никак не может замолчать!
Оперся спиной о колонну, склонился под тяжестью чужого воспоминания — так легко становящегося — своим.
— Зимний ветер поет его голосом, из-за его дара — сменяются сезоны, везде и вокруг — не затихает его песня, его волей — горит огонь и идет время, по его видению — живет Арта…
И Курумо шагнул еще дальше, еще ближе, пытаясь объяснить этому глупцу.
…в пальцах — длинный острый шип, раскаленный докрасна, в ушах — голос Владыки Мира — да будет ослеплен и ввергнут во внешнюю тьму!
Перед тобой — на коленях, голова запрокинута на наковальню — двое удерживают за плечи и волосы. Так ли ты представлял вашу встречу?.. Помни теперь, помни до последнего дня, до мельчайшей детали — кровь и тихое шипение металла, переливы цвета, запах горящей кожи, окровавленные провалы глазниц, прокушенные губы, внутри — бьется крик, не разобрать, кто палач, а кто жертва, шепот — «Ирни…»
Ортхэннэр побледнел еще сильнее, пошатнулся, тьма плеснула из-за колонн — и он рассыпался ворохом углей в ночном костре…
Погасли во мраке белые своды, распался на блики и пятна света блистающий образ Курумо.
И на самом краю Курумо замер, услышав — задыхающийся, непреклонный голос.
— Никогда. Не покидал. Смотри!
Река образов смела последние барьеры между двумя сознаниями.
Незнакомые, непривычные…
Люди. Мужчины и женщины, старики и дети, воины, крестьяне, вожди и рабы — подлые, добрые, яростные, отстраненные и счастливые, сражающиеся до последнего и бегущие от опасности… Вечное противоречие, неизбывная загадка, мятущийся дух и скорая смерть, непередаваемо яркая, прекрасная — жизнь.
До последнего кусочка знакомые — и чужие, величайшее из творений Ушедшего, воплощение его, последняя — и самая первая — песня его. В каждом…
В каждом человеке — всегда, неизбежно!..
Курумо открыл глаза посреди мастерской. Уронил руку с Камня. Вышел на балкон башни, огляделся слепо. Недвижимый, благословенный Валмар, земля, менее всего тронутая скверной…
— Средиземье, — с сомнением попробовал Курумо на вкус слово, могущее стать ответом. На мгновение спрятал лицо в ладонях — бессмысленный, алогичный жест. Глаза у него были сухие.
Саурон пришел в себя от крика.
— Восемнадцать часов! — лицо у Фаразона было — непередаваемая смесь облегчения и ярости. — Я не подпущу тебя больше к палантиру, глупец! Что, если бы ты не сумел вернуться? Думаешь, если не человек — так тебе ничего не грозит? Да ты на труп похож!
— Люди… — прошептал Саурон. — Конечно. Люди. Смерть. Да, да — они должны были попытаться это исправить…
Саурон протянул руку, схватил нуменорского короля за запястье, бесцеремонно притянул ближе — всмотрелся — будто в первый раз увидел.
Фаразон от неожиданности затих. Но руки не отнял — Саурон и вправду выглядел как оживший труп: скулы заострились, глаза запали, на лбу — испарина. Ладони холодные и влажные, как у жабы, глаза блестят лихорадочно. Не дашь такому руку — с плечевым суставом оторвет.
— Конечно, — снова повторил Саурон. — Конечно, они попытались вас — исцелить.
Неловко поднялся с табурета, прошелся по комнате — шаг, другой, поворот…
— Что ты видел? — жадно спросил Фаразон.
Саурон резко развернулся, и в кои-то веки позабыл об окружающих предметах — зацепил полой накидки стакан на нижней полке.
— Много всего, — ответил Саурон медленно, глядя на осколки. — Много всего, чего видеть бы не хотел. Неудачно как-то вышло… впрочем, как всегда.
— Рассказывай. Не медли, пока память не поблекла.
— Моя память устроена по-другому, — Саурон присел и руками сгреб стекла в кучку.
— Ну уж нет, — усмехнулся Фаразон, — говори сейчас. Мы ведь не знаем, что будет потом — может быть, ты успокоишься и придумаешь для меня полуправду покрасивей. Зря я, что ли, как дурак, стерег тебя у Камня? Выдержал бой с Королевой — знаешь ли, таких баталий не давали мне даже твои люди…
Саурон молча поднялся и высыпал перед Фаразоном горсть битого стекла. Отряхнул ладони. Постучал ногтем по каменной столешнице. С тихим шорохом осколки потянулись друг к другу, сползлись воедино — почти как раньше, только — паутина трещин и несколько отсутствующих частей.
— Такова человеческая жизнь, — тихо сказал Саурон. — Разбитая, собранная по кусочкам. Уж как получилось.
Он глянул вокруг, отломил лепесток с уродливого оловянного подсвечника, сжал в руке.
— Знаешь ведь, — спросил, — как совершают самые ужасные ошибки?
— Конечно, — хмыкнул Фаразон, — с искренней уверенностью в собственной правоте.
Саурон кивнул.
— Стоит неверно что-то понять в самом начале, — продолжил он, — и потом очень сложно остановиться и подумать. Люди смертны — что же, такова воля Творца, но жизнь людей коротка и печальна, потому что против Творца они восстали и за это Творец сократил срок их жизни… так?
Фаразон нахмурился. Он слышал эту легенду. Собственно, ее многие находили, если начинали задумываться — почему различен уклад жизни высших и низших народов. Сам Фаразон провел в Средиземье сотню с лишним лет и давно не задавался глупыми вопросами.
— А потом, — продолжил Саурон ровно, — избранная часть людей помогла богам повергнуть Врага и за это была одарена.
Он резко выдохнул в кулак и протянул руку к стакану. Из ладони потекло по стеклу, заполняя трещины, расплавленное олово.
— Ведь все можно улучшить, — воскликнул Саурон, — ведь за эту помощь люди теперь благословлены творцом, и если боги не могут изменить душу — то могут помочь телу — дому души — стать крепче! Изменить землю, изменить тело, убрать людей подальше от скверны и тлена, сделать их сильнее, совершеннее, сделать подобными Первым Детям… А ведь Первые Дети не уходят на неведомые пути, о нет...
Фаразон молчал и глядел на сияющий мозаичный сосуд, несущий в себе мало сходства со старым стаканом.
Саурон скользнул по прожилкам металла пальцем. Олово посерело — как от холода — и начало осыпаться хлопьями. С легким звоном выпал кусочек стекла.
— Вот только что, если благие боги ошиблись в самом-самом начале?.. — устало закончил Саурон.
— Подробнее, — велел Фаразон после паузы. — Кто, говоришь, во всем виноват?